***
Среди множества религий на свете есть одна, достойная особого интереса. В ней главным божеством был Люпус Люмин - существо настолько совершенное и всемогущее, что своими силами повелевало стихиями и даже самим временем. Странствуя от одного мира к другому, он искал хорошую почву для создания жизни. В конце концов божество остановилось в нашем мире. Часть своей силы, что подходила к концу, оно отдало земле, а свою кровь передало людям, что следовали за ним. Так появилась церковь Люпус Люмин и ее служители, по главе которых стояли те, кто имел наиболее чистую и концентрированную кровь “прародителя”. — …и если как следует помолиться, однажды великое божество услышит и одолжит свои силы! — восторженно пела Тара, сжимая у груди руки в молитвенном жесте, наслаждаясь охами и ахами отовсюду. В поиске новых идей Оккультный клуб отправился в церковь. Одной незначительной мелочи бы хватило, чтобы высосать из пальца хоть какую-нибудь незначительную сплетню, но Тара пошла дальше. Пока проповедник зачитывал очередную скучную и монотонную речь о добродетели и морали, Тара вырвалась вперед и принялась рассказывать уже о своей религии. Казалось, ее должны были немедленно выгнать за неподобающее поведение, но вместо этого люди принялись слушать ее как никогда внимательно, а кто-то и вовсе уже успел набросить на ее голову полупрозрачную белую вуаль, приближая образ к монашескому. Рассказывая о божестве их своих краев, она пела и плясала так, словно это было для нее самой привычной вещью на свете, и искренне наслаждалась вниманием. — …а в начале казалось такой скромной. — Разве не все женщины такие? Оккультный клуб же тихо сидел в стороне и лишь наблюдал, не в силах решить: остановить девушку или позволить этому представлению продолжиться еще немного. Также, как и остальные, Торак в конце концов решил не вмешиваться. Когда то происшествие с подосланным наемником завершилось, Тара попросила Нечестивого исполнить две просьбы, одну из которых привести в действие было невозможно, и потому одно желание осталось свободным. Торак в ответ также потребовал две вещи. Одна из них была предельно очевидна и пояснений не требовала: ни за что никому не рассказывать о связи с Нечестивым. Ни о том, что Тара была его целью, ни о том, что они беседовали вместе, ни о том, что еще будет впереди. Девушка должна держать язык за зубами подобно тому, как если бы вообще никогда не интересовалась этим делом. Вторая же просьба вынуждала Тару снабжать Нечестивого всем, что знала сама, будь то вещи, которые случайно сболтнул отец во время обеда, или настоящие секретные документы, найденные в его кабинете. И хоть проверить правдивость и честность Тары Торак не мог, один способ косвенной проверки у него был. Каждый день она должна была составлять отчет о том, как провела этот день, и там обязательно должны быть указаны все встречи и все обговоренные темы. В обычных условиях это бы мало чем помогло Нечестивому, к тому же Таре все еще слишком легко обмануть, просто указав в отчете недостоверный распорядок дня, но она не могла быть настолько глупой. Ей все еще прекрасно было известно, что шпионы гетто повсюду, но где именно и в какой сфере ее жизни? За ней следят в академии или, быть может, расставлены скрытые камеры в доме? Или за ней следили везде и всюду, как за подопытным кроликом? Пока не знала точной информации, она не могла позволить себе обман, а потому и все ее отчеты были на удивление достоверными и точными. В них Торак встречал даже то, что не совсем хотел бы там видеть, например полный пересказ серии сериала, который смотрела вместо того, чтобы делать домашнее задание, или как прогуляла один день в академии, сказав, что отправилась сдавать анализы в больницу, хотя на деле весь день страдала от менструальных болей, описание которых составило больше половины всего ежедневного отчета. Такие подробности были излишни, но по крайней мере теперь было понятно, что обманывать девушка не собирается. Для человека, что совсем недавно мог умереть, она выглядела даже слишком расслабленной. Особенно сейчас, восторженно рассказывая верующим о совершенно новом для них божестве. Никто в их окружении и подумать не мог, что эта самая легкомысленная девчушка находится в сговоре с Нечестивым. То, как умело она отводила от себя подозрения, находясь при этом в центре внимания, даже немного восхищало Торака. Поэтому, когда все закончилось, он не смог не утолить собственное любопытство: — Откуда у кого-то, вроде тебя, такие познания в религии? Мне казалось, Дегранд намного более развитый город, чем наш, откуда в таком месте нашлось место для веры? Задав этот вопрос, он тут же стал наблюдать за реакцией, и был вполне удовлетворен: девушка глубоко задумалась, как будто не решаясь ответить. Видимо понимала, что если сильно разговориться, то ежедневный отчет придется делать объемнее, а значит и говорить ей сейчас придется правду. Если сейчас соврет, то к вечеру может уже и не вспомнить, какие именно формулировки выбирала. — На самом деле, все довольно просто – я сама из семьи священников. — …это кажется еще более странным. Девушка в ответ только безобидно улыбнулась: — Мой отец – знаменитый следователь, но мама тоже так проста. Вместе со своей сестрой, моя мама была наследной жрицей храма Люпус Люмин. — Звучит так, будто ты это на ходу придумала. — Эту веру нам поведали кочевники несколько сотен лет назад, они верили в божество, которое тысячи раз создавало новые миры, пока не добилось единственного возможного совершенства в виде нашего. Может, в других версиях динозавры не вымерли, Земля слишком далеко от Солнца, а может Земли и вовсе не было. Но поскольку бог истратил все свои силы на создание мира, который все равно оказался недостаточно хорош, он оставил после себя горстку людей, в чьих жилах течет его кровь, чтобы они разошлись по всей земле, передавая его заветы, и однажды взрастили достойного приемника, пока сам он ушел на покой в недра земли. — А Люпус Люмин?... Это такое двойное имя? Девушка задумчиво посмотрела куда-то вверх: — Получается, что так. Если божество появляется в облики женщины, то его имя сокращали до Люмин, а если мужчина – Люпус. Как Саша - это и Александр, и Александра одновременно, но наоборот. — Значит, просто очередной народ, видящий в себе божественное происхождение? — Ммм, — на мгновение задумалась девушка, — Угу, вроде того, Но, кажется, по их вере божественное происхождение имеют все люди. Тогда эта вера была не слишком популярна, но теперь священники имеют немало влияния в городе! Даже на прошлогоднем фестивале на главной площади была запущена голограмма в виде дракона. — …дракон? — В Дегранде Оками, Сота, Хёка и Биса считаются бестелесными существами, а из возможных вариантов формы, показывающего власть и силу, считается дракон. Поэтому и Люпус Люмин решили приписать эту идею, информации о нём известно совсем немного, Посланников ведь уже давно нет. Они вышли в свет неизвестно откуда как наемники во время одной из войн, и вскоре народ распался, а история забылась. Если бы общество решило уделить внимание их культуре раньше… — Такова судьба многих народов, — только и сказал парень. — А Вы, вижу, интересуетесь историей. Есть хоть одна книга, которую Вы еще не прочитали? Парень задумчиво хмыкнул: — Пожалуй, только одну библиотеку я еще не посещал, но она принадлежит гетто и кому-то, вроде меня, доступ туда закрыт. Он слегка замедлил темп, чтобы дальнейший разговор шел лучше – заметив это, Тара, прежде почти не смотревшая на него, подняла глаза в поиске ответов, но почти опустила голову обратно: — А… в-вот как… — произнесла она, старательно заслоняя лицо волосами. Как у новой последовательницы Нечестивого, у нее как раз была возможность посещать гетто, а значит и их закрытую библиотеку, которая считалась самой большой в городе, она также могла посещать. Будучи Нечестивым, Торак тоже имел к ней полный доступ, но не знающая этого Тара, должно быть, теперь чувствовала себя виноватой. А раз уж тема разговора медленно перетекла к гетто… — А ты наоборот стала меньше увлекаться определенными вещами, — невзначай протянул парень, — раньше постоянно расспрашивала про Нечестивого, а теперь как будто и вовсе забыла обо всем. Как твоему учителю, я должен быть в курсе. — Ах… да нет, ничего такого. Просто я… — девушка сделала глубокий вдох, как будто собираясь с силами в борьбе с сильными эмоциями, — просто вас с Кевином очень разозлило, что я так сильно этим всем интересовалась, так зачем вас донимать? Лучше буду донимать других. — Да, и не поспоришь. И все же, — вздохнул, Торак слегка понизил голос, давая понять, что не в настроении шутить, — на счет того вечера… Надеюсь, я не доставил проблем? Он встал прямо перед Тарой, преграждая ей дорогу и не давая пройти дальше – теперь она точно не сможет избежать этой темы. Ее покрасневшее лицо явно говорило о том, как сильно она этого избегала. Даже глаза отчего-то отказывались смотреть прямо и бегали от одного объекта к другому, но упрямо отказывались смотреть вперед. Как будто именно на самого парня она смотреть не хотела. Неужели все еще было стыдно за то, что произошло тогда? — Н-нет, ничего такого не было, просто… Это было немного необычно, но все в порядке, правда. Борясь со своими чувствами, даже понять четкий запах которых парень не мог, девушка вдруг протянула руки. Не сразу поняв, что к чему, Торак уже думал отпрянуть, но оказалось, что единственное, что Тара задумала – поправить его галстук. Правда после нескольких махинаций, затянула она его ну слишком туго. — Вот так будет лучше, ага, — пропела она, улыбаясь так неестественно, будто от этого зависела ее жизнь. На этом разговор о гетто был закончен.***
Когда Торак вернулся домой, время было уже ближе к полуночи. Как и предполагал, ни отца ни мачехи по прежнему здесь не было. Лишь шум видеоигр в закрытой дальней комнате говорил о том, что хоть кто-то здесь живет. — Тино, — позвал парень, пару раз постучав в дверь комнаты брата, — ужинать будешь? Никакого ответа не последовало. Впрочем, он его и не ждал. Так повторялось день за днем на протяжении уже многих лет. Джон проводил слишком много времени на работе, а мачеха Лилиан лишь изредка появлялась только для того, чтобы разругаться со всеми и вновь исчезнуть. При таком раскладе братья оставались сами по себе, но если Торак был в состоянии сам о себе позаботиться, то об Остине такого не скажешь. Без должного родительского внимания этот парнишка порой попросту забывал о том, что нуждается в пище, безвылазно сидел в своей комнате и отказывался общаться с кем-либо. Поэтому уже много лет как Торак негласно взял на себя роль не только старшего брата, но и опекуна. И, вернувшись из гетто, он первым делом отправился на кухню. Готовил он, конечно, не слишком хорошо: основные рецепты, отложившиеся в его голове, принадлежали кухне гетто, которая была… довольно специфичной. Когда само гетто только-только появилось, люди там нередко голодали, а потому приноровились употреблять в пищу даже жуков и личинок, которые все еще можно было увидеть на праздничных столах: шелкопряды, саранча, цикады, порой встречались даже осы и сороконожки. Люди в Орсейле в отвращении воротили носы, впервые видя такое на столе – сам Торак тоже не сразу это понял, но быстро адаптировался. Теперь, каждый раз готовя блюда дома, приходилось усиленно искать в голове рецепты, в которых бы не использовались насекомые. Хотя желание тайком добавить что-нибудь в еду было – ему все время казалось, что Остин слишком слаб и худощав для своего возраста. — Ужин на плите, не забудь помыть посуду, — сказав это достаточно громко, чтобы мальчишка в комнате все слышал, Торак захватив со стола небольшой кусок хлеба и вернулся к себе. После перекуса и пары часов, проведенных дома, ему снова нужно было уходить. Так, первым делом в это время он обычно занимался проверкой отчетов – приютившись на крыше одной из высоток, он изучал одни документы за другими, время от времени подкармливая хлебными крошками беснующихся рядом ворон. Эти птицы были универсальными почтальонами гетто – достаточно смышленые, они умело избегали мест, где их могут подстрелить, а потому всегда доставляли все письма вовремя. А некоторые были способны передавать и устные сообщения, чем пользовались только волки, хоть и крайне редко. Сегодня ворон, которому было поручено следить за Тарой и приносить ее отчеты, принес сразу три письма – одно за сегодняшний день, остальные за прошлые два, когда парень не успел все проверить. Благо сегодня времени было больше и, неторопливо доедая хлеб, он начал читать. Первые два отчета были довольно обычными, хоть парню и пришлось немного напрячься, чтобы вспомнить события тех дней, а вот третье… далось тяжело. “...После занятий в 16:32 мы с членами Оккультного клуба отправились в церковь имени Соты, что находится в самом конце улицы Снежная, ты же знаешь это место? Наш состав: я, Кевин, Мари и учитель! Проповедь была такая длинная и нудная, что мне пришлось вмешаться. Кажется, всем понравилась история моего бога! И еще: на учителе была портупея! Зачем он вообще ее носит? Ее было почти не видно, но из-за расслабленного галстука в просветах между пуговицами было видно вс…” Торак смял кусок бумаги, даже не став дочитывать. Похоже, самое время было прекратить ведение этих отчетов – если они каждый раз будут такими подробными и бесполезными, то весь смысл будет потерян. Тара была умелым манипулятором: ей с самого начала не понравилась идея такой слежки, и вот, как она решила с этим бороться. Играть роль подростка и делать вид, что каждый отчет - просто ее личный дневник. Еще и эта фамильярность… Тораку казалось, что на “ты” она должна обращаться именно к Питеру, а к Нечестивому – строго на “вы”, как к важной и влиятельной персоне. Но вышло все совершенно наоборот. — Наглая девчонка… — только и смог сквозь зубы прошипеть Торак, делая вид, что совершенно не замечает, как уши горели от стыда после прочитанного. Однако он не долго страдал над этим – почти сразу его отвлек другой ворон. Хлопая крыльями, он в спешке приземлился на пол прямо перед парнем и устало разинул клюв в попытке дышать глубже. Похоже, он очень сильно спешил. Это доказывал и сверток, прикрепленный к его лапе – символика группировки Инугуми, сообщения от которых всегда были особенно важными. Только подвох в том, что почти всегда они первым делом сообщают обо всем Медведице или Змее, и уже они решают, стоит ли в посвящать Торака в новые проблемы. В этот раз шпионы Инугуми нашли что-то действительно интригующее и пугающее. Торак понял это уже только потому, что этот сверток пах совсем не так, как парень привык. Вместо бумаги и чернил он четко ощущал запах плоти, а в прикрепленной колбе покоились несколько темно-синих палочек из неизвестного минерала, при дальнейшем рассмотрении оказавшиеся настоящими костями. Записка гласила, что на территории гетто от неизвестной болезни погибли несколько зверей, и всех их объединяли именно черные кости. Парня переполнило неизвестно чувство. Не то страх, не то беспокойство, не то дежавю — что-то здесь… явно было нечисто. И в подтверждение этих мыслей свысока донесла звонкий клекот. Стая ворон привели сюда темно-серую сову, служащую Верховной жрице Филин. Завидев Торака, она принялась кружить над крышей и напевать одну и ту же мелодию. То было послание о том, что ему следует немедленно явиться в лес Хёки. Но приходить туда… он хотел меньше всего на свете. Это была длинная история. В самом деле Нечестивый - выходит из клана Соты, что должен находиться в противоположной части Камизона, там, куда не дотягивается даже горизонт. Но случилось так, что в какой-то момент наследники этого бога начали рождаться в клане Хёки. Борьбы за власть удалось избежать и наследники, понимая, что находятся в чужих землях, приняли цель вернуться домой, но каждый раз, когда один Сота покидал эти земли, через несколько лет здесь же рождался новый. В конце концов, последним известным Сотой была волчица по имени Тори – мать юноши, также известная как Золотая волчица. Тори всегда отличалась своим особенно бунтарским характером. Она была красива, умна, но отказывала всем, кто приходил к ней свататься. Тяжелая ноша Соты во многом ее ограничивала. Особенности ее клана даже Филин едва ли знала, но воспитывающие её няни часто говорили о ночных кошмарах, после каждого из которых дитя просыпалось в слезах. Несколько раз она пыталась сбежать из клана, но сама же и возвращалась, и никогда ничего и никому не говорила. Тори обрела покой, лишь когда переселилась на земли Вороньего мыса – вместо волков рядом с ней были лишь лисицы и мелкая дичь, но этого ей одной было вполне достаточно, чтобы не сойти с ума от одиночества и не голодать. Временами лисицы приходили и рассказывали, как обстоят дела, и говорили, что Тори часто навещает город. Через несколько лет дошли слухи о том, что она и вовсе беременна, при том, что о партнере не было ничего известно. Когда появилась весть о том, что дитя Тори – полукровка, жрицы пророчили, что ребенок умрет, даже не успев открыть глаза. Но дитя родилось и продолжало жить. Это было то время, которое этот маленький ребенок запечатлел как единственное счастливое. Когда он родился, Тори дала ему два имени — Серебряный Волк, на случай, если он решит жить как зверолюд в горах, и Торак, на случай, если решит быть ближе к людям. Однако, первое имя ему всегда не нравилось. Даже не потому, что было созвучно с именем верховного бога Оками – этого он тогда ещё даже не знал – а потому, что мех его тогда был совсем темный, почти черный. Слово «серебряный» здесь ну никак не увязывалось. Первое время он жил в норе под корнями огромного дуба. Она была куда больше обычной норы лисы и волка – здесь была небольшая ширма, закрывающая вход, на земле были постелены мягкие теплые ткани. Едва он только научился ходить, как мать стала учить его, как полностью становиться человеком – для ребенка это было все равно что сразу научиться считать и писать, но долгими стараниями, он с горем пополам научился, и из пещерки в лесу они перебрались в город. Но показывать отцу свое второе обличие было запрещено – мама о том, что умеет, молчала, а ему запрещала «показывать ушки». Вероятно из-за того, что отец был человеком, малышу было намного проще держать человеческую форму, чем волчью, но поддерживать одну из них постоянно было не легче, чем любому другому волчонку. Потому он изо дня в день прилагал всё больше усилий и даже когда оставался один в своей комнате, старался не превращаться в волчонка. Но иногда они с мамой возвращались в лес на день. Ранним утром они отправлялись в путь, добирались до своих любимых мест далеко в горах, и уже через пару часов возвращались обратно, чтобы успеть до заката. Этого времени за пределом города было ужасно мало, но его уставшее от напряжения тело радовалось даже этим крохам – волчьи лапки так и мчали по полянам. Одной холодной зимой они снова пришли в лес. Река замерла и все покрылось высоким слоем снега – виднелись только тонкие белые ветви деревьев и протоптанные лисами тропы с одного берега на другой. Все вокруг было белее белого – светлое небо, затянутое облаками, покрытые инеем деревья, белый снег и белый лед – лишь проблескивали голубые частички неба меж облаков и все еще журчащая вода подо льдом. И даже пар изо рта тоже совершенно белый. Лишь они с матерью выделялись – он, почти черный волчонок, и она, словно светящаяся золотом. — Сегодня нам нужно вернуться пораньше, — сказала волчица, оглядывая сугробы вокруг, — Поэтому повеселись от души. Он знал, что побежал тогда играть в снегу – вырыл несколько нор, очистил лед и наблюдал за плавающими под ним рыбами, но уже совершенно того не помнил, как и радости от игр. Но он отлично помнил, как внезапно появились голоса. Мама разговаривала с кем-то, и кто-то ей отвечал. Он помнил, что узнал этот голос, и спрятался в одной из выкопанных нор. Слой тонкого подтаявшего снега отлично выполнял роль крыши и даже не думал рушиться, и крадясь по узкому туннелю, волчонок медленно приближался к другому берегу. Вероятно, он хотел внезапно выскочить и напугать всех, чтобы все улыбнулись и рассмеялись. Он хорошенько оттолкнулся лапами и выскочил, издав громкий лай. И словно отвечая ему, прогремел выстрел. В ушах был лишь режущий звон. Картинка перед глаза помутнела, но малыш смог разглядеть среди всей снежной белизны вокруг желтое пятно, упавшее на землю и разлившееся ярко-красным. Спустя миг зрение к нему вернулось – на месте желтого пятна в абсолютно красном снеге лежала волчица А между ними – высокий мужчина в темном плаще с серебряным рисунком на спине. Это было одно из последних его воспоминаний. Как ему позже рассказали… Лисицы с Вороньего мыса каждый месяц приносили последние новости в клан Хёки. Адольф, нынешний Бог этого клана, беспокоился о Тори, как о родной дочери, и потому тайно узнавал о ней все, что только мог. Он был глубоко опечален, что не мог лично наблюдать за тем, как растет его почти что внук, и с нетерпением ждал новых вестей от лисиц. Но вот в ночь, когда очередная лисица должна была принести последние новости Вороньего мыса, к нему попросту никто не пришел. Обычно он бы проигнорировал это и приказал бы кому-то из своих подчиненных разобраться с этим – лисы были слишком пунктуальны и не позволяли себе опоздания даже на минуту, тем более, когда встречи столь редки — но до противного тяжелая пустота в груди не давала покоя. Он прекрасно знал, что Тори была достаточно сильной, чтобы противостоять почти любой угрозе, и потому не вмешивался все эти годы, но беспокойство оказалось таким сильным, что в этот раз он не смог остаться в стороне. На границе с Вороньим мысом не было ни единой живой души. В небе вдали виднелись стаи птиц, уносящихся прочь, а земля пропахла еще свежим запахом дичи. Тревожило лишь одно – кисловатый запах высохшей крови вперемешку с ярчайшими гневом, грустью и страхом одновременно. Два воина, сопровождающие Адольфа, заметно засомневались и уже будто ждали приказа отступить. Тогда Хёка принял свой идеальный облик – вид крепкого длинноволосого мужчины с обилием ожерелий из костей, зубов и шкур на поясе, и призвал клинок веры, что повис за его спиной едва светящимся в темноте острым ножом. Это придало товарищам смелости, и они пошли к источнику пугающей ауры. Вскоре перед ними открылось чистое поле с возвышающимся посередине большим дубом. Именно под корнями старого дуба Тори устроила себе скромное жилище, но тогда все отнюдь не выглядело гостеприимно. Большую часть окружения скрывала темень ночи, но среди поблескивающих под лунным светом капелек росы на траве виднелись крохотные бездыханные тела. Около десятка лисиц были раскиданы по всему огромному полю, и еще несколько дюжин в радиусе полукилометра вокруг, если нос Адольфа его не обманывал. Кровь, гниль, лужи рвоты и прочий смрад так омрачили воздух, что казалось, будто даже картинка перед глазами плывет, а ноги так и норовили подкоситься и броситься прочь. Среди этого безумия, прямо у дуба, проглядывал невысокий силуэт – непонятное существо, чуть выше полуметра ростом, сидело и глядело куда-то в небо. Было видно лишь, как редко вздымается от тяжелого дыхания грудь, а из разинутой зубастой пасти стекает тонкая ниточка густой слюны. Адольф приготовил свое оружие и вместе с подчиненными вступил в бой. Победить оказалось непросто. Священное оружие Хёки может одной лишь царапиной вырубить противника, а сам Хёка – по одному только желанию подчинить почти кого угодно, но даже с этой силой победить маленькое проворное существо не представлялось возможным. Оно игнорировало все попытки его усмирить и не обращало внимание на боль и приказы. Все закончилось, лишь когда ему нанесли достаточно ран, чтобы не позволить телу двигаться. Адольф был сильнейшим из всех своих предшественников и единственным, кто хоть частично, но мог использовать свой потенциал, но даже это едва ли помогло ему поймать какого-то взбесившегося зверька. Глядя на уставших и искалеченных товарищей и свои собственные рваные раны, он был так зол, что с рыком подбежал к уже лежавшему на земле чудовищу и занёс клинок над головой, чтобы нанести сильный, последний удар. Но в свете блёклой луны за мгновение до рывка он увидел, как темный силуэт чудовища растворяется в тени и на его месте медленно предстает совершенно крохотное дитя, тяжело дышащее от усталости и плачущее. — Мы должны уничтожить его! — выкрикнул один из волков, поднявшись с земли и бросившийся вперед с разинутой пастью, — Своим неподчинением он оскверняет божественное величие! Но даже не понимая, от чего, Адольф остановил его: — Не один только демон имеет иммунитет к нашим силам. Немедленно найдите Соту. И когда волки в спешке ушли, ища запах, Адольф, уже обратившись мужчиной, присел. По сравнению с их щенками, человеческие дети того же возраста всегда были чуть меньше, но этот волчонок не превышал размером даже их и, плача и скуля, производил впечатление совсем еще беззащитного новорожденного. Как такое маленькое создание могло принять облик монстра, вырезавшего всех лисиц в этом лесу? И как так случилось, что никто в стае до сих пор об этом не прознал? Ответ настиг его через мгновение – со стороны гор раздался протяжной вой старухи Филин о том, что Вороний мыс настигла беда. Она призывала помочь всех, кто может. Товарищи Адольфа же через минуту взвыли о другой печальной вести – волчица, носившая имя бога Соты, убита охотником, а ее щенок остался на попечении лисиц и пропал. Должно быть, обо всем этом им рассказали другие лесные обитатели, поскольку в случае, если они нашли непосредственно мертвое тело, речь в вое шла бы сразу о проведении церемонии упокоения. — Значит ты – её потерянный щенок? — еле слышно протянул Адольф, больше говоря с самим собой, нежели с ребенком, — Но к чему тогда это безумие?... По правде говоря, Адольфу было плевать, что силе бога противостоять может не только демон, но и воплощение Оками. Пусть была вероятность, что этот ребенок может быть реинкарнацией древнего верховного божества, Адольф предпочел сомневаться до конца. В конце концов он приютил ребёнка, но лишь потому, что он был сыном той, кого мужчина считал почти что дочерью. Малыш спал несколько дней подряд, а после просыпался на пару минут, чтобы поесть, и снова засыпал. И так на протяжении долгих нескольких недель. Когда же он, наконец, очнулся, то увидел перед собой просторную комнату посреди пещеры, а прямо впереди – несколько красивых волчиц в почти идеальном облике, и Адольфа со своим сыном. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул. Как твоё самочувствие? – первым делом спросил мужчина. Малыш выглядел смертельно худым и с ходу докучать лишними вопросами не было смысла. Но малыш не ответил. — Эй! Ты вообще знаешь, кто к тебе обратился?! — резко прорычал волчонок за его спиной. Малыш того же возраста, который после ухода Адольфа займет его место, был крайне недоволен новым гостем, но из-за наказа не докучать бедняге мог позволить себе лишь ворчать за спиной отца. Малыш снова промолчал, будто даже ничего не услышал. На нём было тяжелое одеяло. Такое тяжелое, но такое мягкое и пушистое, что хотелось вновь уснуть. Собрав те силы, что у него были, малыш полностью обратился волчонком, перевернулся на лапы и залез под одеяло еще глубже, словно прячась. Чуть позже, тем же днем, Адольф с сыном и двумя волчицами-нянями принялись за ужин. В большой посудине на костре они приготовили густой суп и пока не умеющий принимать нужный облик родной сын аккуратно ел содержимое миски безо всяких приборов. А сидящий поодаль гость, опустив большие уши, лишь печально смотрел на огонь. — Ты слишком слаб и должен поесть. — Где моя мама? Это стало первым, что он сказал после пробуждения. Няни с охом переглянулись, а другой волчонок и вовсе подавился, но мужчина даже не изменился в лице. Адольф слышал, что, когда человек умирает, его тело кладут в деревянный ящик и закапывают глубоко в землю. Вероятно, это для того, чтобы никакие дикие животные не осквернили усопшего и чтобы позволить ему упокоиться с миром. Для волков же это и было осквернением. Их тела разлагались очень быстро и через несколько лет даже костей могло не остаться и, чтобы сохранить память о близком, было принято съедать его. Обычно тело делали и самое важное, вроде сердца, шкуры или мышц, доставалось семье, а остальное раздавалось соплеменникам. Считалось, что поглощение чужого тела позволяло оставить внутри себя частичку умершего и получить часть его силы – таким образом можно было считать, что покойный и не умирал вовсе. Если бы товарищи Адольфа нашли тело Соты, они бы первым делом принесли его в стаю и в ближайшее время началась бы церемония упокоения. Сердце и большинство внутренних органов бы достались Адольфу, репродуктивные органы достались бы няням и молодым девочкам, мясо передали бы жрицам. Все остальное понемногу было бы разделено на остальных соплеменников, а две младшие сестры Тори – девочки Ласка и Змея, получили бы одежды, сделанные из меха усопшей. Но тело Соты не было найдено, и по стае уже разносились слухи, что его единолично поглотило чудовище, сожравшее и всех лисиц на Вороньем мысе. Частично они были правы. Должно быть это дитя уже знало традиции их народа и, столкнувшись с такой важной потерей, хотело не дать матери быть забытой. Страх, отчаяние, горе – все эти чувства так переплелись в этом маленьком теле, что он совершенно не разбирал, что делает, и пока лисицы пытались сами разобраться со всем, крохотный волчонок потерял контроль над своим искусством. Обычно это приводит к смерти – внутренние органы превращаются в кашу, а кости непрерывно ломаются и срастаются снова… Прежде этого никто не переживал, но малыш не только остался жив, но еще и смог дать отпор троим взрослым волкам, один из которых – бог. Адольф был впечатлен этим ровно настолько же, насколько и напуган. Возможно, этот ребенок и вправду новый Оками. А может это лишь побочный эффект такого кровосмешения между богиней-волчицей и человеком. Ответа Адольф не знал, но отдавать этого малыша в руки Филин он решил пока не спешить. — Ее останков найдено не было. Жрицы провели церемонию, предав пламени клочки моей шерсти, а также Ласки, Змеи, и нянь, что ее воспитывали. Малыш заметно побледнел и сжал рот, будто сдерживая крик. — Ты все это время пребывал в другом обличии, поэтому добыть твою шерсть нам не удалось, церемония прошла без нее. Волчонок тихо ойкнул и виновато опустил голову, прижав к ней уши еще сильнее. Так прошло еще две недели. Щенок уже окреп, но по-прежнему плохо ел и так ни разу не обращался в человека. Дети его возраста еще попросту не могли полностью обращаться и Адольф не понимал его нежелание принимать идеальную форму, но все-таки был этому рад – так удавалось избежать лишних вопросов от Филин, которая сразу бы забрала мальчишку себе. Каждую ночь малыш убегал из дома. Он успешно миновал абсолютно всех, и о его пропажах мужчина узнал лишь потому, что один раз не застал его в своей постели, и теперь каждый раз пытался его отследить, но снова и снова терял. Похоже, это был юный гений – он менял тело в процессе бега так ловко, что потовые железы, по-видимому, попросту не успевали выработать достаточно запаха, чтобы по нему можно было его отследить. Оставались лишь маленькие следы лап, и те мальчишка заметал хвостом. В день, когда Адольф наконец нашёл его, мальчик копал землю у старого дуба. Того самого, где он с матерью жили когда-то, и где произошла та резня. Мужчина решил, что волчонок ищет какой-то свой клад, чем дети любят заниматься, но когда окликнул его и увидел совершенно детское и плачущее лицо, он тут же изменил свое мнение. — Церемония прошла неправильно! — ответил он на вопрос Адольфа о том, что здесь делает, и, тихонько хныкая, продолжат всюду рыть, — М-мама говорила, что если все пройдет не так, как надо, то душа не сможет найти покой и ей будет больно! — Все, что осталось от ее тела сейчас – это сгнившее мясо и кости. Даже если ты найдешь ее останки, то отравишься и повредишь желудок. Малыш не ответил. Понаблюдав же за ним еще несколько минут, Адольф поднялся и пошел вглубь леса: — Раз тебе так этого хочется – иди за мной. Нехотя и сомневаясь, волчонок поплелся следом. Местом, куда волк привел его, оказался берег реки, что разделяла мыс и территорию, где водятся охотники. К моменту, когда эти двое пришли сюда, уже понемногу светало и небо уже окрашивалось в красно-оранжевые тона, и в этом свете было видно, как тонок был покрывший ее лед. В местах, где не было снега, даже виднелись камушки на дне и пару раз промелькнули рыбьи хвосты. Но малыш заметно взгрустнул, когда в поле зрения среди густого слоя снега стали видны и узкие тропинки, вытоптанные Сотой, уже почти исчезнувшие после нескольких снегопадов. Волк неторопливо привел малыша на противоположный берег и сел поодаль небольшого холмика с торчащим из земли куском дерева. Учуяв знакомый запах, мальчик тут же ринулся вперед, но волк его остановил: — Ты делал вид, что ничего не помнишь, но ведь это не так? — …немного. — Тогда почему так желаешь найти ее останки? Да и тебе, кажется, не очень-то и нравится этот обычай. Ни один кусок лисьей плоти в желудке не задержался надолго. — …я не хотел этого. Все они носили талисманы, сделанные мамой, но мне нужна была только она…. Если я не найду её, то ей будет больно! Мне было так страшно, что я не выходил из дома очень-очень долго, но когда вспомнил, что нужно сделать, было уже слишком поздно… — Церемонию проводят в первые дни после смерти. В любом случае делать что-либо сейчас – слишком поздно. — Но… как же тогда быть?! — впервые за долгое время прокричал волчонок, — Как можно оставить все так?! Похоже, что мать научила этого ребенка почти всему, что сама знала, за колоссально короткое время, и даже несмотря на что, что он долгое время уже не жил в лесу, щенок прекрасно понимал обычаи волчьего народа. Он тянулся к матери и верил всему, что она говорила, но теперь ему было совершенно не на кого положиться, некого слушать и не за кем идти. Те минуты, когда он сошел с ума на поле у старого дуба, вполне могли быть последними в его жизни, но отчего-то смерть за ним не пришла, и даже клинок Хёки не отправил его к ней. Это юное дарование выжило, несмотря ни на что, но теперь у него не было больше смысла существовать. И если оставить все так, то рано или поздно он захлебнется в рефлексии и зачахнет, словно только-только просочившийся на свет росток, чьи жизненные силы закончились раньше, чем нужно. Адольф повернулся к холмику: — У людей принято прощаться с умершими иным образом. Они погружают тело глубоко в землю, веря, что там усопший обретет покой и ничто больше его не потревожит. Я нашел это, — сказал он, и поставил лапу у основания торчащей из земли доски, — когда проверял, не упустили ли мы что. Полагаю, люди называют место захоронения могилой, а это – надгробием. Мое знание языка невысоко, но мне думается, что в память о твоей матери здесь написано ее имя. Некто, пусть и своими методами, но позаботился о том, чтобы Тори могла спокойно отойти в иной мир. Мне, как и тебе, это не очень нравится, но она уважала людские традиции, и я не имею права этим пренебречь. Поэтому оставил все, как есть. А, и еще – люди, кажется, раз в год приносят на могилы дары, поэтому думаю, что было бы неплохо и нам тоже приносить что-то, что ей нравилось. Лесные ягоды вполне подойдут, она их любила. Тем утром малыш рыдал у могилы так сильно, что сорвал голос и без сил заснул через несколько часов прямо на холмике перед надгробием, сжимая в лапках единственное, что осталось от матери – небольшой амулет на тонкой цепочке. На самом простом деревянном кресте было осторожно вырезано имя усопшей, но написано было не имя бога, и даже не имя волчицы. Аккуратные буквы очерчивали простое человеческое имя, когда-то придуманное покойной лишь чтобы попасть в город, и ставшее ей таким же родным, как и прочие – «Кей». Каждый раз, когда бывал поодаль леса, воспоминания о тех днях заполняли его голову. Теперь он был достаточно силен, чтобы дать отпор какому угодно врагу, достаточно умел в обращении, чтобы не допустить выход Искусства из под контроля, но… пусть так, даже сейчас он не хотел появляться в лесу. Пусть с тех времен многое успело измениться, больше всего на свете он хотел быть как можно дальше от леса. От Вороньего мыса. Но, как на зло, собрание Филин состоялось именно поодаль него. То была редкая среди гор ровная поляна. Это был обычный участок земли, отличающийся от прочих лишь выложенными в идеальный круг огромными валунами, что служили некой защитой от лишних глаз. В древности считалось, что внутри этого круга даже темные силы немощны. По обилию растущей вокруг травы было понятно, что собрания не проводились здесь уже очень давно. Внутри собрались жрицы. Грациозные красавицы с блестящей шерстью и совершенно безмятежными лицами постелили на землю полотно и поставили вокруг небольшие чаши с водой и соками по одну сторону, и с ягодами и мясом по другую, установили небольшие факела для света, повесили на каждый валун по ожерелью из перьев, деревянных бусин и волчьих клыков для защиты от темных сил. И когда все приготовления были завершены, в круг ступила Верховная жрица Филин в своем привычном величественном образе, а за ней шел Сокол в своем идеальном облике. Одежды на нем было немного – лишь несколько слоев ткани, обернутых вокруг пояса, полностью скрывающих под собой ноги. На руках были тяжелые рукава, низ которых спадал почти до самой земли, а на шее массивное ожерелье из его собственных старых клыков. И на лице очаровательная улыбка, скрывающие полное недоумение. Только он, Верховная жрица и её лучшие ученицы. Жрица Филин почти не выходит из своей хижины, а сейчас ни с того ни с сего устроила такое собрание... Здесь явно было что-то не чисто. И вид напуганной и нервничавшей Филин только усиливал бесспокойство. — Что могло произойти, что вам понадобился я? — как можно более ненавязчиво постарался спросить Сокол, сев рядом с волчицей у одного из валунов. Но ответа не последовало – старуха не прекращала смотреть вдаль, в сторону города, огни которого виднелись вблизи горизонта. Но уже скоро на окраине поляны появился бурый волк. Остановившись, Торак посмотрел прямо на них, осторожно попробовал воздух и легким бегом подбежал ближе. — Что должно было произойти, чтобы вы лично обратились? — спросил Торак, остановившись у границы каменного круга между двумя валунами. По иронии его слова почти полностью повторяли то, что ранее говорил молодой Хёка. Сокол уже было хотел пожать плечами, но едва встретился глазами с волком, как старуха ответила сама: — Есть вещи, которые не предназначены для чужих ушей. Волк замялся, прекрасно зная, что на этой территории он и есть чужак, но старуха только кивнула в сторону Сокола, приглашая тем самым войти в круг, для чужаков запретный. Колеблясь несколько секунд, Торак все же заступил за невидимую черту, прошел вперед и сел напротив уже в человеческом облике, одетый в плащ Нечестивого. — В первую очередь, — произнесла Филин, жестом веля одной из ученик разлить напитки по деревянным мискам, — не забыл ли ты историю зверолюдей? Торак помедлил, но все же дал ответ: — Вы каждый год рассказываете щенкам о том, как люди привели наш народ к краху. При всем желании забыть ваши истории невозможно. Старуха поднесла к своим губам темный напиток и сделала глубокий вдох: — Тогда ты должен помнить о демоне, которого создали люди. Как его имя? Ее ледяные глаза встретились с не менее холодными глазами юноши. В сказках, которые рассказывала Филин, демон всегда был Безымянным чудищем. Лишь те, кто обучался у жриц, чтобы в будущем присоединиться к ним, знал подробности. — Его назвали Шира. — Похвально. Хотя бы это ты не забыл. — старуха отпила половину чашки и вернула ее на каменный столик перед собой, — Из-за того, что ты сбежал от нас слишком рано, мы так и не успели вбить в тебя все нужные знания. Настало время наверстать упущенное. — Боюсь, что не могу позволить себе вернуться. — Какие важные дела у тебя могут быть там, с людьми? Впрочем, неважно… Я поведаю все так кратко, чтобы даже таком малец смог смог понять. — Г-госпожа! — С-стоит ли?.. Младшие жрицы тут же взвыли вокруг нее, но один жест старухи - и они замолкли, а Торак только еще больше напрягся. Филин продолжила: — Подрастающему поколению рассказывается не вся история нашего рода. Как уже говорила, если вещи, которые не всем позволено знать… Перво-наперво, люди с самого начала были одним целым со зверолюдьми. Они были слабейшими, не способными даже на толику искусства. Настолько слабые, что их изгоняли из кланов и они становились безродными скитальцами, один из которых и положил начало истории нашего бога. — … — …человек по имени Шира. Предатель всего рода. Он украл силу людей, чтобы сделать их ее более немощными, и чтобы с ее помощью компенсировать то, что сам был слаб. Того, чего он собрал, должно было быть достаточно, чтобы стать божеством выше Соты, Хёки и Бисы, но этого не произошло. Догадаешься, почему? Торак сначала удивился такому вопросу, полагая, что старуха продолжит свой рассказ сама, а затем задумался. Первым делом ему, отчего-то, представился совершенно обычный пример со стаканом, в который воды льют больше, чем он может уместить. Если человек пытался уместить в себя силы больше, чем его тело было способно выдержать, то что могло произойти? Не иначе, как смерть, однако… — Должно быть, это имеет отношение уже к Оками. — Да, так оно и есть. Его тело не сумело вместить в себя все, потому половина собранной силы нашла себе сосуд в теле другого изгнанника – беспризорного сиротливого изгнанника Оками. Самого его существование стало для Широй большой преградой, потому как без него он не мог в полной мере использовать полученные с таким трудом силы. Поэтому была развязана война… Чем дальше она шла, тем больше поддержки и внимания получал уже Оками, и тем меньше всего этого доставалось демону, тем менее стабильным он становился. — И в чем суть этой истории? Всем и без того известно, что Оками и некий демон – противостоящие друг другу силы. Верховное божество и Демон – какое дело до их происхождения? — проворчал Торак. Филин достала небольшую коробочку и положила прямо между собой и Тораком: — Оками – божество, одним своим словом творящее чудеса. Шира – демон, одним движением способный уничтожить мир. Первый без второго может лишь указывать тем, кто слабее него, второй же – лишь разрушать. Если тебе дадут выбор, кому из них жить, а кому исчезнуть, то кто для тебя будет лучшим выбором для сохранения мира? Сокол сидел рядом со старухой с идеально ровной осанкой и таким безмятежным лицом, что можно было подумать, будто бы он спал, но когда та задала вопрос, он приоткрыл свои узкие глаза и взглянул на волчицу с непонятной эмоцией. Не то недоверие, не то подозрение – Торак не смог понять. — Нестабильность Ширы пугает. Очевидно, что миру будет спокойнее под крылом Оками. Старуха еле заметно кивнула: — Будучи одним целым с демоном, Оками разделял его желания. Он осветил наш народ, но вместе с тем, когда пришло время, Оками и Шира объединились, и война была окончена. Как тебе уже известно, не в нашу пользу. Мир, который мы знаем сейчас… — она взглянула вверх и принялась как будто бы вглядываться в звезды, — В приданиях его никогда не существовало. То, что было тогда, теперь не существует, а то, что есть сейчас, не существовало тогда. Оками и Шира своими силами не просто уничтожили наш народ, заставив скрываться в лесах, в то время как люди познали процветание – они переписали историю мира, будто нас в нем попросту нет места. Но цикл жизни младших богов – Соты, Хёки, Бисы – по-прежнему наследуется, как и цикл жизни верховных богов. Миссия жриц и жрецов – наблюдать и замечать. Когда в мире вновь родится Оками, сердце, содержащее в себе ключ ко всей мощи демона, будет у него, и задача жрецов – не дать этому сердцу попасть в злые руки. Если Оками и Шира сойдутся, один из них неизбежно должен будет умереть от руки жрицы. На этих словах она раскрыла коробочку. Многие члены Северного клана могли лишь мечтать о том, чтобы хотя бы увидеть её. В ней хранился артефакт, дарованный Оками от бога Хёки, и даже его создатель едва ли мог к нему прикасаться, что уж говорить об обычных волках. Но когда коробочка открылась, оказалось, что внутри пусто – лишь чуть примятая подушечка из ткани говорила, что когда-то на ней что-то лежало. Но Филин туда даже не заглянула. Её холодные, строгие глаза неотрывно смотрели на волков. — Вы – лишь двое глупых мальчишек, решившие, что можете обмануть и остаться незамеченными, — вдруг совершенно безразличным тоном протянула она. Тонкая морщинистая рука поднялась и через мгновение что-то блеснуло сквозь слои одежды парня и тут же погасло, а сразу после ладонь волчицы озарил мягкий сизый свет. Небольшая вспышка – и в руках жрицы уже был прекрасный полупрозрачный клинок. Сокол ахнул. Он тайно передал Тораку артефакт еще тогда, когда Волчонок покидал стаю, и до сих пор ни Сокол не вспоминал его, ни Торак к нему не прикасался. Лишь носил с собой, чтобы не потерять столь важную реликвию. — Оками был богом, ненавидящим войну, но младшие боги даровали ему идеальные орудия для убийства. Это клинок Веры, по приданиям жрецов им Оками рассек само мироздание. Цветком Смерти восстановил течение жизни, Глазом Истины выкроил новые законы, и в заключение сердцем демона сделал мир таким, каким мы его наблюдаем. И также, как одним клинком он творил чудеса, этим же самым клинком испокон веков жрицы изгоняют возродившегося демона. Она выдержала паузу и впервые усмехнулась. — Я бы с удовольствием дождалась, когда действующий бог Хёка произведет на свет потомство, и тут же прикончила вас обоих, — она строго взглянула сначала на поникшего Сокола, а затем на Торака, — Но то, какую аферу вы двое провернули… впечатляет. Должно быть мы не ошиблись, полагая, что ты и есть вновь возродившийся Оками, рас без проблем носишь с собой такое страшное оружие, но если это так, то ты должен понимать, чем это чревато. — Что впечатляет, так это ваш монолог. В душе парень уже понимал, что собрание было проведено сегодня неспроста, но долгое предисловие заставляло его переживать все больше и больше. Старуха все рассказывает и рассказывает, а нынешний вождь клана сидит рядом и молчит, будто ожидая разрешение подать голос, так еще и оказывается, что жрицы тоже могут использовать священные артефакты. Клинок веры, обычно пребывающий в виде небольшого камешка, всегда был при нем, но разы, когда он его использовал, можно было сосчитать по пальцам, и то, время всегда было ограничено вплоть до нескольких секунд, ровно также, как у Сокола. Это оружие было также бесполезно, как и камень, в виде которого всегда валялось в его кармане и до сих пор было при нем лишь потому, что маленький неусидчивый Хёка подарил его на прощание в день ухода из леса. Тому это, было видно, сильно льстило – в руках старухи он видел не великое древнее оружие, а знак по-прежнему живой дружбы, которую не разрушили даже долгие годы разлуки, и не мог прекратить улыбаться. Филин пропустила слова парня мимо ушей и гордо приподняла голову, продолжила монолог: — Если ты – Оками, то где-то в этом мире по земле ступают ноги демона. До сих пор я закрывала на это глаза, поскольку твое искусство – единственное, чем ты выделяешься, и едва ли история повториться, создав из грязнокровки бога. Но последние несколько месяцев… выдались напряженными. Не могу объяснить, но чувствую, что что-то подверглось изменению. К тому же, — Волчица достала и развернула сверток, в котором оказались точно такие же черные кости, какие ранее видел Торак, — от этого исходит сила, которая не поддается объяснению. Я подозреваю, что Шира все-таки пришел в этот мир снова и уже набирает силы. Он будет буйствовать и не остановится, пока люди не останутся единственными, кто существует на этой земле. Он будет искать сердце Оками. Торак нервно сглотнул. У той фразы, что она произнесла, было всего три смысла. Первый – дословно означало сердце бога Оками. На одном из древних языков Оками означало «волк», потому вторым значением было обычное волчье сердце, как орган животного. А так как второе имя Торака также могло читаться как «Оками», в третьем варианте эта фраза была именно о его сердце. Думая об этом, парень невольно приложил ладонь к груди, словно чтобы убедиться, что пульс все еще на месте. Клинок в ладони старухи вдруг исчез и, сжав кулак и раскрыв его снова, Филин уже протянула к парню ладонь с простым едва светящимся камушком: — Раз ты можешь хранить и пользоваться этим артефактом, я позволю тебе и дальше владеть им, но лишь при условии. В Орсейле в последнее время прибавилось людей, и я призываю тебя найти среди них демона для меня, дабы лишить его сил. Он не мог взяться из ниоткуда и наверняка уже планирует, как забрать твое сердце для завершения своей давней мести. Неважно, каким образом демон найдет божество – объединится с ним или заберет сердце силой, этому нужно помешать. Если Шира просто вдруг появился в городе, то он, вероятно, должен быть одним из призванных для расследования людей. Это во многом облегчает задачу, но… знать бы еще, как вычислить среди людей бога. Глядя в довольные и хитрые глаза жрицы, он понимал, что ценен здесь не столько он, сколько его сердце. Раз оно нужно Шире, чтобы пользоваться всей своей мощью, то жрице, способной и без одобрения Оками использовать артефакты, хотя бы запечатать его не составит труда. Жив ли сам бог при этом – значения не имеет. Он может найти для неё демона сам – тогда она лишит его сил и мир будет в покое. Он может отказаться – тогда ничего не помешает ей убить его самого, чтобы забрать сердце себе и сделать его недоступным для Ширы, и мир также будет спасен. Дарованный артефакт — лишь способ подкупить, а присутствующий Сокол – свидетель заключения честной сделки. Торак принял артефакт.