Срывая цепи

***

Солнце застыло на горизонте. Голубые цветы почти полностью закрылись. Алатус потерял всякое представление, что делает и зачем. Он просто сидит у дерева, не желая шевелиться, глядя на широкую спину Моракса, на развевающееся по ветру шёлковое покрывало и на переплетённые волосы двух покровителей Киришу: тёмные, почти чёрные, и светлые, серебряные нити. Босые ноги Гуй Чжун кажутся полупрозрачными… а белый балахон Моракса залит кровью — и эти пятна в свете восходящего солнца кажутся чёрными. «Я не должен быть здесь». Жжение внутренностей постепенно стихло, слабость отступила… Алатус, наверное, никогда ещё не чувствовал себя так хорошо. И так горько одновременно. Он и представить не может, что сейчас происходит в душе Моракса — но с радостью забрал бы его боль себе, если бы мог. И боль Гуй Чжун. Ведь они олицетворяют собой всех тех, кого погубила Веноми… и не имеет значения, руками Алатуса или нет — он всё равно причастен к каждой беде. Потому что ни разу не пытался остановить свою хозяйку. Лишь юлил… искал обходные пути… а по сути — только облегчал совесть. «О чём они говорят?» До Алатуса не доносится ни звука. Но вдруг Моракс разворачивается, и Гуй Чжун слабо улыбается Алатусу. А миг спустя разлетается на тысячи вспыхнувших серебром чешуек… или лепестков? Упругая волна проходит сквозь тело Алатуса, не причиняя вреда. [Убей его. Сейчас же. И я прощу тебя. И даже отпущу на все четыре стороны.] Прошло уже несколько лет с тех пор, как Веноми в последний раз использовала духовный мост. Голос в голове ещё продолжает отдаваться эхом, а сопровождающая приказ ненависть — разогревать кровь… Алатус медленно поднимается на ноги. Да, это выход. Моракс измождён битвой и потерей возлюбленной, в его опущенных плечах не ощущается былой мощи, лицо осунулось, глаза потускнели… Но даже если в этот раз Веноми исполнит своё обещание, Алатус просто не может выполнить её приказ. Потому что не хочет. Кажется, Веноми получила его ответ, несмотря на молчание — проклятье вгрызается в сердце, жар вновь заполняет вены и внутренности, все жидкости в теле буквально превращаются в раскалённую лаву… Упав на колени, Алатус слышит приближающиеся шаги. — Мне прекратить твои мучения? — …я- …готов… — Ты явился сюда, чтобы умереть? — … Сглотнув подступившую к горлу желчь, Алатус заставляет себя поднять голову и взглянуть в потемневшие глаза: чёрная радужка с вытянувшимся золотым зрачком — взгляд зверя, не бога, пронзает до глубины души. — Нет. Я пришёл, чтобы предупредить… но опоздал. — И поэтому решил умереть от моей руки? «Умереть…» Можно ли сказать, что Алатус действительно хочет, чтобы Моракс забрал его жизнь? — …если это принесёт вам облегчение. Почту за честь. Какое-то движение. Алатус опускает голову, приготовившись встретить конец: достойно или нет — не имеет значения. Да, жжение во внутренностях нарастает, терпеть эту боль с каждым мгновением всё сложней, но не поэтому он так смиренно стоит на коленях. А потому, что не видит ничего, что ещё может сделать. Но ничего не происходит. Точнее, на макушку опускается рука, и жжение начинает стихать — точно так же, как и там, в пещере полгода назад. Алатус вновь пытается поднять голову, но ладонь не позволяет, надавливая на затылок. — Если ты действительно хочешь умереть, поищи кого-то другого на роль своего палача, — разлетается над скалой тихий, очень усталый голос. — Но если хочешь жить, я могу дать тебе имя. «Точно… Гуй Чжун ведь просила его… Но зачем?» Алатус решительно не понимает, зачем ему продолжать жить. Однако если это означает остаться подле нового хозяина… подле этого могучего бога, которого любила Гуй Чжун… и который преследовал Алатуса в холодных снах на протяжении полугода… — Этот якса не достоин служить вам, господин. — Мне не нужна твоя служба. Гуй Чжун хотела, чтобы ты стал свободным. Новое имя — новая клятва, причём тут свобода? Но если таково желание бога, Алатусу остаётся лишь принять его волю. — Тогда я хочу стать свободным. И самостоятельно выбрать собственную судьбу. — Хорошо. Вихрь золотого узора мгновенно окружает Алатуса и резко сжимается, будто намереваясь раздавить — но вместо этого входя в его тело. Болезненно. Словно мелкий песок, забившийся в поры. Но после всех мук, что пережило его тело, Алатусу лишь немного щекотно. Песок пробирается всё глубже… кислотное жжение то усиливается, то стихает, яростно сопротивляясь. Пока в центре лба вдруг не вспыхивает жар, будто от раскалённого клейма, а руку не обвивает не менее раскалённая паутина. Но даже тогда Алатус не издаёт ни звука. Кислотная змея извивается, беспомощно бьётся внутри, постепенно уменьшается, растворяясь… и всё никак не исчезает совсем. Словно пятно, въевшееся в фарфор и нежелающее оттираться до конца. — Твоё новое имя «Сяо». — Я буду носить его с почтением… Алатус пытается встать. Нет, больше не Алатус, а Сяо. Ноги и плечи налились свинцом, голова тоже потяжелела, центр лба продолжает гореть, и когда Моракс наконец убирает руку с его макушки, Сяо тянется, чтобы дотронуться до раскалённой точки над переносицей. Он всё ещё не может поверить, что избавился от власти Веноми. — Господин! — Лорд! — Ваша светлость! — Госпожа… Один за другим на холм приземляются яксы: каждый одет в отдельный яркий цвет, у каждого на поясе болтается сверкающий камень в грубой оправе… — Возвращаемся. — А с этим что делать? — якса в синем указывает закруглённым краем длинного лука на Сяо. — Пусть решает сам. Моракс обводит цветочную поляну пустым, ничего не выражающий взглядом, после чего спрыгивает с вершины скалы. Вслед за ним один за другим исчезают и яксы. Цветочная поляна пустеет. Сяо косится на плотно сжавшийся бутон у своих ног… и тоже направляется к обрыву.