Срывая цепи

***

Безумие. Настоящее безумие. Но Алатус уже не уверен, что знает, каково это — действовать согласно здравому смыслу. Всю свою жизнь он служил лишь одной богине, так почему сейчас готов вырвать сердце ради другой? Той, которую видел лишь пару раз? А может, дело не в ней… а в его собственном эгоизме? Яд плавит внутренности, но Алатус прижимает к себе пугающе лёгкое тело Гуй Чжун и спрыгивает с окна. И со скалы. Спускаться намного проще, чем подниматься. Кратких вспышек молний хватает, чтобы высветить корни и каменные уступы, его же задача зацепиться, приземлиться и вновь оттолкнуться. Мимо пролетает несколько стрел: огненных, электрических, ледяных… но ноша Алатуса безмерно драгоценна, чтобы преследователи могли позволить себе стрелять слишком поспешно, да и непохоже, что в поселении осталось много защитников — и всё же они увязываются в погоню. Небеса вновь разверзаются, и огромное каменное копьё устремляется к горам на горизонте. — Вон там, — вздох опаляет грудь, и тонкие, почти прозрачные пальцы сжимают ткань его одежды. — Туда… Кажется, женщина хочет, чтобы Алатус приземлился на скалу, чья вершина усеяна голубыми цветами. Странно, обычно цветы распускаются на рассвете, эти же, несмотря не сильнейший ветер и дождь, смотрят прямо в чёрное небо ярко-жёлтыми сердцевинами… а запах… — Спасибо тебе. Говорят, смерть демонобога вызывает сильнейший выплеск энергии, который разрушает всё вокруг. В таком случае желание Гуй Чжун убраться подальше от поселения кажется довольно разумным… но ведь они ушли не так уж и далеко. Почему богиня выбрала именно это место? Разве она не хотела в последний раз увидеть своего господина? Земля слишком мокрая и грязная, чтобы опускать на неё Гуй Чжун, так что Алатус прислоняется к одинокому дереву, продолжая почтительно поддерживать стройное и почти невесомое тело. — Знаешь, эти цветы… они впитывают в себя память земли. Закрыв глаза, Гуй Чжун подставляет лицо каплям дождя, прорывающимся сквозь густую листву. Её небольшая грудь тяжело и высоко вздымается, словно богиня пытается надышаться на сотни лет вперёд. — …мне бы хотелось, чтобы они впитали память и обо мне. Алатус впервые видит кого-то, настолько спокойного перед ликом смерти. И спокойствие это — не сдавшееся и не обречённое… а умиротворённое, словно из жизни уходит древний старик, породивший многочисленных потомков. Наверное, не в прямом смысле, но это так и есть: Гуй Чжун привела свой народ к сильнейшему богу и обеспечила им пусть и не самое спокойное, но благополучное будущее. А что оставит после себя Алатус? Реки крови и пустоту? — Ты помнишь, где появился на свет? — А? — Яксы рождаются, как и люди — от любви. Ты помнишь своих родителей? — Нет. — Должно быть… тебя с ними разлучили в очень раннем возрасте… это очень… печально. Вспоминается тёмный лес и прижимающая его к своей груди Веноми. Она была такая счастливая, так тепло ему улыбалась… — Госпожа, скажите, все яксы служат Властелину Камня? — Да… — И все они связаны с ним клятвой имени? — Нет. Не все. Гуй Чжун болезненно улыбается. Её губы потрескались, а под глазами залегли тёмные тени, но сами глаза лихорадочно блестят. — Ты не должен был сбегать той ночью… я почти упросила господина дать тебе новое имя. — Что? Разве это не Гуй Чжун помогла ему тогда? Но… — Новое имя. Если бы ты, конечно, захотел. Нет, дело не в этом. Получается, побег из темницы Алатусу устроил кто-то другой? Шпион Веноми? Дин Дин, вселившаяся в тело какого-то человека? Но барьер Моракса… кто мог снять его? Кроме него самого? «Наверное, то была проверка. Властелин Камня отпустил меня, чтобы посмотреть, как я поступлю… не пойду ли к нему за защитой? …или же он не хотел прямо отказывать своей возлюбленной, вот и позволил мне убраться подальше?» В голове каша. Хочется засмеяться и закричать. Но Алатус лишь чувствует, как ствол дерева царапает спину. Опустившись на землю, он заботливо подбирает края покрывала, укутывая Гуй Чжун и не позволяя ей почувствовать холод и сырость земли. Однако она всё равно высвобождает руку и дотягивается до голубого цветка, нежно касается крупных лепестков… и вздыхает. Её дыхание становится всё тише и тише, как будто женщина засыпает — но чёрные глаза остаются открытыми, разве что отливают багрянцем. А на горизонте уже брезжит рассвет. Буря улеглась, грома больше не слышно… тонкая линия очерчивает горы красным свечением — это свечение разгорается, наползая на небо, словно чёрное полотно постепенно пропитывается алой краской, следом за которой ползёт фиолетовая дымка. — Спасибо тебе, Алатус… я ведь правильно произношу твоё имя? — Я… ничего не сделал. Внутренности горят, но туманная змея свилась клубком внизу живота, не усиливая страдания — должно быть, Веноми сейчас использует его глаза и потому пока приглушила силу проклятья. Но как только Гуй Чжун умрёт, Алатус потеряет для Повелительницы Кислотного Тумана последнюю ценность. Она была права. Всегда права. Он никчёмен. За всю свою жизнь Алатус так и не смог никого спасти, хоть и пытался, и даже теперь… облажался. Лучшее, что он может сделать теперь: умереть вместе с Гуй Чжун, когда её энергия вырвется из-под контроля, чем ждать, когда проклятье активизируется вновь. Солнце показывается из-за гор, чьи очертания за эту ночь опять изменились. Гуй Чжун щурится. И вдруг её рука вновь сжимается на груди Алатуса, а в следующий миг на поляну приземляется чёрная тень. Наконечник сверкнувшего золотым копья устремляется к горлу Алатуса. — Нет, мой господин… прошу вас, не надо. — Опять ты… Хриплый голос Моракса заставляет кровь в жилах застыть густой смолой. Алатус не может пошевелиться, будто плоть обратилась в камень, а Властелин Камня тем временем уже забирает Гуй Чжун из его объятий. — Ещё слишком рано… — Я так решила, мой господин. Пока я ещё могу… управлять своей энергией… и пока она у меня ещё осталась.