Срывая цепи

***

После ухода Гуй Чжун Алатус заставляет себя подняться и пройтись по камере туда-сюда. Оружие у него отобрали… и жемчужину тоже. «Неудивительно… надо было поглотить её раньше». Взгляд сам собой падает на принесённую кашу — та уже остыла, и теперь в миске копошатся насекомые. Ну и пусть. Всё равно никакая еда не сравнится… Кто-то идёт. Не Гуй Чжун и не те яксы в ярких накидках, а другие… к решётке они не подходят, и Алатусу удаётся лишь мельком увидеть их тени на земляной стене пещеры. «Я, наверное, не смогу сбежать?» Впервые от осознания чего-то подобного ему настолько комфортно. Проклятье настороженно ворочается, обвив сердце змеёй, но пока Алатус и правда не видит возможности для побега, оно останется лишь слегка недовольным. Магическая связь слуги и хозяйки различает невозможность и нежелание выполнить приказ, а также чувствует обман… Конечно же, Алатус всё ещё верен Веноми. Иначе бы его сердце уже давно растворилось, превратившись в кисель. Но… он не может выкинуть из головы слова красной яксы. «Один из нас…» Значит… значит, он мог бы родиться и здесь. И с детства служить не Веноми, а… Ядовитая змея реагирует мгновенно на крамольные мысли, вонзая зубы в быстрее забившееся сердце. Скрючившись, Алатус пережидает боль. Когда-то давно он решился умереть, доведя проклятье до белого каления — сколько он тогда промучился, терпя нестерпимые муки? Внутренности растворялись, восстанавливались и вновь растворялись… казалось, что ещё немного, и он сможет наконец-то освободиться, однако ядовитый туман словно знал, как удерживать его жизнь на грани, не позволяя окончательно оборваться. После той попытки Алатус восстанавливался целых три месяца. И все эти три месяца Веноми держала его в колодце в заваленных снегом горах. Бесполезный… он не имел права даже занимать комнату в поселении, не говоря уж о том, чтобы кто-то видел его плачевное состояние. Но как же быть? Как теперь успокоиться? Поняв, что мог бы жить совсем другой жизнью, пусть даже под гнётом другого не менее жестокого архонта, но хотя бы среди подобных себе… Нет, Моракс не может быть настолько ужасен. Потому что с Гуй Чжун… он был очень нежен. Конечно, Алатусу трудно судить со стороны, ведь с ним никто и никогда так не обращался, и всё же… ему кажется, что такой архонт… в сто… нет, в тысячу раз лучше Веноми. — Тс-с-с… Это действительно больно. Яд разъедает сердце. Но Алатус не может заставить себя прекратить думать. — С тобой всё в порядке? Он даже не заметил, когда Гуй Чжун снова пришла, а миску на полу сменила новая порция каши — чистой и ароматной с зеленью и приправами. — Не хочешь? — склоняет женщина голову к плечу, всё ещё сидя на корточках у уже затянувшегося отверстия в стене, и вдруг предлагает: — Тогда… может, вернуть тебе это? Вытащив что-то из длинного рукава, Гуй Чжун медленно раскрывает ладонь. Ну конечно. Жемчужина. Алатус невольно сглатывает слюну и с трудом отрывает взгляд от драгоценности. Вполне ожидаемо, что её не отдадут ему просто так… — Ты можешь назвать своё имя? Гуй Чжун поднимается во весь рост, и тонкие складки бело-серебристого платья мягко очерчивают изящную фигуру. Алатус не верит ей. Ни на цунь не верит, но всё равно делает шаг к решётке. Только вот сжатые зубы отказываются разжиматься. Кажется, открой он рот — и снова попадётся в силки хитрой богини. — Ты не должен бояться. Мы заперли тебя… ты знаешь, почему. Некоторые считают, что ты опасен, но я вижу перед собой лишь несчастное дитя. Кто пленил тебя? Кто заставил служить себе? Всё-таки это допрос. Не очень приятно. «Ложь… все её слова ложь… боги слишком величественны, чтобы снисходить до сочувствия низшим… они могут лишь притворяться ради сохранения веры в себя!» Резко отпрянув, Алатус сжимает кулаки. Взгляд Гуй Чжун тут же становится ещё более печальным. Она протягивает ладонь сквозь прутья решётки — жемчужина оказывается в шаге от Алатуса. Не то чтобы он был готов умереть ради лакомого сна… однако сейчас это единственная вещь, имеющая для него хоть какую-то ценность. Но когда Алатус уже решается поднять руку, запястье Гуй Чжун внезапно сжимают длинные чёрные пальцы. Золотые нити образуют ромб на тыльной стороне ладони и поднимаются выше, к локтю, потом по плечу — не слишком напряжённому, и всё же под узором угадываются рельефные мышцы. — Я же запретил тебе к нему приближаться. От низкого голоса, от которого, кажется, готова задрожать земля, кровь в венах Алатуса застывает. Как и он сам. Этот голос… ночью звучал нежно и бархатно, сейчас же в нём можно услышать скрежет камня о камень. — Простите, мой господин… — поднимает взгляд Гуй Чжун, но выглядит она при этом не виноватой, а скорей… недовольной? — Я смиренно приму наказание, однако позвольте мне остаться здесь ещё ненадолго. — Зачем? Белоснежный балахон с золотыми вставками скрыл мускулистую спину и грудь Моракса, а капюшон — голову, но длинные и тёмные волосы, собранные в низкий хвост, пропущены через отверстие у затылка, сейчас их кончики мягко светятся. Моракс даже не смотрит на пленника, но от Властелина Камня исходит такая мощь… такая сила… и такое величие, что ноги Алатуса подгибаются сами. Почему-то ему хочется упасть на колени и молить о прощении. Прижав кулак к груди, он действительно падает. И только тогда взгляд янтарных глаз обращается в его сторону сквозь решётку. — Чего ты хочешь? Вопрос, обращённый к Алатусу. Вопрос, разом очистивший его голову от тумана. И даже приглушивший боль от вновь активизировавшегося проклятья. — Убейте меня, господин. — Как пожелаешь. Это странно, безумно странно, но спокойное согласие, продирающее холодом до костей, наполняет душу Алатуса надеждой. Словно обещаниям Моракса можно верить. «Неужели, наконец-то удастся освободиться? Наконец-то уснуть вечным сном…» — Стойте, мой господин! Распахнув глаза, Алатус видит повисшую на плече Моракса Гуй Чжун. «Зачем, госпожа? Разве вам не всё равно, умрёт ваш враг или нет? Или вы так жаждете знать, кто мой хозяин?» — Меня послала Веноми, Повелительница Кислотного Тумана. Стоит произнести эту бесконечно длинную фразу до конца, как яд проклятья заполняет внутренности подобно раскалённой магме, выдавленной из недр земли — совсем как в тот раз, когда пытка, казалось, растянулась на целую вечность… но теперь яд точно убьёт его. Ведь Веноми не позволит предателю остаться в руках у врага. И даже если у покровителей долины Гуйли ещё остались вопросы — ответить на них Алатус уже вряд ли успеет. Скрючившись на полу, он просто ждёт, когда всё закончится. Но почему же так долго? Режущая, разъедающая боль нарастает… и как бы ни был Алатус привычен, его разум сдаётся, и даже спазм, сжавший горло, не удерживает болезненного стона. «Веноми была бы довольна, услышав это…» — Глупец, — вдруг доносится откуда-то издалека. И резь отступает. Нехотя. То накатывая обратно, то вновь стихая… словно прилив по утру, не желающий оставлять облюбованный за ночь берег. Когда Алатус открывает глаза, то обнаруживает, что остался в камере один. Только вот золотистый барьер отделил его от стен и от решётки, а ещё рядом на голубом платке осталась лежать розовая жемчужина.