Срывая цепи

***

Что может быть хуже мучительной пытки? Пытка, которая не заканчивается. Когда боль становится особенно невыносимой, Алатус подтягивается, изо всех сил напрягая плечи, однако сил в вывернутых суставах с каждым разом остаётся ещё меньше. К тому же толку от этого сопротивления ноль, ведь резь в натянутых мышцах не позволяет зависнуть надолго, и жар в суставах очень быстро вспыхивает по новой, а смазанный его кровью штырь легко погружается обратно в горящие внутренности. Когда они разорвутся, ему, наверное, станет легче: деревянный фаллос войдёт до конца, перестав наконец-то бесконечно растягивать его анус… но пока тот медленно и верно проникает всё глубже. Кажется, прошёл уже час, а проклятая штука ещё не вошла даже на треть. Что делать, если она будет замедляться всё больше и больше, продлевая агонию? Солнце, смех, глупые разговоры… Алатус пытается вспомнить, о чём же говорили собравшиеся у костра в Киришу яксы. Но добродушные голоса в голове постепенно сменяются гавкающими и трескучими звуками, детский смех истончается до злобного писка. Попытка в очередной раз хотя бы чуточку подтянуться проваливается: суставы не выдерживают, что-то рвётся… и руки становятся бесполезны. Разум заволакивает горящая тьма. «Если бы только Моракс убил меня!» «Если бы только избавил от этого никчёмного существования!» Хочется закричать: громко, пронзительно, как в детстве, когда Веноми впервые вставила в него когтистые пальцы и принялась мять маленький член… …и заплакать. Но вместо слёз по подбородку стекает кровь из прокушенной губы. Резь то нарастает, то притупляется. Деревянный хер рывками входит всё глубже. Период мучительного ожидания, наполненного безумием, вновь сменяется безжалостной агонией — внутренности словно защемили раскалённые щипцы и тянут, тянут в разные стороны… Сколько уже прошло времени? Разве Веноми не обещала вернуться? Она должна. Обязана. Только тогда это всё прекратится. «Пожалуйста, прости меня… прости и вернись… я сделаю всё, что захочешь…» Но дверь наверх остаётся закрытой. Свечи догорают одна за другой, постепенно погружая подвал в непроницаемую тьму. . . . Может, он уже умер? И это его наказание за предательство? За желание сбежать? За наивные мысли о доброте врагов? Верно… должно быть Моракс убил его. И теперь Алатус обречён страдать вечно… — …кто-нибудь… пожалуйста… Разве ему хоть когда-нибудь было так больно? Даже когда внутренности то растворялись, то заживали под действием проклятья… Хотя, тогда он тоже стонал. А может, и плакал… Значит ли это, что когда-нибудь воспоминания и о сегодняшней боли померкнут? — Твой голос просто чудесен. Радость, охватившая Алатуса при звуках знакомого голоса, отравой растекается по позвоночнику. Но он действительно счастлив! Веноми пришла! Вернулась, чтобы наконец-то избавить его от этой пытки! Вспыхивает свет. Алатус щурится. Богиня обходит его по кругу, придирчиво рассматривая залитое кровью бревно. Оказывается, он уже насадился на штырь до самого конца. — Почти, — щёлкает языком Веноми. И отцепляет другой конец верёвки с колеса. — Агхр! Едва последнее натяжение пропадает, как Алатуса буквально располовинивает. Кромка бревна врезается в мошонку и в разорванный анус, штырь достаёт чуть ли не до сердца, но зато плечи оказываются освобождены — непомерное блаженство и облегчение сталкиваются с жаром в окончательно разорванных внутренностях, и голова совершенно пустеет. — Ну-ну… Подойдя вплотную, Веноми касается его живота ладонью, проводит вверх, нащупывая и так выпирающий сквозь кожу и мышцы штырь. Мягко похлопывает. И вдруг пинает бревно — на колёсах оно отлетает к дальней стене, деревянный штырь вырывается из ануса вместе со сгустками крови и ошмётками плоти, заставляя Алатуса откусить себе кончик языка. Рот тут же наполняется солёной кровью. По ногам она тоже течёт. Упав на пол, Алатус даже не может растянуться во влажной грязи, его хватает лишь на то, чтобы дышать. — Встань на колени. Странное дело, порванные мышцы едва начали восстанавливаться, но уже послушно следуют приказу, ведь ему просто невозможно воспротивиться, особенно — на таком близком расстоянии. Колени и руки разъезжаются в грязи, однако кое-как Алатусу всё же удаётся принять нужное положение. — Что ты должен сказать? — …шпа- …благоташу жа улок, хо- …жяйка… — Молодец. Веноми пододвигает босую ногу к Алатусу, и тот наклоняется, чтобы коснуться гладкой ступни губами. Ненавидя себя, но, тем не менее, испытывая восторг, ведь боль наконец отступила. И чтобы она не вернулась, Алатус готов даже сломаться. Сломленным быть проще и легче. Веноми наклоняется, чтобы стереть с его подбородка кровь и слюну, а заодно проталкивает в рот что-то круглое. Чей-то сон… нет, кошмар. Алатус успевает увидеть дриаду, терзаемую пятью мужчинами, пихающими в её дырочки сразу несколько членов — и тут же проглатывает жемчужину целиком. Однако чужие страдания всё равно проникают в его сознание, словно собственные. Зато туман перед глазами немного рассеивается, и тело начинает постепенно восстанавливаться — но Веноми не ждёт. Она откидывается назад, полностью обнажённая, и разводит ноги. Это приглашение для Алатуса. Он должен продолжить вымаливать прощение. Да, ему это знакомо. Сглотнув кровь, Алатус медленно поднимается и едва касается губами смуглой кожи — сначала на колене, а потом по бедру продвигаясь всё ближе к влажным набухающим складкам. — Постарайся. Кончик языка почти восстановился, но его ещё немного пощипывает. Только Веноми это вряд ли волнует, и Алатус без промедления проталкивает язык внутрь её горячей вагины. Приходится действительно постараться, то теребя выступившую из нежных створок горошину клитора, но захлёбываясь в густой терпкой жидкости, посасывая и даже слегка покусывая всё больше набухающие складки, то пытаясь достать кончиком языка как можно глубже. Уничижительная благодарность. — Х-ха-а-а… х-ха-а-а… Веноми дышит всё порывистее, постоянно затаивая дыхание и словно прислушиваясь к чему-то. Голову Алатуса сжимают бёдра, грозя раздавить — но он знает, что ни за что не должен сейчас останавливаться. Даже если шейные позвонки натянулись до хруста. Даже если нечем дышать. Даже если язык онемел и больше не может пошевелиться… Наконец его заливает. Расслабившись и наконец разжав колени, Веноми какое-то время продолжает просто лежать. Алатус же поднимается и принимает смиренную позу на коленях — правда, стараясь держать ягодицы на весу. Благодаря съеденному кошмару, там, внутри, уже тоже начало подживать, и к тянущей боли добавился нестерпимый зуд. — Ты мне больше не нужен. «Что?» Веноми грациозно поднимается и скрещивает длинные вытянутые ноги, блаженно потягиваясь. — Я не хочу убивать тебя, но и доверять больше не могу. Алатус чувствует странное головокружение. Никаких приказов, никаких посторонних запахов… но его руки и ноги делаются непослушными, словно их набили соломой и подрезали сухожилия. Рухнув в грязь лицом, он ещё видит, как Веноми направляется к двери, но потом ему отказывают даже глаза.