Срывая цепи

***

Чёрный туман. Откуда? Сяо смотрит на своё отражение на фоне оранжевого неба. Вода в источнике неподвижна — из-за густых зарослей и собравшихся в плотную толпу высоких скал сюда не долетает даже самый лёгкий ветерок. Сидя на уступе в паре метров над водой, блестящей и гладкой, как самое лучшее отполированное зеркало, Сяо вновь и вновь вызывает те ощущения, что охватили его в пещере, только сейчас в руках нет ядра. И нет анемо вихря. Но масляно-чёрная дымка продолжает просачиваться через поры, опасно задевая и теребя каждый нерв. «Почему? Как? Что теперь со мной будет?» Он провёл у источника уже пару часов — к горлу то и дело подкатывает тошнота, и кажется, будто под кожей копошатся и кусаются миллионы муравьёв. «Исчезни! Просто исчезни из моего тела!» — Я же просил тебя прекратить. Сяо вздрагивает. — Г-господин? «Я даже не заметил…» Попытавшись подняться со скалы, он тут же падает обратно — нога запинается об ногу, зад почти плюхается обратно на каменный уступ… но успевший подойти Моракс подхватывает Сяо под локоть, удерживает от падения и бережно усаживает, словно никчёмного калеку. Несколько секунд Сяо сидит неподвижно, переваривая странное чувство уязвлённости, смешавшееся с вновь проснувшейся виной и внезапно затопившим грудь теплом. Перед глазами мягко сияет золотая вышивка на длинном подоле балахона, розовом в вечернем свете. Наконец, он решается поднять взгляд: — Го- — Тебе не нужно проходить Обряд, — одновременно заговаривает Моракс, глядя на обступившие источник тёмные скалы. Его ладонь опускается на голову Сяо, не взъерошивая волосы, как обычно, и не поглаживая их, а чуть надавливая, словно пытаясь удержать на месте. — Ты и так очень силён. — Вы знаете, что со мной, господин? — Догадываюсь. — …всё дело в скверне? В том, что я заразился? Моракс не отвечает, продолжая созерцать скалы и ровную водную гладь. «Значит…» Ответ ясен без слов. «…это потому, что я тогда так и не последовал его приказу?» Последние несколько дней Сяо прожил со слепой верой, что оставил прошлое позади, что впереди его ждёт совершенно новая, неизведанная тропа… и даже не подозревал, что та окажется настолько короткой. — Вы можете определить, сколько мне осталось, господин? В глазах, наконец-то обратившихся к нему, отражается заходящее солнце: — Не так уж и мало. Неожиданный ответ. Моргнув, Сяо вглядывается в спокойное лицо, пытаясь обнаружить подвох. Но он никогда не был силён в чтении чужих мыслей. — Не утешайте меня, господин. Я готов принять правду. И вдруг уголки плотно сомкнутых губ архонта вздрагивают: — Глупый. Опустившись на одно колено, Моракс крепко сжимает его плечо и продолжает, глядя прямо в глаза: — …готовность принять правду не означает, что она не причинит боль. Вот теперь в словах господина проскальзывает печаль. Сяо очень старается выдержать пристальный взгляд, пронзивший до самого затылка — мысли медленно застывают, будто насекомые, попавшие в ловушку жидкой смолы. Хочется позволить им это и просто забыть обо всём, и слушать, и слушать этот глубокий и ласковый голос… — Мне всё равно. Вздохнув, Сяо берёт себя в руки. Ему действительно нужно знать, сколько ещё он сможет оставаться рядом со своим господином. Для архонта и сотня лет — не более, чем миг, однако для Сяо жизнь началась лишь после смерти Веноми. Он ещё ничего не успел. Ничего не добился. Ничего достойного не совершил, чтобы даже надеяться остаться в воспоминаниях Моракса. Неожиданное прикосновение к уху заставляет вздрогнуть. Кажется, господин всего лишь хотел поправить прядь волос, но эта внезапная забота порождает волну слабости, распространившейся по всему телу. Приходится приложить неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться на его словах: — Да, ты заражён, но поддаться безумию или нет — зависит лишь от тебя. И вновь сознание начинает опасно колебаться и уплывать, когда прошедшийся по мочке уха палец спускается ниже, на шею, ласково поглаживая. — …а пробуждение… оно мне теперь недоступно? Я никогда… не смогу стать полноценным? — Ты полноценен. Уголки глаз Моракса вздрагивают, и его лицо вдруг приближается — Сяо чувствует прикосновение сухих губ ко лбу. Под веками зарождается жуткий зуд. «Я недостоин. Осквернён с самого начала. Так почему вы… почему?» — Не плачь. — Я не пл- Губы Моракса спускаются ниже, невесомо касаясь ресниц, заставляя жмуриться и сглатывать застрявший в горле колючий комок. «Я, правда, не настолько жалок, господин…» Возразить вслух он не решается. В груди рвёт и трепещет, но эта мука кажется приятнее и ценнее любого, даже самого слабого наказания Веноми. Прикусив нижнюю губу, Сяо никак не реагирует, когда крепкие руки обнимают его и прижимают к горячей и твёрдой груди. Потому что не знает, как реагировать… и потому что не смеет. — Никто в этом мире не может достичь совершенства, — тем временем тихо произносит Моракс, пока его чуткие пальцы приподнимают и взъерошивают волосы на затылке Сяо. — Всем нам приходится с чем-то мириться. — …даже вам? — сдавлено интересуется тот, боясь пошевелиться. — Даже мне. Ведь я ничем не отличаюсь от вас. Почему-то кажется, что за этими словами стоит нечто большее, чем обычное утешение. — …но есть вещи, которые способны помочь продвинуться на пути совершенствования чуточку дальше, — отстранившись и таинственно улыбнувшись, добавляет Моракс. — Ты же вряд ли послушаешь, если я попрошу тебя держаться подальше от битв? — Почему мне нужно держаться от них подальше? Будучи отстранён от горячей груди, Сяо щурится, уже плохо соображая, о чём идёт разговор. — Когда тело, разум и душа в спокойном состоянии, скверна почти не проявляет себя, — вздыхает Моракс в ответ, скользя взглядом по его лицу, и взгляд этот оставляет на коже пылающий след. — Но когда заражённые испытывают стресс — становятся слишком уязвимы. Поэтому тебе желательно сохранять полный контроль над эмоциями и уж точно не погружаться с упоением в схватку… Понимаешь? — Простите, господин… к сожалению, сражаться — это всё, что умеет ваш никчёмный слуга. «Даже если погибну, лучше уж принесу хоть какую-то пользу». Сяо никогда не испытывал страха во время сражений, и никогда не терял голову от запаха крови. Господин зря беспокоится. Если ему всего лишь нужно держать свои чувства в узде — проще простого, ведь он привык к этому с детства. Хотя сейчас, находясь в объятиях Моракса, таких смущающих и приятных, Сяо уже понемногу начинает сомневаться в своём контроле. Кажется, будто что-то крошится в голове и, мягко шурша, обволакивает, подобно тёплому снегу. — Надо сделать тебе маску. — …маску? — Ты, наверное, видел такие у некоторых якс? — кивает Моракс, вновь привлекая Сяо к себе. — Маска сдерживает заражение и помогает лучше контролировать демоническую энергию, в том числе и в бою. Однако это обоюдоострый клинок. Похоже, очиститься от этой гадости всё-таки невозможно, но при этом она не так уж бесполезна? — Горный народ в последнее время неохотно идёт на сделки, — продолжает Моракс всё тише, задевая дыханием волосы и заставляя душу вибрировать в тон глубокому, словно отдалённые раскаты грома, голосу. — Война Архонтов отразилась на них… но мы сможем договориться. — «Горный народ» — это те… из подземного королевства? Что издавна отказались от покровительства демонобогов? Сосредоточившись, Сяо всё ещё как-то умудряется улавливать суть. Хотя тепло твёрдых мышц за тонким слоем одежды обжигает щёку, как если бы он лежал на нагретом солнцем камне… хочется пробраться сквозь складки ткани и убедиться, что кожа Моракса всё такая же гладкая, как и в ту ночь… — Да. Это они. Сердце господина глухо бьётся у самого уха. Закрыв глаза, Сяо вслушивается в будоражащий ритм, чувствуя, как отступают тревоги и как собственная кровь ускоряет бег, будто пытаясь подстроиться, приноровиться… «Нет, господин не должен заметить…» Он пытается отодвинуться, однако внезапно вновь окунается в открытый взгляд янтарных глаз. Солнце уже успело опуститься за скалы, ровная гладь источника теперь отражает мерцающие на тёмном небе звёзды, но их свет холоден и далёк, а эти глаза, подобные расплавленному янтарю, согревают самые потаённые уголки души. Сяо чувствует себя мотыльком, привлечённым колдовским сиянием — неспособный пошевелиться, он даже не решается набрать воздуха в грудь перед тем, как губы Моракса касаются его губ. Этот день принёс немало горечи, однако всё плохое тускнеет перед заполнившим душу теплом. «Дозволено ли мне это счастье?» Испытывать нечто подобное к господину… Где кончается его желание лишь служить ему? И где начинается совершенно другое, более жгучее и жадное чувство?