***
Огонь. Жар. Треск и грохот. Топот зверей. Ну почему именно сейчас?! Такая слабая, что приходится постоянно оглядываться и уворачиваться от массивных яков и более проворных, но не менее испуганных тигров. Да ещё и этот сверток… Хорошо, что не плачет. Иначе бы бросила. Но бежать, прижимая ребёнка к груди — то ещё испытание для нежной дриады, никогда не поднимавшей ничего тяжелее яблока. Ха-ха… Ха-ха-ха! Смех рвётся из груди, хотя воздуха не хватает, даже чтобы дышать. А всё потому, что впереди наконец-то чувствуется вода! Пусть затхлая и вонючая. Болотная жижа. Но именно в ней спасение! Сучки, ну и каково вам теперь?! Сторонились меня, гордились своими способностями к управлению лесом, так горите же вместе с ним! Тёмная, почти чёрная жижа поднимается навстречу, распадаясь на мелкие частички мутной воды, и окружает, защищая от обступившего со всех сторон пламени… живого, насланного на лес детьми песка. Сукины дети… сукины боги… — Ха-а-а… Опалённое горло превращает каждый вдох в пытку, нагревшийся камень жжёт спину, но остаётся лишь прятаться за этот булыжник, пережидая волну обезумевших от огня животных, ведь болотный туман, увы, не способен от них защитить. Ничего… Ничего… Я справлюсь, ведь у меня теперь есть ты… Ребёнок с по-кошачьи жёлтыми глазами не только не плачет, но и, кажется, даже не моргает, хотя на его пухленькой щёчке светится порез, словно кровь превратилась в расплавленный изумруд. Если верить Фриде, он — якса, причём почти чистокровный. Конечно, дура могла наплести ради спасения всё, что угодно, но малыш и впрямь необычен — не дух, не элементальное существо, однако имеет сродство с одной из стихий. Надеюсь, ты не будешь расти слишком долго? Иначе весь этот риск… …нет, если хоть кто-то будет на моей стороне, оно того стоит! Увы, сейчас ребёнок — только обуза. И с чего вдруг песчанники нарушили издревле установленную границу? Конечно, Пустыня всегда заглядывалась на Лес — словно несуразная женщина на чужого красавца-мужа, и всё же зачем доходить до такого? Вторженцы жгут лес хаотично, и совершенно не понятно, в какую сторону бежать… Старшие сдерживали их, как могли, но даже самый крепкий стебель не выдержит напора безжалостного пламени. Я умею общаться лишь с болотом… И что с того?! Я должна умереть только потому, что слаба?! Ты же поможешь мне, верно? Жёлтые глаза младенца смотрят в ответ не мигая. Точно так же несколько дней назад смотрела его мать на внезапно обнаружившую их дриаду. Молодая якса обессилела из-за родов, но всё же смогла одной рукой притянуть ребёнка к груди, а другой —выставить перед собой кинжал. — Не подходи! Огонь приближался. Враги приближались. Но мне требовалась передышка… — Да кому ты нужна?!****
Моракс устало вздыхает и медленно открывает глаза — он не планировал осознанно лезть в воспоминания Веноми, выделив им угол на чердаке памяти и оставив покрываться пылью… но, чтобы помочь Сяо, нужно хотя бы выяснить правду о его происхождении. «Фрида…» Почему-то Мораксу до сих пор не приходила в голову мысль, что Сяо могла родить якса. Дело в Веноми? Он подсознательно подозревал её в соблазнении яксы-мужчины? Или в краже ребёнка, родившегося в результате случайной связи яксы-мужчины с человеческой женщиной? «Но в итоге ты и правда украла его». — Я его спасла! «Переваривайся скорее… и, желательно, молча». Факт кражи подтвердился, но чего Моракс не ожидал, так это увидеть в воспоминаниях Веноми знакомое лицо. Фрида пришла в Мир Людей около ста… а может, и двухсот лет назад, чтобы найти его и позвать в Мир Света, однако Моракс тогда отверг её мольбы, даже узнав, кем является на самом деле и какая обстановка сложилась при дворе настоящего правителя Гео Вишапов, якобы его отца. «Я не знал вас и не хочу узнавать, и проблемы Тейвата для меня важнее проблем другого мира…» Именно из-за нежелания хоть как-то связываться с Миром Вишапов Моракс и не стал расспрашивать Назинет, что именно привело её в Тейват. Однако её имя он слышал от Фриды — вроде бы именно эта придворная дама больше трёх тысяч лет назад выполнила приказ короля и отнесла слишком долго не пробуждающееся ядро принца в Мир Людей. «Получается, Фрида не смогла вернуться и передать мой ответ… Вместо неё послали Назинет? Но почему тогда не сказала ни слова об этом?» — Х-ха… Встав с каменного ложа, застеленного тонкими шкурами, Моракс наливает себе тёплого вина и выходит из шатра. Сегодня снаружи дежурит не Сяо — и это даже хорошо. «Даже не знаю, как теперь смотреть ему в глаза». — Не спится, господин? — вскакивает с земли Жахна, прекратив полировать свои чакры. — Уже выспался. Всё спокойно? Якса прослеживает за направлением его взгляда и кивает: — Вроде бы. Даже удивительно… впервые вижу, чтобы от людей было так мало шума. Под руководством Хранителя Облаков безмятежная гавань покрылась глубокими котлованами и бесконечными канавами, и лишь если взглянуть на этот беспорядок сверху, в нём можно заметить некоторую систему: на возвышенности уже заложен фундамент будущего дворца, а также нисходящих террас и улиц с садами — почти совсем как планировалось в долине Гуйли… Но пока самыми высокими строениями, не считая шатра и вышек дозорных, являются временные хибары из тростника — ютящиеся в них люди не могут не создавать шума, но после временного помешательства якс в гавани очень тихо. Все напуганы? Что же до Моракса, то он скорее озадачен. У случившегося должна быть причина, и дело явно не в Назинет, прибывшей уже после инцидента. Безумие всегда было связано со скверной… но ею в гавани почти что не пахнет. Гуй Чжун всегда говорила, что разбираться с проблемами нужно в порядке важности, но как сейчас понять, что важнее? — Принести вам ещё вина, господин? — робко предлагает Жахна. — Или, может, позвать кого-то? «Позвать…» — Нет, не надо. Моракс возвращается в шатёр и, допив вино из чаши, ложится обратно на каменное ложе. Он мог бы и вовсе обойтись без шкур, но надо признать, что на ощупь шерсть животных довольно приятна — особенно для обнажённой кожи, и помогает расслабиться. «Давай-ка заглянем в твои воспоминания на несколько дней пораньше…»****
— Да кому ты нужна?! Испуганная женщина встретила дриаду слишком уж настороженно. И хоть не могла даже подняться — её дрожащая рука упрямо не опускала кинжал всё то время, пока дриада отдыхала на камне, в свою очередь чутко прислушиваясь к происходящему снаружи. Пока тихо. И прохладно. Но наполнившие лес гарь и дым уже проникают в эту подземную пещеру, а когда огонь доберётся поближе — и вовсе перекроет доступ свежему воздуху. Задерживаться здесь явно не стоит. — Ты из детей леса? …как и заводить разговоры с незнакомцами. — Послушай… Вот же достала! — Дети леса ведь… должны ценить жизнь превыше всего? Молю, помоги мне! Может, сначала опустишь кинжал? Да и как я тебе помогу, когда сама не знаю, куда податься?! — М-м… меня зовут Фрида- …я не человек, как и ты… Послушай… — Заткнись! Я из-за тебя ничего не слышу! Вздрогнув, женщина роняет кинжал и наконец умолкает, тихо всхлипывает и теснее прижимает к себе ребёнка. Вот так и сиди. Спуск в пещеру довольно извилист и сейчас погружён в темноту — солнце недавно зашло, но кажется, будто скоро это место накроет ещё более тёмная и опасная тень. Царящая снаружи тишина пугает даже сильнее, чем вой и топот, однако дарит обманчивое чувство безопасности. Хочется поверить, что худшее позади, и хоть немного поспать… Я так устала. Ноги сбиты в кровь, одежда в беспорядке. Будь это кто-то из сестёр, уже призвал бы лечебные травы и залатал прорехи в сотканном из тончайших растительных нитей платье… а дриада, по недоразумению получившая сродство с гидро стихией, не способна даже призвать немного чистой воды! Смех, да и только… Шурх-шурх. Внезапно раздавшийся в пещере шорох, а затем последовавший за ним треск режут слух. Это новоявленная мать безжалостно отрезает от пропитавшегося кровью подола длинные лоскуты, выбирая сухие куски, и пеленает младенца. Судя по многослойному наряду, она из пустынников. Но зелёные волосы и маленькие рожки действительно выдают в женщине кого угодно, только не человека. Что за дура? Зачем она спустилась сюда и родила дитя на холодных камнях? — …можешь не стараться, всё равно скоро умрёшь. — Я должна- …выжить. Тонкие изумрудные брови, светящиеся в темноте жёлтые глаза с вертикальным зрачком… и удивительное упорство в каждом движении. Бесполезное упорство, ибо руки женщины дрожат всё сильнее. А мы с ней похожи… только у меня глаза зелёные и волосы потемнее. Неожиданно Фрида хватается за стену тонкими, почти прозрачными пальцами, пытаясь слезть с каменного уступа. Вероятно, когда-то у неё было сильное тело, но сейчас оно слишком измождено — похоже, из-за родов женщина потеряла много крови и не то чтобы хорошо питалась в последнее время. — Огонь подступает со всех сторон. Ты не сможешь от него убежать, да ещё и с ребёнком — просто ляг и умри. Поверь, это лучше, чем сгореть заживо. — Хм-н… Всего один шаг, и женщина оседает на земляной пол, оставляя на стене длинные царапины от удлинившихся и заострившихся ногтей. Она не дриада и не человек. Тогда кто? Нет-нет, какое мне вообще дело?! Сдавленные слёзы — как шелест дождя. Прижатый к груди поразительно тихий ребёнок. Наряд пустынников. Всё очень и очень странно. А когда две странности происходят в одно и то же время, они, как правило, связаны. Только не говори, что дети песка гонятся за тобой?! Одно дело, если эта женщина — просто дура, сбежавшая от мужа и семьи, и совершенно другое — если сука, понёсшая от кого-то могущественного, готового сжечь лес, но догнать беглянку! — Кто ты?! — Нет! Не тро- Возражения замирают на потрескавшихся губах, когда отнятый кинжал оказывается приставлен к горлу своей бывшей владелицы. Она всё ещё судорожно обнимает младенца одной рукой, другой же упрямо цепляется за стену. — Если я выдам тебя, пожар прекратится?! — Н-нет… это не из-за меня… — Неужели? Если так подумать, ради какого-то ребёнка Песок действительно не стал бы нарушать тысячелетних границ. Для погони слишком уж грандиозен и безжалостен размах. Но сомнения грызут душу, ведь если этот кошмар можно прекратить, просто выдав беглянку… — Война… в пустыню пришла война… и я просто хотела сбежать… — пытается оправдаться никчёмная дура. — Они собирались убить моё дитя… чтобы и дальше продавать моё тело! — Так ты рабыня? — Я… якса. Якса из Мира Света. Крупные слёзы, словно драгоценные камни, собираются в огромных жёлтых глазах и скатываются по осунувшимся щекам. Как вдруг младенец протягивает маленькую ручку к лицу матери, и с пухленьких пальчиков срывается ветерок, подхватывает капельки слёз и принимается кружить их… Когда-то я тоже так игралась с росой… — Проклятье. И чего я добьюсь, угрожая им оружием? Когда кинжал летит на землю, мать обхватывает пальчики ребёнка, прижимает их к губам и целует. Слёз, скатывающихся по бледным щекам, становится всё больше и больше — они заливают пелёнки, щекочут шею малыша, но тот не плачет, а пристально глядит на шею матери, на свежий порез, что не кровоточит, а мягко мерцает изумрудом. Значит, якса… якса из другого мира? Дриады обычно не интересуются ничем, что не касается Леса, однако изгоям ради выживания приходится искать окольные пути. Так одна из старух рассказывала про мир, наполненный чистейшей энергией… мир, в котором обитают боги. Но какая мне польза с умирающей? Она явно не сможет меня туда провести… Остаётся только подобрать кинжал и, оставив парочку в покое, вернуться к облюбованному ранее камню. Неизвестно, сколько ещё придётся скрываться, возможно, пустынники не остановятся, пока не спалят лес дотла — а значит, нужно набраться сил для продолжения бегства. Всхлипы становятся всё реже и реже. Зато по пещере снова разносится шелест одежды… Кормление грудью так отвратительно! Дриады в младенчестве питаются только росой… Нет, хватит, пора выбираться отсюда. Спуск в пещеру посветлел, значит, уже светает — самое время, чтобы продолжить путь. — У-а-а? Первый изданный младенцем звук оказывается очень звонким, заставляя невольно обернуться. Похоже, мать чуть не уронила его, когда всё-таки встала и поплелась следом. — Не иди за мной. Но слова разбиваются о гробовое молчание — глаза яксы опухли и высохли, плескавшаяся в них боль сменилась острой, как осока, решимостью. И пусть Фриде с трудом даётся каждый шаг, она умудряется не отставать. Что будешь делать, если я побегу, а? Тц… тебе повезло, что я тоже устала. …хотя именно из-за тебя я и не отдохнула! Пещера остаётся позади. Подъём на холм довольно пологий, под ноги то и дело попадаются коряги, но уже раздавленные в щепки крупными копытами яков. Дым стелется у верхушек деревьев, заменив собою рассветный туман и точно так же не пропуская солнечный свет. Воздух — сухой и горячий — воняет гарью. Шурх. — У-укх! Фрида в очередной раз упала. Помогать ей нет никакого смысла — только продлевать агонию, но вот мысли о маленьком яксе никак не выходят из головы: говорят, демонобоги становятся сильнее, пожирая друг друга — что будет, если съесть это дитя? Нет, дриады не едят ничего, кроме росы и фруктов… Кажется, огонь обошёл пещеру стороной — видимо, благодаря направлению ветра, но треск доносится одновременно отовсюду, да и алое зарево мерещится, куда ни глянь. Липкий страх вновь гладит спину и заставляет ускорить шаг… как вдруг в этот, уже ставший привычным шум вклиниваются приближающиеся голоса — чужие, грубые, мужские, чем-то возмущённые. Похоже, якса тоже их слышит, потому что тоже начинает перебирать ногами быстрее. Но лоскуты её подола цепляются за колючий куст, и женщина в очередной раз падает — ребёнок, привязанный к узкой спине, издаёт очередной возмущённое «у-ук!» Медлить нельзя. У зарослей, окруживших вход в пещеру, мелькают тёмные силуэты, в руках у которых угадываются мечи и луки. А ещё от них за версту несёт древесной кровью. Сёстры… вы были надменными суками… я ни за что не разделю вашу участь! Инстинкт требует бежать, однако взгляд невольно задерживается на яксе, пытающейся встать — её руки и ноги дрожат, отказываясь подчиняться. Жалкое зрелище. — Ах! Что ты делаешь?! Подож- — Умолкни! Я спасаю твоего ребёнка! А ты, будь добра, задержи этих ублюдков! Жёлтые глаза, только что дрожащие от паники, мгновенно успокаиваются. Женщина, глядя на сорванного со своей спины младенца, даже умудряется улыбнуться. Только вот на это нет времени: ещё немного — и их заметят. — Прощай. Ребёнок начинает вертеться, едва его мать скрывается по ту сторону холма — глупо надеяться, что ослабшая женщина надолго привлечёт внимание детей песка, но, похоже, она не стала прятаться, а осталась на видном месте, ибо за спиной раздаются восторженные возгласы: — Эй-ей… гляньте-ка! Живая баба! — Царь услышал наши молитвы и послал утешение! — …у-а-а? — подаёт голос беспокойный младенец. Приходится встряхнуть его. И крепче прижать к груди. И зажать уши, чтобы заглушить раздавшийся позади женский крик.