Срывая цепи

***

— М-м-м… Что-то шевелится. Шевелится внутри. Но где это «внутри»? И где «снаружи»? Алатус не чувствует собственного тела, только липкую тьму, затопившую разум… и чувствовать не хочет. Хотя не знает почему. Однако навязчивые ощущения раздражают, пробуждая связанные с ними воспоминания и уже ставшее привычным сожаление: «Что ж… похоже, мне и в этот раз не удалось умереть». Он редко теряет сознание. Вспоминать, что за новое изуверское наказание придумала Веноми, нет никакого желания… тем более, что оно, похоже, ещё не закончилось. Только странно, что болит не так уж сильно. И почему в воздухе витает едва уловимый аромат цветов? Яркий свет ослепляет. Даже прикрыв глаза рукой, Алатус не сразу различает склонившуюся над ним тень. Но это точно женщина… и её волосы горят ярким золотом, а не болотной зеленью. «Кто это? И зачем-» Алатус дёргается, пытаясь свести ноги — только Веноми имеет власть над ним делать, что хочет! Но колени удерживает разведёнными жёсткая распорка на ремнях. — Тихо-тихо, — распрямляется женщина и вытирает пальцы о белоснежный платок. — Тебе пока лучше не двигаться. Яркое пятно за её спиной оказывается всего лишь большим окном. Постепенно глаза привыкают, и залитая солнечным светом комната уже не слепит глаза… но всё равно кажется слишком уж светлой. Особенно по сравнению с мрачным чёрным платьем, расшитым едва заметными золотыми нитями, в которое одета женщина — или, скорее, девушка, только вот платье прибавляет ей лет. — Где я? Сухие, будто облепленные песком губы, трескаются от одного простого вопроса. — В моих покоях и в моей постели… учти, до сих пор подобной чести удостаивалась лишь одна якша — твоя мать. «Моя… кто?» Слова этой девушки сбивают с толку. Она ведёт себя высокомерно и от неё исходит сила намного более чистая и мощная, чем от Веноми… Похоже, даже если не хочется, а вспомнить последние события придётся — иначе велик риск нарваться на новое наказание. Но воспоминания не торопятся возвращаться. Алатус даже не знает за какое событие в прошлом зацепиться, чтобы начать вспоминать. Он хмурится, облизывает уже поджившие губы и косится на распорку, удерживающую колени на расстоянии в пару локтей друг от друга: — Это… зачем? И вновь болезненная резь пронзает уголок рта. Но по сравнению с привычной мутью и ноющей тяжестью, наполнившей тело, это ничто. — Чтобы всё побыстрее зажило, — девушка стоит у изножья кровати спиной к окну, её лицо погружено в тень, и рассмотреть его чётко у Алатуса пока не выходит, но в надменном голосе отчётливо слышно раздражение. — А тебе, похоже, не впервой подвергаться подобному обращению? Смотрю, ты совсем не испуган и даже не удивлён. «Кто же она?» Алатус не имеет права говорить о Веноми без её на то разрешения, как и позволять прикасаться к себе. Но где же хозяйка? И как он здесь оказался? «Меня поймали во время миссии?» Продолжая тщательно вытирать руки, златовласая девушка отходит в сторону, и яркое солнце заставляет Алатуса зажмуриться и отвернуться от окна. Ничто не мешает ему двигаться, кроме распорки — нет ни цепей, ни верёвок… ни приказа Веноми. Однако стоит попытаться подняться, как девушка гневно бросает через плечо: — Лежи! Даже у магических камней есть предел… разрывы срослись, но тканям требуется время, чтобы окрепнуть. Если так неймётся — помедитируй, глядишь и регенерация заработает… слышала, вам это помогает. «Магические камни»? «Помедитируй»? — …и это, конечно, не моё дело, но… Знаешь, даже якши не обязаны терпеть подобное обращение! Да, я знаю, что не так давно сама пыталась принудить тебя… но лишь потому, что ты очень похож на Фриду! А мой брат- …тц, я даже не предполагала, что он способен на такое! «Якши»? «Брат»? Чем больше девушка говорит — тем меньше Алатус понимает. Но похоже, что она винит в его состоянии не Веноми, и именно поэтому проклятье не просыпается, позволяя Алатусу и дальше слушать подобные нелестные речи. — …не знаю, слышал ли ты тогда наш разговор или нет… но создатели якш давно мертвы, и хоть вы добровольно пошли к нам в услужение- …хах, ладно! Ваши отношения меня не касаются! Просто учти — пока что я не могу позволить тебе увидеться с твоим господином. «Господином»? Не «госпожой»? Отбросив платок, тут же рассыпавшийся пылью, девушка подходит к столику, заставленному красивыми флаконами и статуэтками, и касается одной из них — водяной капли, висящей прямо в воздухе… и эта капля мгновенно разворачивается в подобие зеркала, только вот вместо отражения комнаты Алатус видит в нём прикованного к каменной стене монстра, похожего на человека: у него есть рога и толстый хвост, как у ящерицы, а тело покрыто тёмно-медной чешуёй, которая ближе к животу светлеет до песочного оттенка — это существо заковано в цепи и окружено светящимися серебряными рунами… Сердце сжимается, будто проклятье внезапно проснулось, но вместо едкой кислоты, обычно начинающей разъедать внутренности, Алатус ощущает лишь тупую боль. — Не приближайся! Что-то проклёвывается сквозь стену беспамятства, перед глазами мелькают странные картины, смешиваясь в размытую карусель… боль в груди обостряется, на грани сознания прокатывается эхо то ли грома, то ли чьего-то глубокого голоса… — Он скоро очнётся, — тем временем сообщает девушка, вновь касаясь дрожащей поверхности, и та сворачивается в каплю прежде, чем Алатус успевает рассмотреть погружённое в тень лицо «господина». — Но даже тогда- …эй, что с тобой? Алатус и сам не знает. Его согнуло от боли, губы шевелятся, пытаясь произнести какое-то имя… очень важное имя… — Зачем- …цепи? — Для его же безопасности, — девушка возвращается к кровати и касается лба Алатуса прохладной ладонью. — Спокойно… дыши… просто дыши… Получается, ты не такой каменный, как казалось? Брат всё-таки испугал тебя? Ну конечно, ты и должен быть в ужасе… То, что она говорит — неправильно. Почему? Алатус просто знает. И хотя никакое проклятье не управляет им, он хватается за прижатую ко лбу руку и твёрдо произносит: — Я не в ужасе. — …и поэтому сейчас вцепился в меня так, словно вот-вот провалишься в пропасть? Девушка прищуривается, и в памяти всплывает имя: «Кассия». Но это не то имя, которое Алатус пытается вспомнить. — Ладно, хватит о брате, — без труда вырвав руку, Кассия отступает назад. — Знаешь, когда кто-то смеет дотрагиваться до меня без разрешения, его обычно отправляют на Огненное Плато — стеречь яйца пиро-вишапов. Но я прощаю тебя… учитывая твоё состояние. Просто оставайся здесь, приходи в себя… а когда всё закончится, я верну тебя обратно или отправлю куда захочешь, договорились? — А… господин? — И «господина». Алатус не понимает, почему его прощают за грубое поведение и почему просят, вместо того, чтобы приказать, ведь Кассия, кажется, имеет на это полное право. «Вспоминай… вспоминай… вспоминай же!» По какой-то причине Алатус уверен, что не может доверять этой женщине. — А если я не согласен? — Тогда мы поступим иначе, — раздражённо фыркает Кассия, прислоняясь спиной к столу и сплетая руки под полной грудью, обтянутой чёрным кружевным лифом. — Я отдам тебя стражам как шпиона. Посидишь в подвале, пообщаешься с нашим мастером по допросам… — Я не боюсь боли, — сжимает Алатус кулаки, поднимаясь с мягких подушек. — Боли боятся все, — мотает головой девушка, следя за ним то ли насмешливо, то ли недоверчиво, — даже те, кто к ней привыкли… Но разве ты не хочешь вернуться к своему господину целым и невредимым? Или всё-таки предпочтёшь по частям? Серьёзно, стоит отцу узнать, что за братом притащился любовник… Ледяная Пустошь — лучшее, что тебя ждёт. «Так она сейчас спасает меня? Но зачем…» Противная резь в голове усиливается каждый раз, когда Алатусу начинает казаться, что он вот-вот вспомнит больше. — Хорошо… я подчинюсь. Он верно сошёл с ума, раз решил спорить с ней. Те, в чьих руках сосредоточена власть, терпеть не могут, когда им возражают, и безопаснее всегда и во всём соглашаться без промедлений… только вот распорка между ног слишком уж бесит, и Алатус дёргает за перекладину, разрывая ремни, что удерживают эту конструкцию. — …могу я узнать, где моя одежда, госпожа? — А ты был одет? — вскидывает брови-запятые Кассия. — Не припомню такого… да и незачем тебе одеваться. В отличие от Веноми, её взгляды и тон не пропитаны мерзкой похотью, и всё же Алатус не чувствует себя в безопасности. — Есть зачем, — мотает он головой, снимая с бёдер обрывки ремней и окончательно избавляясь от распорки. — Простите, госпожа, но не подобает грязному слуге оскорблять благородный взор леди столь непотребным видом… Скатившись с постели, он падает на колени, продолжая ощущать на себе пристальный взгляд, однако уже более благосклонный, чем раньше. Хорошо. Лесть не всегда помогает, но в большинстве случаев всё же работает. — …так, выходит, ты умеешь вести себя почтительно… Ладно, я прикажу принести что-нибудь из одежды… но ещё раз повторяю: оставайся здесь, если не хочешь доставить своему господину лишних проблем. — Этот слуга всё понимает и не посмеет ослушаться приказа высокой госпожи. — Что ж… отлично. Алатус продолжает стоять на коленях и изучать рисунок на тонком ковре. Через некоторое время девушка наконец удаляется — по комнате проносится сквозняк из-за бесшумно открывшейся и закрывшейся двери. Удивительно, но его так и не связали — ни физически, ни заклятием. Это доверие? Кассия и правда не желает ему и тому «господину» вреда? «Что же случилось… как много я забыл?» Поднявшись с колен, Алатус оглядывается: покои Кассии очень просторные — в поселении Веноми даже нет домов, способных вместить в себя подобное помещение — и всё это пространство почти никак не используется, разве что вдоль стен тянутся стеллажи со свитками и книгами… Алатус бросает взгляд на столик с разномастными фигурками, которые наверняка не так просты, как выглядят, на смятую кровать, на которой неизвестно сколько пролежал, и направляется к большому окну во всю стену, за которым, кажется, нет ничего, кроме неба. До этого окна больше десятка шагов, и где-то на середине пути в грудь словно ударяют тараном — Алатус снова падает на колени, но на этот раз не по своей воле… дикая слабость наполняет конечности, в висках зарождается звон… — Твоё новое имя «Сяо». Вновь этот голос. Перед глазами всплывает отражение в странном зеркале… монстр с очертаниями человека, но с рогами и хвостом… — Малыш, я так люблю, когда ты плачешь… — Хочешь, чтобы я побыл с тобой до утра? Высокий надменный голос Веноми смешивается с низким и чувственным, на её лицо также накладывается другое, почти неразличимое из-за размытости черт — единственное, что Алатус видит более или менее чётко: янтарные глаза, что заменяют зелёные. — Твой член… тебе не кажется, что ему скучно? — Ты моё копьё. Внутренности разрывает, однако кажется, что душу. А ведь боль не так уж сильна… Что происходит?! Тяжело дыша, Алатус оглядывается в поиске магических рун и не находит. Тогда что это за наваждение?! Будто старый, почти исчезнувший сон… Господин… «Почему мне не противно произносить это? Почему в душе наоборот словно растекается тепло?» С трудом поднявшись, Алатус всё-таки добирается до окна — за ним открывается вид на совершенно незнакомый город. Вид с высоты птичьего полёта. Головокружение толкает на толстое стекло, а ведь Алатус не чувствовал эту дрожь в присутствии Кассии. Может, и правда не стоило вставать? — …простите… Её Высочество приказала принести вам облачение… Дверь открылась беззвучно, впустив служанку. Она похожа на лису, но ростом с ребёнка и одета в длинное платье, которое топорщится сзади из-за толстого хвоста. Алатус едва слышит её тоненький голосок: — …вы в порядке? — Д-да, я- …в порядке. Алатус заставляет себя встать. Лиса тут же пугливо отворачивается, словно впервые увидела обнажённое тело, и даже отшатывается к двери. Так что приходится подойти к ней самостоятельно и забрать стопку тёмной одежды. Её Высочество… «Верно, Кассия же принцесса… а её брат… я последовал сюда за ним…» Лисичка кланяется и скрывается за дверью, а Алатус остаётся стоять, глядя на стопку в руках. Прислушиваясь к своему сердцу. Там ощущается чье-то присутствие, но не Веноми… скорее даже два: одно мерзкое и затаившееся, а другое — тёплое и оберегающее. Невозможно представить, чтобы тёплое чувство было связано с тем рогатым монстром, закованным в цепи, а, значит, связано второе? «Нет», — тут же вспыхивает в голове. — «Нет… господин не такой, как Веноми…» Эта мысль из прошлого. Кажется, он часто повторял её про себя. Так почему же всё забыл? Почему не может ничего вспомнить? Словно бьётся о стену. «Давай же, вспоминай!» Резь в висках усиливается, головокружение снова роняет на пол, но теперь на каменный и холодный. Прижавшись к нему лбом, Алатус пережидает, пока жар в голове хоть немного спадёт и непроницаемая завеса над памятью вновь потеряет плотность.