*
— Доброго вечерочка. На борту Чармера сложно вырвать пару часов спокойствия, Черён надеялась, что после долгого и тяжёлого дня ей удастся побыть одной в кабинете, пока команда напивается в кают-компании. Как бы ни так. Ночной гость в лице Хёнджина опирается на дверной косяк, не скрывая шальной улыбки. — Не пора ли тебе на покой? — ненавязчиво намекает Черён, возвращая внимание книге, которую читала до этого. Скромная библиотека нового соседа оказалась весьма привлекательной. — Не думаю, — отмахивается Хёнджин и на шатающихся ногах проходит ко второму стулу, заботливо прижимая к груди бутылку рома. — Доставай рюмки. Черён смеряет гостя взглядом поверх корешка книжки. Румянец на впалых щеках отнюдь не болезненный, а блеск в глазах намекает, что четверть напитка из бутылки в руках не пропала даром. — Я не пью, и тебе на сегодня достаточно. — Мера у всех разная, и я свою знаю. А пара рюмок, чтобы разогнать тоску, вредными быть не могут, не отказывайся. Несмотря на количество выпитого, слова Хёнджин связывает спокойно. Видимо, чесать языком — талант врождённый. Подходящей посуды в кабинете не хранится, но есть кружки для чая, которые Черён неуверенно выставляет на стол. За всю жизнь она не брала в рот ни капли алкоголя и понятия не имеет, как он на неё подействует. Хёнджин разливает ром, причём себе добрую половину, а в кружке Черён едва закрыто дно. Та принюхивается к тёмному напитку, что пахнет на удивление приятно и пряно. И вот первый маленький глоток обжигает горло крепостью. — Не торопись. У пиратов культура питья не особо распространена, но тебе не обязательно вливать в себя всё залпом. Привыкай по чуть-чуть. Черён кивает, задумчиво болтая ром в кружке. Закуски никакой, что уже обещает быть проблемой, но впервые в жизни так не хочется об этом переживать. Хёнджин окидывает взглядом кабинет, подмечая мелкие изменения. Привычный порядок дал трещину. Бинты, использованные днём для перевязки команды, так и валяются на столе, хотя раньше Черён бы обязательно вернула их в кейс, пальто не сложено на спинке стула, а брошено на постель, из вечно аккуратно собранного хвоста выбились пряди. — В последнее время ты выглядишь подавленно. Уж не чеширский ли капитан так на тебя повлиял? — Это слишком заметно, да? — сдаётся Черён, не найдя в себе сил отрицать очевидное. Все на борту если не догадались, то подозревают, почему она так много времени уделяла пленнице, и от этого так паршиво на душе. — Я тебя не осуждаю. Иногда полезно просто выговориться. Черён тяжко вздыхает и вливает в себя добротный глоток для смелости, чуть морщась от непривычного вкуса. Хёнджин отмечает опустевшую кружку, но подливать не спешит; пусть его собутыльница выдержит перерыв. — Я чувствую себя отвратительно, будто каждый подозревает меня в предательстве, хоть я и доказала Чармеру свою верность. А вдруг это повлияет на отношение ко мне? Я ведь вижу все эти косые взгляды, направленные на меня. Ещё и эта Рю… Меня разрывает от противоречивых эмоций. Я понимаю, что сделала правильный выбор, но меня не покидает чувство, что я упустила что-то важное. Поток слов обрывается также резко, как начался, когда Черён едва не задыхается от наплыва эмоций, что так долго и тщательно утрамбовывались внутри. Под рукой оказывается вновь наполненная на один глоток кружка, которую она залпом вливает в себя. С новой порцией алкоголя дыхание медленно выравнивается, подкравшаяся истерика сходит на нет. — Что такого было в этой Рю, что тебя завлекло? — ровным тоном подталкивает Хёнджин, делая глоток. В его голосе ни нотки осуждения после услышанного, чистый интерес. — Наверное… свобода? Дикая своенравность? Авантюризм? — ром неожиданно развязывает язык, и всё то, что столько времени не могло сформулироваться, выходит наружу. — Может, тебя привлекло то, что тебе незнакомо? Говорят, что противоположности притягиваются. Всё то, что ты знаешь — понятно и обыденно, непривлекательно, а когда сталкиваешься с подобным ураганом, он не может не завлечь. — Возможно… чёрт, мне так стыдно, что я на это повелась. — Жизнь — это момент, иногда можно поддаться импульсу ради получения желаемого, и тогда не будешь терзаться. Бьют больнее не совершённые дела, а упущенные возможности. О чём ты жалеешь больше? — Хочешь сказать, что я сожалею о том, что выбрала не Рю?! Да как ты смеешь так обо мне думать? — Черён вскакивает на ноги, ощущая вновь подкатывающий шквал эмоций. — Тебе просто говорить, ведь ты себе никогда не отказывал в желаниях. — Заметь, я о тебе подобного не говорил, но ты вечно переживаешь, что кто-то тебя осудит и сама придумываешь причины, — внутренне ликует Хёнджин, что ему удалось так близко подобраться к сокровенному, однако последний упрёк отзывается уколом в душу. — А ты так много обо мне знаешь? Пристыженная Черён опускается обратно на стул и отводит взгляд, прикладывая ладонь к горящим щекам. Это первый и последний раз, когда она соглашается выпить, да ещё и в такой компании. — Мы не пересекались в Пёнмуле, но я была наслышана о тебе, — гораздо тише продолжает она. — Мой отец работал с тобой в мастерской и отмечал, что у тебя невероятный талант. Не помню, тебе тогда было… семнадцать? Ты был его любимым учеником, и он часто говорил о тебе, правда через несколько лет о тебе поползли нелестные слухи, и отец часто сетовал, что такой способный юноша ведёт распутный образ жизни. Последнее, что я о тебе знаю — как тебя сослали. Действительно, будучи подростком, Хёнджин обучался у самых талантливых творцов Пёнмуля, и до своего совершеннолетия был подмастерьем у господина Ли, который обучал его основам. Дальше ему предложили должность при Парламенте, а такую возможность было бы глупо упустить. Хёнджин всегда был жаден до знаний, а потому, первый раз влюбившись, с завидным интересом исследовал и эту часть жизни. Губы невольно трогает улыбка. Когда-то Хёнджин был тем ещё ловеласом, но не то чтобы он гордится этим сейчас. Как говорится: молодость прощает. — Да уж, жизнь у меня была насыщенной. Не скажу, правильным мой путь был или нет — он просто казался мне наиболее подходящим. Я совсем не переживал о своей репутации, просто наслаждался возможностями, но совершил слишком много ошибок, многие из которых до сих пор не могу себе простить. Постой, господин Ли… Неужели ты Ли Черён? Боже, помню, что он относился ко мне как к сыну и сетовал, что у него только дочь. Пусть и прекрасная, но он не мог повести её по своим стопам. Получается, мы были заочно знакомы. — Выходит, так, — Черён сама расплывается в улыбке, предавшись тёплым воспоминаниям. — Я пошла по стопам матери, которая была врачом в третьем поколении и не могла позволить династии закончиться на ней. Не то чтобы я была против — медицина мне нравилась, а работа отца не привлекала меня от слова совсем. Не дружу я со сложными механизмами, хотя некоторые знания мне удалось подцепить. — Интересная у тебя семейка. Разговор уходит в неловкую тишину, где каждый думает о своём. Этот диалог не предполагал ностальгических воспоминаний, но приятно иногда окунуться в то беззаботное время. — Как ты оказалась в ссылке? Лицо Черён мгновенно мрачнеет. Очевидно, что эта не самая приятная часть её биографии. Хёнджин уже было хочет её прервать, мол, необязательно рассказывать то, чего не хочется, но она начинает: — Несмотря на тот факт, что профессию выбрала мне мама, отец был озабочен вопросом замужества. Забавно, но до какого-то момента он даже советовал познакомиться с тобой, правда, после всего вышесказанного сам же сказал, что лучше отбросить этот вариант. Нашёлся один молодой человек, чей отец владел несколькими грузовыми суднами. Его сфера деятельности меня не интересовала, однако родителям вариант показался хорошим из-за статуса и дохода его семьи. Он мне совсем не понравился — самовлюблённый, заносчивый и ужасно глупый. Нам было не о чем говорить. Но отец убедил мою маму в выгоде этого брака, и нас обручили почти насильно. Хёнджин слушает внимательно, не смея вставить слово даже когда Черён делает паузу. Лишь подливает ей в кружку, когда появляется необходимость смочить горло перед дальнейшим рассказом. — У нас совсем не ладилось. Он требовал от меня полного послушания и ухода с работы, которая была для меня единственной отдушиной. Родители мои жалобы не слушали, мол, слюбится-стерпится. Самое забавное, что сами они женились по любви и выбрались из бедности вместе, первые в своих семьях получили признание в выбранных должностях и были уверены, что для меня главное — избежать бедности. Когда у него не получилось добиться своего, он стал меня бить. После первого удара долго извинялся, мол, я его вывела, он не удержался, такого больше не повторится, но это случалось вновь и вновь. Он ведь понял, что я никуда не денусь. Я почти не появлялась в обществе, потому что косметика не могла больше перекрыть синяки. И когда он понял, что не может добиться моего расположения даже силой, сделал донос, что моя семья предоставляет убежище пиратам, что являлось тяжким преступлением и изменой. После этого, конечно, наш брак срочно аннулировали, и он так картинно вздыхал, что не хочет иметь дело с изменщиками. После этого последовал суд, по итогам которого мою семью приговорили к ссылке. Узнав это, моя мать повесилась, а отец погиб через два года от болезни лёгких. Черён проговаривает последнее в спешке и почти сухо, будто читает историю болезни, а под конец внутри что-то надламывается, и она заходится в безудержных рыданиях. Никогда и никому до этого момента она не рассказывала историю целиком, после отказа родителей развести их умалчивала о побоях. Никто не знал о той боли, что так долго копилась в груди. Хёнджин, признать, в смятении. Даже признаёт, что перегнул. У сокровенного есть черта, за которую не всем дозволено перешагивать, а он, выходит, воспользовался опьянением и залез туда, куда не стоит. Нужно разгребать последствия. Черён даётся в объятия, и Хёнджин прижимает ту к груди, бережно поглаживая по спине. Чёткий порядок нарушен давно, теперь в голове лишь хаос, который так хочется выбросить. В скором времени истерика сходит на нет, и Черён лишь всхлипывает, утирая последние слёзы рукавом. — Прости, — шепчет она, пряча горящее от смущения лицо. — Не бери в голову. Как ты себя чувствуешь? Может, хочешь спать? Немного погодя, Черён кивает. Последние силы ушли на эмоциональный всплеск, а выпитый алкоголь разошёлся по организму и ударил в голову сонливостью. Хёнджин помогает девушке добраться до постели и накрывает одеялом, та засыпает довольно быстро. Судя по времени, гуляния подходят к концу, и Хёнджин спешит в каюту, чтобы притвориться спящим до того, как придут остальные.*
Минхо стучит больше из правил приличия, чем из-за реальной необходимости. В это время Черён всегда на рабочем месте, даже если не появляется на утреннем сборе. Каково же его удивление, когда по ту сторону двери никто не отзывается. За повторным стуком также следует тишина, и в голову закрадываются тревожные мысли. Нет, ни с одним членом его команды не может ничего случиться в пределах корабля, только если в свете текущих событий Черён… К чёрту, Минхо даже не будет думать о подобном и просто откроет дверь. Может, извинится за вторжение, но это уже дело десятое. К счастью, не заперто, и он легко врывается в чужой кабинет, на что Черён подскакивает на кровати, испуганно моргая. А, всего-то… а он уже придумал себе. — Не дело в постели до обеда валяться, вся команда давно на ногах, — возвращается в образ Минхо и деловито садится на стул, закинув ногу на ногу. Черён лениво трёт глаза. К счастью, головная боль её не настигла к утру, но чувствует она себя не очень. — Можно было и постучаться, — не сдерживает зевок Черён. — Я стучался, — как ни в чём не бывало отвечает Минхо. — Между прочим, твои рабочие часы начались давно, а у тебя в кабинете пациент. Черён одаривает его скептичным взглядом и всё же поднимается с постели. Выглядит она, мягко говоря, помято. На столе красуется недопитая бутылка, и судя по тому, как на неё смотрит Минхо, у него явно возникли вопросы. — Пришёл, наконец, лечить мигрень? — Вау, где ты так научилась язвить? Что-то новенькое. Алкоголь на тебя явно плохо влияет, не пей больше. Щёки покрываются смущённым румянцем, и Черён спешно прячет бутылку и кружки в шкафчике. Не то чтобы это поможет — её уже поймали с поличным, но так морально проще. Усевшись на рабочее место, она повторно трёт виски. — Ты по какому вопросу? — После вчерашнего болят рёбра. Хах, Минхо едва ли не единственный, кто не пришёл на осмотр после стычки с Чеширом, чего бегал, спрашивается? А держится уверенно, даже с первого взгляда не подумаешь, что что-то болит. — Раздевайся по пояс. Минхо кивает и сбрасывает на спинку стула сначала пальто, затем того же цвета жилет, и в завершение летит когда-то белая рубашка, потрёпанная временем. Не нужно быть врачом, чтобы в достаточной мере оценить степень ущерба. Подтянутый торс и в меньшей степени грудь усеяны синяками разного цвета и размера. Но самый тёмный расплывается справа под нижним ребром. Черён аккуратно прощупывает кожу чуть выше и в какой-то момент надавливает на ребро, отчего живот под ладонями моментально напрягается, а сверху сквозь зубы выходит шипение. — Ну, не перелом, уже хорошо, — заканчивает осмотр Черён и возвращается в рабочее кресло, пока Минхо одевается. — Просто трещина. Надеюсь, на ближайших островах получится найти обезболивающее. Пока что тебе прописан постельный режим, можешь приложить что-нибудь холодное. — Постельный режим пирату? — хмыкает Минхо, на что Черён лишь хмурится. — Да, Мин, ты не ослышался, — её тон мгновенно твердеет. — Или ты хочешь, чтобы твоя травма переросла в серьёзную? Я проконтролирую, чтобы ты оставался в постели минимум неделю. Лежать пластом неделю? С ума сойти можно. При выходе из медкабинета Минхо сдерживается, чтобы не хлопнуть дверью. Всё же, Черён ни в чём не виновата, это её работа — беспокоиться о его здоровье. Отсутствие физических нагрузок также означают отмену их тренировок с Сынмином, который как раз попадается ему на пути в каюту. — Стой, — командует Минхо, на что матрос замирает с ведром в руках. Уж что, а рабочие обязанности никто не аннулировал. — Тренировки отменяются на неопределённый срок. И Минхо уходит, оставив Сынмина один на один с необнадёживающими мыслями.*
Лечение Минхо подразумевало лишь отсутствие серьёзных нагрузок, которые могли бы усугубить его травму, но на борту корабля это означает отрыв от работы команды на некоторое время. Будто из механизма вырвали важную шестерёнку. Минхо также раздаёт указания и контролирует их выполнение, но на самом деле занять себя нечем. Была идея посетить Чана, но пару часов назад Мин видел, как к нему заходит Чонин, так что отвлекать их не хотелось. Всего второй день постельного режима, а уже хочется выть от скуки. Все книги на полке давно прочитаны, но Хёнджин, как лучший друг, заносит что-то из своей скромной библиотеки, чтобы помочь скоротать вечер. На ужин спускаться неохота, так что Минхо укладывается на койке поудобней и углубляется в чтение. Как давно он не посвящал время себе, если так задуматься. Голова всегда занята командой, впереди много планов, на банальный отдых не остаётся времени. Чтобы хоть как-то расслабляться, Минхо по совету Чанбина познакомился с сигарами, запах которых раньше казался отвратительно терпким, но теперь он привычная часть его рутины. Вот и сейчас: спустя каких-то полчаса Минхо не выдерживает и тянется за очередной порцией табака. Чан всё причитает на них двоих, что вредно, но это вызывает лишь усмешку. Им ли, воздушным бродягам, бояться себя угробить? Минхо докуривает сигарету и откидывается на подушку, как в дверь стучат, на что он закатывает глаза. — Входи. Увидеть на пороге Сынмина не то чтобы неожиданно… наоборот, зачастил что-то. В руках у него тарелка с ужином, которую он откладывает в сторону. — Ты не пришёл на ужин, мы переживали. — Да и зря, просто аппетита нет. За весь день почти ничего не делал. На этом моменте Сынмин мог бы уйти и никаких проблем: ужин он принёс, его совесть чиста, а Минхо даже не поднимает на него взгляд. Но вместо этого он двигает стул ближе к кровати, буквально чувствуя, как боцман напрягается от чужого присутствия. — Я сегодня был у Джуди… — издалека начинает Сынмин, но сразу же становится понятно, к чему весь разговор. — Почему ты сразу не сказал, что тебе нельзя тренироваться? — А разница? Отменили и отменили, делов-то. К тому же, не думаю, что ты до сих пор нуждаешься в моём наставничестве. — Почему ты так груб со мной? Минхо не читает, даже буквы особо не различает, просто пялится в открытые страницы, лишь бы не возвращаться к разговору, к которому он, оказывается, совершенно не готов. Действительно, у него не осталось ни одной причины ненавидеть Сынмина. Да, они не ладили поначалу, но прошли через многое, чтобы стать если не друзьями, так напарниками. Тишина затягивается слишком долго, и Минхо откладывает книгу, чтобы встретиться со своим страхом лицом к лицу. Сынмин не плачет, но его глаза полны мольбы и отчаянья. Как там говорится? Мы в ответе за тех, кого приручили. Минхо совершил ошибку, взяв его под своё крыло, а тот привязался. Проблема в том, что Минхо тоже. Их совместные тренировки больше не были необходимостью. Сынмин для поддержания формы мог выбрать любого спарринг-партнёра или меняться с другими членами команды, но для них совместные занятия вошли в привычку, стали частью обязательной рутины, как сходить в душ или прочистить дуло револьвера. Они послужили отправной точкой сближения, и Минхо явно задел, сделав вид, что для него их занятия ничего не значат. — Не обращай внимания, я просто до сих пор не могу прийти в себя после стычки с Чеширом. Как только буду готов продолжить тренировки, дам знать, а пока можешь обратиться к Чанбину, а то потеряешь форму и я снова уложу тебя на доски без особых усилий. Сынмин через силу улыбается и кивает. Да уж, наивно было полагать, что после поцелуя у них что-то изменится, а может, для Минхо он совсем ничего не значит. Эти горки ужасно надоедают: только Сынмину кажется, что он в своих чувствах разобрался и у них всё нормально, как его с большой высоты бросают обратно на доски, прямо как во время спарринга. Только чуть больнее. — Я передам Джуди, что ты в порядке и соблюдаешь её режим. Только больше не пропускай приёмы пищи, команда за тебя переживает. «Я переживаю» — остаётся неозвученным, ведь оно так не нужно.