Лейн

— Да тебе в принципе плевать! — заявила Джейн Лейн, яростно размахивая руками. — Тебе плевать на себя, на меня, на всех! Она старалась задеть старшего брата, ударить руками, хотя бы обидеть, но тот, умело и уже привычно, уклонялся. Джейн была скандальной, нестабильной и истеричной личностью. Агрессия так и лилась из сестры, но Трент действительно привык ко всему, воспринимая любой сдвиг по фазе Джейн как абсолютную норму, аксиому поведения, без которой она переставала бы быть самой собой. — Отчего же? Мне нисколько не плевать, — спокойно ответил он. Спокойствие, пожалуй, было главной его чертой как личности. И иногда, как, например, сейчас, Джейн это ужасно бесило. Ей до одури хотелось нарушить это самое спокойствие, заставить каждую мышцу в лице брата двигаться в мимической эпилепсии или любом другом припадке, только бы холодная каменная стена, за которой он прятался в каждом разборе полетов, наконец рухнула. — Тогда какого черта ты так спокоен? Как ты можешь вообще быть спокоен после того, что ты сделал?! — А о чем волноваться, скажи? Абсолютно ничего не случилось. Джейн, не выдержав, закричала. Трент всегда был рад тому, что они жили с сестрой только вдвоем. Особенно сейчас. Конечно, Джейн была довольно эмоциональным ребенком — для девчонки, — но крики в час ночи были последним, что хотелось бы слушать кому-либо. И даже Трент рисковал потерять однажды свое хладнокровие. Трент вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Он прислонился к стене, вперившись взглядом в потолок. Конечно же, было довольно глупо отрицать, что Дарья Моргендорффер ему отчасти нравилась. Будь она на пару лет старше, он, может быть, и приударил бы за этой девушкой. Однако Трент не был совершенно беспринципным. Джейн всяко была для него важнее, нежели отношения с девушками, которые, к слову, никогда для Трента не оборачивались ничем хорошим. Да и в принципе, Трент не видел никакой проблемы. Конечно же, он знал о том, что нравится Дарье. Это было настолько же очевидно, как тот факт, что любое действие имеет любое последствие. Именно поэтому в обычной жизни Трент предпочитал не предпринимать ничего в принципе. Однако знание того, что между ним с Дарьей была какая-никакая взаимная симпатия вовсе не являлась для Трента поводом что-то с этим делать. Во-первых, это шло несколько вопреки с его жизненными установками, поступаться которыми было бы непростительно для себя самого. Во-вторых, какая разница, если Дарья все равно каждый день тусовалась с его сестрой в его доме? Ну а в-третьих, Трента не хило отпугивало чистейшее понимание того, что Дарье было всего-навсего без пяти минут восемнадцать лет, и это уже являлось поводом затаиться, ждать, а, может, и забить вовсе. Ведь любое действие имело любое последствие, а Трент Лейн не мог гарантировать, что все пойдет по плану. Если честно, он скорее мог гарантировать, что последствия будут ужасны и для него, и для Дарьи, а она была слишком юна для таких экспериментов. Джейн, немного помешкав, дернула дверь на себя, захлопнув ее. Она демонстративно желала побыть одна. Трент шумно выдохнул и спустился обратно на кухню. Нащупав рукой выключатель, он немного помешкал, прежде чем нажать на него. Хотелось какое-то время остаться наедине с собой, без криков Джейн и яркого света в глаза. Наконец, он нажал выключатель, и кухня осветилась дешевой лампочкой из супермаркета, которой, возможно, оставалось совсем недолго до полного перегорания, как, впрочем, и Тренту. Он наклонился к лежащему на полу резюме и резким движением скомкал его и выбросил. Поиск работы в очередной раз отменяется. Впрочем, нельзя было сказать, что Трент Лейн об этом сожалел. В холодильнике ждало несколько банок пива. Трент достал одну, открыл, прислушиваясь к резкому шипению изнутри. Густая липкая пена заструилась по ободку, стекая на пальцы. На секунду в голове проскользнула мысль о том, что только последний год Трент покупал себе алкоголь по настоящему удостоверению. Странное ощущение взрослости накрылось осознанием, что подростковые годы были совсем недавно и совершенно не хотели его отпускать, и единственное, мог он поклясться, что поменялось кардинально — это отсутствие школы с ее мозговыносящими следствиями, последствиями и прочими вытекающими обязательного образования. И не то, чтобы Трент ощущал себя взрослым, ответственным или, хотя бы, совершеннолетним. Скорее, он так долго наблюдал Джейн и Дарью, что не мог не думать о том, что это им сейчас восемнадцать лет, а ему уже нет, и это самое уже очень давило на гармонию с самим собой, иными словами, на психику Трента. Ощущение старости, двадцатидвухлетней и беспощадной. И дело было даже скорее в том, что до появления Дарьи до него в принципе никак не доходило, глядя только на Джейн, что происходила неизбежная смена поколений и теперь уже он был не просто старшим братом, а взрослым братом. Дарья же, будучи в принципе явлением еще недавно совершенно новым и необычным, хотя каких только людей и, в частности, девчонок Трент в своей жизни не встречал, была самым отрезвляющим катализатором для него, принесшим не то просветление, не то самую грузную тьму: ощущение неумолимо утекающей молодости. Трент пьянел удивительно быстро в последнее время. Впрочем, удивительным это было лишь для него самого. В последнее время он ел еще меньше, чем обычно, как, впрочем, и двигался. Поэтому алкоголю в миссии распространения по организму ничего абсолютно не могло помешать. Джейн спустилась именно тогда, когда уже едва ли не засыпающий Трент пытался поджечь сигарету, задумчиво рассматривая собственные кеды. Глядя на жалкие попытки брата совладать с зажигалкой, Джейн достала из кармана спички, чиркнула одной из них и поднесла к лицу Трента. — Как дела? — поинтересовался тот, едва не закашлявшись. Его голос звучал так, словно они только что не разбежались с сестрой по разным комнатам после многочасовой ругани. Это Джейн любила в Тренте, как, впрочем, и ненавидела одновременно: с ним всегда можно было договориться без слов. И не то, чтобы Трент забывал недавние ссоры и обиды, хотя порой именно так и казалось. Просто предпочитал относиться ко всему настолько просто, что аж плоско. И хотя Джейн не испытывала никакой нужды в лишних извинениях перед братом, ждать от него, что он признает свою вину, было также бессмысленно. — Да не очень, — пожала плечами Джейн. Она никогда не имела привычки вести с Трентом холодную войну, как это складывалась во взаимоотношениях со всеми остальными членами семьи Лейн. Джейн и Трент в этой холодной войне всегда были по одну сторону баррикад, ощущая друг друга самыми родными существами на всей планете, единственными, кто не способен предать один одного. Однако же от того сегодняшняя сцена была для Джейн наиболее болезненной. Впервые в жизни ей захотелось войны с Трентом Лейн, хотя она и прекрасно знала, насколько скучно, бесполезно и глупо воевать с человеком, который едва ли в состоянии встать с дивана не по острейшей нужде. — Садись, рассказывай, — Трент кивнул на стул напротив. Сам же он встал из-за стола и полез в холодильник за еще одной банкой пива. Подумав, он достал две и поставил одну перед сестрой. Конечно же, Джейн было еще рановато пить, но второй заповедью Трента после закона физики о действии и противодействии было «не пойман — не вор», и он совершенно не собирался выпускать из-под своего контроля нахождение пьяной малютки Дженни в пределах их дома.

***

Очередное утро. Очередной будний день. Очередная дорога до школы. Джейн несла в руках две сумки. Дарья забыла свою вчера, когда убегала. Джейн была погружена в собственные мысли, слушая кассету Нирваны по кругу и мечтала, чтобы прямо сейчас на Лондейл упал метеорит и разнес к чертовой матери этот городок, школу и какую-либо нужду взаимодействовать с Дарьей Моргендорффер. Джейн переполняла ревность. Ревность Трента к Дарье, ревность Дарьи к Тренту — это вообще-то не имело большого значения. Джейн Лейн просто чувствовала себя преданной самыми близкими людьми, а что к чему — разбираться хотелось в последнюю очередь. Это было слишком больно. «Но как Дарья может узнать о том, что ты чувствуешь, если ты не скажешь ей об этом?» — сказал ей Трент прошлым вечером. Конечно, Трент был отчасти прав. Но Джейн и так знала о том, насколько это было бы бесполезно. Во-первых, рассуждала про себя девушка, пиная носами ботинок камни по дороге к дому Дарьи, Джейн прекрасно знала о чувствах подруги к Тренту. Это было настолько очевидно, что обсуждать было вовсе не обязательно. Во-вторых, это Дарья была эдакой «мастерицей слова», способной случайно поднять молодежь на бунт одним только антикоммунистическим феминистским рассказом. Джейн отвечала за визуальное искусство и выражать свои мысли словами умела едва ли. Особенно, если это были не «мысли», а «чувства». В-третьих… Джейн изо всех сил старалась придумать для себя какое угодно «в-третьих», но ничего в голову не лезло. Стоило лишь подумать о Дарье серьезно, как тысячи мысленных «но» испарились, как не бывало. Она пнула камень у себя на дороге и села на тротуаре, поджав колени к груди. За входной дверью дома Моргендорффер слышались голоса семейства. Как всегда, перекричать Квин не представлялось возможным никому из домашних. Сама Дарья даже и не пыталась. Ее, как всегда, не было слышно. Наконец, двери открылись. Родители Дарьи поздоровались с Джейн дежурным тоном. Она была уверена, через секунду, как взрослые отвернулись, они напрочь позабыли о ее существовании. Так случалось, когда взрослые излишне заостряли внимание на собственных персонах. Это относилось и к родителям Дарьи. Джейн уже привыкла, она уже не расстраивалась даже тогда, когда ее собственные родители напрочь забывали о ней. В конце концов, когда миром управляют деньги, тяжело оставаться человеком. От этих мыслей Джейн стало совсем грустно. Ей очень хотелось обсудить эти вещи с лучшей подругой, однако та все не выходила. В эту секунду смятение о том, что чувствовала Джейн, лишь усилилось — она и сама не понимала, действительно ли она была влюблена в Дарью Моргендорффер, или же просто излишне привязалась к подруге. До знакомства с Дарьей Джейн Лейн искренне считала, что не может у нее быть настоящих «друзей», как у Трента, чтобы дружить и за пределами школы, и много после школы. Однако теперь была Дарья, расставаться с которой было смерти подобно. Джейн больше не могла представить себе дальнейшего бытия без этой девушки, и перепития личных взаимоотношений давили, нервировали и жутчайшим образом сбивали девушку с толку. Вскоре вышла Квин. На удивление, вечно сияющая самыми разными эмоциями, будто бы она все время находилась под экстази (а Джейн не понаслышке знала это состояние безграничной эйфории), Квин Моргендорффер выглядела подавлено. Не успела Джейн удивиться хотя бы этому, как Квин подошла к ней, наклонившись, и тихонько поздоровалась. — Доброе утро, — хмыкнула в ответ Джейн и хлопнула ладонью по тротуару аккурат рядом с собой. — Спасибо, я постою, — холодно отозвалась Квин и на секунду в ней мелькнула прежняя ее версия будущей снежной королевы, у которой во взгляде выжжено колкое слово «heartbreaker». — Ты Дарью ждешь? — Ну типа того. — Она сегодня останется дома. Можешь не ждать. Только не иди за мной. Не хочу, чтобы нас видели вместе в школе. — Да не вопрос, — отозвалась Джейн и отвернулась, рассматривая сбитые носы собственных кед. Простояв еще несколько секунд так, Квин поняла, что говорить ей со старшеклассницей было больше не о чем, и направилась в сторону школы Лондейл. Джейн же, кряхтя, поднялась на ноги, отряхнула посеревшие от уличной пыли шорты и подошла к двери в дом Моргендорффер. Дверь была заперта.