Истина потерянного правосудия. История жизни Юджинии Кэрринфер в мире людей

      Эпизод 10       24 июня XXХХ год       Центральная территория города       Новый Лоэрфолл       Здание стражей Закона       Трапезная       Довольно злачное место служило залом для общей трапезы. Среди десятков заключённых я терялась, как Тень. Сгорбленный силуэт вглядывался в пол, оттого что не в силах терпеть на себе чужие взгляды.       Те, кто заключён в карцере, обычно не могли являться сюда. Убийцы были заперты, лишь ожидая скорой казни. Эта трапезная создавалась только для запертых в клетке буйных персон и мелких грабителей, дабы усмирить их необузданный нрав. Ведь голод вызывал ещё большую ярость. Но, будучи монстром, я оказалась в стаде овец.       Окровавленное обезображенное тело привлекло к себе внимание стражей. Заинтересованные убийством, детективы перевели меня в другое помещение, но свободных, увы, не оказалось. Посчитав опасным запирать меня снова с иными преступниками Закона, я была загнана словно на мёртвое пастбище. В гнилое место, где царил невыносимый гул.       По сторонам вели наблюдение стражи охраны. Я глотала жёсткую пищу, холодную и непонятную, как и собственные помыслы. Всё, что казалось съедобным на первый взгляд, это грибы, одни — чересчур сырые, остальные — обгорелые настолько, что их не узнать.       Меня окружали мерзкие люди. Их жадные лица не переставали выпячивать на меня свои красные глаза. Аппетит не появлялся. Оковы натирали запястья. Мой взгляд будто манила никому неизвестная точка противоположной мне стены. И там я всё же разглядела ту деталь, заставившую меня позабыть об отвращении хоть на мгновение. Казалось бы, ветхое сооружение нуждалось в укреплении фундамента, устранении трещин и расколов, но повсюду украшением служили картины. Напротив висело огромное живописное изображение старого здания администрации города, что ныне являлось зданием стражей. Тусклыми цветами оно сливалось с гаммой серых стен. Но не припомнить мне того художника в числе известных, чья подпись стояла внизу холста. Его имя вовсе было мне не знакомо.       Оковы терзали меня. Но разве я была достойна освобождения? Убить десятки невинных людей ради того, чтобы изничтожить столько же мерзавцев? Может быть, я до конца надеялась, что больше мне не придётся сеять нежеланную смерть. Но страх пропитал меня снова, когда я почувствовала ЕГО присутствие.       — Убийство — это весьма тяжкая ноша, мисс... И насколько же мерзко утопать в этом грязном болоте всеобщего порицания?       Появившись где-то из толпы заключённых, он перекинул ногу через скамью и присел рядом со мной.       — Мне помнится, Вы твердили о равносильном наказании убийц?       Я пыталась говорить тихо, оттого что глаза окружавших меня не переставали подниматься и вглядываться, словно в очертания моего больного разума.       — И Вы опустились до того, что сами стали ими, испачкав в чужой крови свою гордость, честь и достоинство, мисс...       Силуэт черной Тени буквально прижался ко мне, нашептывая сказанные фразы. Будто нарочно ещё больше сводил с ума.       — Не Вы ли повели меня по этой кровавой тропе? Вы сравнимы с самим чёртом! Уверили в черноте их людских душ, подтолкнули на распутье, заставив избрать сторону Справедливости! А впредь упрекаете меня в том, что действия против Закона и Морали убивают внутри меня человека!       Мне казалось, что совсем недавно его уговоры не смогут сломать мои здравые убеждения о нравственности. Но впредь мы поменялись ролями, где позицию о справедливом лишении жизни убийц впредь занимала я, а ОН, насмехаясь надо мной, лицемерно обвинял мою заснувшую совесть.       — Но Вы ведь сами посчитали правильным, что выбрали себя вершителем их судеб за их не менее подлые деяния, чем Ваши, не так ли?       Его дьявольская улыбка слепила глаза.       — Вы подставили меня! Я лишь инструмент в Ваших руках! Источник безграничной силы! И Вы насытились людской ненавистью сполна!       Посреди шумной толпы мой крик вдруг посеял вокруг безмолвную тишину. Ярость больного человека приковала их внимание, как звенья цепи, что не разорвать. Поджав губы, я осознала свою глупость. А чёрный силуэт, сверкая в пропитанной ядом ухмылке, смотрел на меня, подобно им. Взоры заключённых и стражей таили в себе тревогу и смятение. Но в то же время показывали и осточертевшее осуждение.       Тяжело выдохнув, я опустила голову на стол. Тошнота от их отвратных взглядов кружила сознание. Я не хотела видеть этот мир.       Тишину вновь переполнил шум бесед среди заключённых и охраны. Но я не спешила поднимать тяжёлую голову. Потому как знала, что темный силуэт вовсе не желал уходить. Более того, он, ни капли не отстранившись, обвил своими холодными руками мой поникший силуэт. И я снова слышала его мерзкий, прикасающийся к моим ушам шёпот.       — Вы ведь помните меня, не так ли, мисс? Вам суждено было вспомнить... Навеки воспоминаниям не затеряться...       Я желала лишь оттолкнуть его тёмную дотошную фигуру. Но с трудом боролась с этим желанием. Нарочно сводя меня с ума, он жаждал моей злобы. Стиснув зубы, я лишь продолжала шептать ему в ответ.       — Среди семи жертв не было убийцы той юной художницы. Значит, даже моей Тени не известна его личность. Личность того, чей поступок вдохнул в меня Тьму. Вы ведь то, чего я боялась всю свою жизнь. Вы чернота моей души.       Всматриваясь в меня, его чёрный взгляд замельтешил и в стороне той замеченной мной картины. Он словно проводил аналогию с моими мыслями. Чёрный человек, приблизившись, вновь вызвал у меня отвращение резавшим слух шёпотом.       — И насколько же Вам дорого искусство, мисс? Неужели настолько, что ради него Вы готовы убивать?       Его усмешка проскользнула на отравленном величием лике.       — Искусство, однако, мне ближе, чем Вы, господин.       Черная сущность рассмеялась. Казалось, его хохот заполнил весь шумный зал. Я обращалась к нему, забывая или до конца не осознавая, что чёрный человек не был служителем ада, а являлся неотъемлемой частью меня самой. Но разум время от времени затмевал это сведение.       — Мисс, Ваша вера граничит с Вашими убеждениями? Как бы ни были высоки причины убийства, терзать тела шепчут лишь тёмные людские стороны.       — Противоречие — это неотъемлемое свойство человеческой природы. Вы — моя Тень. Вы питаетесь моей ненавистью и страхом. Оттого век нам с Вами не отыскать согласия. Мы изначально следовали к разным целям...       Мной всегда правили противоречия. И я всерьез заплутала в них, когда говорила сама с собой в шумной неприятной толпе.       — Но ведь здравомыслящий человек, по своей сути, не станет убивать вовсе, мисс. Тем более, разговаривать со своей Тенью. Какой же была Ваша истинная цель? Не Вы ли пожертвовали ей, когда посмели стереть себе память?       Будучи неимоверно возмущенным, ОН изливал свою ярость чередой гневных фраз.       — Посчитав убийство лишь моей непреклонной целью, Вы, должно быть, решили стать безучастной? Словно Вашей вины здесь нет. Но я — Ваша Тень, отражение тайных желаний и стремлений. Вы тут же отказались от давней мечты — освободить мир от грязи. Осознали, что люди не видят в этом Справедливости. Люди слепы. Вы ведь никогда не хотели признавать себя сумасшедшей, но "они" считают Вас таковой. Это неизбежно. И, пусть, противоречивость, как Вы утверждаете, есть свойство характерное и неотрицаемое. Но Ваши слова эхом раздаются в Вашей же голове. И это осознание будет пытать до конца Ваших дней.              Эпизод 11       Видения на грани жизни и смерти       №1       Встреча с миссис Фёрст       Свет в трапезной погас. Мерцавшими лампочками помещение погрузилось в атмосферу тревоги и неистовства. Исчезновение чёрного человека стирало воспоминания о нём. Стражи покинули злачное место, сопровождая заключённых до камер.       Но я осталась одна. Как изгой или же как никчёмный человеческий дух, который не удостоен внимания смертных. Неужели я умерла? И этот последний миг жизни навсегда затерялся в глубинах людской памяти? Я не помнила ничего помимо своего имени и клейма убийцы.       Помещение горело красным цветом. Кто-то снял сигнализацию. И даже ощущение собственной смерти не затмевали соблазн, чтобы навеки покинуть то отравленное грязными душами место.       — Неужели Вы хотите избежать наказания, госпожа Кэрринфер? Вы не достойны того, чтобы миновать врата ада.       Из ниоткуда со спины приблизился девичий силуэт. И, пусть, я не видела лика, я словно была и в роли убийцы, и в роли наблюдателя действительности.       — А если я желаю спасти таких, как Вы, от тиранов, истязаний и боли, что они причиняли Вам? Разве такая жизнь убийцы не послужит миру больше, чем моя казнь?       Её довольно тонкий голос был мне незнаком. Но дуло пистолета, приставленное к моему затылку, не остановило перед тем, как обернуться.       — Вы убили многих людей, и после этого утверждаете, что смерть преступника не угодна этому обществу? Имеете ли Вы право жить с этим бременем? — её рука чуть содрогнулась.       Я увидела миловидный лик той, кто была убита мистером Фёрстом — талантливым промышленником, ставшим жертвой моего порыва злости на этот несправедливый мир. Её силуэт в светлых одеяниях предстал словно призрак.       — Но из многих смертей лишь "Его" одного была для Вас выстрелом в самое сердце, словно Вы умерли дважды, не так ли, миссис Фёрст?       Быть может, на её ангельском лице и проскользнуло удивление, но оно было не столь значительным, как то презрение, с которым она сжала рукоять старого револьвера.       — Теперь его душа утянута в бездну мрака, откуда выхода нет. И не стать ему более человеком.       В девичьих слезах терялась та нить осознания людского мира. Грани стирались. Перед глазами представали образы мёртвых. Я бредила и в конец заплутала в дебрях смутных видений.       — А есть моя вина в том, что он убил Вас, миссис Фёрст? Если сам суд мироздания счёл его душу падшей, имею ли я право умирать от Вашей руки?       Быть может, моя философия где-то противоречила моим истинным взглядам. Но нежелание умирать от порождённой ненависти ко мне было сильнее. Я хотела праведного суда, безэмоционального и холодного, какой я представляла себе Истину. Хотя не покидало чувство того, что я уже мертва.       — Вы до сих пор не верите в иной мир, мисс Кэрринфер...       Усмехнувшись, миссис Фёрст не отводила от меня серых тусклых глаз.       — Вы действительно желаете убить меня? И всё то бремя, которое ляжет Вам на плечи, кажется настолько безразличным? Вам всё равно, что станет с Вами? Вы готовы стать убийцей и ответить за свои деяния на суде мироздания? Вы готовы быть казнённой за это, миссис Фёрст? Моя смерть не вернёт Вам "Его" и не очистит Ваши мысли.       Она любила его, несмотря на пороки и грехи. Превозносила, не глядя на то, что он стал для неё убийцей и истязателем. Явившись ко мне в облике духа, мёртвая девица жаждала отмщения.       — Ваша погибель позволит мне спокойно покинуть эти бренные земли, госпожа Кэрринфер. Я мертва, и как Вы могли заметить, Ваше существование тоже не далеко от человеческого понимания смерти. Но лишь один жест мертвеца позволит Вам ощутить всю тягость тех, кто проливал кровь.       Она подняла пистолет. Я накинулась на миссис Фёрст. И тогда в её чертах проскользнуло нечто чёрное. Словно взгляд демона пожирал мою сущность, выпивая до дна. Раздался выстрел. Капли крови испачкали кафель. Я видела её полные злости глаза. Последовал второй выстрел. Миссис Фёрст упала. И на меня обрушилась темнота. И ничего больше. Я бы подумала, что умереть не так страшно…              №2       Встреча с убийцей искусства       …Если бы не очнулась вновь…       Это было похоже на кошмар, который нельзя остановить. Ни проснуться, ни умереть. В один момент, подняв тяжёлые веки, я узрела перед собой деревянный пол, на коем лежала. Словно очнувшись с жуткого похмелья, я видела мутный мир, вбиравший в себя гамму сливавшихся красок. Старое захламлённое убежище, в котором давно никто не жил, давило атмосферой тоски. Сломанная входная дверь, покрытые пылью шкафы и полки и забытая тропинка пути туда стирали все прошлые воспоминания.       Услышав чьи-то шаги, я растратила пару пуль понапрасну от вспыльчивости и нетерпимости. Смахнув пыль на шкафном зеркале, я узрела в нём чудовище. В отражении мне улыбался чёрный человек. Что-то заставило меня схватить настенное зеркало и сокрушить образ возникшей черноты. На пол упал некий человек, ранее мне вовсе не знакомый. Он был жив, но лик изуродован шрамом. В его мешке лежали картины. Я связала незнакомца с обличьем словно свирепого зверя и ждала момента, когда его сознание проснётся.       Как показывали старые настенные часы, царствовала ночь. Человек очнулся. И на меня тут же сверкнули его звериные глаза. Мысли твердили и уверяли лишь в том, что он хотел убить меня. Голос заплетался. Неясность продолжала давить на голову.       — Кто Вы? Вы пришли за тем, чтобы убить меня?       — Вы больны, мисс?       Вопрошая, он был поражён и несколько напуган. Обладая достаточно крупным телосложением, похожий на зверя всё равно боялся меня. Но в поведении чувствовалась фальшь. Он смотрел будто на сумасшедшую, готовую убить его ради забавы.       — Как Вы нашли меня?       — Я художник. Вы заказывали у меня портрет.       Я взяла из мешка его картины. На них были изображены разные люди, ранее мне незнакомые. Художник указал на последнюю. И я дрогнула. Это был портрет чёрного человека.       — Вы украли эти картины, сэр?       Внезапно мой голос понизился, а перед тем человеком возник пистолет.       — Почему Вы так думаете, мисс?       Его тон был спокойным и безразличным, будто смерть была ему больше не страшна.       — На картинах стоит подпись художницы, которая умерла на моих глазах. А Вы так бесчестно выдаёте её произведения за свои.       — Моё признание в краже успокоит Вас?       — Вы лжец, сэр. А, может быть, и убийца. Зачем Вы убиваете художников? Насколько низки Ваши мотивы, сэр? Вы караете слабых? — сняв предохранитель, я застопорилась, теребя спусковой крючок. Тревога окутала мой силуэт. Образ чёрного человека вонзился в черты того незнакомца-зверя.       — А у Вас есть ли право убивать, госпожа Кэрринфер? Куда исчезла Ваша Справедливость? Что заставляет Вас карать невиновных? Быть может, я обычный вор, а не убийца. А Вы уже тычете в меня пистолетом.       — Может быть, мы все виновны, и смысла жить нет так же, как и пытаться истребить людские пороки.       Раздался выстрел.              №3       Обитель чёрных душ       Темнота обрушилась столь стремительно, как и мой сон прервался на барной стойке, куда с размаху бармен поставил мохито со льдом очередному туманному гостю.       Место напоминало старую забегаловку, по которой блуждали чёрные силуэты. Мутные посетители проходили мимо меня словно Тени, воровавшие людские души. Их лица были достаточно мерзки, чтобы вызывать отвращение и тошноту. Они заглядывали в глаза и растворялись в клубе дыма. Забирая неплохой товар, они как воры скрывались в темноте в своей стае. Но их нельзя считать ворами. Люди сами отдавали им свои сплетённые судьбой нити и получали в обмен нечто заманчивое, но не стоявшее потраченных душ. Пускай, они потрачены и пусты. Их огни угасли и сожгли город дотла, превратив его в руины. Какой глупец купил бы разрушенный мир? Должно быть, очень повезло, продав руины, облить себя алчностью, гордыней и похотью. Дешёвый пир, который негде праздновать. Ему нет места в Вашей душе, как радости, печали, отчаянию и пустоте. Мир Вам больше не принадлежал. От Вас остались кровь и плоть, разум управлял телом, как и прежде. Вы ни сломлены, ни мертвы. Вы кричали им вслед: «Наглые воры! Подлые обманщики!» И Ваш рассудок медленно скатывался по ступеням и мутнел, заставляя захлёбываться в собственном безумии. Вы очнулись. Перед Вами белые люди в белых халатах. Они подобны призракам или ангелам. Доверие к ним тут же пропитало Ваш мозг. Вы твердили о коварной и беспощадной краже души, об омерзительных Тенях, что захватили Ваш город. Тени украли Ваш мир, Ваши руины, боль и слёзы. Вы ведь так привыкли к страданиям, а теперь даже не можете ими насладиться. А бездушные ангелы пихали в Вас таблетки, белившие кожу ради того, чтобы Вы ослепли от собственной правоты. Лишившись Морали и Чести в своём сердце, Вы потеряли смелость, и даже не могли стать для себя убийцей. Вы не пропитаны отчаянием, чтобы умереть от своих рук. Впредь желания ничтожны и лишены человечности. Смех похож на саркастичную маску. Превратившись в овощ, лишь в подобие человека, Вы признали, на ком лежала вина? Вы были слишком скупы и пьяны, чтобы не торговаться за свою душу. Она была продана вместе с властью над Вами. И посему, Вы указывали на то, что, непосредственно, во всём виновата дарованная небесами жизнь, но никак не Вы сами.       — Нечем заполнить душевную пустоту? Вас угостить, мисс? — некто, скрывавший лицо за тенью шляпы, должно быть, страдал манией собственного превосходства. Или же покупал души того, кто снял с его речей сладостный плод бесподобной лести.       Вновь подняв взор в сторону занятого работой бармена, я разглядела поразительный фиолетовый оттенок его глаз.       — А есть ли причины заполнять пустоту? Её жажда поглотить всё приходящее сметает весь смысл, — его гнев зарождался медленно, но осторожно, чтобы не спугнуть свою жертву, обладательницу пустой души.       — Но что-то же, без сомнения, способно развеять Ваш пустынный прах, не так ли? — наклонив голову, он засиял золотой улыбкой.       — Ваша смерть — лучший способ убить пустоту внутри себя, сэр, — выстрелом его шляпа отлетела в дальний столик. Тень исчезла с его глаз, и они были мне знакомы. Сияли чернотой бездонных пропастей, как и прежде.       — Мне казалось, Вы не промахиваетесь.       — Вялость Вашего соображения насчёт предупредительных выстрелов, определённо, доведёт Вас до могилы, господин.       Раздался выстрел. Кровь хлынула по его телу, она уродовала его лицо. В нём возникло отражение моей Тени. Чёрный человек надел шляпу.       Выстрелы были тщетны, его хохот раздавался на всю забегаловку и заражал других. Они смеялись надо мной. Они размывали мои причины чернотой.       Он был негодяем? Он был достоин тех потраченных на него пуль? Он даже не угрожал меня убить. Может быть, мания убийства подвергла меня своей власти. Но тот человек скрывал своё лицо, прятал его под тенью от шляпы. Он боялся. Но страх не наполнил его глаза, когда я выстрелила. Быть может, он ждал этого. Неизбежности, которая вела к краю обрыва. Он боялся собственных рук, но не чужих. Он прятался от самого себя. Он был моей чёрной душой. И чтобы уничтожить её, мне нужно убить себя.       Третья попытка выбраться из этого безумия оставила меня крутиться в нём бесконечно. Кошмары не заканчивались. Запах грибов вызывал отвращение. Реальность мне больше никогда не казалась действительной, а мысли тонули в темноте и забвении. Множество раз я спотыкалась о попытку проснуться, и кошмары вращали меня в замкнутом круге собственных иллюзий.              Эпизод 12       27 июня XXXX год       Центральная территория города       Новый Лоэрфолл       Здание стражей Закона       Подразделение лекарей       Палата №36       Я до последнего ненавидела себя и надеялась на то, что умерла. Пока Свет этого мира не заставил пробудиться снова.       Руки скованы кандалами, тело прижато к грязной потрепанной кушетке. Из покрытого пылью окна светило солнце, слепившее глаза. Рядом располагались подобные пустые ложа. Казалось, на них даже смешались с грязью алые капли крови. Смердило не хуже, чем в карцере и помойных камерах здания стражей. Белые стены давно запачканы гнилым высокомерием человеческих душ. Я понимала, что нахожусь более не в подземных укрытиях представителей Закона, а в обители "очищения" — на территории лекарей, что контролировали от помутнения разум развивавшейся цивилизации.       Звон цепей, которыми я не переставала дёргать, должно быть, привлёк внимание охранявших мои покои стражей. И один из них приоткрыл дверь в провонявшую гнилой плотью палату. Повеяло запахом больничных препаратов.       — Безумие отступило! Предателя Закона должен увидеть дежурный лекарь!       Дверь захлопнулась. С таким же резким движением из тени выглянул знакомый чёрный силуэт. Сперва я приняла его за стража, наблюдавшего за моим сном. Но после явилось осознание невыносимой тяжести. Ни один человек не обладал столь могущественной аурой, что давила лишь своим присутствием и мимолётным взглядом.       — Вы копались в моём разуме, не так ли? Я видела Вас в своём кошмаре... Вы облачались во всех, кого я наблюдала...       Чёрная фигура в длинном плаще и широкополой шляпе приблизилась из тёмного угла к койке, к которой я была привязана. Резкие движения, нескончаемый лязг цепей никак не могли мне помочь освободиться.       — Я живу в Вашем разуме, мисс...       В довольно грустных интонациях его голос звучал тусклее, чем прежде.       — И что же Вы смогли там отыскать?       В растерянном тоне я лишь пыталась отдалиться от чёрного силуэта, который присел на ободранный край кушетки.       — Вы считали своим долгом убить преступников, мисс. Внутри Вас не гаснет пламя жажды спасения. Но что если все вокруг окажутся монстрами? Кого Вы станете спасать, если не останется ни одного достойного?       Чёрная шляпа, как прежде, закрывала взгляд, а улыбка тёмного господина казалась нестираемой.       — Тогда кто-то должен остановить это лживое правосудие. И, пусть, это будет Закон, коим я сейчас и поймана.       Путаясь в нитях размышлений, я не заметила, как и на моём лице проскользнула жалкая ухмылка. Словно он, как отражение, заражал меня своими манерами.       — И Вы бы позволили кому-либо замарать свои руки Вашим убийством, мисс? Пусть, человеку глубоко безразлично, от чьих рук он встретит костлявую с косой, плевать на честь стражей, которые, марая свои руки, не восприняты убийцами. Они лишь палачи с достойным званием. Но Вы настолько восхваляете свою Идею, что готовы за неё пролить и собственную кровь, дабы исключить вовлечение лишних лиц.       С невесомой лёгкостью он провёл бледной кистью, увешанной бесчисленными бренчавшими драгоценностями, по моему телу. Раздался звон кандалов. Я дернулась, желая отдалиться от его странных прикосновений. И странность проявлялась именно в том, что эти движения всегда можно было счесть за некую непристойность с его стороны. Однако он никогда не упоминал соответствующих речей в подобный момент. Диалог о жизни и смерти, о бренности людских сущностей продолжался в том же серьезном ключе. Словно Тень всего лишь хотела быть ближе к той личности, из которой была когда-то создана. В этом плане его порывы прикоснуться стали более объяснимы.       — Вопрос состоит в другом. Справедливо ли после того, как убил человека, убить себя самому, лишив кого-то возможности меня судить?       Чёрный человек прилёг на моё прикованное к грязной больничной койке тело. В испуге я смотрела в его глаза, которые не моргнули ни единого раза.       — Подобный исход лишь оборвёт возможный замкнутый круг ненависти, поставив точку в выяснении правоты разных сторон. Те, кто хотели мести или справедливой кары, более никогда не смогут совершить желанного. Но готовы ли Вы к встрече со смертью? В глубине своей дотошно честной души Вы жаждите освобождения, мисс... И я не тот, от кого Вы сумели бы скрыть это... Вы не посмеете убить себя!       Его холодное дыхание обдавало мой застывший в тревоге лик. В горле скапливалось отвращение.       — Однако хуже смерти может быть только вечное существование с собственной докучающей Тенью...       В сдержанном гневе мне пришлось опуститься до столь дешёвых возмущений.       — Но Вы, верно, хотите обмануть меня, мисс? Свою же Тень желаете уверить в том, что не страшитесь смерти?       Дьявольская улыбка и искры во взгляде вновь заставили напрячься моё сознание. Но сразу после дверь в комнату со скрипом открылась. Взор тут же переметнулся в сторону входящей фигуры. Как только я оглянулась, теневая сущность испарилась в чёрном дыме. И более не ощущалось тяжести его силуэта.       Дверь плотно закрылась, и вошедший человек вовсе не побрезговал присесть на ближайшую изрядно потрёпанную кушетку.       — Часто ли Вы теряете сознание, госпожа Кэрринфер?       Отбросив за спину белокурые волосы, молодая особа засветилась в лёгкой непринуждённой улыбке.       — Достаточно, чтобы забыть всё то, что делает этот мир светлым, мисс Эликрейн.       Её имя — Анна Эликрейн. Она была весьма умелым лекарем в подразделении стражей. Молода, достаточно опытна в своей деятельности и полна стремления к дальнейшему развитию медицины старого времени. С небывалой изобретательностью и жаждой познания давно могла бы стать лидером своей касты. Но из-за своей излишней погруженности в человеческое подсознание не редко выступала посмешищем среди коллег. Мисс Эликрейн всегда интересовала сущность головного мозга, развивавшегося целые тысячелетия и всё ещё не изученного ни на единый дюйм. Изучая его колебания, проводя некоторые достаточно безопасные исследования, она была очень далека от осознания его истинной ценности. Но не теряла рвения и энтузиазма в работе.       Её белоснежные локоны, спускающиеся до самой поясницы, не теряли возможности приковывать взгляды и коллег, и стражей, и простых прохожих. Она не знала, от кого в её роду достался столь редкий цвет волос. Но многие шептались и о том, что подобный элемент облика лекаря был создан ей самой после очередных экспериментов. И вследствие чего созданные некие препараты навсегда обесцветили её пряди.       Во времена, когда этот город не имел названия, а повсюду царствовали лишь пустошь и смрад, мисс Эликрейн всё же нашла благоприятную почву для выращивания растений. Несколько позже был обнаружен сохранившийся после войны лес. Она изготавливала необходимые лекарства для физически и душевно больных. Именно тогда я и повстречала её, готовую помочь всем. Ещё не получившая звания лекаря, она испытывала на мне методику избавления от затяжного отчаяния и неверия в будущее. Судя по результатам, можно с уверенностью заявить, что дело не увенчалось успехом. Она не была для меня ни другом, ни врагом. Но, быть может, благодаря ей я не стала убивать людей ещё тогда, до зарождения новой цивилизации.       Препараты мисс Эликрейн создавались исключительно на основе трав. Эти знания послужили огромным пластом для становления города. Но никому неизвестно, как столь молодая особа могла владеть забытыми умениями. Способность за себя постоять и приводить хорошие аргументы была достаточной, чтобы не считать её проклятой сохранившимся населением, которые с трудом снова не погрузились в суеверия и веру в Богов.       — У Вас, должно быть, часты галлюцинации, госпожа Кэрринфер? Кошмары стали докучать сильнее, чем прежде?       Облаченная в белый халат и вооружённая блокнотом в руках, она не могла не подготовиться к этой встрече. Ведь больное подсознание её интересовало куда больше тех, которые никак не выделялись проявлениями сумасшествия. Но она всегда была добра ко мне, каким бы я чудовищем не стала.       — И неужели всё это не безразлично стражам, мисс Эликрейн?       Уставшая от звона препятствовавших моим жестам цепей, я с тягостью вздохнула, расслабленно расположившись на кушетке.       — Пока человек болен, он далёк от восприятия наказания, что его ждёт. Закон нуждается в том, чтобы убийцы осознавали свою вину. И население города также желает страданий и боли того, кого предали суду. Иначе кара теряет свою целесообразность, когда её не страшатся и не воспринимают, как нечто снизошедшее на них с небес. Но этим воздаянием выступает лишь организованная группа людей, стремящаяся создать цивилизованное общество с соблюдаемыми устоями и незыблемой Моралью. А казни с раскаивающимися и рыдающими преступниками являются несравнимым образцом того, что ждёт всех, кто осмелиться противостоять Закону этого мира.       Пыль оседала на полу, стенах, подоконнике. Та палата была довольно стара и, быть может, уже давно не служила для приема пациентов. Но после фраз лекаря резкость моего эмоционального порыва могла и смести следы осевшей грязи, если бы мои руки не были скованы. Я бы ударила по стене, даже не ощутив боли.       — Ложь! Стражами движет лишь избавление от неугодных Закону и ничего более... Нет в их сердцах Великой Идеи и борьбы за Истинность!       Сказанные слова, как колючая проволока, словно впивались в шею изнутри.       — Каким бы ни было Ваше понимание действительности, но Вы сейчас находитесь здесь, в подразделении лекарей, детектив.       Её тон выражал серьезность, но с лица не сходила та лёгкая улыбка. Обращаясь ко мне по прежнему званию, что она могла подразумевать? Желала нанести порез по старой ране или же облить её сожалением?       — И Вы всё ещё верите, что сможете что-то отыскать в безграничной сущности подсознания, лекарь? Хотите сказать, я здесь, лишь потому что испугала стражей своим бесстрашием? Они страшатся, что я способна вселить в простых горожан смирение перед гибелью? И не будет более в городе порядка? — Мне было довольно сложно сдержать смех — Неужели, глядя на меня, каждый примет, что в смерти нет наказания? И вновь весь мир погрузится в неконтролируемый Хаос? Это абсурдная мысль...       Её улыбка сменилась печалью.       — Всё рано или поздно сложится именно в то, над чем Вы сейчас рады заливаться горьким смехом. Но Вам самой отвратительна эта горечь...       Шелест листков блокнота донёсся звуком осеннего ветра, что обволакивал грустью, предзнаменованием гибели.       — Вы пришли ко мне не только лишь из-за обязанности Вашей работы, не так ли, мисс Эликрейн? Что способен поведать больной разум за исключением выдуманных небылиц? Как лекарь, как человек, Вы гонитесь за тайнами подсознания. Но они ускользают, как Тень, которую невозможно поймать. — Она хотела было возразить, но я только повысила тон, — Вам не стоит лезть в эту грязь, мисс Эликрейн. Мой мир покрылся пеплом от сгоревших надежд. И кровь, что течёт по моим руинам, засыхает и покрывается новой кровью.       На неё покосился гневный взгляд.       — Вы, верно, считаете, что не властны остановить это? Оттого смерть Вам кажется единственным избавлением? Но что скрывает Ваше подсознание? Никому не открыть его, сидя в цепях...       Вынув из своего белого рукава маленький ключ, она освободила меня от кандалов. Я смотрела на неё в неистовом свирепом выражении.       — Впредь перед Вами убийца, а не тот, кто подойдёт для исследований... Не играйте с убийцей!       Свет слепил глаза. Солнечные лучи сместили тень, что закрывала вид на противоположную стену. На ней располагался портрет некоего врача. Подпись художника вновь мне показалась незнакомой. Но манера исполнения впредь навевала ощущение, что я встречалась с подобными изображениями. Этими картинами были увешаны все стены здания стражей. И они сливались в атмосфере угнетения и забытой Морали людей.       — Мисс Эликрейн? Как много здесь подобных картин? И что они несут в себе?       Я застыла в удивлении, когда разглядела иные изображения, развешанные по всей палате. Какие-то из них были немного скошены, хватало и тех, что несколько пострадали, их края были изорваны. Но все они вышли несомненно из-под одной кисти. И всех их объединял единый смысл своего нахождения во всех зданиях главенствующих каст.       Мисс Эликрейн, к сожалению, не успела ответить на мой вопрос. Стук в дверь тут же перенаправил её внимание. Стражи позвали её на некий срочный вызов.       Дверь закрылась. Я слышала повороты ключа в старой замочной скважине. Свободные руки больше не ныли от тяжести, смердевшей ржавчиной прогнившего железа. Оставшись наедине с душераздирающими дилеммами и тайнами этого проклятого города, мне приходилось окунаться в ту же ненависть, что душила меня и раньше. На зов неистовой злости вновь явился ОН, чьё присутствие не было столько проклятьем, сколько становилось заслуженным бременем.       — Она не была для Вас ни другом, ни врагом... Именно так Вы упоминали о ней в своих старых записях. Но, быть может, мисс Эликрейн, освободившая Вас от кандалов, станет поводом для мыслей о позабытой свободе...       Чёрный дух кружился перед мной, будто всматриваясь в каждую деталь моего силуэта.       — Черной душе угодно лишь грезить о незаслуженной свободе. Убивая всех этих людей, неужели Вы не чувствовали то же, что и я?       — Ярость, презрение и непомерную гордость, мисс? Бесспорно...       Ядовитая усмешка слетела с его уст. Брови нахмурились, губы сжались, ладони обратились в кулаки. Но я не позволила гневу застилать мне глаза.       — Мисс, у Вас никогда не было тех, с кем бы Вы могли разделить свои мысли, ведь так? Мисс Эликрейн так и не стала Вам другом. Вы для неё — лишь больной разум, в котором она жаждет отыскать тайну мироздания и смысл бытия человека. Но...       — А Вы единственный, кто читает мои мысли без спроса...       Когда он присел рядом на грязную кушетку, я тут же поднялась с места и направилась к располагавшейся напротив картине. Пальцы скользили по давно засохшему маслу, что с течением времени лишь собирало пыль. Глаза устремились к непонятной подписи, что уже не суждено прочесть.       — И что же Вы не расспросили её о своих кошмарах, если только она может разгадать их смысл, мисс?       Его шёпот несколько пошатнул стену моей гордости.       — А что же Вы не в силах поведать мне об этих тайнах, как несметных сокровищах?       Внезапно его любопытный взгляд оказался слишком близко к моему лицу. Но бледный лик изрекал лишь молчание.       — Если Вы лишь тёмное отражение моей личности, моя смерть, стало быть, понесёт за собой Вашу погибель? Или то, что даже хуже её безликой грани? Оттого Вы так стремитесь к освобождению? Потому что быть запертым в клетке Вам самому неугодно...       Чёрный человек засмеялся. И в этом безудержном хохоте я чувствовала горечь. Потому как давно он являлся пленником в моей голове. Я держала взгляд непоколебимо.       — Люди боятся Вас. А Вы миритесь с тем, что Вас спасёт равнодушие. Оно лишает Вас жалости. Ведь их смерть не разбудила в Вас сострадание и не омыла слезами душу, что продолжала гнить в затхлом царстве мрака.       — Я ненавижу себя, разве этого недостаточно, чтобы считать мою жизнь ничтожной?       — Кого Вы хотели застрелить в первую очередь, когда я великодушно преподнёс оружие? Меня или себя? Кого Вы ненавидите больше? Да. Вы признаёте свою жадность до безвозмездной отдачи тепла. Вы тщеславны. Счастью нет места в Вашей жизни, и, тем более, голове. Вы никого никогда не любили. Вы с давних пор засыпали с мыслью о бессмысленности своего рождения. Ваша жизнь напрасна, и Вы подолгу остерегались предположения о вреде своего существования. Но на кого же Вы растрачивали пули впустую?       Пытаясь накинуться на него, я споткнулась. Его хохот разразился, казалось, на всю лечебницу, оглушая мои уши. Из пола я вытащила кривой ржавый гвоздь и набросилась на чёрного духа моего сознания. По рукам лилась кровь. Смех сменялся криком. В комнату ворвалась мисс Эликрейн. Чёрного человека не было. Я терзала свои руки.              Эпизод 13       Воспоминание о нападении на лекаря       Около двух месяцев назад       14 апреля ХХХХ год       Центральная территория города       Новый Лоэрфолл       Здание стражей Закона       Подразделение стражей-детективов       День тянулся медленным адским предзнаменованием чего-то более худшего. Но рабочие будни оставляли после себя лишь смирение с неизбежностью творившегося в городе хаоса. Души людей не изменить, не истребить их жажду насыщения пороками. С вечерних окраин доносились истошные крики и резавшие слух выстрелы оружия. Меня поистине сражала усталость и непереносимость этой серой атмосферы тоски и отчаяния. Наблюдая на балконе за шумом, сливавшимся с тишиной, я была близка к грани сорваться вниз. А подо мной растворялись в воздухе, наполненные лёгкой забавой, беседы стражей. В них вовсе не было тревоги за будущее этого чёрного города, утопавшего в грязи и слепом величии.       В этот день, некогда явивший себя миру убийца, был схвачен мной. Но я давно перестала ощущать себя победителем в этой дешёвой игре. Быть может, он и подлый лжец перед народом, Законом, судом, даже перед самим собой, когда смел отрицать себя чудовищем, однако действительность знала его истинный лик. И я не могла ошибиться, глядя в пропитанные чернью глаза самого жестокого существа на этой земле, именуемого не как иначе, как человеком. Будучи успешным торговцем, он избил до смерти ЕЁ — саму прародительницу пьянившего светлого чувства, что способно породить и ненависть, и ярость. И, растоптав ногами жалость к ней, проливший её кровь посмел купить свою свободу и честь звоном ничтожных монет. Его руки свободны, его лик чист в глазах ослепших горожан. Все верят Закону, его непоколебимой силе и верности той, кого называют Справедливостью. Но она давно мертва, быть может, витая лишь призраком в головах ещё не уставших от грёз людей.       Утопленная от нескончаемой службы, я покинула балкон и очаровавшие виды из окна, сопровождавшие мои глубокие, ушедшие от реальности мысли. Коридоры здания стражей давили аурой пустоты и погибели. Картины окутывали мраком своих тонов. Пейзажи затхлых мест и пустоши, что окружала самый уцелевший на земле город Лоэрфолл, сменялись на старые виды проспектов и цветущих аллей. Образы местности погружали в прошлое. Картины принуждали смотреть лишь в них, отвлекая от старых потёртых стен. Правда их автор был мне неизвестен. Быть может, он давно мёртв...Только лишь шорох моих шагов заполнял пустовавшее пространство. Впредь ночь властвовала над людьми и стражами Закона. Потому я осталась одна наедине с бессонницей в самом величественном сооружении ушедшей эпохи. Но тихие голоса, раздававшиеся в конце коридора, опровергли мои домыслы о полном одиночестве. Казалось бы, служба стражей давно подошла к концу, и не должно было остаться ни единой живой души. Только я, утопавшая в осознании тщетности строившейся цивилизации, заплутала среди серых покрытых трещинами стен.       Мой силуэт следовал дальше, продвигаясь к тем неизвестным звукам. Доносившиеся где-то издалека, они всё больше овладевали моим сознанием.       В правом секторе располагались кабинеты детективов или стражей низших рангов. Эта часть здания вовсе не поддавалась реконструкции, оттого её отдали под руководство начинавших свою трудовую тропу. Левый сектор был в распоряжении уважаемых и почтенных служителей Закона. Оттуда нескончаемой рекой не переставали литься голоса, размытые под тяжестью абсолютной тишины.       Кабинет мистера Рояла, испорченного дурной славой, был не заперт. Из расщелин дверного проема струился свет дешёвой тусклой лампы. Хотя осознание, что его желание уединиться с очередной очарованной его обаянием и опьянённой спиртными напитками дамой было нередким, тут же развернуло меня в обратный путь.       Но раздался девичий крик. Он разрывал мою голову. И я остановилась.       Посчитав эту встречу сомнительной, мне пришлось подойти к двери.       — Вы унизили меня, как лекаря, ещё когда просили перенести место нашей беседы, мистер Роял. Неужели у Вашей гнусности нет границ?       Звонкий тонкий голос сразу показался мне более, чем знакомым. Промелькнувшее размытое воспоминание по услышанным интонациям тут же пробудило образ мисс Эликрейн — довольно умелого лекаря. Подобные беседы проводились с каждым рабочим, дабы поддерживать душевное равновесие общества. Непосредственно отрасль той добродушной особы была связана с изучением человеческой психики и её стабильности. Она спрашивала о жалобах, проблемах, беспокоивших мыслях за последний рабочий период. Копаясь в глубине черствых гнилых разумов, мы хотели отыскать причины наших терзаний. Быть может, даже оправдание тому, почему прошлое поколение уничтожило этот мир...       — Вы, как лекарь, чересчур обольстительны, чтобы сдержаться и не пригласить Вас в свой кабинет. Но Вы сами явились ко мне в столь поздний час, мисс Эликрейн...       Его низкий бархатный голос, должно быть, донёсся слишком близко к её лицу, что лекарем овладело желание ударить слишком распущенного стража. Но в ответ прозвучал лишь звон цепей. Руки пленницы были скованы.       — А Вы слишком легкомысленны, мистер Роял... Вы не смеете держать меня в оковах. Вы страж и обязаны действительности хранить свою Мораль...       Возмущаясь в надежде на то, что некто её услышит, мисс Эликрейн продолжала дерзить настолько, что её интонации опускались в пустой хрип.       — Но так сладка мысль о том, чтобы нарушить подобные грани о нравственности. Их придумали люди, так почему они же продолжают терзать себя собственными нелепо возведенными стенами?       Приоткрыв дверь, я всё ещё блуждала в сомнениях. Быть мне причастной или же нет в творившейся судьбе этого мира?       Картина той сцены открылась передо мной смутной расщелиной. Но впредь действующие лица были раскрыты.       — Черта необходима, чтобы Вы сами потом не истязались виной за последствия. Человек таков, что, показывая свою безжалостность и власть, в какой-то момент осознает тяжесть своей жестокости по отношению к кому-либо. И, пусть, даже за гранью смерти, Вы вспомните о прошлом, когда чернота заполонит Ваше сердце! Вы будете истязать сами себя, мистер Роял!       Мисс Эликрейн была связана цепями на старом деревянном стуле, а самодовольный страж в дикой ухмылке навис над её сжатым слабым силуэтом. Она кричала ему в лицо. Но, игнорируя её эмоциональные всплески, мистер Роял лишь заправил ей за ухо прядь белоснежных волос и припал к шее.       — И как я могу устоять перед тем, чтобы не сорвать столь прелестный цветок? Вы поистине очаровательны! Создание небес!       Её лицо искажалось в отвращении, словно грязь окутывала её тело, а не падший человек. Будто гниль, мужские кисти медленно опускалась по её хрупким связанным рукам. Он не прекращал целовать её шею, как бы не мешали ему свисавшие до самого пояса, отличавшиеся сиянием утреннего снега локоны.       — Столько девиц, готовых пасть к Вам в объятья! Они не строят границ, и без цепей они вольны остаться с Вами... Неужели нравится смотреть в мои глаза, полные лишь ненависти и презрения к Вам, мистер Роял?       Утопленная в собственных слезах, в искушённом страже она не вызывала жалости. Капли падали на её светлые одежды, к которым бесчестный человек, не сдержавшись, притронулся.       — Ваш голос подобен пению ангелов... Почему я привлекателен для стольких распущенных девиц, но омерзителен для столь изящного светлого творения?       Пытаясь опьянить шёпотом, мистер Роял задел пальцами её воротник. Пуговицы медленно вынимались из петель. Опускаясь всё ниже, страж сгнившего Закона прильнул губами к обнажённому плечу. После чего лекарь ударила ему в пах. Комнату заполнил надорванный крик. Мистер Роял резко ударил о стул, отчего он с трудом удержал равновесие. Злоба окутала его силуэт, но и игривость не ускользала из взгляда. Он готов был наброситься на мисс Эликрейн. Но прозвучал стук о деревянную дверь.       — Своими мерзкими и отвратительными льстивыми речами, подлыми поступками Вы обливаете грязью образ стража Закона, мистер Роял. Хотели бы Вы рвать давно увядшие сгнившие цветы? Вопрошая о том, почему Свет не касается Ваших очертаний, Вы сами забываете, насколько прогнила Ваша душа...       Моя личность всё же вторглась в кабинет стража высшего ранга. На моё появление мистер Роял лишь громко рассмеялся.       — О чём Вы думали, нарушая уединение двух взрослых людей, мисс Кэрринфер?       Скалясь в жуткой усмешке, он прижал ладони к плечам мисс Эликрейн.       — Как Вы, носящий звание стража Закона, посмели притронуться к слабому безоружному человеку, мистер Роял?       Мой тон был серьёзен. Пусть, и не понимала, какой ценой мне придётся остановить его гнусные действия.       — Насколько болен Ваш разум, мисс Кэрринфер, что Вы хотите понаблюдать за нашей игрой?       Его словно и не волновало моё присутствие. Страж продолжал расстёгивать пуговицы её одежд. Её лик, омытый тысячами слёз, взирал на меня, моля о спасении. Её губы смыкались в просьбе о помощи, но до меня доходил только слабый хрип. Моё понимание ситуации было здравым. Я вовсе не сходила с ума. То не было пустой забавой между ними. Перед моими глазами лишь истязатель и его жертва. То вовсе не являлось ролью в злой игре. Действительность решила, что мне придется быть причастной.       Вынув из кобуры старый револьвер, я направила дуло на мистера Рояла. Держа руки на поясе измученной девушки, он оглянулся и застыл в некоем удивлении. Но спустя некоторое время вновь направил свой взор на более очаровательную картину.       — Вы не выстрелите, мисс Кэрринфер. Даже такая, как Вы, нуждается в жизни, какой бы осточертевшей она не стала.       Улыбаясь он продолжал водить пальцами по её силуэту. Но его вновь заставил обернуться звук взведённого курка, на что страж лишь недоверчиво хмыкнул.       — Власти съедят Вас... Неужели Вы желаете казни за предательство? Покиньте кабинет и не рушьте своё жалкое существование, мисс Кэрринфер!       Я уверенно держала оружие, целясь в самодовольное лицо. Он жаждал сразить меня бесстрашием, но не знал, какой силой обладало моё.       — Если Ваша ладонь посмеет опуститься ещё ниже, Вы пожалеете о том, что позволили себе желать столь прекрасное создание, мистер Роял! Моя рука не дрогнет, чтобы направить пулю прямо в прогнившую тщеславием душу!       Страж вовсе не слушал и, утопая лишь в мыслях о похоти, не знал, какой ему воздастся болью. Мисс Эликрейн продолжала всхлипывать, её слабый шёпот доносил оскорбления. Она устала бессмысленно кричать, сорвав голос. И впредь лишь яростный взгляд выражал презрение.       Разрывая на куски её светлые одежды, страж был подобен зверю. Пропитывая отвращением видимое мной зрелище, мистер Роял повалил стул на пол, придерживая хрупкое тело лекаря. Нависнув, он уже был готов прижаться к ней с той теплотой, о чём истерзанная в слезах его явно не просила. И в тот момент терпение, натянутое тонкой нитью, вдруг оборвалось. Револьвер выстрелил. Пуля вонзилась в силуэт нарушившего Законы стража. Он тут же схватился за ногу, разрывая пространство неистовым криком. В мою сторону летели проклинания. На этих нотах отвратительная сцена оборвалась.       В последующих событиях меня обвинили в том, что я сама избрала роль предателя. Нападение на стража обычно каралось смертным приговором. На следующий день меня прилюдно избили, хотя за меня милостиво вступилась госпожа Хайден. Впоследствии Советом главенствующих каст было принято решение — навсегда лишить Юджинию Кэрринфер, т.е. меня, почётного звания стража и изгнать из Нового Лоэрфолла. Сложив мантию и оружие в руки настоящего Закона, я, отвергнутая нынешним обществом, отправилась во мрак возрождавшегося мира.              Эпизод 14       27 июня XXXX год       Вечер       Близ подразделения лекарей       Вскоре после событий в палате       После того, как я истерзала собственные руки вследствие тщетного нападения на чёрную Тень, мисс Эликрейн великодушно перевязала мои раны и не разгласила об этом инциденте ни лекарям, ни стражам. На этот раз она спасла меня от угнетавших грязных белых стен, от кандалов, что без конца натирали запястья. Успокоительное, что вкалывали санитары (лекари низкого ранга), вызывало только тошноту. И этого всего мне удалось избежать.       Закат был ярким. Я оглядывалась на здание подразделения лекарей, на другие дома вокруг и видела в них лишь развалины, покрытые мхом крыши, пыльные окна, обрушившиеся корпуса. Цветы давно сгнили вместе с клумбами. По колено росла трава. У входа стояла охрана с оружием. Дабы соблюсти порядок, руки сковали цепью, но не столь сдавливавшей, как кандалы.       Мисс Эликрейн вывела меня на свежий воздух, дабы действие ранее вколотых препаратов стало ослабевать быстрее, чтобы возвращалась ясность ума. Духота вызывала неблагоприятные последствия, что сказывалось не только на восприятии действительности, но и на жизнедеятельности человека в целом. Потому выйти из пропитанного мерзким запахом крови и грязи помещения являлось весьма здравым шагом. Ей, как понимавшему лекарю, это было известно.       — Я знаю, что ОН всё ещё приходит в Ваши кошмары, детектив.       Я некогда спасла её, это правда. И тогда мисс Эликрейн стояла передо мной живой. Но меня несколько тревожили её попытки влезть в мой разум.       — И Вам, должно быть, много о НЁМ известно, мисс Эликрейн? Кто ОН? Существующий призрак или я лишь больной человек?       Немного высокомерным тоном я возмутилась по тому поводу, что слишком большое знание о чёрном духе сулит лишь страдания.       — Смею предположить, что ОН, являясь во снах, убивает тех, на кого направлена Ваша злоба, ведь так, госпожа Кэрринфер?       В её белокурых локонах отражалось алое пламя вечернего солнца.       — Вы, верно, слышали разговор с НИМ?       С горечью в голосе я опустила взгляд, понимая, что никогда при жизни мне более не снискать уважения среди знавших меня людей. Ведь Тень не видит никто. И тот, кто разговаривает с чёрным силуэтом, не более, чем больной человек.       — Вы видите ЕГО во снах, беседуете наяву, не называя имени. Вы обвиняете ЕГО, ОН — Вас. Это вполне ожидаемое повествование.       Быть может, мисс Эликрейн — единственный добровольный зритель подобных бесед. Её гримаса, должно быть, не искажалась в выражении ужаса, удивления или же гнева. Она наверняка с упоением наблюдала за выдуманным диалогом с тем, кто существовал лишь в чьей-то больной голове.       — Я везде встречаю его нестираемые лики, словно он как демон завладевает телами всех тех, с кем мне суждено заговорить. И что самое отвратительное, я вижу его отражение в зеркале, когда смотрю на себя, мисс Эликрейн.       Она желала раскрыть тайну его возникновения, искренне верила в его существенность.       — Вы можете поведать об этих последних кошмарах, детектив? Или же их история не последовательна и чересчур запутана?       Как только лекарь заправила прядь своих волос, ветер тут же растрепал их снова. Как золотые искры развевались на фоне догоравшего солнца.       — Неужели я всё ещё достойна этого звания? Называя меня так, Вы сами не далеки от участи предателя...       Произнеся это, я вновь ощущала, как меня силой толкают в адскую пропасть нескончаемого порицания.       — А не Вы ли спасали слабых от убийц? Стражи ограничены своими законами...       В её улыбке почувствовалась горькая тоска. И тогда я всё же решила начать свой рассказ.       — Я бы разделила эту историю, которую Вы так жаждите услышать, на три полноценных самостоятельных фрагмента. Их связь между собой сюжетно слишком мала. Три истории, что объединены лишь жаждой крови и его чёрным портретом.       Она была несколько нетерпелива.       — Начните же...       — После беседы с НИМ в трапезной здания стражей ко мне явилась мёртвая юная особа. Я не заметила, как покинула реальный мир, окунувшись в бездну собственных кошмаров. Эта грань поистине неуловима. Я не помнила, как заснула, как упала... Неужели это настолько совершенная иллюзия, что способна воплотить столь плавный неуловимый переход от действительности к выдумке разума, мисс Эликрейн?       Она вела меня по старому заросшему скверу. Изредка я ловила на себе взгляд охранника подразделения.       — А Вы не замечали, что все сновидения обладают тем же свойством? Мы никогда не осознаём момент погружения в сон, в своё подсознание. С той мёртвой юной мисс Вы были знакомы, госпожа Кэрринфер?       Рядом шелестела трава, ветер приносил тучи с севера. Ночью вновь ожидался проливной дождь.       — Она была любима тем, кто её убил. И настолько любила своего убийцу, что всем сердцем желала и моей смерти, той, что убила его во славу Справедливости. Что это могло значить, мисс Эликрейн?       Я вспоминала её призрак и не понимала, почему эта любовь была столь жертвенна, непоколебима.       — Не забывайте, что её образ — лишь восприятие Вашего подсознания. Значит, Вы восприняли их отношения таковыми, и возлюбленная убийцы согласно Вашим каким-то внутренним убеждениям не только не способна отречься от этого идеализированного чувства, но и ещё готова очернить свою душу ради него.       После моего отвращения к данным умозаключениям лекарь добавила несколько иной вариант.       — Либо же Вы просто страшитесь мести и ненависти тех, кто был так близок к растерзанным Вами убийцам. Вы знаете о другой стороне Справедливости, где любой человек, ставший убийцей, никогда не будет воспринят таковым от тех, кто его любил. И Вы вполне допускаете, что они в порыве душераздирающих эмоций готовы не только оправдать его, но и накинуться на его палача с кинжалом. Каким был второй фрагмент?       Ветер усиливался, развевая плащи двух силуэтов. Мисс Эликрейн уводила меня к окраинам опустевшего сквера, натягивая цепь. Несколько сопротивляясь, я тогда подозревала, что ей движет нечто неладное.       — В заброшенный дом посреди леса в ночи явился человек, которого я в страхе ударила и связала. Вскоре он очнулся и стал говорить о том, что он художник. В его мешке я нашла портрет своей чёрной Тени. Заметив подпись убитой на моих глазах художницы, я тут же узнала его лик — лик того, кто её и убил. Он стал обвинять меня в убийстве деятелей искусств.       Приближавшаяся издали аура начинала селить во мне тревогу. С дуновением ветра по моему лицу словно проскользнули частицы пепла.       — Почему Вы с самого начала испугались его и стали защищаться?       Мисс Эликрейн уходила всё дальше в глубину старого сквера. Фигуры охранников исчезли с линии горизонта.       — В отражении я увидела вместо него свою чёрную Тень.       Воспоминания погрузили в ту атмосферу, и по телу пробежала дрожь.       — В конце Вы убили его, как и ту мёртвую особу, так, мисс Кэрринфер?       Ощущения были словно фальшивы. Память о тех событиях становилась страшнее самих кошмаров.       — Спусковой крючок словно сорвался сам по себе. Я не хотела их гибели.       Тянувшиеся за цепь руки снова начинали ныть.       — Искусство ведь многое значит для Вас, детектив? Ровно, как и для меня Ваше больное подсознание. Однако оно сумасшедшее для других, для меня — оно содержит больше сведений о мироздании, нежели любое другое.       Меня пугала та грань, где заканчивалось её доверие и начиналась безрассудная жажда познания.       — Я не желаю, чтобы художники гибли, мисс Эликрейн... Никто из стражей не станет искать их убийцу, потому как они сами вышвырнули их на край города, как бездомных собак! Но почему картины некоего представителя искусства развешены по всем залам и коридорам зданий главенствующих каст? Люди для них ничтожны, а творения — бесценны?       Который раз оглядываясь, я не осознавала своё местонахождение. Я заблудилась где-то между территорией подразделения лекарей близ городского леса и угнетавшей тюрьмой своего рассудка.       — Вы гневаетесь на собственную Тень и на некоего убийцу от страха представления данных событий, что происходили во втором кошмаре. Вас вновь мучает тяжесть вины. Убийца художников впредь отравляет Ваш разум больше, чем какой-либо другой кровопролитель. Он разрушает нечто ценное для Вас — искусство… Я права, госпожа Кэрринфер? Вы желаете самостоятельно растерзать его в клочья, не так ли?       Чувства внезапно притупились. Тяжесть отступила.       — Я нахожусь в холодных лапах самого Закона, и не мне более судить этого кровопролителя деятелей искусства.       Некто явился холодом со спины. Я тут же почувствовала его резкое появление.       — Велите же ей отпустить Вас, мисс...       Его шёпот оглушал.       — Убийца искусства вдохнул в Вас эту жажду Справедливости, детектив… Он перевернул Ваше осознание мира. Столько крови, столько грязного величия… И Вы сами пошли по этому же пути...       Мои запястья обхватили поверх металлических цепей его холодные пальцы. Он больно сжимал кисти, выдыхая мне в затылок.       — Как долго Вы сможете терпеть и наблюдать, когда я медленно буду ломать её кости, мисс? Лекарь Вам и ни враг, и ни друг. Однако невинный человек... Я тот, кто способен разрушить Ваши нравственные устои. Просите о свободе, умоляйте...       Не видя лица, я ощущала прикосновение его безумной ухмылки. В ладони был крепко зажат ржавый гвоздь из прогнившего деревянного пола лечебницы. Я подняла его к области груди и застыла. Не в силах пошевелиться. Чёрный дух отчаянно сдерживал мои действия. Мисс Эликрейн внезапно прервала свои рассуждения и замерла в неподвластном ужасе. Впредь остриё орудия было направлено в сторону лекаря, и мои шаги невольно приближались к ней.       — ОН желает, чтобы Вы убивали. Знаете, почему ОН поселился в Вашу голову? Его породило отчаяние, которое сдавливало Ваши мысли и заставляло ненавидеть.       Я кричала ей в ответ, лишь потому что не хотела убивать её. Тень была сильнее меня.       — Бегите, спасайтесь! Или же заслуженно оборвите жизнь той, кто способна лишь убивать!       Но мои предостережения чёрный дух скалился и рычал.       — Но что заставило Вас спасти мне жизнь тогда? Мистер Роял достаточно бесчестен, у него хватило бы влияния, чтобы убить меня, какой бы ценности не представляли для города мои знания.       Охрана словно нарочно не откликалась на зов, или же мы ушли слишком далеко.       — Он желает моего освобождения из-под стражи Закона Лоэрфолла! Но Вы не посмеете это осуществить, мисс Эликрейн! А потому бегите или же убейте меня!       Дрожавшая рука, не способная сопротивляться желаниям Тени, приставила остриё гвоздя к горлу лекаря. А та самонадеянно стояла, не шелохнувшись. Кисть надавила словно лезвием, орудие нанесло порез. Пролилась капля крови.       — Казнь, что Вас ждёт, мисс Кэрринфер, неугодна и мне самой. И, пусть, мои цели несколько корыстны и противоестественны общественной Морали. Но Ваша личность и разум имеют ценность для науки. — Её голос был объят дрожью. — К тому же я обязана Вам за то спасение. За него Вас покарали изгнанием. Вы вовсе не страшитесь лишений... Но я считаю, что в моих силах отдать старый долг. Пусть, Ваша Тень не гневается, ОН получит освобождение.       В ужасе мисс Эликрейн подняла руки, не пытаясь препятствовать пути.       — Не смейте! Вы больны не меньше, чем я! Не мне быть достойной свободы!       Чёрный дух перестал сжимать мои руки, оттого я чуть не рухнула на землю. Резкая лёгкость вскружила мне голову. ОН поверил словам лекаря.       — Но что в Вас породило ненависть? Почему Вы стали убивать, мисс Кэрринфер? Я знаю... Сколько раз Вы видели, как простые ни в чём неповинные люди умирают у Вас на глазах? Сколько раз Вы видели их убийц, что не способны сдержать мерзкие ухмылки со своих уст? Вы, верно, устали от этого до безумия...       Все больше чувствовался запах тлевшей ненависти. Закат догорал, минуты шли быстротечно, ветер вновь развевал пепел.       Мисс Эликрейн приблизилась. В области плеча я почувствовала резкость на долю секунды. Лекарь вколола мне некий препарат, когда меня отпустила власть чёрного духа.       — Я догадывалась, что Вы ещё не потеряли рассудок, мисс Эликрейн...       Усмешка слетела с губ, когда я приготовилась к потере сознания. Но темнота не погружала в свои несметные владения.       — То была не ложь. Я не могу позволить Вам умереть, детектив.       В истощавшем недоумении я взирала на неё, ожидая ответ, который она давно предоставила.       — Вы желаете избавиться от порабощения его власти? И обратить       в прах убийцу искусства, госпожа Кэрринфер? Время уходит, ночью стражи отправятся за Вами.       Давно минуя окраины старого сквера, я и мисс Эликрейн давно блуждали по чаще леса.       — Ещё с тех времён, когда Вы не потеряли память, у меня сохранились экспериментальные образцы препарата, который подавляет волю и, так называемую, существенность второй личности в разуме. Тень, что многие нарекают Дьяволом, — лишь некое побочное паразитирующее существо...       Она вынула из кармана белого халата все ампулы с жидкостью и препараты в виде таблеток и силой вложила в мою руку.       — Но эти препараты, верно, не совершенны?       Я не спешила сжимать ладонь.       — Вне сомнений этот отвар не излечит Ваших иллюзий и не избавит от ЕГО визитов навсегда. Но его применения достаточно, чтобы ослабить влияние Вашего злостного врага.       Мисс Эликрейн сняла с меня оковы. Во мне не было ни радости, ни сожаления. Мной лишь овладело до боли въедливое равнодушие.       — Вы не должны отпускать меня, только потому что Вы всё ещё живы.       — Но у мертвеца, увы, нет такой власти в мире людей, чтобы даровать Вам свободу, детектив.       Она ушла, ни разу не оглянувшись. Её силуэт медленно исчезал с поля моего зрения. Мисс Эликрейн, доверившись мне и не боясь того, что я убью её, повернулась ко мне спиной.       Она не была мне ни другом, ни врагом. Но и, поступив со мной так, она явно не была мне никем… Пусть, её мотивы были корыстны, но это не лишало её личность добродушия.       Хотела ли я избавиться от встреч с чёрным человеком? Я не знала, кого мне обвинять. Был ли ОН чернотой моей души или её Истиной? Но моя невиновность явно была такой же мутной, как и реальность, которая вела меня то ли к обрыву, то ли к перерождению.       — Кто ей дал право отпускать меня? Какая Справедливость может быть в свободе убийцы?       И, пусть, его шёпот впредь заглушили медицинские препараты, я всё равно знала, что он ответил бы мне.       — В том, чтобы другие убийцы продолжали умирать, мисс.