Глава 9. Сожжённая история
16 мая 2022 г. в 10:13
Эпизод 39
Спустя 3 недели
25 августа ХХХХ год
Центральная территория города
Новый Лоэрфолл
Башня лекарей
Палата №96
Веки разомкнулись. В глаза ударил яркий свет дешёвых ламп. Я лежала на жёсткой койке среди пустых других. Покрашенные когда-то в белый цвет стены крошились, обнажался серый бетон. Однако то место было новее, нежели те подвальные помещения, где удерживали меня в прошлые разы. Руки снова скованы. Кружилась голова. После тысячи ночных кошмаров, где весь город пылал в огне, сознание не могло не раскалываться на части. Неужели мой мир пал? Тогда я ещё не знала, что время для этого ещё не пришло.
Миновало три недели. И я не знала, где существовала всё это время: в мире людей или же в плену у собственного подсознания, в придуманных навязанных кем-то представлениях. В височной области отдавало болью, словно вырывались обрывки воспоминаний из бездны разума. Я не помнила ничего. Ни имени, ни возраста, ни призвания. Меня преследовали лишь осколки прошлого.
— Воспоминания всегда возвращаются с болью, мисс.
Появившись из-за мутного угла, человек в белом халате присел рядом со мной.
— Что заставило меня оказаться здесь?
Я видела его увлечённый взгляд, когда моё лицо кривилось от боли. Глаза словно отражали небесную синеву. Но в них было скорее не пустое любопытство, а сожаление. Он вколол мне в предплечье некий препарат, купировавший боль. Но чёрные вспышки прошлых событий продолжали заглушать действительность.
— Вас обнаружили без сознания в луже собственной крови близ старого моста, ведущего к окраинам города. Камнем была нанесена травма головы. Рядом пылало здание. Должно быть, Вы встретили предателей и мятежников, что презирают простых горожан Лоэрфолла. Но зачем Вы отправились в это опасное место, мисс? И зачем Вам оружие, что Вы носите на поясе?
Хмурый взгляд отражал недоверие к моей личности. Но тогда я плутала в состоянии неопределенности, не знала, кто я и в чём состояло моё мнимое предназначение. Лекарь был и не молод, и не стар, но глаза таили в себе ужас прошлой войны. На грубой коже словно навеки застыли почерневшие шрамы старых ран.
— Стало быть, этот мир достаточно жесток, чтобы спасаться не голыми руками, доктор. Но Вы спрашиваете у человека, потерявшего память.
Он понимающе вздохнул, однако прояснил особенности нового мира.
— Отныне нас называют лекарями, мисс. И наше предназначение в том, чтобы люди не только не умирали от глубоких кровавых ран, но и чтобы умели существовать друг с другом, не убивая.
Мой взгляд покосился на хлипкую серую газету, лежавшую на соседней койке.
— Три недели назад пострадала тюрьма. Она была тем зданием, господин лекарь? Вы указали, что она была сожжена. Где были пожарные?
Я читала на его лице некое удивление. С приподнятыми бровями он явно давно не слышал подобного вопроса от людей, живших в этом мире.
— Их нет в городе уже более десяти лет. Это окраины, мисс. Спасение заброшенной тюрьмы никого не волнует.
Я поражалась не меньше.
— Тогда какая же кара ныне ожидает всех преступивших Закон?
Тон лекаря был тверд, как и смысл ответа.
— Подземное заключение или казнь, мисс.
Я упала в размышления, насколько же опустели людские земли. На некоторое время затаилось молчание, но лекарь прервал его.
— Вы помните, как получили шрам на своём лице?
Застыв в потрясении, я не помнила даже своего лица.
— Вас должна увидеть мисс Эликрейн.
Лекарь скрылся за дверью, а белые одежды, развеваясь за спиной, словно смели его след. Но сразу же место светлой и лёгкой ауры заняла тёмная и угнетавшая. На противоположной стене висела некая картина, показывавшая тот город, что я помнила. Подобными изображениями, портретами докторов или, как их называли ныне, лекарей была увешана вся комната. Глаза впились в подпись неизвестного художника. Свет в палате сменился на тень, и я услышала дьявольский шёпот.
— Забыть лучше, нежели скрывать, мисс?
Из-за угла вышел чёрный силуэт. Головным убором служила широкополая шляпа. Во Тьме вопреки всем законам пространства сияли чёрные глаза. Его одежды были окутаны мраком. За спиной тащился чёрный плащ. Он обращался ко мне, подходя всё ближе. Меня не покидало ощущение, что я прежде встречала его в своих кошмарах. С появлением чёрного духа мир словно заснул мёртвым сном. Время застыло. В палате я смотрела на него одна, и он таинственно смотрел в ответ.
— Кто Вы? Вы мне мерещитесь? — В мгновение промелькнула мысль. — Быть может, я помнила Вас прежде?
Страх заставил отползти всем телом к дальнему краю кровати, упарившись в стену и согнув колени. Но чёрный силуэт продолжал приближаться.
— Что Вас заставляет записывать произошедшие события, мисс? Вы не помните, кем являетесь? У Вас есть шанс узнать правду. Записи всегда были при Вас.
Человек в чёрных одеяниях присел на кровать. Наклонившись, ОН стал рассматривать моё лицо, пожирая взглядом. Под тенью шляпы его кожа была бледной, как мел.
— Я каждый раз пишу их, чтобы вспомнить, кем я была? Значит, я теряла память не единожды, ведь так? Но кто Вы в этой истории?
Белая рука, усеянная десятками цепей и колец, дотронулась до моего плеча. Я бы ударила его, если б не страшилась, что чёрный человек заберёт мою душу. Его кисть провела ниже к области солнечного сплетения, где затормозила. Я почувствовала, как листы бумаги упирались мне в тело.
— К Вам придёт осознание, кто я для Вас, мисс. А впредь Вы позволите мне?
Но вслед прозвучал отказ. Я сама упрямо схватилась за нижние края своих одежд и вынула из внутреннего кармана потрёпанные пожелтевшие записи.
— Что Вы знаете о Юджинии Кэрринфер, мисс?
— Она убийца.
В моих руках шелестели загрязнённые листы.
— Понятие «убийца» для Вас держится в каких-то строгих рамках. Почему Вы считаете её убийцей, мисс?
Я листала, пробегая по строчкам об академии искусств и о художниках, словно отматывая время назад.
— В утренних новостях госпожу Кэрринфер обвиняли в хаосе этого города. Её ищут долгое время. Но если каждый горожанин знает её лицо, то люди будто слепы.
— Слепота появляется со страхом. Обвинять могут многих. Но разве она одна — чёрное пятно в этом мире? Им нужен ни герой, ни спаситель. Порой человеческому роду необходим настоящий монстр, способный уверить всех, что он один достоин спрятать на себе грехи других, мисс.
Тогда я совсем не понимала, что он говорил и о самом себе. Ведь он всегда был тем, кого люди ненавидели больше всего. Тень существовала лишь для того, чтобы прятать на себе пороки своего хозяина.
— Но она всё же тянет на себе это бремя.
Я заметила, что у его фигуры не было тени. И страх овладел мною вновь.
— Убийц полгорода, и всю свою вину они выливают на неё. Как же это невыносимо чувствовать на себе чужую грязь и помои, мисс.
Я смиренно слушала, опуская глаза в записи. И взгляд застыл в определённом фрагменте.
— Прочтите же, мисс. Вы хотите узнать, кто Вы? Или страшитесь правды?
«Отчаяние сжигало всю ту доблесть и честь, с которой я желала защитить этот город. Отныне я убийца, и во веки веков мне не отмыть руки от крови, не стереть чернь из души...»
Мне пришлось снова принять свою судьбу и прошлое, которое я избирала сама. Лицо застыло в неподдельном ужасе, кисти задрожали, выронив проклятые записи. Чёрный дух поднял передо мной разбитое, покрытое пылью зеркало, небрежное, некрасивое.
— Сотрите же пыль, мисс.
— Я уже знаю, что Вы хотите мне открыть, господин.
Моя рука повиновенно провела по поверхности зеркала. Мне казалось, я видела не себя. Лицо было похожим, но чужим. Шрам располагался на половине лица. Веки были чёрными, как круги под глазами. Я такой себя не помнила.
— Кто же Вы, мисс?
Он дотронулся до моего плеча. Его взгляд был ожидающим. Глаза впивались в мою душу. Ко мне в голову врывалось осознание. Мелькали кадры прошлой жизни. Смутные и забытые. Резкая боль разрывала голову. Чёрный силуэт убрал руку. Боль утихла.
— Я Юджиния Кэрринфер, господин.
В один момент я вспомнила своё истинное обличие.
Но, казалось, что за время нашей беседы прошло всего около пары минут, и я увидела молодую особу с ослепительно белыми волосами, расстилавшимися за спиной. Она вышла из-за распахнувшейся двери, а Тень тут же скрылась, забрав с собой старые записи.
— Вы помните меня, мисс ...?
Она не торопилась озвучивать моё имя, видимо, ожидая ответа человека, потерявшего своё прошлое. Однако затерявшись в бездне памяти, оно не могло исчезнуть в материальном мире действительности.
— Вы хотели помочь мне, ведь так?
Улыбнувшись, она сняла оковы с моих рук. Я тут же протёрла запястья по контуру ноющих красных пятен.
— А помните ли Вы своё имя, детектив?
Казалось, что она несла в этом обращении нечто большее, чем просто звание стража. Подозрения окутывали меня, потому я решила соврать, снять с себя путы прошлой честности.
— Нет, но Вы, верно, знаете, кто я?
Улыбка изогнулась как шпага в её многозначительном взгляде. Тогда я ещё не понимала, насколько мутным стал её разум.
— Впредь Вы сами можете назвать себя, как пожелаете, детектив. Так было уже прежде. Будь что Ваше прошлое имя — Ева Эллис. Будь что последнее — Юджиния Кэрринфер. Хотя это имя Вы пожелали облить кровью сполна. Но Вам не избавиться от НЕГО...
Замолчав, я лишь осознавала своё бессилие оттого, что ничего не способна вспомнить. И не могла считать это ни ложью, ни правдой.
— Значит, я была Евой Эллис до того, как мир пал? Вот что было за той гранью?
Я опускалась всё ниже и ниже по ступеням сознания.
— Вы были совсем юны, когда пожелали забыть свою историю. Брошенной юной художницей Вы хотели очистить свой разум от ужасов войны, презрения к себе, ненависти к собственной семье, которая погибла у вас на глазах. Быть может, Вы уже никогда этого не вспомните. Однако ЕГО из Вашего разума не так просто изгнать.
Я сразу же вспомнила недавнего гостя.
— Вы говорите о человеке в чёрных одеяниях, ведь так?
Этот вопрос прозвучал весьма глупо, учитывая, что никто не видел его истинного облика.
— Когда три недели назад Вы потребовали стереть Вам память, мисс Кэрринфер, Вашим телом завладел ОН и хотел уйти. Я пыталась остановить Вас, но ОН ударил меня. — Лекарь убрала прядь, обнажив ссадины на виске. — После я нагнала Вас, когда Вы уже лежали без сознания близ старого моста. Процедура прошла не полностью, оттого память всё же вернётся к Вам.
Сглотнув по крупицам эту едкую горечь, я не смогла сдержать своих следующих слов.
— Вы ведь знаете, что я убийца. Почему суд не настиг меня, мисс Эликрейн?
Я вопрошала, глядя в её небесно-голубые глаза. Но их небесный цвет обратился в серые облака, что окутывали местность этого города с момента основания.
— Мне нужно познать глубины Вашего разума, детектив. Давным-давно я рассказывала Вам о своей мечте. Но исследования ничего не показали, даже когда Вы утопали в подсознании.
Её взгляд потух. Голос низок и хрипл, когда как раньше струился лёгкими нотами воодушевления. Возможно, она ненавидела и себя за то, что отпустила убийцу ради своей мечты обрести познание. Много лет мисс Эликрейн жаждала узнать истинную историю возникновения мира, понять устройство мироздания. Но обычного человеческого мышления ей не хватало. И тогда она встретила меня, ту, что разговаривала со своей Тенью. Она поверила в его существенность, и посчитала, что сможет приблизиться к своей мечте. Но стала её пленником. Согласно её исследованиям Тень — лишь иная личность, спрятанная в обычном разуме человека. Однако теневая сущность могла обладать собственной волей и, быть может, историей, намного длиннее, нежели людская. Лекарь размышляла о том, что зарождение Тени уводило в давние века возникновения первых цивилизаций. Но все её мысли разбивались вдребезги осколками самосознания. Люди подумали бы, что мисс Эликрейн больна, как и я. Её мечта угасала, и тусклый свет озарял лишь отчаяние. Оно ещё зарождалось в её душе.
Поздний вечер
Я тщетно взирала в окно, за которым ветер стучал черными ветвями деревьев. Палату охватил дым. Я не успела уклониться от внезапных прикосновений его шёпота.
— Вы помните меня, мисс?
Он возник за спиной, приобняв холодным дымом. Я который раз сходила с ума, разговаривая со своей Тенью. Я слышала голос иллюзии, чувствовала её касание.
— Я не помню Вашего имени, господин.
Он сильно засмеялся. Его хохот разразился, быть может, на всё подразделение лекарей, отдаваясь эхом ещё на два квартала. Но из раза в раз страшно осознавать, что его смех звучал лишь в моей голове.
— Вы Дьявол?
Мои мысли не были направлены в столь религиозную тематику, и на его голове вовсе не росли рога. Однако ощущение тягости в его присутствие сдавливало нечто в груди.
— У Вас прежде были такие догадки, мисс.
— Как же мне стоит называть Вас?
Бледная кисть в почерневшем серебре проскользнула мимо плеча и коснулась колена. От него нельзя было скрыться или воспротивиться его воле.
— Я зло в Вашей душе. Как же Вы меня назовёте, мисс?
Страх осознания прошёл сквозь тело. Кожа покрылась дрожью. Чёрный человек положил голову на моё плечо и усмехнулся.
— Насколько мы с Вами близки?
Его дыхание коснулось шеи.
— Настолько, что Вам без меня не жить, мисс. Одно целое — человек и его зло. Нелегко Вам с таким спутником.
— Отнюдь.
Тяжесть ещё больше давила на плечи. Мне была противна его близость.
— Тяжело быть убийцей, мисс? Быть может, страшнее осознавать себя такой?
Его шёпот снова пронзал меня насквозь.
— Вы считаете, что это место лучше, чем любое другое, подходит для исповеди? Но зачем изливать душу Вам? Зачем кричать в пустоту?
Тревога расползалась до кончиков пальцев, и они нервно содрогались с каждым новым словом, сказанным им.
— Вы не знаете, что мисс Эликрейн скрывает за своей мечтой, мисс.
В ухмылке он наконец отстранился от меня и подошёл к окну. Я взирала на его чёрный силуэт.
— Она приняла меня, когда все лишь указывали пальцем и гнобили порицанием. Это Вам не знать её доброго сердца.
Его спину укрывал огромный мрачный плащ, свисавший до самого пола. Длинные одеяния колебались волнами от его шагов и лёгкого ветра, проникавшего через приоткрытое окно.
— А если она вовсе не пытается Вас спасти, мисс?
— И пусть, что я только инструмент в её руках.
Он повернул голову, и во мраке вновь сверкнули глаза зверя.
— А если Вы лишь оружие? Ведь какой здравый человек выпустит чудовище? Не тот ли, кто приручил его? Быть может, её жажда познания — лишь ложь.
Он разбудил во мне возмущение.
— Вы хотите сказать, что некто спровоцировал меня? Кто-то желал, чтобы я пала? И это была мисс Эликрейн? — Я рассмеялась. — Единственный, кто толкнул меня на этот путь — это моя тёмная сторона души.
Его ладони упирались в края оконной рамы. Казалось, его взгляд превращал мир в беспросветную ночь.
— И я вновь виновник всех Ваших бед, мисс. Однако Вы совсем не знаете, в чём истинное предназначение препаратов, что она создавала для Вас. Спасли ли они Вас? Они лишь стирали Вам память и впоследствии будили во мне неистовый гнев, разве не так? К чему она направлялась в своих исследованиях, мисс? Разве Вы не желаете знать ответ?
Его кисть опустилась в карман, а оттуда прозвучал знакомый звон соприкасавшегося металла. Он вынул ключи, которые бесчестно украл.
— Быть может, она вовсе не желает избавить Вас от чудовища...
Он распахнул окно и выпрыгнул, словно никакие оковы не душили его. Растворившись в полёте черной пылью, он ждал меня внизу. И его улыбка сверкала тем невыносимым ядовитым сиянием, что собирало пороки всех людских душ.
Эпизод 40
Через некоторое время
Башня лекарей
Нижний уровень
Решётки на окнах лечебницы держали в заключении десятки или даже сотни душ больных. Я миновала охрану, где страж заснул глубоким сном, в одной руке держа бутылку с крепким алкоголем, а в другой — ружьё. Длинный коридор уводил в глубины темноты. Тишина подкрадывалась столь незаметно, как и исчезала в виде свистевшего ветра. За углом я спустилась по лестнице. Дверь от кабинета лекарей отворилась. Включился свет. И комната заполнилась дымом. За дверью меня ждал ОН — предвестник страшных событий.
— Вы настолько поглощены наивной идеей спасения невинных, что забываете, сколько я сделал для Вас. Вы всегда хотели лишь избавиться от меня, мисс.
Я направилась дальше, пройдя сквозь чёрную пыль, парившую в воздухе.
— И Вам придется испариться вместе с моим прошлым.
Его лицо изображало злость. Ненависть давно пожирала его чёрное нутро. Он был страшным видением и кошмаром, всё больше и больше окунавшим мои руки в кровь и грязь своей души.
— А что если я вложил в Ваш разум мысль о Справедливости, мисс?
Я застыла посреди пространства, где время более не властвовало над сказанными изречениями.
— Тогда и мне нет места на этой бренной земле, если Тени шепчут о благе человечества, а не сам человек.
Кабинет состоял из рабочей и архивной территории. С левой стороны помещения располагались столы, усыпанные бумагами. С правой — множество стеллажей, выстроенных в длинные коридоры.
Я пересматривала различные бумаги, коробки, напольный хлам, но попытки найти что-то оставались тщетными. Поиск в архивных стеллажах представлял лишь пустую трату времени. Но, блуждая среди них, я наивно ждала возвращения надежды. Чёрный человек, наблюдая, уплетался кругами за мной. Его усмешки таили в себе какую-то тайну, возможно, раскрывавшую причину моего нахождения там. Он истерично сдерживал самые громкие эмоции. В какой-то мере я понимала, что тёмный господин всего лишь привел меня в очередную ловушку. Однако я верила в то, что лекарь была верна своей мечте, а не утопла в кровожадности и ненависти к людскому миру.
— Вы всегда полагаетесь на честность мисс Эликрейн по отношению к Вам. Но насколько сильно Вы ненавидите собственную душу, что готовы от неё избавиться, мисс?
Он приблизился к моему усталому лицу. Сняв чёрную шляпу, тёмный господин дышал холодным дымом, развевая свою жажду. Его жадность была велика. Чёрный дух хотел крови, и успокоить его могло только убийство.
— Я ненавижу Вашу сущность. И, ежели Вы позволите кому-то умереть, то, пусть, это станет поводом для моей смерти.
Он будил во мне злость, что только смешила его. Или же чёрный дух усмехался над тем, как я, не жалея, питала его силой.
— Ваше дыхание не настолько холодное, чтобы быть равнодушной к собственной жизни. Вы умрёте, если только я этого пожелаю. Люди не управляемы, когда наступает фаза острой жажды у их чёрной души. Умереть под силу только в периоды восстановления потраченной энергии. Стало быть, Вы желаете знать правду? — Я расслышала шелест бумаги у него за спиной. — Со скольких лет Вы наблюдались у лекарей больного разума? Когда появились первые признаки агрессии по отношению к окружающим? И, возможно, желаете узнать, как давно мы стали так близки, мисс?
Дыша в лицо, тёмный господин продолжал более жёстко, сменяясь на злые и рычащие интонации.
— Вам не свойственно прятать правду, если она Вам выгодна. Почему же её сокрытие от меня так необходимо для Вас? — Мои руки потянулись к кистям, что он прятал за своей спиной. — Вы не хотите, чтобы я её знала, потому что это даст веру в избавление от Ваших визитов, не так ли? Записи мисс Эликрейн о моей личности не столь компрометирующи. Значит, она не лгала мне.
Она резко отстранился, сделав шаг назад. Дым чернел, а его глаза выгорали ярко-красным пламенем.
— Что Вам известно о моих причинах, мисс? Что Вы знаете обо мне? Как Вам судить меня, если я всего лишь чёрная сторона Вашей души? Я не человек, не зверь, я часть Вашего прошлого, бесследно забываемого Вами.
Чёрный дух прятал за спиной мои воспоминания, тайны, забытые мысли и слова. Записи лекаря были сжаты в его руках. Он пролистал их в начало, и, проливая на Истину Свет, знал, что она меня не обрадует. Тень читала вслух.
— Больной разум мисс Эллис (Кэрринфер). Встреча первая. С самого рождения её окружали кошмары, насилие и ненависть. На приеме у лекаря она побывала впервые в возрасте шести лет, когда родители посчитали беседы с неким господином в чёрных одеяниях нездоровыми. Ведь в комнате в тот момент она пребывала одна. После объяснения иллюзорности её собеседника юная мисс Эллис (Кэрринфер) перестала беспокоить и пугать своих близких. Потому как понимала, что их страшило подобное поведение. Однако беседы с ним она сама не считала угнетавшими, как поведала на одном из приёмов лекаря.
Встреча вторая. Через некоторое время мисс Эллис (Кэрринфер) жаловалась на кошмарные сновидения. Ей помогали немногие препараты. И близкие были готовы даже отказаться от неё.
Эти сведения проносились мимо меня, наполняя душу ещё большей тоской. Он делал это нарочно, желая сломить мой дух. Хотя направил изначально совершенно с иной целью.
— После встречи с лекарем Вы не замечали меня, игнорировали и бросали в одиночестве, мисс. Вас словно одолевала скука при общении со мной. Что-то мешало понимать меня. Но чёрная Тень всегда следовала за Вами. У любого человека есть Тень. Вопрос, насколько тесны их взаимоотношения. Вскоре Вы стали принимать препараты, запирая меня в бездне Вашей души. Каково по-Вашему сидеть в заточении, когда вторая часть Вас наивно радуется жизни? Никаких рассуждений, никакой Справедливости, мисс…
— И только отчаяние способно вновь пробудить внутри себя демона.
Завершив его горький монолог, я размывалась в безумной улыбке. Он врал мне, напыщенно и фальшиво. Посчитав именно так, я не сдержала накопившийся гнев и выстрелила из пистолета, что при поисках записей нашла у лекарей. Его злость сменилась на сумасшедший смех. Бумаги выпали. И страницы показали лишь то, что прочитанное им вовсе не было ложью. Правда обрушилась на меня тяжёлым бременем. Но каким же привычным стало это чувство. Я словно всегда несла его на себе.
Жуткий смех чёрной Тени пронесся на фоне осознания того, что он лишь выжидал нужное время. Ловушка захлопнулась. Раздались шаги. Звонкий стук каблуков приближался где-то на лестнице. Погасив свет, я спряталась за стеллажами. Шаги стучали всё ближе. Оглушил резкий скрип двери. Вошедшие зажгли яркий свет, что слепил глаза. Чёрного человека не было. По кабинету блуждали лекари, обсуждавшие побег одного из пациентов. Они слышали выстрел, возможно, спутав его с обычным шумом. Но некто успел вызвать стражей.
Чьи-то шаги стали приближаться ко мне, раздававшись всё громче и громче, разрывавши мои перепонки. Сильнее прижимаясь к стеллажу, я только лишь захотела схватиться за рукоять револьвера для мнимых угроз. Но его не оказалось. Звук шагов оборвался, когда из-за угла вышла мисс Эликрейн. Её лицо не поменялось в выражении, она не замечала меня, будто я лишь иллюзия. В другой стороне целился чёрный человек. Должно быть, в записях было то, что вынудило стрелять в неё. Накинувшись на духа, я спугнула лекаря. Она убежала, крича остальным уходить оттуда.
С другого угла выскочила женщина в белом халате. На полу подо мной валялось оружие. Но чёрный человек возник у женщины за спиной. Коснувшись её плеча, он провёл лезвием по шее. Тело рухнуло, измазав пол кровью. Он с усладой провёл пальцем по кровавому кинжалу. Его улыбка приближалась ко мне, как несломимая тёмная сила. Всё, чего он так долго жаждал — это смерть невиновного.
Из-за угла выбежала юная лекарь. Застыв на месте, она уронила шприц и жалостливо подняла руки вверх. Наши взгляды соприкоснулись.
— Убийства Вам всегда приходилось наблюдать со стороны, мисс. Будто Вашего участия в них нет. — Чёрный человек подошёл сзади, его шёпот держал меня в напряжении, касаясь и заставляя дрожать. — Убиваю только я, подобно страшному зверю или чистильщику, выполняющему Ваш заказ. Вы не видите себя в них, не ощущаете своего присутствия, оставляя все грехи на мне. Пришло время Вам увидеть свои грязные руки.
Он взял мою кисть и вложил в неё окровавленный кинжал, что был направлен на молодую девушку. Чёрный дух медленно боролся со мной за резкий взмах лезвием. Он начинал злиться, скалиться. У лекаря текли слёзы, она молила о пощаде. Её глаза были полны страха и ужаса, насыщавшего чёрного духа. Он хотел её смерти. Клинок колыхался из стороны в сторону. И когда юная лекарь обрела в себе смелость, чтобы побежать, чёрный человек навалился тяжестью своей ауры на меня, и лезвие с треском вонзилось в её спину. Она рухнула на пол, и я повалилась вслед за ней, всё ещё держа в руке рукоять кинжала. По всему помещению раздался невыносимый крик. Лекарь была ещё жива. И тогда чёрный дух наклонился ко мне и, обхватив мой кулак, вынул оружие, чтобы ударить её вновь моей же рукой. Белый халат окрасился алой кровью. Он терзал тело молодой особы, покрывая ещё большими и глубокими порезами. Я видела, как кровоточили её раны, когда она уже давно была мертва. Плененный лютой ненавистью, злобой и жестокостью, чёрный человек не знал ни жалости, ни сочувствия. И более ни капли Справедливости не несла его ничтожная душа.
Эпизод 41
26 августа ХХХХ год
Близ башни лекарей
Переулки Лоэрфолла
Скрывая свои следы, он поджёг обитель лекарей. И это было первым шагом к уничтожению зарождавшейся цивилизации. Ведь когда некому спасать людские жизни, сила Закона более не имела значения. Пока он суетился, я навеки застыла бы в размышлениях о его сущности. Ведь он был не более, чем паразитом, пожиравшим чужое отчаяние. Оно манило его и пленяло, позволяя врасти с корнями в глубину чёрных мыслей человека.
— Вы же не Бог, чтобы решать и судить! Вы и не Дьявол, чтобы забирать грешные души! Вы жаждите лишь убивать. Но неужели это сделает Вас величественнее?
Я кричала ему, пока он вытаскивал меня из горевшего здания. Но я бы предпочла остаться там и смотреть на свои содрогавшиеся грязные руки, пока пламя пожирало бы до костей, обращая их в прах.
— Вас неистово пытает чувство вины, мисс. Разрывает на части осознание того, что Вы сами уничтожаете этот мир. Однако смерть Вас не спасет и не облегчит боль.
Я упала коленями на грязную землю. С небес нещадно лил дождь, стуча по возвышавшимся крышам. Одежды пропитались влагой, ноги утопли в воде, разбрызгав капли луж в стороны. Склонившись, в отражении лужи я смотрела на бесконечно чёрный город, который отравлял сам человек. Рядом пылало здание. Я моргала и видела, как лекари умирали у меня на глазах. Веки сомкнулись, и вновь с рук стекала чёрная кровь. Взгляд раскрылся, но я помнила всю ту тяжесть, нависшую над моей душой. Глаза снова закрылись, и лезвие тысячи раз пронизывало их тела насквозь. Я не могла забыть этого. Я не способна этого стереть.
Рядом со мной склонился чёрный силуэт. Его руки сжали мои плечи. Широкополая шляпа нависла над головой, укрывая от дождя.
— Мерзавец! — мой яростный взгляд впился в его каменный лик. — Вы убили их, не зная ни жалости, ни сочувствия! Вы лишь чудовище, не знающее людской боли! — Я остро вцепилась в плечи чёрной Тени. Накинувшись, кричала на него, как на убийцу. — И как Вам сметь говорить о тоске, если никто не способен простить Вас?!
Смотря на меня, его глаза не полыхали гневным пламенем. Чёрный дух отвечал спокойно, не перенимая мой крик. Казалось, что некая обида затаилась в его голосе.
— Должно быть, это моя вечная роль — претворять в жизнь Ваши недостаточно обдуманные помыслы и желания… Я ведь всего лишь Ваша Тень, мисс...
Вина перед убитыми тяготила мои мысли.
— Ответьте! Зачем? Почему Вы убили их? Жажда крови? Власти? Мнимого могущества?
Я молила его объяснить, словно раскрыть глубинные тайны мироздания. Потому я была далека от понимания его участи. Только лишь бранила и оскорбляла, видя в нём дьявольскую сущность, не достойную прощения.
— Вы хотите, чтобы Ваша идея жила, мисс? Идея Справедливости — это непростое движение против мира, против мировых устоев. Порой не хватает целой жизни, чтобы заставить идею жить и развиваться самостоятельно. А Вы уже хотели погубить её…
Отпустив плечи чёрного человека, я ощутила на своих пальцах пепел. Чёрная душа состояла из него. Пепел отражал сожжённые надежды, веру и оставшееся после них отчаяние.
— Вы, верно, меня совсем не понимаете, мисс… Будучи схваченной лекарями, Вам не удалось бы скрыться. Они вкололи бы Вам препарат, и единственное, что Вам оставалось, — это встретить казнь. Сейчас Вами правят эмоции. Потому жажда Справедливости разрывается на две стороны Вашей души.
Раздался тяжёлый вздох.
— Но в убийстве невиновных людей нет никакой Справедливости.
Он всё также держал голову надо мной, и шляпа укрывала от ливня. По волосам стекали капли.
— Настанет день, час и миг, когда Вы осознаете, мисс, что на этой земле нет святых и никогда не было…
— Но не значит ли это, что нужно убить всех?
Чёрный человек поднял меня, чтобы я встала на ноги.
— Каждый имеет чёрную душу. Но нелегко увидеть, какая из всех черней.
Улыбнувшись с некой печалью, он растворился во мне. Я чувствовала на пальцах его пепел. Будто покрылась им. Его горем, которое он носил в себе…
Оставшись одной посреди безлюдных серых улиц, в шуме дождя я расслышала чьи-то суетливые движения. Рядом доносились сигналы стражей. Я обернулась, и вдали мимо мчались люди в чёрных мантиях. Мой шаг ускорился, и я скрылась за углом. Но тут же некто схватил меня за воротник и прижал к холодной кирпичной стене.
— Вы пойманы, мисс Кэрринфер! Как я давно этого ждал, чтобы Вашу бесчестную натуру наконец настигли цепи Закона.
Под небольшим навесом, по которому стучал проливной дождь, я столкнулась с мистером Роялом — стражем высшего ранга. Его руки крепко упирались мне в плечи, отчего я сполна ощущала твердость поверхности здания. Но меня настолько не волновала эта встреча, что на моём лице едва ли был заметен страх.
— Надо же! Я думала, меня изловит достойный страж, а не Вы.
Я оглядела его с неким презрением, когда как пальцы одной его руки вжались ещё крепче в предплечье. А другой рукой он вынул свои излюбленные оковы.
— Неужели я смог поймать самого опасного и жестокого убийцу Лоэрфолла? И на что же способны эти хрупкие руки? Разве только на то, чтобы расцарапать мне лицо и спину...
Страж обвил мои кисти цепями, крепко связав. Ни на мгновение он не опускал свой пристальный взгляд.
— И какую же награду высшие власти приготовили для Вас, мистер Роял?
Я чуть шелохнулась, но было сложно вырваться из-под напора его силуэта. Навязчивой манерой он все ближе наклонял свой лик.
— Теперь я главный преемник главы всех стражей, а не госпожа Хайден. Они обещали это любому, кто сможет заковать Вас в цепи.
Я дрогнула. Ведь его личность этого явно не заслуживала, как бы и не смела я решать или же судить мистера Рояла. Меня поразило это известие, из-за чего я потерялась в молчании.
— Но не так ли мала цена за Вашу поимку, Вам так не кажется, всем известная мисс Кэрринфер? — Его усмешки растекались настолько близко к моему лицу, что я чувствовала его дыхание, отдававшее запахом дешёвых сигарет. — За казнь преступника, самому отдаться в темницу своего высочайшего положения, самому заковать себя в цепи.
Приближение стража пробуждало лишь большее омерзение.
— Разве Вы не хотели такой власти, мистер Роял?
Всё чаще его колыхавшаяся мантия касалась моего тела до тех пор, пока весь его силуэт не прижался ко мне слишком тесно.
— До того, как суд настигнет Вас, я бы предпочел насладиться самой безжалостной особой. И так ли велика Ваша жестокость, мисс Кэрринфер?
Его шёпот и льстивая манера казались ещё более отвратительнее, чем речи моей вездесущей Тени.
— Вам снова недостаточно тех девиц, что без труда очарованы Вами? Вы лишь порочите образ стража, мистер Роял.
Он поправил растрепавшиеся тёмные волосы, пригладив одной рукой. И, расплываясь в некой похотливой улыбке, больно натягивал цепи.
— Я слышал Ваше имя сотни раз в день, о Вас вопрошали все стражи, из уст представителей экрана ни разу не ускользало упоминание о Вас. Все главы, все горожане говорят только о мисс Кэрринфер как о недосягаемой вершине, проклинаемой и ненавистной. Но так ли неприступна Ваша крепость?
Рука мистера Рояла проскользнула по моей щеке и схватилась за подбородок, приподняв его.
— Не так много времени прошло с тех пор, как Вы считали меня всего лишь больным человеком. С чего вдруг я удостоилась Вашего внимания, господин страж?
Ухмылка ещё ярче взыграла в его взгляде, но он вовсе не спешил в своих действиях.
— Так безынтересны те дамы, в чьих мыслях лишь слабость и повиновение. Они играют одну скучную роль. Любому верному стражу Закона опротивеет лишение всякой борьбы. А в Вашей личности есть некая сила.
Он приблизился. Его поедал мой хмурый взор.
— И не боитесь ли Вы, что Вас убьёт эта сила?
Вырвавшись из его рук, я ударила стража по лицу. Едва ли холодный привкус железных цепей не изуродовал его лик. Они лишь прозвенели, создав леденящее напряжение. Однако мистер Роял, усмехнувшись, лишь вкусил азарт и вжал меня в стену снова.
— Из Вас слишком прелестная изгнанница со шрамом, мисс Кэрринфер! Меня только подогревает Ваше отвращение.
Недолго его шёпот прикасался ко мне. Овеянный черным дымом, страж был схвачен более могущественной властью, которую даже не мог вообразить. В лютой злости чёрный дух откинул его силуэт в хлипкую стену.
— Ваша игра будет стоить Вам жизни, мистер Роял! Вы не посмеете коснуться той, кто этого вовсе не желает.
Тёмный господин сжал его воротник, источая самую злую из всех ауру. Но страж, должно быть, видел в нём меня.
— От этого забава только ярче...
Чёрный дух стёр ухмылку стража, ударив кулаком ему в лицо. Стоя позади высокого чёрного силуэта, я лишь наблюдала их драку со стороны.
— Я предупреждала, что ОН не простит Вас, мистер Роял.
Смахнув кровь, он не терял своей уверенности. Его интерес вовсе не угасал.
— О ком же Вы твердите, мисс Кэрринфер? О таинственной Тени, что отравляет Ваш разум? Это лишь иллюзия, не более. Вы считаете, что ОН сможет спасти Вас?
На бледном лице своей Тени я читала некую неподвластную ему самому обиду и разбитость от тех слов. Он смотрел на усмехавшегося стража с непосильным гнетущим выражением. Чёрный дух обратился к представителю Закона, и я поняла, что он не просто хотел убить его, а неистово жаждал его страданий.
— Вы были бесчестным стражем, мистер Роял.
В его душу поселился ужас, когда клинок ударил рядом с его головой, отрезав лишь пару локонов тёмных волос.
— Прошу Вас, не убивайте его... Растерзайте его напыщенность, изрежьте похабную улыбку, но не смейте вершить над ним суд. Эта ночь слишком богата на убийства.
Рука чёрного духа всё-таки замерла, когда я со спины обхватила его силуэт, умоляя остановиться. Я чувствовала, насколько потёртыми и изношенными были его одежды, не знавшие ни времени, ни пространства. Но и чёрная Тень, должно быть, не знала человеческого тепла. Он был высок, и я начала чувствовать некую неловкость.
— Неужели Вам жаль этого самодовольного ублюдка, мисс?
Задумавшись, я прервала те спонтанные объятия.
— Каким бы ни был моральным ничтожеством, он всё ещё страж.
На весь переулок раздался истошный крик, когда тёмный господин лишил стража пары пальцев. Я схватила его за свободную руку, и тогда лезвие, шелохнувшись, нанесло порезы на лице и теле чересчур самовлюблённого представителя Закона. Корчившись от боли, мистер Роял упал на землю. Он остался жив, но изрядно поплатился за желание той, кто навеки принадлежала лишь чёрному духу. Я убежала с ним прочь, в страхе забыв отпустить его руку.
Эпизод 42
Утро
Окраины Лоэрфолла
Территория волков
Чёрная забегаловка
Окутанная разрываемыми мыслями, я сидела в дальнем углу тёмного зала. То мрачное место давно было позабыто достойными людьми.
Оно изначально создавалось для тех, кто жаждал забыть всю прожитую жизнь, делая очередной заказ бармену. Между гостями нередко возникали разговоры, подобные раскаяниям. Пьяницы нередко заполоняли всю забегаловку. Но в это раннее утро ночные напитки были испиты до дна. И в обители мёртвых душ наконец-то воцарилась тишина. Повеяло тоской мимо опустелых столиков. И, внимая этой атмосфере, я чувствовала запах остывшего чая. Состояние погружало в черноту забытых дней. Затылок неизбежно посылал резкую неиссякаемую боль. Воспоминания резались на куски. Старые события проносилось мгновенно.
— Вы думаете, как остановить их, мисс? Как убить «волков», что скрывают себя в ночи? Как возродить искусство, умирающее у Вас на глазах? — Усмешка тёмного господина чувствовалась даже в голосе. — Его раны кровоточат, пока Вы просто наблюдаете, как убийца хладнокровно истязает волю художников.
Над нами долгое время нависало довольно тягостное молчание. В смятении, казалось, я даже позабыла ненависть к нему, как вопиюще кричала и разрывала связки. Вальяжно подняв ноги на стол, тёмный господин в расслабленной манере расположился рядом туманной тенью, а я всё то прошедшее время не замечала его. То ли не желала замечать.
— Какие же пытки способны вырвать из уст волка имя его святого покровителя? Убийство одних зверей ничего не изменит. И художники продолжат умирать, не познав возрождения.
Я и правда явилась в когти к обезумевшим и неуправляемым чудовищам. Хотя и не каждому они являлись на свету. Я не надеялась на встречу с ними точно так же, как и дожить до следующей полночи.
— Вы решились на это без доли сомнения и страха, словно снова желаете ступить на путь погибели...
Чёрный дух пребывал в полудремавшем положении, опустив на глаза края шляпы. Словно туманное солнце вытягивало силы и скрепляло оковы его темницы. Одетые в кожаные изрядно потёртые классические туфли, ступни всё ещё были подняты вверх и будили моё возмущение. Отпив чай, я столкнула его ноги со стола.
— А Вы, верно, боитесь за своё собственное существование, не так ли?
Некое чувство рассыпалось в форме насмешливой улыбки на моем лице. А его голос тут же опустился в бархатный тон, не лишенный хитрости в звучании.
— Неужели Вы играете со мной, мисс?
Из-под тени шляпы засияли чёрные глаза. И, сверкая ядовитой ухмылкой, он коснулся моей кисти, что обхватила колено.
— Сколько же раз я должна была умереть, но воскресала вновь по Вашей прихоти? Не расскажете мне? Только Вам одному это известно. — В высокомерной манере я отринула его прикосновения. — Сколько раз я рождалась? Сколько имён носила? Сколько лет меня держит эта земля?
Не выдержав моего отказа, чёрный дух тут же привстал и опёрся на подлокотники моего стула. Тёмным силуэтом он навис надо мной, источая дыханием холод.
— Столько раз забывали всё. Вы не помните ни родных, ни товарищей. — Он наклонился к моему уху и прошептал. Его тяжёлые одежды свисали на моё тело. — Но что в Вас остаётся, мисс? Что в Вас не выжжешь, не вырвешь и не сломаешь?
Я замерла, даже не пытаясь уйти из тесноты его фигуры.
— Должно быть, жажда Справедливости. Вы ведь это хотели услышать? Но скольких бы я не убила, баланс не изменить. — Я встретилась с ним взглядом, и тут же отвернулась. — Есть ли смысл делать мир чище и светлее, если всё рано или поздно уйдёт в неизвестность? Мир не вечен.
На этой ноте он действительно осознал, что тот жест был не более, чем проявлением раздражения, нежели некой внезапно возникшей симпатией. И сам, насытившись моим отвращением вдоволь, вновь присел на место.
— Потому Вы бы уничтожили весь этот мир, дабы избавить его от тысячелетних страданий и лишений.
Чёрный человек был прав. Я думала уйти из жизни и забрать с собой весь этот прогнивший мир. Шаги по бесконечному пути не приближали меня к цели, которой давно не было.
Спустя некоторое время
Тучи заволокли собой небо, окутывая серостью и мраком напрасно воскресавший город. Тогда грязь и заполонила все углы. Воздух пропитался алкоголем, а чёрный дух только и норовил украсть чей-нибудь бокал. Мрачной тенью он скрывался в столпотворениях гостей. Но один из них явился с иной целью. Силуэт юной особы заступил за порог и направился ко мне. В сером свете колыхались её тёмные волнистые волосы. И лик казался более, чем знакомым.
— Неужели я отыскала Вас среди сумрачных окраин! — Она тут же помчалась к моему столику и, не ожидая приглашения, присела. — Неужели печаль гложет Вашу душу ещё сильнее, мисс Эллис? Потому Вы покинули академию?
Мой взгляд томительно осматривал её черты. На лице читались сомнения.
— Вы помните меня, мисс Эллис?
Возникало ощущение, что я знала юную особу давным-давно. Но память стала настолько паршива, что беседа с ней казалась моим внутренним монологом. Может быть, я снова сходила с ума, и всё вокруг чувствовалось лишь выдумкой моего сознания.
— Неужели Вы решили бросить искусство умирать?
Быть может, мой вид был столь сонным, что юная мисс вздумала растормошить меня, потянув за руку. Тогда я резко схватилась за голову. И, глядя на пятна от краски, что украшали её рукава и лицо, вспомнила этот позабывшийся образ. Я узнала её. В глаза врезались видения, как юная художница пылала в огне. Её лицо и одежды горели. Рядом на полу лежал мертвец. Академия искусств была сожжена. И ко мне в черную забегаловку явилась мисс Фэйл.
Седовласый бармен поставил на наш стол два горячих напитка, напоминавших чай.
— Мне виделись руины академии. Это правда, мисс Фэйл?
Это заявление поселило в её взгляде немыслимый испуг. Голос окутался дрожью.
— В руины превратилась лишь городская тюрьма. Также значительно пострадало подразделение лекарей. Но те представления академии — всего лишь дурной сон, мисс Эллис. Не стоит верить в него. Вы хотели бы вернуться к художникам?
Её душа пылала надеждой. А я не спешила её оправдывать.
— Жив ли господин Вайт?
— Он никогда не умрёт в моём сердце, мисс Эллис. Никогда. Иначе всему миру суждено разрушиться.
Хотелось ей верить. Просто окунуться в незыблемую надежду, как и она. Но за моей спиной тянулась чёрная Справедливость.
— Вас что-то тревожит, мисс Эллис?
Я застыла на её вопросе. Ведь она начинала читать мои мысли, подобно ЕМУ.
— Это ведь Вы писали письма господину Вайту, мисс Фэйл?
Я заставила её несколько смутиться, нарушая всякие грани. Оттого юная художница отвела взгляд, размышляя о том, чтобы признаться или же солгать.
— Вы любите его, мисс Фэйл?
Должно быть, её душили подобные вопросы. А лицо заливалось ещё большей краской.
— Он единственный, кто приведёт искусство к спасению и достойно возглавит касту художников, мисс Эллис. Он дорог всем нам.
На моих устах растянулась язвительная ухмылка, пропитанная ядом порицания.
— Он — солнечный свет в Ваших глазах, что затуманивает разум своей яркостью. И не потому ли Вы остались погибать в давно заброшенной обители?
Но мисс Фэйл понимала, что располагала собственным правом.
— Это был мой выбор. Все, когда-то окружавшие меня, сошли с пути Великого ремесла и отвернулись от искусства. Кто же останется, если не я?
Её чай остывал, испуская из кружки еле заметный дым. А я ненасытно испивала вкус насыщенной мяты.
— Вы настолько верите ему, что шагаете вперёд, несмотря на потерю крови, падения и страхи, несмотря на боль, пронизывающую всё тело, несмотря на неминуемую смерть.
Мисс Фэйл смиренно слушала. Но юной художнице дороже всего было лишь искусство. Однако совсем неожиданно она озвучила следующую мысль, заставившую позабыть о чае.
— Вы думаете, что господин Вайт может быть убийцей, не так ли, мисс Эллис?
Сзади шумели посетители.
— А если он действительно тот, кто убьёт Вас в одну из ночей? Вам приносит удовольствие себя уничтожать? Почему Вас тянет к бездне? Ведь он не даёт Вам чёткого ответа.
Быть может, она даже знала его некую тайну. Но также оставалась ему верна.
— Когда падаешь, пути назад нет. Я желаю Вашего возвращения, мисс Эллис. Без Вас возрождению также не бывать. Потому я и явилась сюда.
Я вспоминала о вине. Виновность всегда беспрекословно падала на меня, никогда не давая мне шансов на искупление. Моя воля приводила ещё к более многочисленным убийствам. Это и останавливало на пути в полюбившуюся покинутую обитель искусства.
— Так ли я нужна академии, мисс Фэйл?
Я считала, что с моим возвращением она лишь вспыхнет вновь.
— Любой Ваш эскиз красивее настоящего мира! — Её лик засиял в неподдельной улыбке. — Только Вам под силу обучить меня таким владением кисти.
Вовсе не её лесть тянула меня туда, беспрепятственно заставляя плевать на всякий здравый смысл. Я снова предвкушала блуждание по пустым коридорам и величественным залам. Но что действительно вело меня в забытую Богом и самим Дьяволом академию? Слепая вера в то, что господин Вайт способен возродить искусство? Или же вера отыскать там убийцу?
Эпизод 43
27 августа ХХХХ год
Окраины Лоэрфолла
Академия искусств
Фойе
Я ещё подходила к ней, к Великому сооружению старой эпохи. Миновала колонны, что возвышались у крыльца. Через полузабитые окна я видела всё те же покинутые аудитории. Всё те же серые каменные стены встречали меня. И я чувствовала запах и вкус этой пыли, разносившейся на ветру от гордо стоявших, несломимых временем корпусов. Отворив центральную дверь, казавшуюся чрезмерно громадной и тяжёлой, я снова взирала на ту пустоту и тишину, обременявшую чрезмерным покоем. Однообразное тиканье настенных часов, бесконечные потоки мыслей — всё было обычным, всё сохранилось таким, каким я это помнила. Всё осталось покорным моим воспоминаниям. И мы снова ходили по кругу, когда убийца поджидал на каждом повороте. Быть может, он даже бренно шествовал вместе с нами, наигранно сгорбив силуэт. И что бы я не ощущала, ноги привели меня туда. Я не осталась тщетно ожидать встречи с волками в чёрной забегаловке, месте их частого пребывания. Я вернулась в обитель искусства, чтобы дождаться их здесь или встретить их покровителя.
Как только моя нога переступила порог академии, из тени вышли силуэты художников. Они выстроились в ряд, словно ожидали моего возвращения. И во главе вовсе неслучайно стояла профессор Вульф.
— Изгнанным из академии не вернуться сюда, мисс Эллис. Вы же это понимаете, да?
Грозный взор предводителя встретился с моим.
— Стало быть, вы все желаете быть истерзанными, нежели принять человека, который делает хоть какие-то шаги, чтобы спасти Ваше падшее искусство.
Пытаясь обойти её, я лишь натыкалась на верных ей слуг, что выстроились каменной стеной. И как бы ни было велико их сожаление, господин Ковард не мог сдержать свой ядовитый пыл.
— Мы посчитали, что Вас убили, мисс Эллис. Вы вовсе не уважаете наше ремесло. И было бы лучше, если б Вы остались гнить в яме, пожираемая ненасытными волками.
Быть может, у него были и свои причины так считать. В глубине души я оставалась с ним солидарной. Однако я вернулась в академию не ради того, чтобы вместе с ними опускаться в неистовое страдание.
— А Вы не задумывались, сколько угроз несёт в себе Ваше производство картин, Великий предводитель? В местах убийств каждый раз разлетались обрывки холстов. Едва ли успев закончить, с испачканными в краске пальцами художники несли на встречу готовый эскиз. Быть может, Вы сами отправляете их к убийце, профессор Вульф?
Высокомерно подняв подбородок, предводитель прищурила взгляд. Её завитые волосы блеснули цветом каштана на свете уходившего солнца.
— Никто не оспорит то, что во взаимодействии с людьми из Лоэрфолла нет никакой опасности. Художникам, служащим здесь искусству, нет нужды идти на подобные встречи.
Её слова не были лишены уверенности. Она действительно заботилась о безопасности художников.
— Тогда задумайтесь, насколько честны Ваши слуги.
В упрямой стойке я всё ещё склонялась к тому, чтобы пройти сквозь грозную оборону. Но профессор и художники стояли непоколебимо, словно ждали моего проявления силы.
— Изгнанник не пройдёт в обитель искусства, мисс Эллис.
Казалось, что предводитель только и ждала момента, чтобы вынуть из кармана нож. И ей ничего не могло помешать убить меня.
— Тогда я взываю ко всем художникам, стоящим здесь. Кто из Вас отказался бы взяться за настоящий портрет живого человека, а не за те изображения похабных желаний свиты нашего общества? — Стоя в тени профессора, все они склонили голову в непередаваемом согласии. — Знайте, что это Вас и погубит.
Цыкнув, профессор Вульф была не далека от того состояния, чтобы сорваться. Но господин Ковард быстро вступился, как бы не жалел о солидарности с моими словами.
— Вас не было довольно длительный период, мисс Эллис. Тишина снова заполнила эти коридоры, и мы не слышали ни единого упоминания о скорой погибели. Однако с Вашим появлением хочется предположить, не Вы ли та, кто убивает нас?
Его намёки были понятны с самого начала. Он считал меня убийцей, потому что, как только я явилась в академию, впервые художника убили именно здесь.
— Изгнанник не ступит дальше порога академии, мисс Эллис.
Вздохнув, я посмотрела в её лицо, чьи черты преисполнились гневом. Однако мне было известно, что способно остановить её.
— А если я приму предложение о служении искусству, профессор Вульф?
Ей было достаточно одного слова. Не нужны ни печати, ни подписи кровью. И тогда при нарушении данных обстоятельств, предводителя ничто не остановит, чтобы убить меня. Я видела, как она прятала кинжал, что заставляло сомневаться в искренности её спасения художников. По её лицу растянулась самодовольная улыбка. Если бы я выступила против неё сейчас, могли пострадать невинные художники, преданные воле безумного предводителя.
— Тогда Вы умрёте достойным художником, мисс Эллис. Ваши картины выполнены умелой рукой. Ваша кисть — Ваш инструмент. Ваше искусство — Ваше ремесло. Вы можете выбрать себе любую мастерскую, какую пожелаете. У каждого художника должна быть мастерская.
Её слова доносились проклятьем. И все понимали это, как бы не растворялись в своей тоске.
Я, наконец, прошла мимо силуэтов деятелей искусств, вышагивая по просторному помещению. И за углом фойе меня ожидала мисс Фэйл.
— Теперь Вы одна из них, мисс Эллис.
Я завернула в коридоры, глядя, как юная художница тонет в глупой улыбке.
— Меня не было здесь около трёх недель. Неужели никто не встретил свою смерть, мисс Фэйл?
Вспоминая их преданные воле предводителя фигуры, я узнавала все те лица. Из тени не вышел лишь господин Вайт, всё ещё скрывавшийся в тёмных тоннелях.
— Вы сами видите, они живы. Никто не был убит, мисс Эллис. Быть может, судьба соблаговолит нам?
Мой взор устремился в глубину темных коридоров. Широкополая шляпа выглянула из-за угла. Чёрный человек оглушал своим смехом. «Никто не был убит», — повторял он эхом. Укорял, дразнил и обвинял. Никто не был убит.
Эпизод 44
Спустя час
Коридоры академии искусств
Я наблюдала из окна, как закат сменялся синими тенями и прохладой серых проспектов. А на фоне исчезавшего красного солнца чаши моих весов никак не могли прийти к равновесию. Пройдя по залу, я направилась в глубь непознанных территорий древнего сооружения. И за углом встретила его, чью сиявшую улыбку нельзя было позабыть. Завидев меня, беловласый творец обомлел.
— Неужели Вы вернулись, мисс Эллис?
Словно сковывая лик ужаса, он увидел подобие смерти. Быть может, он думал, что никогда не встретит меня снова. И, сделав шаг, господин Вайт несмело приобнял меня.
— Не меня ли Вы искали, мисс Эллис?
Его почти белые волосы заливались цветом уходившего солнца.
— Если только Вам известно, что же движет этой безумной женщиной, господин Вайт...
Я хотела пройти мимо, однако художник преградил мне путь, взяв мою руку. По сравнению с чёрным духом, она отличалась значительной теплотой, когда как Тень прикасалась лишь холодом.
— Профессор Вульф? — Он слегка рассмеялся, но после сдержал серьезный тон. — Неужели она сломила Вас? Слухи разносятся быстро, теперь Вы в рядах её верных слуг, мисс Эллис. Не думаю, что моё сожаление возродит Ваш сломленный дух...
— Она хотела убить меня, господин Вайт!
Я принудила его задуматься, отчего художник, нахмурив брови, потерял свои слова.
— Профессор Вульф угрожает Вам, лишь потому что ей выгоден этот пьедестал.
Кулак ударил по каменной стене, и та содрогнулась. Посыпались мелкие обломки поверхности. Меня едва не испугала его ярость. Мне казалось, что ему всегда было плевать на искусство. А то, что он защищал его, выглядело лишь пафосом и чрезмерной напыщенностью.
— Вы могли бы быть нужным этому миру, господин Вайт. Почему же Вы остались в забытой, некогда проклинаемой Академии? Вы, верно, хотите свергнуть профессора, не так ли?
Я считала, что им двигала жажда власти, как и всеми теми, кто противостоял прошлым правителям. Ведь я не знала, как спасти искусство. Я могла только уничтожить его истинного убийцу.
— Как Вам известно, больше нет ценности в том, что мы создавали веками. Все картины уничтожаются. Но самое ужасное, что ненависть к истинному искусству сейчас воспитывается в детях. Однако я хочу это изменить.
Господин Вайт приоткрыл мне завесу своей тайны. Но я, не понимая истинной ценности, лишь смеялась.
— Вы грезите о том, чтобы совсем юные горожане вновь вернулись в академию? И чтобы Вы воспитывали в них любовь к прекрасному, господин Вайт? Однако образование пало ещё задолго до падения искусства. Главы трёх каст разрабатывали эту сферу, но поняли, что у города нет достаточных знаний и людей, способных организовать обучение.
Пока я утверждала ему о тщетности, глаза господина Вайта горели надеждой. Он смотрел на меня, с неким интересом вглядываясь в черты.
— Среди жителей на окраине, сирот и нищих достаточно тех, кто всегда желал правильно держать в руке карандаш. А я никогда не прошу отдавать мне последнюю монету.
Господин Вайт безвозмездно обучал горожан низшего уровня жизни, предполагая, что, если художников станет больше, это хоть немного поднимет уважение к этому ремеслу.
— И много ли в них чести, чтобы отблагодарить столь щедрого на знания преподавателя?
Он наклонился, улыбаясь всё шире.
— Многие из них щедрее, нежели сегодняшние жители центрального Лоэрфолла.
Беловласый художник вовсе не ждал от меня взаимной веры. Но пока мы стояли посреди широкого коридора, из дальнего угла к нам подошла миссис Сэд и добродушно пригласила на чай в свою библиотеку.
Эпизод 45
Поздний вечер
Библиотека академии искусств
Господин Вайт не упускал возможности поухаживать за мной, пока миссис Сэд разливала терпкий зелёный чай.
— Неужели Вы не хотите угоститься сладостью, что так любят жители центрального Лоэрфолла? — Я который раз кивала головой, устав отвергать его предложения. — Это большая редкость. Промышленники вложили в неё душу. Мне помнится, Вы любили насладиться подобным вкусом...
Миссис Сэд сердито выхватила у него из рук тарелку с разукрашенными пирожными и поставила по середине стола, избавив меня от его навязчивости.
Нас окружали громады книжных стеллажей. Одно из окон было открыто, откуда веяло вечерним прохладным ветром. Шелест деревьев и стрекотание насекомых придавали этому чаепитию ноты некоего спокойствия, давно позабытого среди художников.
— Мисс Эллис, где же Вы пропадали все эти годы?
С неистовым воодушевлением господин Вайт вероятно хотел услышать долгую историю, но просчитался.
— Я служила обычным рабочим в центральном Лоэрфолле.
Дверь библиотеки резко распахнулась, и к столу присоединился господин Дэвот. Он когда-то был предводителем художников старой эпохи. Потому его образ у меня часто ассоциировался с подобным величественным званием.
— Обычно горожане той местности не желают покидать эту службу. — Старый художник позволил себе разбавить начавшуюся беседу. — Вы вернулись, потому что вдруг вспомнили про искусство, которое стало погибать?
Он спрашивал скорее не с укором, а со свойственным ему любопытством. Но, должно быть, господин Вайт, позабыв про горячий напиток и про то, что он не способен навсегда сохранить подобную температуру, воспринимал вошедшего весьма серьёзно.
— Всё, что бы мы не создавали, обречено рано или поздно разрушиться, господин Дэвот. Но разве это не повод создавать из раза в раз что-то лучшее, чем было до того?
Я в этой дискуссии явно осталась лишней. Но миссис Сэд лишь улыбалась и закатывала глаза, позволяя мне осознать их споры привычными.
— И как же скоро нам ждать возрождения, господин Вайт? Я что-то не вижу толпы детей, девушек и юношей, желающих обучаться Великому ремеслу. Остался ли ещё интерес у жителей окраин, которых Вы обучаете?
— Пока академия опасна для гостей.
Чай был весьма насыщенным, источая давно забытый мной аромат.
А господин Дэвот, испив вместе со всеми столь изысканный напиток, гордо поднял голову и посмотрел на меня.
— Однако среди нас всё же есть тот, кто явился сюда и стал художником сквозь ненависть и порицание современного общества. Я всегда ценил храбрых людей, мисс Эллис.
Он склонил голову и предложил стукнуть чашками в честь появления нового художника в их чересчур поредевших рядах. Раздался звон, что разнесся эхом скорого возрождения.
— Значит, не все в этой обители считают меня убийцей?
Господин Дэвот тут же откашлялся.
— У Вас, верно, сложилось плохое мнение о господине Коварде, мисс Эллис. Он не плохой человек, просто нелюдим и недоверчив.
Вспоминая его неистовые оскорбления, я не могла понять слов прошлого предводителя в защиту своего товарища.
— Подобными возгласами он только сильнее рассердит убийцу.
Опустив глаза, миссис Сэд также решила оправдать его отнюдь не дружелюбное поведение.
— Он прогоняет любых людей отсюда, только потому что чересчур дорожит своим внуком. Это его единственный близкий человек, выживший после войны.
Господин Дэвот продолжил за миссис Сэд.
— Наш старый художник остерегается, видит в каждом убийцу, лишь потому что не хочет умереть и оставить господина Коварда младшего совсем одного.
Тяжесть вновь поселилась в моей груди.
— Неужели ни у кого другого здесь не осталось больше близких и родных?
Они склонили головы. Очевидно было до слов, что ответ утвердительный.
— Тот, кто художник, уже достаточно дорог нам, мисс Эллис. Настолько, что сам готов умереть за него...
Тогда я решила переменить направление своих вопросов. Однако не всегда стоило мне вторгаться в диалог.
— А ранее здесь случались убийства?
Хотя после услышанного на их лицах всё же промелькнули лёгкие улыбки. Они отдавали горечью, но также возвращали в старые позабытые времена.
— Настало время для старой истории про любовь, миссис Сэд.
Господин Дэвот внезапно воодушевился.
— Что-то её давно не было слышно...
Беловласый молодой художник подхватил.
— ...С тех пор, как ушли последние ученики...
Сидя справа, господин Вайт похлопал меня по плечу, словно хотел сказать, что эта история действительно стоила моего внимания. И с первых слов вдруг предстали первые кадры.
— Во времена старой эпохи, когда из аудиторий доносился шум студенческого веселья, казалось, академия не знала тёмных историй. Однако та ночь навсегда изменила наше представление о Тьме и жестокости в юных сердцах. Я не знала, что люди бывают настолько ранимы, чтобы убивать.
В одной из множества групп обучались искусству две сестры. Обе были своенравны и упрямы. Обе мнили себя в будущем Великими художниками. Хотя что давалось одной с невероятной лёгкостью, другой приходилось развивать годами.
Попутно всплывали мои вопросы.
— Стало быть, одна завидовала другой?
Миссис Сэд досадно улыбалась.
— Несомненно. И это касалось не только их личных состязаний на звание лучшего. Но и выходило в общественность. Та, у которой получилось всё хуже, понимала это. Сотни претензий к её эскизам и тысячи похвал работ сестры проходили сквозь неё невыносимой тяжестью. Однако она не сдавалась. И, пусть, её мастерство не сравнялось с уровнем своей соперницы, она также могла стать достойным художником.
Тут же стали появляться первые подозрения.
— И неужели она решила убить сестру, лишь потому что проиграла в битве за высокое искусство?
— Не спешите, мисс Эллис. — Я отпивала чай. — Время шло. Юные сёстры становились всё краше, а интерес к юношам лишь возрастал. И их соревнование сместилось несколько в ином направлении.
В нетерпении мои уста растянулись в усмешке. Я с грохотом поставила кружку на стол.
— Они полюбили одного человека, не так ли?
Миссис Сэд уже не слышала моих вопрошаний.
— Упрямство было отнюдь не единственным, что объединяло их. Но и в то же время рознило. На их пути встретился художник. Стало быть, он был прекраснее восходящего солнца. Ведь одна из сестёр даже позабыла об искусстве. И весь тот талант, с которым она была рождена не помог ей сохранить навыки, что она тренировала в академии. Обучение стало ей безынтересно, когда как другая сестра продолжала упорно трудиться. Неизвестно, кому же в итоге отдал своё сердце молодой художник. Потому как в одну из ночей он был найден мёртвым.
Когда мрак окутал окончание трагической истории, все замерли. И улыбки стёрлись с их лиц.
— Кто-то из сестёр убил его, ведь так?
Время перешло за полночь. Донёсся звон часов.
— Это всё лишь домыслы и пустая молва, мисс Эллис. Из-за недостатка доказательств убийцу так и не смогли отыскать. Две сестры обвиняли друг друга. Но это ни к чему ни привело.
Я уже и позабыла о недопитом напитке.
— Они стали художниками?
— Их пути разошлись. Но одна всё-таки посвятила себя искусству.
Художники, сидевшие за столом, тут же переглянулись, что нельзя было не заметить. История о любви, обращённая в ненависть к этому миру, пропитала меня насквозь. Тело само покосилось по коридорам в поисках любого места, чтобы уснуть. И как бы мне не хотелось, я не могла бодрствовать вечно.
Эпизод 46
28 августа ХХХХ год
Поздняя ночь
Коридоры академии искусств
Спустя некоторое время пустых блужданий
Где-то недалеко доносился еле слышный шорох, вовсе не похожий на свист ветра или же шелест листвы. Я не могла спать, когда нечто тревожило мою душу. Вырываясь из оков сна, я спустилась на этаж ниже.
И путь мне освещал лишь лунный свет. С зажженной спичкой я последовала к источнику подозрительного грома. Рядом находилась мастерская мистера Вэрда. За стеной в таинственной тишине улавливался некий голос. Обеспокоенно открыв дверь, я увидела перед собой мистера Вэрда, что в своей обычной спокойной манере сидел за мольбертом. Он писал картину, не отрывая от неё и взгляда. Быть может, он вновь беседовал со своими эскизами.
— Эта ночь подарила Вам музу, мистер Вэрд?
Он будто не видел и не слышал меня, всё больше погружаясь в изображение. С неподвластной жаждой в глазах моя голова только наклонилась к его картине, но из-за старой потрёпанной шторы появился грозный высокий силуэт.
— Вам не стоит видеть его эскиз, госпожа Кэрринфер.
Громоздкая фигура человека подошла к мистеру Вэрду и, сорвав с мольберта холст, начала разрывать его в клочья. Лицо скрывалось в тени. Но я уже знала, кого мне предстояло увидеть. Поднеся к его лицу горящую спичку, я не сдержала и обронила её, как только во Тьме сверкнул уродливый шрам. Вожак волков явился в академию. Не ожидая, я сразу же направила специально для него заряженный шестью пулями револьвер.
— Вы знаете моё имя, но я не знаю Вашего. Вся тайна, верно, кроется в картине, не так ли, господин Волк? Но зачем создавать её художником, если всё равно придётся уничтожить? Чей портрет там? Ваш? Или, должно быть, покровителя? Вашего хозяина, не так ли?
Вожак молчал, нахмурив широкие брови. Я лишь отвлекала его от ремесла. Но мой прицел не колебался. И тогда обернувшийся мистер Вэрд закричал.
— Уходите, мисс Эллис. Он пришёл только за мной…
Обронив разорванные фрагменты холста, суровый волк вынул кривой кинжал.
— Вы не понимаете, какова Ваша роль здесь, госпожа Кэрринфер. Не Вы выбрали это место. Но и я не выбирал свой титул. Нас поставили сюда не по нашей воле… Таковы законы природы...
Я тогда совсем не понимала, о чём он говорил. Думала, что вожак который раз искал оправдания для наших деяний.
— Теперь мне не составит труда застрелить Вас, господин Волк. Кто покупает у Вас смерти деятелей искусств? Его портрет изображают художники?
Не принимая во внимание моё вмешательство, высокий крепкий силуэт приблизился к мистеру Вэрду. Я резко перенаправила пистолет. Но волк считал меня лишь жалким ничтожеством, сравнимым с мелким докучавшим насекомым. Меня обуяла злоба. Раздался выстрел. Но он не настиг убийцу, когда меня схватили соратники, выбежавшие из тени. Пуля отлетела от потолка. Вожак прибыл не один. Я могла это предвидеть.
— Вы не посмеете тронуть его!
Во мне кричала неистовая ярость, тщетно разбивавшаяся о скалы отчаяния. Мои руки сжимали сильнее. Грязными ладонями закрывали рот. Мистер Вэрд в непередаваемом ужасе отходил назад, прижимаясь спиной к стене. В окружении волков ему некуда было бежать. Он смотрел в глаза своей смерти. Быть может, искал там сострадания. Но волки не знали сострадания. Веки художника дрожаще сомкнулись. И вожак в восхищенной манере безжалостно вонзил кинжал ему в грудь. На пол и стены брызнули капли крови. Белая рубашка окрасилась в красный цвет. Уже было поздно взывать к своей собственной Тени. Художник рухнул замертво. Теперь никто так красиво, как он сам, не уложит его отпущенные седые волосы, что растрепались уже навсегда. По деревянному полу растекалась алая кровь.
— Вы снова сломлены, не так ли, госпожа Кэрринфер? Который раз я убиваю на Ваших глазах художника, а Вы не можете этому воспрепятствовать.
Волки скалились и смеялись, подобно зверям, лишь выглядевшим, как люди. Вожак подошёл ко мне и наклонился, дыша в лицо.
— Когда-нибудь наступит день, и Вы ответите за свои убийства, господин Волк! Вы чёртов мерзавец!
С вопиющими интонациями я напрасно пыталась воззвать к его навеки мертвой Морали. Но зверь рассмеялся.
— Мы с Вами на одном краю обрыва, но Вы всё равно воюете со мной, мисс Кэрринфер. Оба мы убийцы не по своей воле. Оба мы находимся под контролем одного и того же лица, но Вы никогда не узнаете, кто это.
— Вы лишь оправдываете себя и меня. Но если существует тот, кто принуждает Вас быть убийцей, почему Вы не покончите с этим и не убьёте его? Это абсурд.
В ответ волк лишь рычал. Под его шагами содрогались деревянные доски.
— Вы не знаете, насколько властен этот человек.
— Над Вами властно лишь золото.
Я была зла и рассеяна. Убийство мистера Вэрда ослабило мой дух и мою веру в то, что я могла бы спасти художников. Против «волков» что мисс Кэрринфер, что мисс Эллис были никем. Я теряла силу и перестала верить в спасение. Пусть, хоть кто-то убил бы меня. Но руки внезапно стали свободны. Волки скрылись во тьме, и вожак вместе с ними. Я выбежала из мастерской и спросила у Тьмы.
— Почему Вы не убили меня ни тогда, ни сейчас?
— Ваш час не пришёл, госпожа Кэрринфер. Вам суждено умереть не от наших когтей…
Волки ушли, не оставив ни следа, но забрав с собой жизнь мистера Вэрда. Они взвалили на мои плечи его убийство. Ведь так считали все. И это бремя сдавливало горло и душило. Горожане и стражи считали меня виновной. И я не могла убедить их в обратном, как и себя саму. Не знать, была ли я властна над этой историей или же она манипулировала мной. Но, пусть, даже перед глазами разрушился весь мир, кругом всё усыпали руины, и любой считал меня изгнанником, у меня ещё была эта проклятая жизнь, которая продолжала занимать какое-то место в этом гнилом мире… Я была ещё не мертва.