Надежда - самое сладкое несчастье

Синчэнь, прошу тебя, прошу, вернись… Сун Лань тихо ступал по крохотному домику близ леса. Сооружение давно пустовало. Кровля обветшала, окна не закрывались, а циновка прогнила. Ни кровати, ни кухни не имелось. Да и зачем нужны эти, такие человеческие условия тем, кто давно мертв? Призрак ли, марионетка - не имеет значения, нежить - этим словом все сказано. Люди, да что там простые обыватели, даже заклинатели мало знают о природе тварей. Например, могут ли они испытывать чувства? Грусть, радость, печаль, любовь, скорбь, спокойствие, умиротворение - все те человеческие эмоции. Могут. Сун Лань не знает про гулей, навок или демонов. Возможно и они сохраняют в себе способность чувствовать. Но он точно знает, что сердце, которое не бьется уже десятилетие, щемит от тоски, а душа, если она еще осталась в мертвом теле, болит. Хочется плакать, рыдать навзрыд, но этого не может позволить себе нежить. Мертвец почувствовал слабую пульсацию энергии за своей спиной. Он обернулся, в надежде увидеть того, чья часть, та или иная, всегда была с ним. Синчэнь… где же ты был? Ответа на немой вопрос не последовало. Даос выглядел почти так же как перед своей смертью, разве что его физическая оболочка была бледна настолько, что казалась прозрачной. На лице замерло скорбное выражение. Повязка на глазах не пропитывалась кровью как при жизни, ведь телесной жидкости не было в призрачном теле. Черная, плотная лента, повязанная вокруг шеи и контрастирующая с белоснежным одеянием, скрывала уродливый шрам от меча. Прошу, услышь меня, ответь! Сун Лань схватил запястье призрака, но последний никак не отреагировал на прикосновение. Он больше походил на фантом, нежели на нежить. Монстры связаны с этим миром, их держит что-то, они, если и не осознают себя, то осознают реальность, хоть и не всегда достоверную. Сяо Синчэнь же, казалось, был лишь тенью призрака самого себя. Даос в белом прошел мимо, остановившись у стены. Он может простоять так до следующего дня, а может и до следующей недели. У таких как он или Сун Ланя время идет совершенно по-другому. Могут смениться многочисленные и повторяющиеся сезоны, следуя один за другим в неизменном порядке, пройти сотни лет, а они так и будут неприкаянно скитаться по свету. Неведомая сила, поддерживающая что-то на подобии жизни в них, никуда не пропадет. Возможно, в конце концов они полностью утратят нечто важное - человеческое, станут настоящими монстрами, которых, уже окончательно уничтожат новые поколения заклинателей. Синчэнь, прости меня… Зачем же он совершил это? Зачем вернул возлюбленного в мир, который не способен его принять? От души оставались лишь осколки. Нельзя вернуть разбитой фарфоровой вазе первозданный вид как ни старайся. Зачем он молил небеса, искал древние манускрипты? Чтобы снова быть с тем, кого так сильно любил… продолжает любить? Я всегда буду с тобой. Сун Цзычэнь хочет кричать. Хочет сказать. Как же он долго молчал… От немощности и бессилия он с мощью, присущей марионетке, разрубает, некогда изящным мечом, что-то похожее на стол, стоящий в углу. Затем, принимается кромсать, изрезать на куски воздух - рядом больше ничего нет. Ярость приходит на смену отчаянию и тоске. Черные метки расползаются по груди и шее. Даос в черном замирает. Бледная фигура поворачивается, словно на шум скользящего лезвия. Слышишь? Сун Лань вмиг оказывается рядом. Минутное наваждение разом пропадает. Нет, нет, все можно исправить. Что-то осталось еще в этой оболочке, пропадающей ночами, громящей по непонятной причине лавки торговцев. Частичка уцелевшего разума? Осколок души? Память? Цзычэнь сжимает холодное призрачное тело в объятиях. Оно не отвечает, безмолвно стоит как и прежде. Почему ты не слышишь меня? Почему не чувствуешь? Не имея возможности пустить даже слезинку, Сун Лань издает звуки, похожие не то на рыдания, не то на рычание дикого зверя. Он крепче прижимает мертвеца к себе, вряд ли пытаясь пробудить в нем сознание, скорее помочь самому себе. Синчэнь! Мой Синчэнь! Даосская метелка в руках призрака падает. Он вырывается из объятий и поднимает предмет. Он не понимает его назначение, но носит с собой, при этом, ни разу не притронувшись к Шунхуа. На его лице вновь проявляется глупая улыбка, та, с которой он идет пугать жителей Цзегу, гонятся за дикими кабанами по горам, кружиться в странном танце на опушке леса. Эти действия бессмысленны как детская забава. Ответь мне! Скажи хоть что-то… Сун Цзычэнь оседает на пол. Хочется вновь схватить и не отпускать никуда Синчэня. Но он снова вырвется, убежит, продолжит творить безумства. Остается сжать в руках Шунхуа - физическое напоминание о прежнем возлюбленном, спутнике на пути самосовершенствования, родной душе. Меч все такой же, каким был много лет назад. Его лезвие помнит теплую кожу на шее хозяина, но вряд ли оружие признает его призрачную энергию, почти что не похожую на ци прежнего и живого. - Обыщите здесь все,- Сун Лань слышит надрывной мужской возглас где-то за пределами дома, прежде чем Синчэнь успевает его покинуть. Даос поднимается на ноги, загораживая собой мертвеца в белом, становясь лицом к двери. За ней слышится топот ни одного человека, возможно пяти или шести. Кто-то с ноги выбивает ее, ослепляя дневным светом. Цзычэнь вытягивает Фусюэ из ножен. Слышится лязг, фигуры в темных одеждах с закрытыми лицами вступают в бой. - Постойте,- громко произносит голос снаружи, на что войны незамедлительно реагируют и складывают мечи. Сун Лань неохотно опускает оружие и нащупывает позади себя призрака, вплотную стоящего за спиной. Приглядевшись, за сломанной дверью, он видит мужчину в элегантном сером ханьфу с веером в руках. - Даочжан Сун Цзычэнь, рад встречи,- слегка поклонившись произносит Хуайсан.