***
Странно возвращаться в родные места. Странно осознавать, что некогда это место было домом. Пробираясь сквозь густой лес по заросшей высокой травой тропинке, Сун Лань поглядывает на бредущего чуть поодаль Синчэня, который то и дело теряется в ветвях кустарников и за вековыми деревьями. Не при таких обстоятельствах Цзычэнь желал бы познакомить возлюбленного с монастырём, где вырос. Сопровождающий их разведчик молчит, за что даос ему благодарен. Мужчина идет впереди, словно ориентируется в этом лесу не хуже местных. Но людей здесь нет, жители монастыря давно стали пеплом. Молчание настолько впиталось в него, стало его неотъемлемой частью, что дни, проведенные Цзычэнем в Нечистой Юдоли с Не Хуайсаном, показались годами. Слишком много слов, много шума, много внимания. Тишина родных мест успокаивает, дает долгожданное спокойствие, что так ценилось им в прошлой жизни. Они выходят из леса, оказываясь на самом верху горы. Что он ожидал увидеть? От прежних построек не осталось и следа. Небольшой храм как-то неправильно находится здесь. С высоты птичьего полета открывается живописный вид на верхушки соседних холмов, на раскинувшуюся долину меж ними. Обветшалое пристанище для путников, желающих укрыться во время грозы, не представляет из себя то, что должно представлять строение на этой, поистине неземной местности. - Войдем? - спрашивает, отдышавшись, разведчик. Сун Лань заходит первым, оказываясь в просторном помещении храма. Синчэнь остается стоять за высоким порогом. - Как видите, странная постройка,- мужчина указывает на статую в центре. Цзычэнь вглядывается в камень, но не может разобрать ни лица, ни туловища неизвестного божка. Пусто. Где-то валяются догоревшие и истлевшие благовония, в углу лежат забытые подушки. Заброшенность храма неприятно давит. Хочется поскорее уйти, оставив его забытым и нетронутым. Талисманов нет, только чувствуется слабая энергия в стенах. В намоленных местах обычно ее больше, даже спустя продолжительное время, даже когда последнее слово молитвы было произнесено десятки лет назад. - Здесь не просили богов о благословении,- заключает разведчик, присаживаясь на оставленные подушки. Сун Лань не знал Цзинь Гуанъяо. Видел только раз. Юноша, стоящий по левую руку от отца, в клановых одеждах, с ушамао на голове. Цзычэнь не слушал его речи, смотрел лишь на Синчэня, и изредка на того, кто даже на коленях со связанными руками не переставал ехидно скалиться. Где бы покойный заклинатель мог прятать свои или чужие тайны? Где бы могли храниться утерянные свитки? Без прежней духовой энергии Фусюэ тяжелее. Даос медленно приподнимает меч за рукоять, нанося удар. Уродливая статуя оказывается повержена. - Это? Что это? - недоумевает разведчик, заглядывая под обломки. Под ними оказывается тайник, но хранящий вовсе не то, что они ищут. - Золото…,- разглядывает мужчина содержимое тайника, - Не думаю, что господин послал за этим,- разочаровано садится на прежнее место, перебирая в руках драгоценный слиток. Сун Цзычэнь оглядывает храм. Что же он упустил? Слабая энергия попрежнему пульсирует в стенах. Статуя! Центр святилища был пуст, не обладал даже каплей духовной энергии. Но не стены, именно в них что-то есть, что-то осталось. Даос снова заносит Фусюэ, разрубая аккуратно выложенные камни, образовывающие выступ, словно алтарь, прямо за тем местом, где только недавно стояло изображение божка. - Что вы делаете? Храм ведь мог обру…,- недовольный разрушительными действиями спутника, разведчик подскакивает, оказывать рядом, - Оно?! - скорее утверждает, чем спрашивает он. Сун Лань смотрит на свернутые манускрипты в пыли, лежащие под грудой камней. Не верит. Сохранились! Прикоснуться страшно. А если не те? Если в них нет ответов? Даос, недолго думая, берет в руки письмена, складывая в рукав. Еще будет время прочесть. Они выходят. Синчэнь сидит на пороге, перекладывая из руки в руку метелку. Цзычэнь помогает ему подняться. Они покидают заброшенный храм. - Учитель? - маленький мальчик держит в руках птенца ястреба-перепелятника. Старый мужчина с седой бородой опускается рядом, осматривая раненную птицу. Красное от крови крыло слегка подрагивает, а круглые черные глаза выцвели. - Учитель, прошу, помогите,- мальчик смахивает слезу с щеки, сильнее прижимая птенца к себе. - А-Лань, отдай птицу мне,- даос забирает дрожащее тело маленького ястреба. Одним резким движением мужчина сворачивает шею птенцу, закрывая его от ребенка. - Учитель, вы убили ее? Зачем? - Сун Лань заливается слезами, глазами, полными ужаса, смотря на выглядывающее из под рук даоса окровавленное крыло. - Мальчик мой, птенец умер бы позже, это было неизбежно, я лишь прекратил страдания, дабы он не мучился,- мужчина взял небольшую ветку, обломав листья, принялся выкапывать углубление в земле, куда положил тело, - Поможешь мне? - обратился он к ученику. - Мгм,- утирая мокрое лицо, мальчик засыпает землей и камнями мертвого птенца ястреба-перепелятника. Старый даос поднимается, протягивая руку ребенку. Они подходят к монастырю. - Учитель, разве птицу никак нельзя было спасти? - воспитанник, сжимая руку мужчины, останавливается, глядя на него. - Сун Лань, порой правильнее отпустить, а не пытаться удержать.***
Не Хуайсан наконец может вздохнуть полной грудью и расслабиться. Первый день Совета подходит к концу. Главы кланов разбредаются по своим гостевым павильонам, обсуждая затронутые ранее вопросы. Цзян Ваньинь покручивает на пальце цзыдянь, зло глядя на тех, кто только недавно пытался уличить его в посягательстве на чужой Орден, а теперь преспокойно улыбаются ему, церемониально прощаясь до следующего дня. Лань Сичэнь ведет разговор с главой клана Оуян. Как всегда собран, красив, учтив, приветлив. Мало кто из присутствующих догадывается о глубокой печали, залегшей внутри Нефрита. Хуайсан видит. И от этого неприятно. Даже мерзко осознавать, что не просто кто-то, а такой человек как Цзеу-цзюнь непрерывно, не один год держит траур по убийце. - Фея, фея, вернись ко мне! - на главу Не налетает огромная собака-оборотень, чуть не сбивая с ног. - Эй,- мужчина недовольно отмахивается от зверя. - Фея, ко мне! Вот несносная собака…,- Цзинь Лин присаживается возле питомца, а только после поднимает взгляд вверх, сталкиваясь с негодующем выражением лица хозяина Нечистой Юдоли, - Глава Не? - юноша подскакивает, приветственно кланяясь, - П-простите… - Твой духовный зверь со своими талантами может хоть всю резиденцию облазить, разрешаю! - припоминая заслуги Феи в храме Гуаньинь, шутливо говорит Хуайсан, - Вот только пусть больше на меня не прыгает,- мужчина стряхивает пыль с ханьфу. - Да, конечно,- юноша, бывший еще недавно мальчиком, улыбается в ответ, - Я благодарен вам, что сегодня поддержали меня и моего дядю! Заклинатель, отзеркаливая улыбку, кивает. Раскрывает веер, проходя вперед. Он взмахивает излюбленным предметом искусства всего несколько раз перед тем, как слышит знакомую ворчливую брань позади себя. - Дядя, я уже не ребенок, вы не можете поучать меня посреди всех,- отзывается не менее громко Цзинь Лин. - Раз так, может ты уже вырос до того состояния, что и помощь моя не нужна? Вот оставлю тебя, сам будешь разгребать проблемы, которые непременно свалятся на твою головушку,- Цзян Чэн умудряется одной рукой гладить Фею за ухом, а другую сжимать в кулак, угрожая племяннику. - Думаете не смогу? Да я и так сам справляюсь,- юноша демонстративно складывает на груди руки. - Да знаю я как ты справляешься… Не Хуайсан наблюдает за словесной перепалкой, искусно делая вид, что заинтересован чем-то другим между воротами в Юдоль и входом в главный зал. Капризные возгласы Цзинь Лина, поучающие, резко сказанные слова Цзян Ваньиня, все это так напоминает их с Минцзюэ ссоры. Будто отсылая к тому времени, когда посреди тренировочного поля брат пытался впихнуть ему саблю, заставлял бегать круги, отжиматься, направлять духовную энергию в нужное русло. Все это изматывало, заставляло сердиться на родного человека. Вот только сейчас, когда рядом нет причины его ссадин и мозолей на руках, плевать хочется на эти капризы и личные желания, только б снова услышать голос, считающий количество отжиманий. Воспоминания застигают Хуайсана врасплох. Он больше не может оставаться среди заклинателей, от общества которых становится тошно. Он пробирается сквозь них, заходит обратно в зал, отдает указания слугам, направляясь в Тайную комнату. И только когда оказывается внутри, в тишине, тяжело оседает на пол, переводя дыхание. Он потерялся в самом себе. Уже не помнит себя настоящего. От этого становится страшно. Что же тогда отличает его от Цзинь Гуанъяо? Такой же притворщик, лжец, и, вероятно, убийца. «Если бы брат видел…» - мелькает в голове мысль, которую он хочет прогнать прочь. Справедливый, не терпящий хитрости и уловок, Минцзюэ, презирал подобные методы. Но разве я способен на что-то другое? Разве мог… могу действовать иначе? Ты меня оставил. Разве у меня был выбор? Последнии мысленно произнесенные слова заставляют опомниться. Нет, не настолько он схож с мертвым лисом, чтоб говорить его же фразами. Щемящее чувство в носу пропадает. Уже не хочется плакать. Мужчина подходит к полке с ушамао, которое слабо светится голубым сиянием - видно Цзеу-цзюнь вновь достал Лебин. Чуть ниже лежат свитки из монастыря Сун Цзычэня. Хуайсан помнит, там было что-то об отдельных частицах души, о том, как можно вселить их в нечто другое. И вот он сидит посреди Тайной комнаты, справа от него принесенная слугами клетка с канарейкой, а напротив темная шапочка. Вокруг них талисманы и раскрытые письмена. Не Хуайсан следует инструкции древних манускриптов. За эти годы он преуспел в заклинательстве подобного рода. Глава Не, движимый не то переполняющим гневом, не то странным до ужаса любопытством, проводит эксперимент над осколком души Гуанъяо, чудом сохранившимся в ушамао. Переселить в птицу… в любом случае после можно убить ее. Попытаться стоит. Это может помочь вернуть брата. С помощью души его врага можно узнать… возможно ли. Последний штрих киноварью. Направить часть духовной энергии птице, чтоб перенесла переселение. Круг, в котором они сидят, пульсирует золотыми отсветами. Ушамао загорается сильнее, излучая крохи оставшейся заточенной части Цзинь Гуанъяо. В ушах Хуайсана звенит, но он пристально наблюдает за происходящим. Резко все затихает. Непригодная для ношения шапка больше не светится.