Извне салона раздался в очередной раз приглушенный гул, будто ветер слишком сильно подул в дверь. Самый первый звук фразы Доброхотова из-за этого гула был не слышен.
— Ты думаешь, ты проедешь?
Костеша отпустил педаль, и машина скатилась обратно в небольшую яму, заставляя всех внутри бултыхнуться. Антону было неприятно вдвойне: это именно он стоял в багажнике, перекинутый верхом через сиденья.
— Чё, ебанулся сомневаться в ней? — тихо себе под нос пробурчал Тимофей. — Я ей движок японский куплю, будет пизже спорткара. Она ещё тебя переживёт.
— Сплюнь, — недовольно сказал Артём, но Костеша на это ничего не ответил и просто вдавил газ в пол. Опять раздался гул трения шин о снег, а машина, будто реально даже шагая двумя ногами, судя по покачиваниям, забралась на кочку и, поднатужившись чуть побольше, выбралась из ухаба. Ощутимо было общее облегчение.
— Почему тут так нечищено? Как остальные ездят? Всем насрать? — слышались возмущения на повышенной тональности голоса от впереди сидящего Арсения, которому данные бултыхания тоже не нравились.
— Это не основная дорога, — спокойно, но с присущим уже в адрес Попова лёгким налётом недовольства в голосе, ответил Костеша. Антону такие их переговоры иногда напоминали диалоги давно женатой не по любви, а по случайному перепихону пары. — Это обратная сторона.
Попов обернулся на него в возмущенном удивлении.
— А какого хрена мы едем не по главной дороге?
— Потому что так надо, какая тебе разница? — сперва ответил он, вновь после чего подпрыгивая в унисон со всеми на кочке. УАЗ шёл по снегу, как ледокол. Костеша, всё же, не оставил Попова без пояснения. — С этой стороны проще заходить, — интонация его давала Арсению понять, что на следующие вопросы он так вежливо отвечать уже не будет.
Скрипя шинами, что давили под собой снег, машина поддала скорости и довольно быстро проехала пустой участок между высокими заборами, после чего добралась до едва заметной двери в одном из них и остановилась с громким треском старого советского ручника. Чуть помедлив сперва, чтобы понять по молчащему неподвижно Костеше, что можно выходить, все, включая особенно полного энтузиазма в данном действии Антона, вывалились из дверей автомобиля прямо в снег. Тимофей вышел вслед за всеми, хлопнув громко дверью, после чего бережно двумя пальцами поднял от лобового стекла дворники, и те повисли в воздухе. Повернулся, приблизился к двери под всеобщими взглядами, смотря при этом куда-то на верх забора из профлиста. Он оглянулся на Антона.
— Шаст, дай рукавицы.
Шастун вынул из кармана свои торчащие варежки и кинул их Тимофею. Последний быстро натянул те на ладони, после чего скрючился немного у ограждения, как большая кошка перед прыжком.
— Через забор?! — возмутился Арсений сбоку, когда Костеша уже подпрыгнул, громко ударяя ногами о стальной профлист. Он подтянулся ловко на руках, ладони которых в мягких варежках цеплялись за острый прогибающийся металл сверху. Закинув одну ногу, Костеша быстро перемахнул через забор и спрыгнул с обратной стороны. Послышался лязг засова, и затем дверь раскрылась, являя в небольшом проёме смотрящего на Попова Тимофея.
— Ключ под ковриком, — недовольно пояснил тот Арсению. — Ты видишь тут коврик? — он ткнул ладонью в сторону земли, где лежала куча непротоптанного снега. Попов, как и остальные, промолчал. — Вот и я не вижу. Так что не ной. Скажи спасибо, что я не тебя заставил лезть. А мог бы — знаю, что твои ляхи могут делать.
Он отошёл на этом от прохода, позволяя остальным зайти. Антон, пригнувшийся, чтобы пролезть в проём, когда оказался внутри самым последним, запер засов и сразу же огляделся. На горизонте он уже видел, как по снегу большого участка в направлении Костеши-старшего мчится с широкой улыбкой морды собака. Артём при виде этого бросил в сугроб все пакеты с продуктами, которые нёс, прямо там, где стоял, совершенно про них забывая. Костеша на прыгающую восторженно у своих ног собаку не обратил абсолютно никакого внимания, продолжая шагать к дому, и та переключилась на следующую по пути цель — раскрытые объятия Доброхотова. Ей достаточно было одну секунду понюхать тому ладони, и этого хватило для идентификации парня как друга.
— Ой, какая красавица! — он схватил собаку за мягкие пушистые уши, принимаясь усердно их мять, после чего смешно присел на корточки, чтобы обхватить животное полностью за шею, что ему аукнулось, потому что настолько дружелюбная собака своим напором повалила его прямо на пятую точку в кучу снега. — Ой, бля, очко леденеет, — прокряхтел он, не отрываясь от пушистой шкуры. — Да ты ласковая девочка, какая хорошая, — собака юлила у него в объятиях, пытаясь облизать ему лицо, которое Артём старательно убирал от той подальше.
Антон в это время как раз дошёл до них двоих, немного приостанавливаясь рядом ради упоения этой очаровательной картиной. Собака была по-зимнему пушистая, очень ухоженная и здоровая — видно, что за ней ежедневно следили и кормили. А ещё всё в ней — даже форма морды и ушей, — очень сильно напоминали Антону его Айву, что ждала его дома с мамой и бабушкой. Сильнее всего был похож такой же пушистый калачик на попе, что дрыгался сейчас из стороны в сторону, сигналя о радости внутри животного. Разве что, Айва у него была слегка жёлтенькой с пепельно-серой посыпкой на спине и морде и ласковыми рыжими глазами, а эта собака была прямо белая с забавным чёрным пятном на одном из серых глаз, и такими же ярко-чёрными отметинами на спине, как седло на лошади. Шастун с небольшой улыбкой на лице оставил забывшего про всё вокруг Доброхотова дальше сидеть в сугробе с собакой. Он, несущий лишь большой походный рюкзак на спине, которым с ним поделился Попов по разрешению Тимофея, подобрал из снега пакеты с продуктами и потопал за остальными к дому.
Он окинул подкованным взглядом окружение, понимая, что участок, на котором они сейчас находились, был действительно большой. У семьи Антона, конечно, земли было, наверное, даже побольше, но она и использовалась для совершенно иных целей: куча грядок, загонов для животных, амбар, сам дом и иные приспособления для ведения хозяйства съедали всё пространство, и оставались лишь узенькие тропинки между теплицами, по которым Шастун летом весело бегал босыми пятками от поросят и наоборот. Здесь же, особенно в данное время года, когда любую красоту клумб, которые здесь, возможно, были, съедал нетронутый будто за всю зиму снег, было крайне много места. Антон не видел никаких теплиц — на участке, круто идущем в гору, стоял лишь довольно большой двухэтажный дом, много деревьев по периметру, что закрывали его от остального мира, и где-то у противоположного края выглядывала из-за дома баня. Это был
очень хорошо обустроенный участок. Шастун был действительно удивлён. Особенно его внимание сосредоточилось на деревьях, а точнее, на определённом его виде. Это были, должно быть, редкие и ужасно дорогие голубые ели, которые мало того, что имели реально насыщенный голубой оттенок, так ещё и свешивали вниз красновато-розовые шишки. Ими был высажен весь задний двор участка. Антон сделал обязательную пометку себе в голове изучить это дерево поближе чуть поздней.
Озираясь по сторонам, он чуть не столкнулся со стоящим на месте Данилом неподалёку от крыльца. Шастун дёрнулся, на что Суховцев плавно посмотрел через плечо. Глеб рядом с тем казался непривычно мелким.
— Чё стоим? — обратился к Данилу Антон с вопросом.
— Хз, — тот ответил и пожал плечами, на которых тоже висел рюкзак. — Тимофей сказал тут ждать.
Суховцев отвернулся обратно, становясь вновь неподвижнее даже, чем находящиеся рядом деревья. Антон отвёл взгляд в сторону, мимолётно пересекаясь им с Арсением, и поднял голову на дом. Стояла тишина, было слышно только, как наверху в верхушках сосен шумит ветер. Слегка уже вечерело, погода сегодня была хорошая, но довольно пасмурная, и небо, что зимой иногда было даже более голубое, чем летом, сейчас висело монохромной серостью над головами. После машины с тёплой печкой быстро становилось зябко, и хотелось поскорее зайти в дом. Вдруг в окнах загорелся свет, и, как ни странно, на втором этаже, а потом сразу погас. От Антона послышалось обозначающее этот факт для всех остальных «о», и сам он немного потоптался на месте. После зажегся свет и на первом этаже. Пару минут было слышно какое-то громкое копошение за дверями, а затем всё ненадолго стихло. В тиши опять стал слышен ветер наверху, но, к счастью всех стоявших снаружи, это прервалось звуком открывающейся входной двери. Серебристая ручка кивнула один раз, и показался Костеша в уже расстёгнутой куртке.
— Наконец-то, блин, — буркнул замерзший Арсений, быстрее всех забираясь по ступенькам на крыльцо и ныряя в освещённый коридор. Костеша оперативно остановил его своей сильной рукой поперёк груди. Взгляд Попова тут же метнулся вверх в замешательстве и небольшом испуге.
Тимофей на него не смотрел, а смотрел вдаль, куда-то в район отряхивающегося от снега Доброхотова с вдумчивым прищуром.
— Гостиная дальше по коридору, там ещё камин стоит. Не обознаетесь. Чтобы дальше неё не совались, пока я не разрешу.
— А туалет? — послышалось от Глеба. Тимофей опустил глаза на брата. Помолчал немного.
— Дверь сразу рядом с проёмом гостиной. Но не дальше него, ясно? — спокойно и холодно пояснил он.
Ему кивнул один лишь Глеб, и все продолжали жаться у прохода, пока Костеша-старший не отпустил притихшего Арсения из хватки, позволяя тому нырнуть в освещённый коридор и стянуть ботинки. Антон пропустил всех, даже подоспевшего Доброхотова, входя замыкающим мимо держащего дверь Тимофея.
— Почему в гостиной? — поинтересовался Антон, чем заработал от того крайне холодный взгляд. На фоне шуршала одежда ребят.
— Ну, можешь тут, прямо в коридоре сидеть. Я этого не запрещаю, — ответил тот немного язвительно, пожимая плечами.
— Ха-ха, угар, — сказал ему на это Антон монотонно, на самом деле не сильно беря в голову такой ответ от Костеши. — Так почему нельзя-то?
Тот помедлил пару секунд, стоя неподвижно. Оба смотрели друг другу в глаза: Антон со спокойным ожиданием, Тимофей — с выражением тотального заёба от всего окружающего мира и Антона с его вопросами в частности.
— Потому что конкретно мне сейчас надо сходить в котельную и со всем разобраться, чтобы отопление нормально работало, и вы к херам не околели. Как ты мог заметить, дом долго стоял пустой. Только потом я смогу прийти и сказать вам, что можно своими корявыми лапами трогать, а что нельзя. Куда ходить можно, а где получишь пизды, если сунешь туда свой нос. Так понятно? — нарочито любезно закончил он для Антона. Последний вытянул губы в линию и отмахнулся с недовольным «да, да». — А вы пока камином займитесь, — скомандовал он громко остальным. — Уберите лишнее, что там рядом стоит. Почистите, если надо. Как дело до розжига дойдёт, пусть Шаст этим займётся. Он, всё-таки, не такой косой, как вы все, — закончил он уже под нос, взял что-то, что стояло около порога, и скрылся за дверью, громко ею хлопая. Антон поднял ногу на весу и потянул за один из концов шнурка на ботинке, а головой всё косил в сторону маленьких декоративных окошек по обе стороны от входа. Когда там мелькнул тёмный силуэт, Шастун резко опустил ногу и шагнул ближе, лицом буквально прислоняясь к стеклу. Он видел, как Тимофей спустился по крыльцу и направился куда-то по периметру дома. Пятнистая собака всё прыгала у него под ногами, нисколько не опасаясь, будто хорошо знала и радовалась прибытию. Тимофей её настойчиво игнорировал и шёл дальше, мешая кроссовками рыхлый снег. Антон видел, что тот подобрал, выходя из дома — топор. Шастун отвернулся, когда силуэт в чёрной куртке скрылся из виду, и устремил взгляд на остальных, что уже передвинулись в сторону гостиной.
Прошло минут двадцать с момента, когда самый старший из них ушёл. Антон, уже помогший растопить камин, что уютно мерцал сейчас за закрытой решёткой, переодевшийся в более лёгкую одежду и порядком скучающий на диване, всё пилил взглядом входную дверь в коридоре, на которую с того места, где он сидел, открывался отличный вид. В общей тишине хорошо был слишим свист его носа, который почему-то совсем перестал нормально пропускать через себя воздух. Доброхотов сидел на полу со скрещенными ногами перед большим телевизором и всё листал каналы, но раз за разом экран показывал ему лишь чёрно-белую рябь. На другом диване, ровно напротив телевизора и по левую руку от Антона развалился вальяжно Суховцев с руками под головой и вытянутыми на ковре ногами. Сбоку от него, у самого подлокотника, сидел с подобранными под себя ступнями Глеб и имел на лице такой задумчивый вид, что казалось, будто он считает что-то у себя в уме, не иначе. Помещение с каждой минутой теплело (вероятно, тут помог ещё и старший Костеша), за окном стремительно темнело, а судя по Арсению, что так совершенно непринуждённо сидел рядом с Антоном и в буквальном смысле лип к его боку, щекой тычась куда-то в крепкое плечо, создавалось ощущение, что Тимофей вообще никогда не придёт. Шастун сидел прямо и не двигался, как камень, чувствуя справа от себя тепло Попова, и изредка переводил взгляды с двери на парней поочерёдно. В принципе, ничего не менялось. Лишь Данил временами открывал глаза и смотрел на них с Арсением, сталкиваясь взглядами с Антоном. Но это Шастуна не беспокоило, хоть по Суховцеву и было понятно — он не дурак, и язык тела Попова говорит ему всё самым что ни на есть понятным образом. Переживать по этому поводу не стоило: самого Данила, Антон знал, это всё мало заботило, и тот в самую последнюю очередь из всех пойдёт рассказывать Костеше-старшему о подобных моментах. Более того, Шастун уверен, что Суховцев вряд ли пойдёт вообще что-либо Костеше рассказывать, и, прекрасно всё понимая, тот нарочно не обмолвится перед Тимофеем и словом обо всём, что касается темы его и Арсения. А она, у Антона появлялось стойкое ощущение, начинала Тимофея беспокоить.
Неожиданно для всех, как из другого измерения в проёме гостиной показался старший. Будто от огня, Арсений тут же отпрянул от Антона, метнувшись на другой конец дивана с невероятной скоростью. Шастун же, в свою очередь, отметил, как странно Костеша выглядел. Во-первых, по непонятной причине тот появился не из двери, из которой высматривал его Антон, а изнутри дома откуда-то сверху. Он был уже без куртки, но, при этом, продолжал щеголять даже по коврам в уличной обуви, будто совершенно не заботясь о чистоте. В руке у него — Антон специально присмотрелся, концентрируя своё внимание именно в той области, — уже не было топора. Там пряталась пара отвёрток и какие-то кусачки. Когда Шастун отвёл оттуда взгляд, то заметил, как пристально Костеша смотрит именно на него. Стало не по себе, когда их взоры пересеклись.
— Чё тут телик ничё не показывает? — очень своевременно вклинился в эту напряжённую тишину между ними двумя Доброхотов. Стоило только этому серо-зелёному бледному взгляду уйти с его лица, Антону сразу полегчало.
— Значит, так надо, — невозмутимо ответил тому Костеша и подошёл на пару шагов вперёд. Скорее всего, он просто вышел на центр комнаты, но Шастун стойко внутри ощущал, будто как раз к нему Тимофей и решил приблизиться.
— Заебок, конечно. Как бы не уссаться от такого веселья, — сказал Артём и неуклюже поднялся на ноги, кидая пульт куда-то в сторону.
— А ты, чё, приехал сюда, чтобы в телевизор попялить? — отвечал ему Тимофей. — Ты его поменьше смотри, а то наслушаешься там всякого, спать не сможешь.
Доброхотов хохотнул.
— Я-то? Спать не смогу? Рофлишь что-ли? Я везде усну, если надо, а вот какой-нибудь канал «Русская ночь» перед сном посмотреть дружно, или какие ни то «Голые и смешные» — это я только за, — протянул он довольно, потирая отсиженные ягодицы. — Сразу лучше спать будет.
Суховцев на диване хрюкнул, а Костеша посмотрел на Артёма, очень красноречиво подняв одну бровь.
— «Дружно»? То есть, ты хочешь, чтобы мы все сели в круг и на корявую порнуху подрочили? Ты, давай, в свои больные фантазии нас не втягивай, пожалуйста.
— А, ой, я об этом не подумал, — спохватился Доброхотов и отмахнулся. — Не, ты чё? Тогда не вариант. Меня дрочащие рядом мужики не возбуждают, я думаю. Это только по части Арса.
— «Ты думаешь»? — подал голос Суховцев на диване, с улыбкой поддевая друга и ещё больше вытягивая свои длинные ноги. За это Доброхотов с прищуром посмотрел в его сторону, после чего вывалил тихое «сука», подобрал с пола пульт и кинул им в парня, попадая в живот. Тот резко скрючился на диване от такого выстрела и забавно прохихикал. — Да и вообще, чё за извращения? — обратился он к тому, — кем надо быть, чтобы дрочить на «Голые и смешные»?
— Глебом. Вон, он каждый день это делает, по любому, — парировал Артём, заставляя Данила хохотнуть. Как ни стыдно было это признавать, такой тупой панч рассмешил даже Антона. Глеб в углу дивана поджался ещё больше, смотря на брата.
— Насчёт сна, — послышалось вдруг от Арсения, и все обернулись к нему. — Кто где расположится?
Лицо Тимофея опять приобрело серьёзность.
— Тут, в гостиной, два дивана. Значит, по два человека на один диван. Либо Шаст с Глебом и Дэн с Тёмой, либо наоборот. Они сами решат. И дальше по коридору одна спальня.
— Ладно, — опустил голову Арсений, и на это Костеша резко прищурился.
— А ты с кем хотел, а? — спросил он крайне прямо, с явным намёком.
Попов тут же поднял на того большие голубые глаза.
— Ни с кем, — тихо и быстро ответил он, и в голосе Антон отчётливо слышал робкий страх, появившийся непроизвольно.
— Чтобы спать «ни с кем», кроватей не хватит, — отрезал Костеша твёрдо тому, ставя на место. — Раз так, могу в бане на лавке обустроить. Мне для тебя не жалко.
Арсений продолжал смотреть на блондина, и Шастун видел сбоку, как в один момент что-то погасло в его глазах, и взгляд стал пустым, безразличным и холодным. Даже страх будто пропал куда-то.
— Говоря «ни с кем», я имел в виду ни с кем, кроме тебя, — проговорил он абсолютно монотонно и бесчувственно. Это немного успокоило старшего.
— А второй этаж? — спросил Антон непринуждённо, и из-за выражения лица Костеши уже успел пожалеть мгновенно, что встрял.
Тимофей выпрямил спину, становясь ещё выше.
— Итак, на второй этаж соваться вообще не рекомендую, — он объявил для всех. — Если суётесь, то свет можно включать только в коридоре и ванных. И
нигде больше. В комнаты даже не думайте заходить. Ничего для вас там не приготовлено. Только увижу хоть намёк на то, что делаете не так, как я сказал, сразу побежите ночью через лесополосу до дома.
— А почему? — как обычно полюбопытствовал Доброхотов, и как обычно ему это вышло боком.
—
Потому что, — прорычал на того Костеша, тем самым закрывая тему. — А сейчас я покажу, где тут что. И продукты захватите. Будем разбирать.
Все лениво поднялись с мест, кроме Арсения.
Антон не мог до конца понять, какой у всего, что происходило, был мотив. Сам он, в голове с недавнего времени анализирующий дважды каждый поступок Тимофея, предполагал, что так их главарь просто хотел сгладить углы. Наверняка тот сам прекрасно чувствовал напряжённость, что образовалась между всеми участниками. Поэтому внезапное предложение съездить за город, в принципе, не выходило за рамки стиля Костеши, но что-то в Антоне не переставало подозрительно подвякивать.
Старший рассказал, что у одного его знакомого он выпросил возможность зависнуть на даче некоторое время, что находилась примерно в сорока минутах езды от центра города. Тимофей поведал, что этот знакомый уехал на неопределённый срок, и поэтому дом вместе с отличным участком пустует. Неплохо было бы под конец зимы посидеть вместе, не думая о делах и обязанностях. Хотя, как предполагал Антон, Костеша не умеет не думать о делах и обязанностях, но, тем не менее, от поездки на природу лишний раз сам он отказаться не мог, потому поддержал идею.
Если задумываться, то Антон не верил, что такого рода поездка может хоть как-то спасти ситуацию. Она, возможно, действительно расслабляла, снимала усталость от предпоследней четверти десятого класса, что лежала у всех на плечах неприятным грузом. Но на этом всё. Мало что изменится, как Шастун считал: упрямая отрешённость Данила из принципа уже вряд ли исчезнет в ближайшее время. Антон чувствовал, находясь эмоционально к Суховцеву теперь даже ближе, чем знающий его много лет Тимофей, что последний того на каком-то уровне личного достоинства оскорбил. Они все, разумеется, никогда подобными категориями и не мыслили, но, Антон уверен, именно у Суховцева такое чувство достоинства было. Артём тоже так и не достал язык обратно изо рта. Вероятно, если Костеша не был идиотом, такая молчаливость его извечной правой руки, что практически можно было бы даже сравнить с некой ролью секретаря, должна была напрягать его сильнее прочего. Моментами, как сейчас, Доброхотов возвращал на место свою любимую маску клоуна и развлекал окружающих, но нельзя было не заметить, по крайней мере, Антону, что тот всё ещё неустанно что-то решал в своей голове. Шастун не знал, что конкретно так грузило его друга: что-то, касаемое Тимофея и их дел, как, например, до сих пор продолжающая висеть Дамокловым мечом ситуация с Молотами, или же из памяти так же плохо выходило лицо задыхающегося в ванной Суховцева. Или всё сразу. Так или иначе, тот о чувствах своих не распространялся, и опять оставалось лишь гадать. Из их рабочей бригады оставался прежним лишь Глеб.
Антон порой забывал, что младший брат Тимофея вообще существует. За все прошедшие две трети учебного года ему ни разу не удалось заглянуть в то неизведанное нечто, чем является внутренний мир Глеба Костеши. Иногда тот раздражал Антона: своим молчанием, что иногда даже не замечаешь его и пугаешься, странными взглядами именно в адрес Шастуна, своей вечной походкой хвостом за братом, который не особо-то и обращает на него внимания. А порой тот вызывал у Антона искреннюю жалость и сочувствие, когда какой-нибудь Артём смеялся над ним наиболее ядовито, и всегда в такие моменты крутилось в голове «ну почему ты молчишь, почему не ответишь? Ну же!». А почему сам Антон никогда не заступался? На этот вопрос он всегда впоследствии с огромным чувством стыда не мог найти ответ. И после постоянно всплывала эта фраза — «в следующий раз я обязательно это сделаю». Так часто эти слова портят жизнь: «я обязательно покажу людям свои картины, но потом», «после этого я не промолчу», «ладно, это последний раз, и потом я уйду». «В следующий раз я обязательно...» — может ли быть что-то более лживым и обманчивым?
Недосказанность связывала между собой ещё один фрагмент на этих бусах — сам Тимофей. Антон следил за ним пристально с недавнего времени, подмечал каждую мелкую деталь его интонации, потому что уже давно выучил — тот редко говорит то, что думает. А думает он всегда — эти слова Попова в один из первых месяцев их знакомства он тоже прокручивал в голове, как чётки в руке, в последнее время всё чаще и чаще. Старший Костеша подозрительно замолк. Он не обмолвился о Молотах и своих планах, связанных с ними, ещё ни разу с того случая с Денисом на улице после школы, хотя до этого данная тема прямо мозолила ему пятую точку до жжения. Сидел тихо, молчал, всё так же давал всем поручения, всё так же в конце месяца раздавал деньги. Их стало чуть меньше, Антон заметил, но материальное обогащение его, как и раньше, мало беспокоило. Теперь ещё эта поездка на весёлых тонах, чтобы просто пооткисать. Могло создаться ощущение, что Тимофей правда взял себя в руки и понял, что много неправильного сотворил, и пора бы сбавить обороты. Возможно, чьи-то доводы его вразумили. Может быть, остальным это виделось именно так. Но Антон не верил. Хоть убей, он не мог. Но от поездки за город не отказался, просто продолжая держать нос по ветру. Отдых никому не помешает.
— Офигеть… — Арсений закрыл блокнот и положил его аккуратно между ними двумя на подоконник. Антон наклонялся спиной на торец стены оконного проёма расслабленно, одну ногу, что стояла у окна на подоконнике, держа согнутой, а вторую вальяжно свешивая вниз, чтобы та болталась. Взгляд его, чуть потянутый приятной дымкой от выпитой полбутылки пива, лежал на Попове все последние минут двадцать, что они здесь находились. — Тут очень много меня, — отметил Арсений, улыбаясь по-лисьи.
— Мне как-то надоело уже Оксану рисовать, — вполголоса объяснил ему Антон и сделал небольшой глоток из бутылки, после чего покачал пару раз болтающейся на полу ногой. Арсений смотрел на него, щурясь красноречиво, будто говоря, что он ему не верит. Шастун вздохнул. — Хорошо, если я просто скажу, что ты красивый, тебе будет приятно?
— Да, очень, — так же вполголоса ответил Арсений и лучисто улыбнулся, пряча руки куда-то в сгиб подогнутой под себя ноги. Антон кивнул и сделал ещё один крохотный глоток, отдавая после бутылку Попову.
Тимофей настойчиво рекомендовал не подниматься на второй этаж, а поэтому Антон с Арсением ушли именно туда. Везде здесь было очень темно кроме одного единственного места — какое-то открытое помещение, похожее на аналог гостиной второго этажа, имело большое окно с широким подоконником, и оба они уместились именно там. Взяли две бутылки — с вишней и с манго, — и растянули на двоих, сейчас уже по очереди допивая вторую. Было тихо, парни на первом этаже особо не шумели, и Антон с Арсением говорили очень приглушённо. При этом, в такой тишине оба прекрасно друг друга слышали.
— Я всё равно считаю, что это неправильно, — покачал головой Арсений, чувствуя, что наверняка не воспринимающий его слова всерьёз Антон всё равно его слушает. — Как так можно, когда есть мечта, а самое главное — есть возможности, — так упрямо тратить это всё попусту?
— Разве я не могу заниматься этим в качестве хобби?
— А разве не круто, когда твоё хобби — это твоя работа? — тут же парировал Арсений.
Антон устало вздохнул, покрутив бутылку на подоконнике.
— Ты мне очень напоминаешь порой мою бабушку, — сказал он, после чего продолжил, видя, как Попов ждёт от него пояснения. — Она такая же невозможная мечтательница. Грезила в детстве балетом, как сама мне рассказывала, а в итоге осталась вплоть до старости в посёлке пасти коров. Теперь пытается сделать так, чтобы я обязательно связал свою жизнь с живописью, будто не понимает, что это лишь фантазии.
Даже в общем мраке комнаты с тусклым отсветом из окна было видно, как Арсений насупился после его слов отчего-то.
— А ты только и можешь, что злорадствовать, да? — сказал он будто обиженно.
Антон напротив него поднял одну бровь.
— Кто сказал, что я злорадствую? Я лишь обозначил факт, — он чуть подтянулся на руках, так как стёк по подоконнику слишком низко, и стало неудобно. — Знаешь, Арс, я не особо в курсе, каково это — жить в твоей семье. Но могу предположить, что ты не очень хорошо имеешь представление, что значит, когда тебе пиздец как нужны деньги, — он посмотрел на Арсения прямо, без какой-либо тени агрессии в его адрес, и такой взгляд, кажется, успокоил Попова. Тот лишь продолжал слушать. — Так что я бы, может, и с радостью, но я не могу. На меня моя семья надеется. Мне нужно туда, где есть максимальный заработок при максимальных гарантиях, а я могу тебя уверять — картины не факт, что дадут мне первое, и уж точно не дадут второе. Понимаешь, бывает так, что жизнь посылает на хер всё, о чём ты когда-то мечтал.
— Я понимаю, — практически прервал его Арсений, опуская глаза вниз. — Прости, что так быканул, — Шастун ожидал от него иного продолжения, но тот резко соскочил с этого пути и увёл разговор в другое русло, поднимая глаза. — Так куда ты собираешься дальше?
Антон пожал плечами.
— Химфак, физфак, биоинженерия. Любое на выбор, куда попаду.
— И тебе нравится? — с лёгкой улыбкой и совсем едва заметной хмельной тенью смотрел на него Арсений.
— В принципе, да. Довольно интересно, да и выходит хорошо. Всё понимаю. А насчёт тебя? — Шастун глянул с вопросом на Попова.
Тот вздохнул, уводя на секунду глаза в сторону улицы, после чего немного выпрямился в спине, потягиваясь.
— Международные отношения.
— И как?
Лицо Попова смялось в непонятной эмоции, и он махнул рукой, ничего не отвечая. Шастун нагнулся к нему ближе, руку поставив локтем на согнутое колено, после чего сказал даже ещё тише: — Кем ты хотел стать, Арсений?
Арсений сначала повернулся на Антона, но, столкнувшись с ним взглядом, опустил глаза на свои бледные ладони.
— До сих пор хочу, — поправил он полушёпотом.
— Кем?
В уголках его губ заиграла тихим звоном грустная улыбка. Что-то болезненно-приятное, судя по всему, загорелось у него в голове.
— Актёром.
Шастун улыбнулся по-доброму, сразу представляя в уме множество картинок, но те резко прервались, и улыбка пропала.
— А почему тогда международные?..
Арсений опять издал вздох, правда теперь уже гораздо более тяжёлый, будто этот вздох проталкивал дальше по горлу какой-то ком. Он поднял обе ноги в носках на подоконник, обнимая их за колени своими руками. Что-то обдумывал в течение пары секунд, после чего вновь заговорил:
— Да я, вообще, собирался на актёра как раз идти. Очень давно о всяких курсах задумывался, и так далее. Нарыл в интернете примерный список литературы, который необходимо знать. А потом, где-то в середине средней школы, когда я о поступлении впервые заикнулся, мне отец сказал что, ну… Грубо говоря, хер мне без масла, а не актёрское, — он посмотрел Антону в глаза. — Типа, то, что я «вот такой гомик», каким-то образом у него в голове означает, что я в целом ненормальный, и никаких самостоятельных решений мне доверять нельзя. Поэтому он и сказал, что уже давно за меня всё решил, и в девятом-одиннадцатом я сдаю историю и английский, потом иду на международные отношения, а он всё мне оплачивает и, в силу своей должности, пропихивает меня куда-нибудь в МИД. Так что жизнь моя расписана прямо по минутам, — он поставил подбородок на колени, не переставая смотреть на Шастуна.
Антон призадумался, нахмурившись.
— А ты разве не можешь сказать им, мол, «пока-пока, я сам решу, куда идти». Насколько мне известно, поступить на бюджет у вас вполне реально на актерское. Особенно, если ты не лох в плане способностей.
— Ха, не-е, — усмехнулся Попов. — У моих родителей если поступать, то только куда-то сразу в престижное. А там без их бабок не обойтись. Да и, к тому же, — его голос угас слегка, — если я им так скажу, как ты сказал, они меня сразу из дома выкинут. И придётся мне пойти по миру без гроша в кармане и капли надежды в душе, что они помогут мне, если что-то пойдёт не так. А это, знаешь, — он улыбнулся одной стороной своего рта, чуть прикрывая раслабленно свои глаза ресницами, пока глядел на Шастуна, — капец как страшно, если честно. Особенно, когда до этого они тебя полностью обеспечивали, и ты не особо даже представляешь, как без этого существовать.
Антон, сидящий напротив него, опустил глаза, различимо обдумывая всё в голове.
— Да, действительно херово, — он кивнул, после чего достаточно ласково продолжил. — Ну, я думаю, что у тебя всё может получиться, если ты захочешь. Всё равно, судя по твоим рассказам, твои родители те ещё гандоны, и ты, если уж честно, не сильно перед ними обязан. Так что, кто знает? Я буду верить, что у тебя всё отлично сложится.
Арсений сидел сейчас, внизу живота ощущая болезненный зуд, который отдавал куда-то в область солнечного сплетения, пока слушал низкий бархатистый голос Антона, говорящий, кажется, и впрямь совершенно искренне эти слова. Голубые глаза гуляли по русым волосам, которые уже так давно хотелось просто потрогать, поперебирать пальцами, провести ладонью. С волос на светлые ресницы, на крохотную родинку на кончике носа, на розовые губы, а затем назад в обратном порядке. Даже делать вдох было больно, потому что грудная клетка начинала ныть от переизбытка чего-то такого невыносимо-приятного внутри. Антон поднял на того глаза, замечая, как красиво лунный свет из окна падает ровно на половину лица Арсения, как резко режет переносицу тень от километровых ресниц, как в один из ледяных глаз проникает свет и заставляет радужку блестеть серо-белыми переливами. Арсений выглядел печальным, как показалось Антону.
— Ну, не грусти ты, — тихо сказал он и улыбнулся. — Давай я нарисую тебя. Свет красиво падает.
Его рука дотянулась до блокнота, что так и лежал между ними, но резко он был прерван Поповым, чьи тонкие узловатые пальцы легли поверх кончиков его собственных, не позволяя взять скетчбук в руки. Он поднял глаза как раз в тот момент, когда Арсений перекатился по подоконнику на колени и, прогнувшись в спине, приблизился к его лицу на расстояние в сантиметр, ставя руки на подоконник около ног Шастуна. Блокнот упал на пол.
Антон замер. Замер и Арсений.
Попов держал глаза прикрытыми, и пушистые ресницы дрожали. Он ощущал на губах тепло от губ Антона, и от этого всю область вокруг его рта по нервным окончаниям пробирало спазмами. Он не решался двинуться вперёд на пару миллиметров и сократить расстояние, он не решался даже сделать вдох, потому что всё нутро замирало в трепете и страхе. Арсений хотел сделать так уже очень давно, но не было момента, не было возможности и места. И он боялся. Так боялся, что сейчас он сдвинется на эти чёртовы миллиметры вперёд, ощутит мгновение сладостного чувства внутри, и затем это моментально пропадёт, и Антон исчезнет. Чем так, он лучше был согласен вечно смотреть издалека, представлять в своей голове то, чего никогда не будет, но чего так страшно хотелось. Он точно влюбился в Шастуна не с первого взгляда, вряд ли с первого слова, но давно. Не знает, был ли конкретный момент, что подтолкнул, или это случилось постепенно, но одно ему было понятно на все полные сто процентов — он был безумно влюблён. Как приятно было спустя столько времени вновь ощущать, как распускается в груди этот прекрасный душистый пион.
Антон чувствовал чуть ниже своего носа чужое дыхание, что смешивалось с его собственным. В его голове не было заранее подготовленных алгоритмов действий в подобных ситуациях, потому что, будь на месте Арсения какая-нибудь девушка, было бы гораздо проще и привычнее, но перед ним, всё же, не девушка, а Арсений Попов, и глазами Шастун видел его длинные ресницы. Поэтому он сидел в ступоре, и для обоих эти короткие секунды ощущались бесконечной вечностью. Наверняка можно было даваться диву, наблюдая за шквалом размышлений у Антона в сознании в данный момент. То ли от неожиданности, то ли по непривычке он потерял резко все адекватные мысли, и на чистом белом листе первым появилось осознание того, что, вроде, и у девушек, и у парней губы примерно одинаковые, поэтому тут не должно быть никакой разницы. А когда Попов будто подвинулся ещё на крохотное расстояние, почти уже касаясь его губ своими, появилось второе осознание — это же Арсений, и, в принципе, с ним пососаться вообще не грех, а поэтому он опустил веки, приоткрыл рот, отчего они задели друг друга, и Арсений плавно двинулся вперёд, превращая эфемерное касание в крайне робкий, но уже поцелуй.
Первое прикосновение действительно можно было назвать так с натяжкой. Они оба просто дотронулись друг до друга губами, и Антон тут же отметил, что, хоть собственные губы были у него пухлее, чем тонкие и резные у Арсения, именно у Попова они были невозможно мягкие и бархатные, в отличие от грубой обветренной наждачки Шастуна. Арсений приоткрыл рот, смещаясь ещё на пару миллиметров, на самом деле внутри уже даже не следя за тем, что он делает, потому что голову уносило пуще, чем от самого крепкого алкоголя, и прихватил мягко верхнюю губу Антона. Последний тоже начинал, сам того не ведая, расслабляться в геометрической прогрессии, отвечая постепенно, и удивительно, как непривычно губы жгло от таких невесомых действий, будто Попов водил ему не по коже, а прямо по нервам своим вельветом. Антон не менял позы, сидя как камень, что делал и Арсений, замерев в одном положении, и только последний собирался двинуть хотя бы ладонь с деревянного подоконника и приоткрыть губы вновь, чтобы поцеловать уже полноценно, ведь, чёрт возьми, Антон блядский Шастун ему
отвечает, как со стороны лестницы послышались увесистые шаги.
Они отпрянули друг от друга. Им не суждено было зайти дальше легких мазков губ о губы. Попов перекатился обратно на попу именно в тот момент, когда из-за угла выглянул Доброхотов, от света фонарика на телефоне которого обоим пришлось зажмуриться.
— О, бля. Чё здесь, сосётесь, что ли? — поддел он в шуточной форме, даже не представляя, насколько на самом деле был близок к правде. — Заебался вас искать. Шаст, пойдём, там Тима фильм выбирает, а нам ещё стол надо подвинуть.
— Он, что, телик починил? — спросил Антон, поднимаясь с подоконника.
— Да он, оказывается, не сломан был. Типа, просто почему-то кабельное не показывает. А с флэшки норм. Погнали, — развернулся он и повёл за собой Шастуна, попутно бросив напоследок. — Арс, тоже спускайся. Салатики нам порежешь, хозяюшка.
— Обязательно, — лишь сказал Арсений вполне доброжелательно.
Только шаги двух пар ног удалились вниз по лестнице, Арсений наклонился, подбирая с пола блокнот. Он откинулся спиной на стену позади себя, одной рукой укладывая подобранный скетчбук на грудь, а пальцами второй невесомо трогая собственные губы, пьяную, но не от пива, улыбку на которых было сдерживать совершенно невозможно. Его натурально плавило в чувствах, как масло в тепле, и пион внутри начинал пылать ароматом ещё сильнее. Жаль, что за сегодняшний вечер они даже ни разу больше не поговорят.
***
Антон проснулся, как ему показалось, ужасно поздно. Часы говорили, что натренированный организм хоть и должен был встать в то же самое время, но проспал на два часа больше. Поэтому он оглянулся по комнате, привставая на локти, чтобы понять, какая вокруг, вообще, обстановка.
Он уснул на втором этаже, куда по итогу пришёл искать Арсения под конец веселья, но не смог найти, а потому сильно поддатый лёг здесь на пуфики, цивилизованно разделся и сразу провалился в сон. Сейчас он поднялся со своей импровизированной кровати, подпинывая её ногой чтобы вернуть в первоначальный вид, оделся, умылся для виду и пошёл в сторону лестницы, разлипшимися наконец глазами разглядывая окружение. Вчера, во тьме и отсутствии возможности включить свет, здесь трудно было что-либо заметить. А сегодня, при уже гораздо более приемлемом свете утра, глаза начинали всё различать. Из этой самой гостиной, где вчера, как прекрасно помнил на тот момент ещё трезвый Антон, произошло нечто... странное для него самого, он вышел в коридор, что вёл до лестницы. Сейчас тот освещался солнцем и горел приятным оттенком персикового. На такой длинной пустой стене, подумал Антон, бабушка не упустила бы возможности навесить его картины. Но здесь его глаза ухватились только за висящие откуда-то с потолка обрезанные провода. Он потянулся до них рукой и аккуратно взял за резиновый край. Так вот, что вчера ткнулось ему в глаз, когда они с Арсением поднялись сюда впервые. Какой идиот будет так неразумно оставлять их висеть подобным образом Антон, конечно же, не знал. Не обращая много внимания на этот момент, он отодвинул их рукой аккуратно и прошёл мимо, к лестнице, что немного скрипнула под его весом. Тихо спустился, не ведая до конца, спят остальные или нет.
Шастун не знал, зачем они вчера распределялись по местам, если в итоге более-менее раздетым спал только он: Костеша, видимо, брезгуя спать на полу, лежал на спине на одном из диванов. Его длинные ноги в одном из концов вывешивались наружу через подлокотник. В другом конце сидя дремал Глеб, чуть подпирая пшеничные космы брата бедром. Данил и Артём совершенно спокойно валялись на ковре рядом с мусором и бутылками, и Антон даже захотел сделать фотографию, как Доброхотов закидывает на друга свои ноги, но не нашёл телефона. Также он сильно хотел узнать, проснулся ли Арсений. К огромному сожалению, он и понятия не имел, где тот спал, потому что Попов единственный из всех, как оказалось, спал в нормальной спальне. Где эту спальню искать Шастун, естественно, не представлял, но решил попытаться. Как минимум, входить в помещения первого этажа от Тимофея запрета не поступало.
Антон прошёл тихо мимо проёма гостиной, оставляя всех спящими. Ноги старались ступать по гладкому дереву бесшумно, но пол совсем слегка скрипел под каждым его шагом, и этот звук был единственный во всеобщей тишине. Шастун приближался к другой стороне дома, где был главный вход в него — вчерашним вечером выяснилось, что входили они через боковой со двора, что логично, раз подъехали они именно там. Ступни в носках плавно ложились на пол, и Антон вынырнул в широкое пространство главной прихожей, где было светло, и множество окон по периметру большого эркера блестели утренним ярким светом. Но не это привлекло его внимание.
Дверь, что вчера даже не бросилась ему в глаза, потому что в вечернем тусклом освещении была очень даже непримечательного вида, сегодня с утра была довольно широко открыта. Она вела не иначе, как в котельную, и Антон сделал два шага ближе, встал напротив и остановился. Глаза его почему-то прилипли к тому месту, и он очень внимательно разглядывал то, что попадало в обзор.
Всё как будто было в порядке и не должно было вызывать никаких неверных мыслей, но что-то в голове Шастуна мигало красной предупреждающей лампочкой, и предупреждение это было настолько для него самого невнятным и непонятным, что он не мог даже срастить, отчего оно появилось и с чем связано. Вроде, всё в порядке, но вот лежит посреди бетонного пола, как попадало на глаза Антону, какой-то мешок, чуть приоткрытый сверху. Почему он лежит посреди помещения? Рядом лежал ещё со вчерашнего дня запомнившийся Шастуну топор. Можно было бы представить, что в том мешке лежат дрова для камина, но котельная — не место для рубки дров, да и откуда Костеша вообще мог их сейчас взять? Неподалёку на какой-то старой тряпке лежала брошенной пара из отвёртки и гаечного ключа, а также россыпь каких-то шурупов или болтов. Антон не мог разглядеть издалека. Что кому в чужом доме понадобилось чинить — тоже совершенно непонятно. Глаза плавно переползли на открытую дверь. Тут он заметил ещё большую странность: полотно было сделано из каких-то стружечных плит, а ошмётки этих склеенных стружек торчали кусками в районе замка. А замочной скважины там, кстати, не было. Антон на всякий случай посмотрел на стену, где оставался косяк дверного проёма, и на том же уровне там была точно такая же рваная отметина из дерева. Значит точно эта дверь запиралась на какой-нибудь замок, которого тоже не было нигде поблизости. Лишь драные дыры в том месте рядом с незамысловатой ручкой. Будто кто-то его... вырвал?..
Резко входная дверь рядом с ним открылась, и от звука Шастун даже подпрыгнул на месте, так же быстро оборачиваясь после.
Из-за открывшейся двери показался слегка заснеженный Попов, уже полностью одетый, а на его лице сияла такая яркая взбудораженная улыбка, от которой вкупе со слегка загнанным дыханием создавалось ощущение, что тот в бреду. Увидев чуть сонного Антона, он быстро, как и зашёл, сделал шаг вперёд и закрыл за собой дверь. Шастун чувствовал, как от Арсения веет свежим морозом с улицы.
— Все спят? — нетерпеливо спросил он.
Антон пожал плечами.
— Да, вроде.
— Ну и не стой, значит. Собирайся быстрее и пошли, раз все спят, — подогнал он его и стряхнул немного снег со своих ботинок.
— Что? Куда? — не мог никак сообразить Шастун, находясь в ступоре и от требований, и от такого яркого восторга Попова.
— Да потом спросишь все свои вопросы, блин, — отмахнулся он. — Натягивай штаны быстрее, и пошли. Там так красиво сейчас.
Он сказал это и пошёл куда-то в дом. Антон двинулся за ним, понимая, что одежда его вся в маленьком стороннем коридоре, и, дойдя, увидел Попова именно там. Тот в очередной раз показал ему жестами поторопиться, после чего тихо вышел из дверей. Шастун не стал тому перечить, действительно напялил на себя побыстрее одежду и пошёл следом.
Когда он вышел на морозное с утра крыльцо, то сразу увидел, как Попов уже резво скачет по слегка протоптанной тропинке до заднего выхода с участка, где через открытую дверь и яркие голубые ели виднелась чёрная до блеска натёртая машина Тимофея. Пятнистая собака прыгала через сугробы за ним, и Шастун сразу понял, что медлить в данной ситуации нельзя. Изо рта выпало тихое «бля», и он перебежками принялся обоих догонять.
— Ты куда, блядь, несёшься? — максимально понижая свой голос до той степени, в которой Арсений всё ещё его мог слышать, возмутился он тому в спину.
Попов выглядел таким бодрым, каким Антон его никогда до этого не видел. Возможно, как подумал Шастун, природный воздух оказывал на того благоприятное воздействие. К тому же, тот будто совсем не думал даже о том, что произошло вчера на втором этаже, хотя, вроде как, это должно было для того хоть что-то значить. Но как будто Антона это заботило гораздо больше. Появлялись вопросы: а почему он так сделал? А Костеша? Вообще, смотря на беззаботно скачущего по снегу Арсения создавалось впечатление, что тот сделал вчера это всё ради шутки. Просто пиво и отсутствие света вокруг раскрутили в том азарт, и захотелось сделать что-нибудь эдакое. Если так, тут же подумал Шастун, то он тоже готов был не говорить ни слова об этом, хотя по какой-то совсем необъяснимой для Антона причине эта мысль колола ему куда-то в область груди маленькой иглой, что странно.
Арсений, выпрыгнув через порог ворот, обернулся резво на того наконец. Антон тоже протиснулся в проём, попутно едва ли не запинаясь о решившую выйти с ним одновременно собаку.
— Потому что надо торопиться, у нас не так много времени, — говорил он ему с улыбкой, и Антон невольно засматривался на то, как живо горят у того глаза. — Что скажут остальные, когда проснутся, а мы непонятно где? — на этих словах он вдруг схватил того своей перчаткой за ладонь в бабушкиной варежке и понёсся мимо машины вниз по склону, удваивая скорость и таща Антона за собой.
Шастун чудом удержался на ногах, как на сноуборде скользя по снегу на своих ботинках под шаловливые хихиканья Попова. Когда склон был позади, они оказались на более-менее ровном участке, и Антону открылась действительно стоящая картина.
— Стой, — сказал он Арсению, который не спешил замедляться и всё тащил его вперёд. — Стой, погоди, — он попытался выдернуть руку из хватки, что ему не удалось и не сильно хотелось, но на Попова это сработало. Тот остановился и обернулся. Улыбка самопроизвольно на его лице стала ещё шире, когда Арсений увидел,
как тот смотрит впереди себя.
Антон стоял с приоткрытым ртом.
Местность впереди была большая и просторная, лишь по обоим бокам от них немного возвышались деревья. Собака остановилась в сугробе недалеко от них, виляя пушистым бубликом и дожидаясь обоих. Снег лежал на много-много метров впереди нетронутым, как будто это был и не снег вовсе. Вдалеке на уровне горизонта возвышался хребет, щетинящийся елями и соснами, за которым выглядывало ласковое жёлтое солнце, будто спешащее напомнить, что скоро наступит весна. А прямо под ним, судя по местами снесённому ветром снегу и характерной кромке, простиралось огромное замёрзшее озеро. Лучи весёлого солнечного света били ему не особо сильно в глаза, падали на часть озера, на искрящийся снег, петляли между деревьями, отбрасывая резные тени. У Антона спирало дыхание, и он щурился, потому что глаза вдруг начало покалывать. Он будто не мог поверить. Такой красоты он не видел даже у себя
дома.
Арсений стоял, внутри себя мысленно ликуя, и улыбался, пока отчётливо чувствовал, как Антон невзначай сжимает его ладонь крепче. Руке в хватке Шастуна было тепло, спине, повёрнутой к солнцу, было тепло, где-то внутри груди тоже было тепло. От этого даже в ямочках у него на щеках начинало ныть из-за бесконечной улыбки.
— Оторваться не можешь? — тихо спросил он, глядя на Антона, лицо которого в свете солнца было таким тёплым и нежным. Видя эти широкие охристо-зелёные глаза, он отчётливо понимал, что тому на лице ужасно сильно не хватает веснушек. Хотя, с другой стороны, с ними это был бы уже не Антон Шастун.
Антон не спешил с ответом, действительно, по факту, не имея возможности оторваться.
— Запоминаю, — медленно вполголоса поправил он того.
— Мы сможем ещё выйти на лёд в это время года? — решил уточнить Арсений, предполагая, что в этой теме парень прекрасно разбирается. Он тихонько помотал их сцепленные ладони из стороны в сторону, на что Шастун будто даже не обращал внимания, позволяя делать с собой что угодно.
— Да, — подтвердил тихо, но уверенно Антон, всё еще не закрывая рот и не отводя с солнечного горизонта глаз.
— Тогда нет времени стоять, — хитро сощурился Арсений и вновь сорвался с места, дёргая за собой Шастуна, у которого от этого чуть не слетела со лба шапка. Собака была особенно рада этому событию, отправляясь бегать по округе галопом.
Будучи на полпути к озеру, они уже не бежали, а поочерёдно толкались, весело хохоча и стараясь повалить друг друга в снег. Когда впереди краем глаза Антон заметил начинающуюся кромку льда, он поспешил предостеречь Попова:
— Тихо, тихо! Нам лучше всё равно оставаться у берега.
Этим воспользовался Арсений, замечая, что Шастун потерял сосредоточенность. Он толкнул его посильнее в бок, отчего Антон не устоял на длинных ногах и упал, срезая своей пятой точкой и спиной снег. Последний прокряхтел, как подобает жертве такого нападения, пока Попов звонко смеялся, возвышаясь на расстоянии. Но Шастун решил, что не позволит так обходиться с собой, поэтому, не торопясь подниматься на ноги, с ехидной ухмылкой сгрёб снега в ладонь, скомкал из него немного рыхлый комок и запустил в Арсения, вызывая в том новую волну хохота. Попов ловко отмахнулся от снежка рукой, сделав шаг вперёд, из-за чего тот рассыпался в воздухе, и снег опустился пылью ему на шапку. Антон запустил ещё один, Арсений сделал шаг и отмахнулся. Ещё один. Опять отмахнулся. По итогу Попов оказался в ногах у Шастуна, что опирался сзади на обе руки, и смысла у последнего метать снежки уже не было. Вывалив из себя остатки хохота, Арсений вдруг резко шагнул ещё раз и подогнул ноги, падая прямо на бёдра Антону. Шастун посмотрел резко тому в глаза, в миллионный раз уже подмечая, какие они у него красивые, глубокие и синие, как тени, что пускали деревья на снег в это время суток. Арсений смотрел на него не иначе как влюблённо. Он снял перчатки, отбросив их куда-то в сторону на снег. Все вопросы, которые были у Антона ранее, самостоятельно отпали.
— Так, всё-таки, не шутка, — произнёс Шастун, улыбаясь одной стороной своего рта.
— О чём ты? — вернул Арсений ему его улыбку гораздо более пьяной, после чего положил на холодные щёки свои ладони, обдал лицо горячим дыханием и возместил в один момент всё, что осталось недосказанным со вчерашнего дня.
Всё никак Антон не мог понять, почему целовать Арсения было так приятно. Он успел поцеловать за жизнь много девушек — всё же, смутная слава в посёлке и вполне себе не кривое лицо располагали, — но ни один из этих поцелуев не заставлял его чувствовать себя похожим образом. Впервые, целуя кого-либо, в нём появлялось ясное ощущение собственной особенности. Будто этот поцелуй, что сейчас Арсений ему дарил, предназначался ему как награда за какое-то отличие. Возможно, это потому, каким особенным Попова считал сам Антон, а оттого такие жесты в свой адрес по определению были чем-то очень ценным и важным. Возможно, конечно, Арсений просто классно целовался.
Он не напирал больше, чем было нужно. Антон очень остро чувствовал, как мягкий язык, будто совсем не напрягаясь, орудовал внутри его рта. Вообще, весь поцелуй заставлял чувствовать Антона себя мягкой жвачкой, и голова изнутри раздувалась, словно пузырь. Спустя некоторое время, за которое Шастун начал уже проваливаться в некую форму нирваны, он почувствовал, как Попов отдалился. Тот невозможно сладко мазнул ему языком по нижней губе, прихватил её, затем оторвался, прихватил верхнюю, чмокнул напоследок и окончательно отодвинулся, не отпуская рук с лица Шастуна. Антон видел немного нечётко, как Попов заглядывает ему то в один, то в другой глаз. Резко его взгляд метнулся в район губ, после чего так же быстро поднялся обратно, и в следующее мгновение Антон даже не успел среагировать, прежде чем Арсений гораздо быстрее впечатал своё лицо в его, врываясь языком сквозь до сих пор разомкнутые губы. От такого напора, который он не ощущал ни от одной девушки прежде, Шастун почувствовал, что его руки чуть не подогнулись под ним. Ладонь Попова спустилась с одной щеки, уходя за спину, и через секунду шею Антона обожгло холодом.
— Ах ты, сука, падла, — простонал Шастун, после того как, причмокнув, он оторвался от сейчас вновь хохочущего Арсения. Тот быстро успел встать с Антона и отойти на безопасное расстояние прежде, чем случится нечто непоправимое.
— Нельзя на морозе сосаться, — с самодовольной интонацией заметил Попов. — Губы обветрятся.
Шипя под смех спереди него, Антон пытался вытряхнуть остатки снега, что так нагло был впихнут ему за шиворот. До конца это всё равно сделать не получилось: часть в виде воды стекала ему вдоль позвоночника, и Шастун, неприятно морщась, бросил это дело и взглянул вперёд на два озорных голубых огонька на бледном лице.
— Ты думаешь, я оставлю это просто так? — предостерегающе произнёс он и только собирался встать, как увидел в короткое последнее мгновение, что удивлённо голова Арсения повернулась вбок. Собака налетела на Антона откуда-то со стороны, принимая остервенелые попытки облизать ему лицо. Где-то на фоне его беспомощных «фу, агх-х, буэ, отстань» опять звучал звонкий смех. Шастуну удалось оторвать от себя собаку, поворачивая на Попова. — Вон, его иди лови, блин.
К этому моменту Арсений уже убегал прочь.
Вдалеке, где деревья, обрамляющие озеро, уходили к дому и плавно смешивались с голубыми елями на участке, так же плавно сливался с одним из стволов сосны Глеб. Он молча, без единой эмоции на лице наблюдал за двумя смазанными силуэтами, что ещё на его глазах несколькими минутами ранее бежали со всех ног по склону, держась за руки. Он моргнул один раз, после чего бесшумно развернулся и пошагал на территорию участка, скользя тенью мимо запасного колеса на блестящем чёрном УАЗе.
***
Пятый класс
Ему было уже действительно холодно. Не просто зябко или прохладно, он натуральным образом
замёрз. Какое-то время назад он перестал ощущать пальцы на своих ногах: попытки разогреть их ходьбой кругами вокруг детской площадки не помогали, и он бросил эту затею, впадая уже в начальную форму апатии, сидя на покосившейся лавке. Из носа без остановки текла какая-то вода; ладони мало-мальски ещё хранили тепло, будучи втиснутыми поглубже в карманы. Хорошо, что снег закончился: если бы его ещё засыпало сверху, он бы точно отморозил себе что-то.
По-ночному темнело. Реже начинали появляться перед его глазами люди, шурша ногами по сугробам, а детская площадка опустела ещё пару часов назад. Сначала там было четыре ребёнка и три мамы, потом три ребёнка и одна мама, потом остались два ребёнка, потом их стало три, а затем ноль. Без голосов вокруг крайне быстро стало очень одиноко. Глаза хотели зацепиться за что-то, но будто ничего не было вокруг подходящего. Он уже успел посчитать заснеженные машины на стоянке, что успокоило его, но ненадолго. Теперь он перешёл к подсчёту окон в их доме: постоянно считал те, в которых не горит свет, затем те, в которых горит. Потом где-то зажигались огни, где-то гасли, и он повторял алгоритм. Это немного отвлекало от пожирающего холода. Про то, что ужасно голоден, он вообще забыл.
— Эй, чё сидишь здесь? — голос раздался из-за плеча резко, и ведущий в очередной раз подсчёт Глеб невзначай дёрнулся, оборачиваясь и поднимая голову.
Статный силуэт возвышался над ним. Из-за фонаря, что бил нимбом за головой в шапке, плохо было видно лицо, но это было неважно. Глеб узнал его сразу по голосу.
Резко стало в миллион раз спокойней и уж точно не так одиноко. В груди появилось какое-то хорошее чувство облегчения, будто мгновение назад он висел над обрывом, а теперь его подняли и вытащили на край. Голос брата был вполне спокойный, но Глеб знал, он чувствовал, что в нём, как невесомый сквозняк по полу, тянется лёгкое беспокойство. Он точно это слышал. Определённо точно слышал.
На заданный вопрос он не ответил, мявшись в словах, и рефлекторно повернул голову на дом, где в окнах их квартиры горел свет. Тимофей тоже посмотрел туда вслед за ним. Особо пояснять тому было не нужно.
— И сколько их там? — тут же спросил он серьёзно.
Глеб повернулся на него вновь.
— Трое было. Мама, папа и дядя Дима, кажется…
— Бухают? — от Глеба кроткий кивок. — И как давно после того, как я ушёл?
Младший призадумался.
— Ну… Я со школы пришёл, они сказали пойти погулять. Я сижу. У меня ключей нет. В домофон звонил — они не отвечают… — проговорил вполголоса Глеб буквально без какого-либо эмоционального окраса, монотонно и быстро, как скороговорку.
Тимофей вздохнул, перекатывая вес на одну из ног.
— Вот пидорасы, — сказал он сам для себя, дёрнув головой и всё поглядывая в окна дома, после чего достал руки из карманов, поболтал звонко на пальце связку ключей и двинулся с места в направлении к зданию. — Пошли. Надо мне сказать им, что они охуели.
Глеб ещё чуть меньше секунды глядел на широкую даже для своих достаточно юных лет спину, а затем с новым приливом сил встал, тут же ощущая жуткую боль в оледенелых ступнях, но, несмотря на это, поспешил как можно быстрее догнать высокую долгожданную фигуру брата, шагающую наконец к их подъезду твёрдой и сквозящей уверенностью решительной походкой.
***
— Я пришёл! — объявил Антон с порога и, скинув ногами ботинки, бросил рюкзак у тумбочки. Дальше он расстегнул куртку и отправился так, не раздеваясь, прямиком к комнате Оксаны.
Дверь у той была приоткрыта, что служило сигналом о том, что можно свободно входить, поэтому Шастун с улыбкой во все зубы распахнул её и остановился в проходе. Оксана удивлённо стояла в домашних шортиках и большой футболке посреди комнаты к нему боком и смотрела с непониманием в глаза.
— Это тебе! — заявил он сестре и протянул вперёд пушистую ветвь. — В воду поставь, и на окно. Очень долго может простоять.
Оксана смотрела на яркую голубую лапку еловой ветки, с которой гроздьями свешивались контрастные красноватые шишки.
— Ты где это взял? — спросила она удивлённо.
Антон вытянул губы в линию.
— В пятёре, блядь, купил.
— Тихо, не матерись, мама дома, — прошептала спешно Оксана и подошла к брату ближе, принимая у того из рук ароматную ветку. — Спасибо.
— Она, если за ней ухаживать, пахнуть будет классно. На всю комнату тебе, лучше арома-свечей.
Сестра внимательно оглядывала голубые иголки и трогала их бережно тонкими пальцами.
— Блин, классно. Я помню у Оли, моей подруги, на даче семья такие же выращивала, только там, вроде, шишки были не такие розовые. Я помню, как они мне нравились. Спасибо, Антон, — она подняла на него глаза с доброй улыбкой. — Реально.
Шастун широко улыбнулся ей в ответ, затем наклоняя за затылок к себе и оставляя на макушке звонкий чмок. Та поспешила найти сосуд, в котором будет стоять ветка, а Антон, вполне довольный собой, удалился в сторону коридора. Надо ещё будет зайти на неделе к Арсению и отдать ему рюкзак.
