Гараж за панельными домами

      — Антон, я умоляю тебя, пожалуйста! Я не знаю, что там происходит, я выйти не могу! Я… Тут не ловит, я не могу ничего сделать. Господи, просто, пожалуйста, приезжай быстрее, мне очень страшно, Ант...       Извините, связь прервалась.       Сон пропал в один короткий момент, когда Антон вскочил с кровати, тут же хватая сложенные с вечера штаны. Первые попавшиеся носки налезли на него боком, неудобно давя в районе косточки. Какую-то толстовку, в темноте которую определить было сложно, он натянул прямо на домашнюю футболку. Ключи звякнули в руке, телефон едва не выпал при попытке запихнуть его в карман на ходу. Не контролируя ничего из своих действий в данный момент, он лязгнул ручкой двери, кажется, слишком громко. На лету сунул ноги в кроссовки, распахнул входную дверь и так же быстро покинул квартиру, будя звуками спящую в своей комнате Оксану.       Его глухое топанье по бетону разлеталось по всем этажам дома, когда он перепрыгивал едва ли не половину ступеней на каждой из лестниц. Антон выбежал на улицу, практически снося с петель дверь, после чего замедлился прямо у подъезда, широкими глазами оглядывая окружение. Мозг работал с диким воем — нужно было понять, что делать, а как раз таки что делать было совершенно непонятно. Шастун, тяжко вдыхая зябкий ночной воздух, потянулся за телефоном. Он, чувствуя себя так, будто стояние на месте было сейчас самым настоящим преступлением, принялся перебежками двигаться куда-то в сторону по дороге у своего дома, пока буквально дрожащие пальцы искали нужный адрес по памяти, что в один момент стала работать отвратительно туго.       Антон всё шагал и шагал по улицам, понимая на задворках сознания, что в этом не было никакого смысла. Крутящееся на экране кольцо загрузки, сообщающее, что идёт поиск ближайшей к нему машины такси, вызывало в нём дикое желание размозжить телефон об асфальт со всей силы. Он вышел в соседний двор, из которого открывался вид на главную улицу вдалеке. Антон издал протяжное «бля-ядь», полное раздражения, и едва не споткнулся, когда приложение сообщило, что ближайшая машина приедет к нему через семнадцать минут. Это слишком долго. Он не может позволить себе тратить ещё и это время, учитывая то, сколько ему предстоит ехать. Что делать, он совсем не знал.       — О, это же Кастет! — эхом разнеслось по стенам домов откуда-то сбоку. Голова Антона взметнулась вверх.       Какая-то группа парней, стоявших вкруг около машины, смотрели с энтузиазмом в его сторону. Задние фары автомобиля светились обжигающим глаза красным, и при оранжевом свете фонаря точно над ними рассмотреть лица стоящих было невозможно. Антон и не старался — знал, что те ему не знакомы. Вероятно, они боком и пересекались когда-то на одном из дел Гаража, но это не значит, что Шастун запомнил их. Он просто поднял в приветственном жесте руку, едва ли отвлекаясь от экрана телефона. Только этого ведь ему не хватало. Те, кажется, заметили недружелюбный настрой Антона, но не стали расценивать это как проявление грубости. Наоборот, появление в своём радиусе такой персоны, как Кастет, лишь придавало им эмоционального подъёма.       — А ты чё так торопишься, брат? — вполне обеспокоенно продолжал спрашивать тот, который обратился к нему изначально. — Тебя подбросить, может? — Антон остановился на месте, поднимая наконец на них взгляд нормально. В бедственном положении, в котором он находился в данный момент, это предложение звучало более чем заманчиво. Конечно, он понимал, что ввязывать в эту экстренную спецоперацию, тем более, касаемую Арсения, районных парней было очень не нужно и совершенно нельзя. Но семнадцать минут ожидания, огромная спешка и высокая стоимость (она, правда, сейчас волновала меньше всего прочего) заставляли внутреннее чутьё Антона скрипеть, как двери ржавой девятки, но понимать, что это приглашение является, вероятно, чудесным проявлением его удачи. Парень, похоже, видел замешательство Шастуна, а потому добавил: — Тебе куда надо-то?       Антон открыл рот, уже было говоря название дачного кооператива, до которого ему нужно ехать, но вовремя осёкся. Краем глаза он глянул на открытую карту на телефоне, где очаровательная жёлтенькая машинка ехала до него по нарисованной линии и весело обещала прилететь всего-то через какие-то шестнадцать сраных минут. Отсчитав бегло два квартала от нужного места, Антон выцепил взглядом название первой попавшейся улицы.       — На Куйбышевскую.       — На Куйбышевскую… — повторил за ним задумчиво парень, приподнимая голову. У Антона в это время обжигало волнением весь живот.       — Это Остро́вка, — тихо послышалось от кого-то из стоящих сбоку.       — Да-а… Далековато, — «далеко — не близко, хуй — не ириска» — сразу пронеслось у Антона в голове от стресса голосом Доброхотова. Шастуну хотелось дать парню около машины по морде с разбега и сказать, чтобы быстрее думал и определялся с действиями, не заставляя Антона так нервничать. Тот пожал плечами. — Ну, ладно, чё? Переть, конечно, нормально, но как-то не по-братски это — бенз жалеть. Тем более, ради самого Кастета, да? — он оглянулся на приятелей, выуживая у тех одобрение. Шастун нахмурился на такую изрядную долю лести в свой адрес. — Заваливайся.       Антон моментально сдвинулся с места, быстрым шагом приближаясь к ним, когда те залезали в светло-серую старую волгу. Он забрался следом, громко хлопая тяжёлой дверью.       — Я слышал, вроде, что в ту сторону недавно Каста с ещё какими-то пацанами двигались, — сидящий спереди на пассажирском парень рассказал водителю, что общался с Антоном до этого.       Всё внутри Шастуна скукожилось неприятными спазмами. Плохо анализирующий в таком состоянии мозг сложил одно с другим. Значит, Попов уезжал туда с Тимофеем. Страх за Арсения пробежал по всему его телу новой обжигающей волной.       — О, так тогда всё правильно, — ответил водитель тому достаточно весело и бодро, и оба говорили так, будто Антона с ними в машине не было вовсе. — Раз он там, значит по-любому надо Кастета подбросить к нему. Как Каста без него-то? — все в машине покивали глупо, и волга тронулась с места. Эти голубиные кивания позволили Антону понять, что энтузиазм в отношении этой поездки вырос в них не по доброте душевной, а по желанию выслужиться перед Костешей-старшим. Шастун, сидящий за водительским сиденьем, немного высунулся в сторону:       — Только, пацаны, можете прям как можно быстрее? Оч надо, — решил попробовать попросить он. К уху Антон уже прижимал телефон с набранным номером. Вне зоны доступа.       Водитель лишь прыснул, вызывая понимающие смешки и у остальных пассажиров.       — Вот сейчас с трассы уйдём чуть подальше — тогда смотри не вылети на поворотах.       Сложно было понять, ехали они быстро или медленно. Точнее, понятно было, что машина двигалась с поразительной скоростью — вряд ли любая другая иномарка может достигать чего-то подобного, в отличие от волги, что по форме как гроб, по весу — крейсер, а по натуре — африканский бегемот. С бегемотом сравнение Антону показалось наиболее близким — ещё с биологии в шестом классе он запомнил ужасный день, когда ему поведали о чудовищной природе бегемотов. Никогда мелкий Шастун не мог бы в своей жизни представить, что эти очаровательные улыбчивые увальни с несоразмерно маленькими ушками, что так смешно трясутся, на самом деле являются настоящими машинами для убийства людей. Они чрезвычайно агрессивны и благодаря обыкновенной инерции могут развивать невероятную скорость. Только из-за этой же самой инерции они нисколько не могут в манёвренность. Сейчас Антон с остальными пассажирами и водителем, у которого после просьбы Шастуна открылся явный карт-бланш на выпендрёж, чем тот активно пользовался, буквально летели по дворам и дорогам, на поворотах нещадно давая задом по размашистой дуге. Тяжеленный «бегемот» практически вылетал с проезжей части, что забавляло всех, кроме Антона, который из раза в раз боялся вывалиться из хлипких дверей, а они, между прочим, гарантии в обратном не давали. Перспектива вообще до Арсения не доехать, наверное, была самой худшей из возможных. Таким путём сейчас Антон, конечно, должен был передвигаться гораздо быстрее, чем в прошлый раз с Костешей и парнями — тот вечер субботы не являлся самым благоприятным временем для поездок по городу, — но из-за непрекращающегося мандража ему казалось, что едут они целую вечность. Лишь когда машина приобрела адекватную скорость на одной из дорог, а Антон наконец без опасений за свою жизнь взглянул на карту в телефоне, стало понятно, что они прибыли к месту назначения. Сорокаминутный путь они преодолели за двадцать.       — Бросим тебя на остановке, лад? — спросил Шастуна водитель. Антон кивнул, и они подрулили к какой-то убогой будке из помятого профлиста, с верхушки которой практически отваливалась табличка. Больше эта остановка была похожа на площадку для мусорных баков. Антон вывалился на абсолютно пустую проезжую часть, освещаемую лишь фонарями, после чего хлопнул рукопожатием по ладони сидящего за рулём парня в знак благодарности. — Ну ты это… Давай там, — он с улыбкой сделал какой-то непонятный жест, но без слов Антону стало понятно, на что тот намекает.       — Да, да, обязательно, — попытавшись звучать убедительно, сказал Шастун.       Удовлетворённый, видимо, обещанием того замолвить за них слово перед Костешей, водитель закрыл окно и дал газ. Конечно же, Антон замолвит — он даже лиц их не разглядел. Волга разгонялась медленно; Антон проводил её бездумным взглядом, и, когда она скрылась за деревьями, осознание того, зачем он покинул дом в четыре часа ночи, ударило его с размаху по затылку, как лопатой. Шастун вздрогнул и нажал на иконку с улыбчивой до ямочек мордой Арсения. Вне зоны действия сети. Антон вздохнул сдавленно, открывая в самый последний раз карту на телефоне, посмотрел лишь направление, после чего запихнул смартфон в карман поглубже и сорвался с места стремительным бегом.       Антон нёсся со всех ног, не щадя прокуренную дыхалку — именно в подобные моменты он сильнее всего жалеет, что начал курить. Хотя, этот случай ни в каком месте не подобный — он самый что ни на есть экстренный. В ночной тишине окраины его кроссовки громко топали по подсохшему за ночь асфальту в быстром темпе. Вокруг было до противного пусто, и холодный воздух обдувал его во время бега, залетая со всей силы под болтающуюся толстовку и лапая плоский живот, отчего адреналин в крови поднимался выше и выше. Дорогу слабо освещали тусклые побитые фонари, но Антон даже не успевал думать о том, как бы не упасть. Тело всё делало само на автомате. С разбегу он перемахивал через кочки и ямы на старых тротуарах своими длинными ногами. Когда впереди оставался квартал городской местности, взгляд начал различать лесной массив вдалеке — это заставило Антона лишь ускориться. Фонарный свет тускнел и, спустя пару минут, пропал вовсе, когда вокруг исчезли даже довоенные деревянные бараки. Шастун упорно держал ход, не сбавляя. «Остро́вка-2» — гласила большая и старая металлическая арка, наполовину облупленный верх которой почти полностью скрывался кронами деревьев.       Бежать было уже практически невыносимо — стояла жуткая темнота, дорога шла грунтовая, с встречающимся тут и там щебнем, а ко всему прочему она ещё и уходила вверх, но страх и волнение внутри Антона заставляли из последних сил передвигать ногами. С самого момента входа, а точнее даже вбега или влёта в дачный кооператив, всё нутро Антона начинало заворачиваться тошнотворным рогаликом, а запахи вокруг лишь усиливали это. Хвоя вокруг смешивалась со стойким ароматом жжёной древесины и бани — одни из любимых у него, те должны были вызывать приятные чувства из детства, но вызывали лишь рвотные позывы. Он ощущал что-то очень плохое, и об этом сигнализировали ему даже не истеричные мольбы Попова приехать как можно быстрее в дом, где они с парнями отдыхали в феврале. Сейчас, по весне, Антон плохо различал местность, что с того времени успела сильно поменяться — он и с первого раза её не сильно запомнил, — и двигался скорее интуитивно. И вот эта самая интуиция, шестое чувство или же что-либо иное гудело в голове воем сирены. Шастун чуял неладное тем сильнее, чем больше сокращалось расстояние.       Только тогда, когда его ноги с большим трудом старались пробираться по невозможно узкой тропинке за участками, к крохотному облегчению с Антона свалились сомнения в правильности его маршрута: по правое плечо из-за сосен начинала выглядывать гладь растаявшего озера с опоясывающим его колючим хребтом, по льду которого они с Арсением бегали и целовались формально в первый раз. Свет на тропинку начинал падать будто слегка розоватый откуда-то сверху — вот уже и рассветать начало, пока он бежал. Но восход в пять. Антон резко замер на гудящих ногах.       В один краткий момент его тело вошло в состояние оцепенения, пока глаза пялились на этот розоватый отсвет на дорожке. Сердце сжалось и принялось стучать так быстро, что всё, что Антон мог слышать — этот гулкий стук и кровь в ушах. Холодная дрожь пробежала у него от макушки до пяток, заставляя подняться все волоски на теле, когда нос втянул этот невыносимый уже запах бани. Что-то размеренно шумело на фоне.       Антон дрожащими ногами сделал вперед шаг. Боясь подтверждения этой, казалось бы, совершенно бредовой мысли, сердце всё сильнее и сильнее билось, и его бой будто раскачивал всего Шастуна сразу. Глаза были прикованы к теплеющей дорожке, когда он сделал ещё два шага. Шуршание и треск, шуршание и звонкий треск издалека. Медленно, опьянённый холодным ужасом, Антон поднял глаза. Красивые блики цвета закатного солнца сверкали между густых веток деревьев.       — Не-не-не… — прошептал он, бесконтрольно помотав головой. Отвратный запах бил в нос, треск — по ушам, и Шастун проскакал спешно оставшиеся до участка двадцать метров, теперь уже даже не опуская взгляда. Перед высоким знакомым забором он опять застыл. Не имея сил принять происходящее, он едва ли сумел устоять на подогнувшихся ногах. В его зелёных глазах мелькали ярчайшие блики. — Блядь.       Дом полыхал, и это было отчётливо видно даже за высоким забором.       Ураган самых ужасных мыслей захлестнул Антона в одночасье. Фантазии и холодящие душу домыслы крутились вихрем, и центром в каждом из них был Арсений. Где он? Шастун метнулся до двери, тщетно дёрнув за ручку — та заперта. Взгляд судорожно бегал по забору, пока пальцы касались холодного металла. Вдруг удивительным образом в его памяти всплыли слова Костеши о ключе под ковриком. Антон опустил глаза — ноги и вправду стояли на каком-то замызганном куске резины, непонятно для чего валявшемся у порога. Пальцами Шастун выцарапал тот из грязи, пытаясь найти что-то во мраке. Это у него совсем не удавалось, и он откинул коврик в сторону, даже включив дрожащими уже в каких-то судорогах руками фонарик на телефоне. Но там было пусто. Кусок резины был так плотно впечатан в грязь и землю, что оставлял под собой собственный узор, будто никогда под ним ничего кроме этого и не было. Антон прорычал, понимая, что выход у него лишь один.       Он стянул с себя толстовку, накидывая с размаху на забор сверху, после чего оттолкнулся посильнее и прыгнул, цепляясь руками за край. Ноги чуть побарабанили по металлическому листу, пока он подтягивался, после чего Антон перекинулся на другую сторону и спрыгнул, затем разворачиваясь и криво натягивая толстовку обратно.       «Пиздец» — только и промелькнуло у него в голове при виде невозможно для глаз ярких в общей темноте языков пламени. Жар доходил даже до него. Но озвучить эти мысли он не решился, ведь сразу за треском послышались чьи-то голоса. Антон по-глупому пригнулся, оглядываясь. Взгляд отчаянно высматривал баню. Та стояла в другом конце участка.       Он не знал, как Арсений оказался именно там. Вообще, у Антона был миллиард вопросов, из которых необходимыми к озвучиванию было как минимум шесть, но он не успел задать ни один из них прежде, чем тот десятисекундный звонок от Попова посреди ночи оборвался. А сейчас Шастун уже совершенно ни об одном из этого миллиарда, ни даже из шести, не думал. Он лишь с крутящимся колесом мата в голове перебежкой летел до небольшой бани мимо голубых елей с красными шишками.       Страшно было до жути. Он не узнавал, даже натужно прислушиваясь, ни один из заглушаемых треском тихих голосов. Позади полыхал дом, пуская клубы густого чёрного дыма в небо — это можно было видеть за километры отсюда, если бы только ночь здесь не была такой тёмной. В любом случае, пламя можно было видеть наверняка даже через густой лес, а поэтому колючими иголками в пятки жалила вероятность скорого прибытия если не пожарных, то соседей или кого другого точно. И всё ещё, блядь, не было известно, где Арсений, тут ли он, что с ним, и жив ли, прости господи, он вообще.       Антон добежал до бани, принимаясь высматривать дверь. Та была сбоку — благо, от огня было немного видно. Он дёрнул рукой за дверь, только сразу после обращая внимание, что снаружи она заперта на засов.       — Арсений! — достаточно громко, но шёпотом позвал он в щель двери. Ответом ему служила тишина, и отчаяние уже начинало тут же накатывать на Антона новой волной, как что-то внутри застучало. Шастун отпрянул слегка, когда в дверь ударилось нечто изнутри. Нечто быстро идентифицировалось, обливая его таким неуместным в общей ситуации облегчением.       — Антон! — жалобно, напоминая скулёж, раздалось из той же щели. Антон приблизился к ней лицом, пока пальцами пытался отодвинуть засов. Тот был весь ржавый и не поддавался. — Антон, пожалуйста, открой дверь...       — Тш-ш-ш, — сразу постарался успокоить его Шастун. Сам не знал, откуда в нём сейчас взялось это самое мужественное хладнокровие и спокойствие в голосе. — Я сейчас именно это и сделаю, просто постарайся успокоиться. Она плохо поддаётся.       Антон отстранился и огляделся в поисках чего потяжелее. Сбоку лежали старые остатки дров, и сначала пришла мысль попробовать именно одним из них, но те, видимо, лежали здесь всю зиму, а оттого были отсыревшие. На большую радость из-за рвущегося за спиной Антона пламени неподалёку от дров блеснуло лезвие топора, аккуратно приставленного к стенке под крышу. Шастун схватился за него и вернулся к двери, ни секунды не медля ударив по засову обухом. Хватило двух раз, после которых Антон открыл несчастную дверь, и из неё вывалился замученный по виду Арсений.       Он зажмурился на секунду, когда его после темноты бани ослепил сверкающий огонь. Сразу затем он выпрямился, распахивая глаза на максимум, и Антон запомнил с ужасом, как его синие в обыденности глаза сейчас заливались пламенным светом.       — Блядь!       По выражению лица Попова до Шастуна дошло, что сам он, похоже, не сильно имел понятие о том, что происходит снаружи. По всему телу Арсения дрожью расплескалась подступившая паника: он оцепенел, мельком начиная пятиться назад, пока раскрытые глаза, не моргая, смотрели на дом, от которого, судя по звукам, уже начинали по бокам отваливаться самые мелкие куски. Ничего из этого им обоим сейчас не нужно было, и Антон схватился за плечи Арсения, заставляя последнего посмотреть ровно на себя. Он встряхнул Попова немного, начиная спешно отводить за баню, где их хотя бы не было видно. Скрыв обоих в тени, Шастун прищурился, чтобы бледное лицо Арсения можно было разглядеть.       — Какого хера здесь произошло, Арс? — его взгляд перескакивал с одного глаза Арсения на другой.       Тот в его руках замялся, пока губы пытались что-то выдавить из себя. Антон ощущал, как тот дрожал, и дыхание его было быстрым и поверхностным. Глаза блестели даже во тьме, и Шастун решил ослабить крепкую из-за стресса хватку, после опуская одну из рук совсем.       — Я… Я… — Арсений тяжело сглотнул, пытаясь сложить адекватное предложение. Весь он был какой-то страшно помятый. — Меня Тима повёз сюда с какими-то малознакомыми парнями. Ну, я не придал значения — не в первый же раз с ним таскаться. Бля… — он выдохнул, прикрывая глаза. Антон, внимательно на него смотрящий, сжал ладонь на плече сильнее — больше даже в качестве поддержки, но и одновременно подзывая излагать всё как можно быстрее — им нужно сваливать. — Бля, пиздец, я как понял, что они делать собираются...       — Это он сделал? — шокировано нагнулся Антон к его лицу ближе, подразумевая вопросом горящий во всю дом. — Зачем?       — Я что, ебу? — тут же ответил Арсений. У него никак не выходило успокоить себя, и в голосе сквозила истерика, что караулила его уже буквально вот-вот. — Он сделал. И парни эти. Я попытался их остановить, но они меня вообще не слушали. Я тогда Тиме сказал, что отцу позвоню прямо сейчас…       Он вздохнул особенно рвано и закрыл лицо ладонями. По его спине прошла дрожь, и Антон сразу же захватил его в объятия, сжимая крепко и подбородок ставя на макушку. Самого трясло ещё как, но он старался унимать это в себе — для двоих это слишком много. Арсений слегка отстранился от него, чтобы можно было говорить.       — Он сначала вырвал у меня телефон из рук, а потом сразу ударил и в баню кинул. Я даже сделать ничего не успел. Господи, там же света нет. Я вообще ничего не видел… Я так испугался сильно, — он уткнулся с силой Антону в плечо.       — Тш-ш… Тихо, — попытался собрать его Шастун, попутно принимаясь подталкивать в сторону основного выхода — тот был к ним ближе. — Пиздец. И ты сразу позвонил мне? — для общего понимания он хотя бы мало-мальски пытался составить начальную картину событий.       Арсений дёрнулся вдруг раздражённо.       — Ага, блядь, конечно! Мы отъехали в одиннадцать вечера, а позвонил я тебе в три! — воскликнул тот на нервах, и Антон шикнул на него, за рукав всё быстрее утягивая к выходу. Здесь они оба уже становились менее заметными: на большом участке с деревьями свет огня не долетал. — Он в баню меня кинул без телефона, Антон. Он, сука, меня запер в бане одного, без телефона, и ушёл!       Антон даже обернулся на него.       — Тварь, — подытожил он и притянул Арсения к себе ближе. — А как ты мне тогда позвонил? — они почти дошли до выхода.       — Этот долбоёб мой телефон бросил вместе с курткой в предбаннике. В него из бани дверь хлипкая. Я час поломился в дверь — засов сломался. Потом ещё никак сеть поймать не мог в этой дыре, — продолжал он в панике. — Будто вечность прошла, пока я смог до тебя дозвониться.       Они добежали до главных ворот с участка, где сверху красовались кованые вензеля. Антон ринулся к двери, но та оказалась закрыта — хлипко, но на ключ. Худший из возможных вариантов. Что бы он ни делал, открыть его не выйдет. Точнее, конечно, выйдет, но при наличии инструментов и как минимум часа, а ни того, ни тем более второго у них с Арсением не было. Через верх не получится: помимо высоты здесь витые стальные копья на заборе. Сбоку от двери сразу же идут ворота для въезда на участок — на них старый, но вполне увесистый амбарный замок. Шагнув к нему, Антон пощупал дрожащей рукой его тело: похоже на алюминий.       — Блядь, — прорычал Шастун, уже не выдерживая. Глаза его рыскали по округе в поисках непонятно чего, пока дрожащий Арсений жался позади. — Я сейчас эту хуйню вырву нахуй.       Антону пришло в голову единственное, что он вспомнил — топор у бани. Он уже было развернулся, чтобы броситься за ним, но глаза в последний момент зацепились за что-то странное.       Около забора по периметру со всех сторон шёл странный приямок, напоминавший крохотный ров. Непонятно было, вырывали его специально, и потом он порос травой, или же это изначально так странно здесь шёл рельеф. После дождей сюда смывало грязь и прочий мусор с участка. Как и сейчас, в нём скапливалась земляная каша вперемешку с корнями. У забора было очень темно: без фонаря были различимы лишь очертания. В глаза Антону попало что-то необычно выделяющееся на общем фоне этой грязи. Шастун бы не обратил на это внимание, но почему-то странный импульс приковывал его взгляд в ту точку, а в голове что-то предостерегающе звенело, настораживало. Бесформенная кучка тоже была очень грязная, влажная. Она валялась примерно в метре от Антона и напоминала мешок.       Он всмотрелся. Что-то светлое бросалось ему в глаза тут и там, какие-то странные по форме части. Антон прищурился, позади слыша пыхтение Арсения. Уловил он какое-то белое, испачканное в грязи колесо-рогалик. Проследил взглядом дальше. Четыре продолговатые грязные палки, напоминающие будто ноги. Много белых пятен составляло общее очертание, на фоне которого в грязи выделялось чёрное. На спине. «Как седло на лошади»…       У Антона в глазах всё потемнело, а к горлу подкатился ком тошноты. Он отшатнулся назад на два шага, пытаясь продышаться, и спиной наткнулся на Арсения. В голове возникал единственный вопрос:       Где они сейчас находятся?       Когда Шастун открыл глаза, Попов смотрел на него всё так же испуганно. Он сделал вдох и выдох, хватая того за плечи после вновь:       — Я сейчас за топором, — произнёс Антон, смотря Арсению точно в глаза. — Ты стой тут и смотри туда, — он развернул того в своих руках на сто восемьдесят градусов, заставляя уткнуться взглядом в противоположную сторону на голубые ели перед ним. — И ни за что назад не оборачивайся, понятно?       О том, чтобы пререкаться, у напуганного до смерти Арсения даже мысли не было, и он встал так, как Антон его оставил, не совершая ни единого движения, если не считать то, как его колотило в ужасе. Антон перебежками пустился к бане за топором. Виляя между елями, он добежал до домика. Подобрав быстро топор оттуда, куда тот изначально был отброшен в спешке, Антон выпрямился и собирался уже было метнуться обратно, но резко замер.       Отсюда было видно в отсвете бушующего пламени всё, что происходило около стороны, с которой он изначально пришёл. На сером металлическом заборе, через который он переваливался парой минут назад, его привлёк растянутый кусок пластика, криво подвешенный за верёвки. Волосы встали дыбом на теле у Антона в очередной раз, только теперь ему начинало вполне реально казаться, что сам он стоит на пороге обморока. Он увидел наконец его вживую — этот чёртов красный баннер, за который ещё вчера его пугали уголовкой. Небрежно, что было видно даже издалека, на нём чёрным баллончиком было закрашено всё, кроме большой белой надписи в центре — «МОЛОТ».       Где они сейчас находятся? Что это за место?       Антон увидел мелькнувшие на участке силуэты и бросился обратно, ускоряясь ещё сильнее. Попов не поворачивался даже тогда, когда Шастун вернулся. Сам Антон старался полностью сфокусироваться на дверях перед ними и даже краем глаза не глядеть в сторону, где в яме лежала покрытая грязью несчастная туша. Он чувствовал, как от ужасающего стресса его тело его не слушается, но он из раза в раз старался не подавать виду и держать себя в руках.       — Так, блядь… — задумчиво вполголоса пробурчал Шастун, рассматривая замок. Он немного торчал на воротах под углом, а значит фиксировался на месте и не болтался, что давало Антону хоть маленькую надежду. Он примерился обухом топора, замахнулся и со всей силы ударил по корпусу рядом с дужкой. От оглушительного лязга, раздавшегося по округе, Арсений подпрыгнул и наконец повернулся на Шастуна.       — Блядь, Антон, что ты делаешь?! — в истерике прошептал он, подрываясь к тому вплотную и хватая за плечо. — Они же сейчас сюда прибегут все!       Антон резко оттолкнул того не глядя. Не хватало ещё, чтобы он замахнулся в очередной раз и по уморительной случайности всадил топор остриём прямо в лоб Арсению. Вот был бы настоящий, сука, ухахатбл.       — Отойди, — шикнул он грубо. — Тебя ещё зашибу. И отвернись, я сказал!       Антон быстро замахнулся и ударил второй раз. Он видел, что корпус медленно, но отходит от дужки. Ударил третий раз. После лязга ему даже показалось, что издали он услышал голоса.       — Антон! — вместе с очередным лязгом молил Арсений. — Уж лучше через задний выход! — опять удар топора по замку.       — Нельзя! — прошипел Антон, вновь замахиваясь и ударяя. Сам чувствовал уже полноценно, будто на шум вот-вот придут. — Они как раз там стоят все, я их видел. А по остальному периметру эти блядские копья, — если бы не они, они действительно с лёгкостью бы перемахнули через забор. С Антоновским опытом можно прыгать хоть через Китайскую стену. — Он сломается сейчас, я уже делал так несколько раз раньше. Только, пожалуйста, Арс, отъебись сейчас ради всего святого.       Арсений действительно замолчал, окончательно погружаясь в свой панический транс. Антон принялся очень быстро замахиваться ударять, и после очередного удара крайняя треть корпуса откололась. Топор выпал из рук Шастуна на бетонированную дорожку, а ладони судорожно сорвали с ворот остатки навесного замка, откидывая те после куда-то вбок. Он толкнул тяжёлую дверь, позволяя той открываться, затем схватил стоящего как истукан Арсения за запястье что есть сил и потянул за собой, попутно второй ладонью прикрывая ему глаза, чтобы тот ненароком не увидел ужаснувшее даже Антона зрелище рядом с воротами. Покинув участок, оба рванули по тёмной дороге под соснами, стараясь убежать как можно дальше.       Мелькали серые пятна деревьев. Щебень звонко шуршал под их ногами, становясь лишь громче, когда отражался от нескончаемых заборов. Оба не останавливались ни на секунду — страх заставлял одну и ту же мысль гудеть у них в головах. Надо бежать.       Спустя какое-то время они оказались где-то уже очень далеко от места побега. Вероятно, если Антону не изменяла память, они были на выходе из кооператива. Лишь тогда он дал им замедлиться, тут же прыгая вместе с Поповым с дороги в кусты между соснами. Небо начинало из чёрного превращаться в синее. Лицо Арсения в этом свете было уже гораздо более различимо.       — Ты как? — поинтересовался Антон спустя пару секунд непонятного взаимного молчания, держа парня за плечи крепко с обеих сторон. Он и сам дышал, как гепард после охоты — ночная пробежка превышала всю его месячную норму курильщика, — но Арсению, кажется, было ещё хуже. Тот, судя по виду, так и норовил потерять связь с реальностью. Он лишь посмотрел на Антона, ничего не отвечая, после чего склонил голову и врезался своим телом в его грудь. Шастун чувствовал, как сильно дрожащие руки сжимают толстовку на его пояснице. Он сразу же обнял Арсения в ответ, гладя по спине. Грудная клетка в его руках раздувалась и сдувалась в быстром темпе, и Арсения ощутимо колотило.       — Я не знаю, как я спать буду теперь, — выдыхая воздух со свистом, проскулил тот Антону в плечо, и, вероятно, от слёз его удерживало лишь состояние шока. Но сейчас, в отличие от того, когда они были на участке, голос его звучал наконец трезво, точно он отдавал себе полный отчёт в том, что говорит. Шастун погладил его по спине ещё раз. — Я даже сейчас как глаза закрываю, там темнота, и мне кажется, что я опять в этой бане…       — Дыши, — глупо произнёс ему Антон в макушку. Тот и так дышал даже больше и активнее, чем нужно. Оба постояли так ещё пару секунд, и он отстранил Арсения от себя, заглядывая в голубые измученные глаза. — А теперь по порядку. Что здесь, блядь, произошло?       — Я же уже сказал… — он всё еще пытался отдышаться до конца.       — Тогда по-другому, — действительно, Антон понял то, что ему бегло рассказал Арсений у бани, так что по этой части всё уяснено, пускай до сих пор оставались вопросы из ряда «неужто Тимофей хотел оставить Арсения в бане до приезда пожарных и полиции, или же он вернулся бы за ним позже?». О первом варианте думать вообще не хотелось. Да, сейчас погода стоит влажная, но на участке полно деревьев. А если бы пламя дошло и до бани? Именно по этим соображениям Антон откинул данные размышления из головы, к тому же, это лишь морально-этические детали, которые отходили на второй план наряду с более важными сейчас вопросами. — Арсений, чей это дом?       Попов постарался посмотреть на него прямо, чтобы не терять плывущий зрительный контакт.       — Я не знаю, Антон, — он приложил трясущуюся ладонь к своему лбу. — Я знаю то же, что и ты.       Шастун понимал, что это самое «то же», что обоим из них было известно, очень вряд ли имеет отношение к правде. Сжечь дотла дачу своего друга, как им рассказывал Костеша, устроив при этом настоящий перформанс с проклятым баннером, может только совершенно нездоровый на голову человек, а тот к этому числу не принадлежит. Да, Тимофей абсолютный урод, животное и изверг, но точно не шизофреник. При упоминании слова «изверг» перед глазами Антона всплыло изображение бедного животного, чьё бездыханное тело так отвратительно небрежно валялось под забором. Он помнил эту собаку очень хорошо: помнил, как она была похожа на его драгоценную Айву; как она бегала с ним и Арсением по озеру зимой, и они оба трепали её за пятнистые щёки в перерывах на поцелуи; как самозабвенно с ней возился Артём, вероятно, представляя её своей, о чём так сильно мечтал. Глаза защипало, словно Антону опять было шесть лет.       — Артём здесь?       — Нет, — уверенно Арсений помотал головой. — Он звал. И Даню, и Тёму. Они отказались. Тима был очень злой.       — А меня не звал.       — Разумеется, нет.       Антон поднял глаза в небо. Светало.       В черепной коробке резко стало так туго, и мысли закрутились вихрем, из которого сложно было вычленить хоть что-то вразумительное. Поэтому Шастун решил, что сейчас просто надо ехать домой — Арсению точно. Он достал телефон — здесь уже ловила сеть, — и вызвал такси по избранному адресу. Дом семьи Поповых.

***

      Антон очень плавно изменил своё положение на кровати на девяносто градусов, но глаза отказывались открываться. Горбясь, он упирался локтями в колени, пока ладони лежали на уставшем лице. Старый паркет холодил голые ступни, а одеяло комкалось опутанным у него вокруг пояса. Утренняя прохлада после постели заставляла гладкую грудь покрываться мурашками. Он молился о двух вещах: чтобы голова перестала трещать, и чтобы во имя всего святого к нему не решила зайти тётя Марина и поинтересоваться, с какого это боку он не на уроках. Ему вчера и так несказанно повезло, что удалось прийти домой тогда, когда она уже смогла уснуть после возвращения с ночной смены. Так что сейчас по всем законам она должна спать. Вообще, раз уж он не пошёл на уроки, наказав Арсению делать то же самое, то и сам Антон должен спать, только нормальный сон шёл мимо него. Его почтил визитом лишь тяжёлый, нездоровый, где-то часа на три-четыре.       Говоря об Арсении. Антон действительно довёл его до дома, как полагается, и не отходил от дверей до самого момента, пока не услышал из-за забора, как закрылась за Поповым входная дверь. После он ощутил вдруг с двойной силой всю накопившуюся усталость, которую, видимо, сдерживал скачущий адреналин в крови. Резко Шастун стал ватный, и еле как он доплёлся до своего дома. Рад был, что такое раннее утро — именно то время, когда на улицах ходят лишь спешащие работяги, которым не повезло работать в центре (или повезло — это как посмотреть. На этом берегу было практически невозможно найти нормальную работу. Это Антон и сам уже прекрасно понимал), да алкаши. Никто не смог бы настучать Костеше о его походах по улицам от Арсения в семь утра. Изо всех оставшихся сил он постарался пробраться в квартиру бесшумно, после чего едва ли стянул с себя одежду и упал камнем на кровать. Глаза закрылись сразу же.       Но, как и было сказано, поспать и восстановить силы ему не удалось. Непонятный ворох мыслей разбудил его. Тело ломило с верху до низу, особенно ноги. Ожидаемо, он проспал первый урок. На остальные смысла идти не было, и Антон остался дома. Неизвестно сейчас, сколько времени он так просидел с закрытыми глазами на кровати. Краем уха он услышал даже, что Оксана уже успела вернуться со школы — видимо, у них опять сегодня что-то отменили. Пару минут она пошаркалась по квартире, что-то зацепила с кухни и привычным образом отправилась жевать это в своей комнате, закрывая за собой дверь. Дома опять образовалась благоприятная для язвительных мыслей тишина. На время Антон внимания не обращал — не было сил. Точнее, были, но их хватало как раз только на эти самые мысли, а поэтому все они тратились на мыслеварение и ни на что иное.       С утра, как это обычно и бывает, мозг начинает работать немного по-другому. Для Антона, судя по внутренним ощущениям, вчерашний день и не кончался вовсе, сливаясь в один тягучий, как отвратный лизун, который упал на пол, и на него налепилась вся кошачья шерсть вперемешку с мусором. Тем не менее, дневной свет из окна слегка прочищал мыслительные каналы в голове Шастуна, отчего ход рассуждений немного менял русло. Он продолжал сидеть на кровати с закрытыми глазами и беспрестанно думал.       Где-то глубоко в груди жужжал страх, что как-то их могли заметить на месте этого страшного преступления. Они оба были напуганы до усрачки сегодняшней ночью. Антон, на самом деле так до конца и не отошедший от обвинений в краже, пусть Арсений и заверял его чуть ли не каждый день, что всё нормально, и специально ради него старался выглядеть настолько беззаботным, насколько вообще хватало его навыков, полученных при подготовке к поступлению в театральное. Антон это, конечно, ценил, так как знал, что забот у Попова у самого выше крыши, но всё равно где-то внутри до сих пор сидело неуютное ощущение. Сейчас они сбежали с места самого настоящего преступления, и в этот раз Шастун не просто был косвенным свидетелем, который сам и не знал о какой-то там краже какого-то баннера, а самым настоящим очевидцем, которого с лёгкого маха следовательской руки можно было бы причислить и к соучастникам. Арсений тоже переживал — сам он был там во много раз дольше, чем Антон. Чтобы успокоить их обоих, перед расставанием у ворот собственного дома он устроил небольшой брифинг. И его аргументы, в принципе, даже на самой первой стадии успокоили Шастуна. Попов вынул из образного кармана карту с названием «мент-батя», которая, точно в какой-нибудь настолке, давала +200 защиты в незаконных делах и такой же эффект для игрока справа от тебя. Справа, да и, вообще, со всех сторон у Арсения был Антон, что гарантировало тому протекцию. Шастун немного угомонил волнение за собственную задницу, но детали произошедшей ситуации оттого яснее не становились.       Самым главным, как ему казалось, вопросом, который мог бы разобраться сразу с огромным количеством побочных несостыковок, если бы только ответ на него имелся, был «кому принадлежит дом?». Информация о том, что им владеет какой-то друг Костеши, которую и ему, и Арсению, и всем остальным из их компании втюхивал Тимофей с самого начала, уже очевидно теперь была ложной. На это намекал и так театрально развешанный баннер с большой надписью МОЛОТ на нём, явно являвшийся частью всего представления. Шастуна бы смешил подобный пафос от этого холодного сдержанного блондина, но вот только ситуация в целом не располагала к смеху. Антон понимал — должно быть, всё произошедшее было каким-то нездоровым посланием от Костеши. Но кому? Молотам? Или кому-то конкретному?.. Одно это осознание пускало волну холода по спине: а они ведь сидели, пили и ели, спали в этом доме, совершенно ни о чем не подозревая. Тот факт, что именно это было им не известно, закрывал мраком тайны и всё остальное: зачем Костеша сжёг этот дом? Почему вообще пошёл на такое? Отчего не взял никого из их группировки? Данил с Артёмом отказались лично со слов Арсения. Значит надо спросить их об этом. Вдруг они-то как раз всё знают, иначе почему отказались? Разве они не должны беспрекословно выполнять всё то, что планирует Костеша? И если бунт от Данила мог бы быть оправдан, от Артёма Шастун ждал бы его в последнюю очередь.       Антон отыскал под смятой подушкой телефон и сразу зашёл в диалоги. Есть сообщение от Арсения, но он прочитает его сразу после, как напишет Доброхотову. Тот был онлайн в девять утра. Значит, ходил на занятия.       Арсений сообщил, что три машины пожарных были в ту ночь на участке, но никаких зачатков уголовного дела пока нет. Видимо, Попов тоже спал отвратительно и полночи налаживал контакт со всеми своими отцовыми знакомыми, с которыми успел за жизнь пообщаться.       Они с Арсением оба, кстати, пока не могли понять, на что Тимофей надеялся. Если, а точнее даже, когда дело откроют, ни за что отец Арсения не станет его выгораживать. Он сам горит большой ненавистью лишь к одному факту того, что его сын умудрился иметь нетрадиционную ориентацию. Так что защищать, пусть и уже формального, но бойфренда своего единственного отпрыска он не станет. Что-то по наркотикам ещё могло прокатить, но материальный ущерб третьим лицам — это уже совершенно другое. Пускай в точности осознать это Антону и не было возможности, но и без этого он прекрасно понимал — дом, а тем более такой, это огромные деньги. Огромные. И это без учёта таких моментов, как безжалостное убийство несчастной собаки. С таким объёмом ущерба никакие друзья Тимофея в органах не смогут ему помочь. Чем руководствовался Костеша старший в этой ситуации Антон так понять и не мог.       Он вспомнил вдруг про раскуроченный замок на воротах, и что-то сжалось внутри. Если эксперты будут составлять картину событий, то выйдут и на Антона, и на Арсения. А уж если получится восстановить всё с камер... Шастун постарался успокоить себя, своё участившееся дыхание и откинуть эти мысли подальше, как и завещал Арсений.       Он напечатал Попову наказ не высовываться никуда сегодня из дома, что собирался делать и сам, после чего заблокировал телефон и недовольно откинул на подушку. Голова страшно гудела.       Сегодняшним утром, когда после ночи страха и мучений мозги наконец прочистились, и мысли встали на место, его пробрала злость. Эта злость была навеяна простым осознанием — посреди ночи Арсений согласился куда-то попереться с Тимофеем.       И как только это уложилось у него в голове спросонья как-то совершенно автоматически, он начинал распаляться внутри всё сильнее. Попов же был личным свидетелем того, как отвратительно Костеша подставил Антона, он сам возмущался совершенно искренне этим ублюдским поступком. После подобного даже в магазин за продуктами нельзя было ему ходить вместе с Тимофеем. Даже не потому, что это попросту может быть опасно — теперь никто из них не может до конца знать, что выкинет Костеша следующим, — но и из простых человеческих соображений. Поэтому Антон задавался вопросом: каким надо было быть идиотом, чтобы согласиться? Это заставляло его раздражаться на Арсения, злиться на его глупость и опрометчивость.       Но это была лишь половина причины, по которой внутри него сейчас бурлило возмущение в адрес Попова. Вторая заключалась в другом. Арсений поехал куда-то с Костешей.       Зачем ему это было нужно? Для чего? Чем были все эти вербальные и невербальные признания в том, насколько сильно он устал от Тимофея? Были ли они хоть чем-то? Иначе как объяснить такое бездумное согласие до сих пор кататься с ним неведомо куда, как барыня? В памяти крутились все недавние жаркие поцелуи и трепетные слова, а по телу Антона стекало от головы до ног липкое отвращение к самому себе и стыд. Он ощущал себя будто бы использованным, просто обманутым дурачком. Конечно, судить о чем-то пока было рано — они с Арсением даже не обсуждали это ещё, — но такое чувство внутри было ярким, и становилось дурно. Антону попросту было обидно: он часто думал о том, как помочь Арсению в его ситуации с Тимофеем. Антон за него действительно беспокоился, как будто Попов уже успел стать для него очень близким человеком. И как глупо было понимать, что твои размышления и попытки помочь были никому не нужны. Шастун ощущал себя одураченным. От Арсения такой поступок был точно удар в спину — оттуда, откуда ты совсем не ждёшь. Они, конечно же, ещё обсудят это. Но не сейчас.       Он тяжело вздохнул, основаниями своих кистей надавил на глаза, потирая, и после этого стянул с бёдер запутавшееся одеяло, решив, что пора уже встать. Тело болело тут и там, и Антон будто слышал, как скрипят его конечности при ходьбе. В ванной он на скорую руку умылся. Холодная вода в лицо немного отрезвляла. Потянулся перед зеркалом, вытягивая над собой руки, и те уходили высоко под самый потолок. Стоя так, вытянутый и с голым торсом, невзначай он в зеркало уловил свое тело. На бледной, ровной груди от света лампы чернели тени под каждым из просвечивающих рёбер, а под ними до сих пор виднелись следы от старых синяков — серые, как местная грязь. Антон понуро опустил руки после потягиваний — в зеркало стал виден его усыпанный редкой тонкой щетиной подбородок на невозможно уставшем лице. Не имея желания глядеть ещё больше на своё унылое выражение, он спешно отвернулся, махом накидывая на себя домашнюю футболку. Антон вывалился из крохотной ванной на линолеум коридора со шлепком босых ног, и лишь тогда услышал справа от себя странный короткий звук, сильно напомнивший всхлип. Внутри что-то задрожало. Он тут же направился к комнате Оксаны.       У двери в комнату он с замиранием сердца притих, ухом чуть прислоняясь к полотну. Тихие редкие шмыганья периодически повторялись, подтверждая самые неприятные подозрения. Он тихонько постучал в дверь. За ней немного притихли, но ответа не последовало: это значило, что входить не запрещено. Антон мягко надавил на ручку ладонью, открывая дверь и останавливаясь в проёме, чтобы не нарушать такое хрупкое в данный момент личное пространство. Девочка стояла недалеко от своего рабочего стола спиной к Антону: руки были в беззащитном жесте сложены на груди, а в одной из ладоней был зажат телефон.       — Окси, что стряслось? — с искренней нежностью спросил встревоженный Антон. — Ты почему плачешь? Кто обидел?       Та вытерла рукой глаз, шмыгнув ещё раз носом, после чего слегка обернулась на брата, чтобы её лицо было хоть немного видно. Она соприкоснулась и ним взглядом. Девчонка как-то вздохнула в попытке прочистить горло, после чего заговорила:       — Помнишь, у меня подруга есть лучшая, Оля? — разбитым голосом спросила она, глядя своими большими глазами на брата.       Антон покивал головой, слушая ту с огромным вниманием.       — Конечно, помню.       Оксана чуть склонила голову, опуская взор.       — У неё есть брат старший, Вова, я тоже как-то упоминала его, но не важно. В общем, — она с дрожью в голосе вздохнула опять, и сжала немного телефон в руке, — она мне позвонила сейчас и такое рассказала, Антон, это просто ужас. Меня до сих пор трясёт.       — Что рассказала, Окс? — Антон не мог смотреть на сестру в таком состоянии. Хотелось просто подойти и аккуратно обнять ту за плечи.       — Короче, — она посмотрела на свои ладони. — У неё брат работает много. Он её сильно старше. Так вот, он пару лет назад себе дом построил недалеко отсюда. Красивый такой, мы там каждые каникулы раньше зависали с Олей. И она мне звонит сейчас — вся в слезах тоже, — и говорит, что кто-то его поджёг. Представляешь? Я просто в шоке была. Так ладно дом, — добавила она, бесцельно смотря вперед себя. — На него даже как-то наплевать. У них там собака жила, её соседи периодически кормили по просьбе, — её голос дрогнул. — Оля говорит, они приезжают с братом, а Луня... — она замолчала, кривясь в лице. На глаза снова наплыли слезы. Она положила ладони на лицо по обе стороны. — А Луня под забором лежит мёртвая... — её плечи задрожали. — Антон, я не понимаю, я просто не понимаю... Зачем было такое с Луней-то делать? Она всегда такая добрая была, ласковая. Белая такая, с чёрными пятнами. Айву вашу мне всегда напоминала. Она даже не гавкала никогда ни на кого. Я уверена, что, когда эти твари прокрались на участок, она их даже рада была видеть, — Оксана зажмурилась, и из-под ресниц по округлым щекам упали вниз две дорожки слез. — Это какими просто надо быть ублюдками, последними мразями, чтобы такое сделать? А за что? — с надрывом рассказывала она приглушенно, чтобы спящая тётя Марина не услышала. — Я просто стою сейчас, а у меня перед глазами она прыгает, и язык у неё так смешно трясётся. А мы с Олей ей палки кидаем, чтобы она за ними бегала. У них на участке много ёлок было, и палок тоже. Красивый был дом...       Антон стоял, как каменный, и раскрытые напряжённо глаза бездумно глядели перед собой в пустоту. Каждый сантиметр его тела будто кололи сотнями тончайших иголок, и дышалось тяжело, словно на грудь опустили тяжёлый пресс. Голова разрывалась от подступивших мыслей.       — Как у... Кхм, — его голос пропал резко, превращаясь в сиплый шум. Антон прокашлялся и сглотнул. — Как у Оли фамилия?..       Оксана повернулась на него кратко, на мгновение прекращая плакать.       — Оля Молотова... А что?       Все заглохло вокруг Антона. В ушах поселился гул, а в глазах, так и смотрящих из-под распахнутых век перед собой, всё на секунду потемнело. Грудь и живот, а затем и всё лицо обдало огнём, и в секунду стало невыносимо жарко. Ладони вспотели ужасно, и даже над губой блеснули первые проявления пота.       Оля и Вова. Вова. Владимир. Володя Молотов.       — Антон, что... — уже пришла очередь Оксаны забеспокоиться, и она полностью обернулась на побледневшего брата, в глазах которого не было совершенно ничего, пусто. Она поглядела на него так ещё секунду, после чего повернулась к столу, чтобы положить телефон и подойти к Антону поближе, но на периферии мелькнуло что-то, и она повернула голову. На подоконнике в стакане так и стояла осыпавшаяся уже голая еловая ветка без иголок, на которой к этому времени остались лишь розоватые шишки. Оксана сама не знала, зачем её оставила. Видимо, не хотелось выбрасывать подарок дорогого брата. Она взметнула глаза на Антона. Тот тоже теперь, оказывается, смотрел на неё в упор нечитаемым взглядом.       Они молчали лишь несколько секунд, выдерживая зрительный контакт, но за это время лицо Оксаны успело начать искажаться в ужасе. Завидев это, Антон почти уже открыл рот, чтобы сказать имя сестры, но та опередила его, оборвав все попытки оправдаться:       — Антон, куда ты уходил сегодня ночью? — спросила она с замиранием сердца. Её распахнутые большие глаза смотрели неотрывно брату в лицо.       — Оксана, я...       — Я прекрасно слышала, как ты уходил, и я всегда слышу, если ты уходишь посреди ночи, так что не смей мне врать, — твёрдо отчеканила она. — Антон. Где ты был сегодня ночью?       Она стояла на расстоянии метра от него; Антон всё так же находился в дверях и глядел на сестру. Её плечи были немного поджаты, руки напряжены. Шастун не торопился с ответом — он попросту не находил сейчас, что сказать.       Оксана тут же всё прекрасно поняла. Девочка сильно зажала рот своей ладонью и отшатнулась назад, свободной рукой натыкаясь на стол в поисках экстренной опоры. Антон сделал наконец к ней короткий шаг, закрывая за собой дверь в комнату.       — Оксана, пожалуйста...       Его выставленная вперёд ладонь была встречена остро тычущим указательным пальцем с аккуратным ноготком.       — Не смей подходить! — полушепотом, чтобы не услышала мама, воскликнула она. — Только попробуй подойти, — пара прядей из пучка выпали ей на лицо. Антон беспомощно расставил руки в стороны. Он не знал, что сейчас ему сделать, но повиновался указаниям сестры, чувствуя, что если не сделает этого, то лишь навредит. — Ты с самого начала стал шататься с этим Костешей, я права? — больше даже как констатация, нежели как вопрос, произнесла она. — И с Поповым ты общался именно поэтому, — сама в голове начинала сопоставлять вместе Оксана. Антон не мог ничего ей ответить. — Вы все вместе потому что были. А я ведь поверила. Я поверила, что ты мне не наврал, когда пообещал, что ты с ними никак не связан. А ты просто солгал мне, — она выдохнула, ещё шагнув назад. — Ты наврал мне с самого начала, — она ткнула в его сторону пальцем ещё раз. — И ты шлялся вместе с этими уродами! И ты не против них дрался и с разбитым лицом тогда домой приходил, а за них! И это вы дачу Оли сожгли! И ты вместе с ними! И ты убил Лу... — её голос оборвался на последнем слове, и вся она немного совсем сжалась, прикрывая глаза. Но спустя всего секунду она собралась вновь, быстро сдвигаясь с места. Беспомощный Антон видел, как та вытряхнула из рюкзака на пол все свои учебники и принадлежности, после чего метнулась к шкафу, доставая какие-то вещи: кофту, штаны. Схватила со стола телефон, запихнула это всё в рюкзак.       — Оксана, что ты делаешь? — спросил Антон, понимая, что та куда-то собирается. Он поспешил подойти к ней и сделал ещё пару шагов. Как только девочка увидела это, она судорожно оглядела стол, рядом с которым стояла, после чего схватила испуганно первые попавшиеся канцелярские ножницы и выставила их перед собой. Антон замер.       — Я сказала тебе не подходить! — Шастуну резко самому стало страшно дурно от ужаса, который плескался в её глазах. Старые слезы до сих пор стояли в них, а на щеках сохли две мокрые дорожки. — Отойди к стене, — Антон, пожираемый страхом и всеобъемлющим чувством вины, сделал так, как было сказано, и встал неловко около кровати сестры. — Вот там и стой. И не смей двинуться.       — Окс, ты очень неправильно всё поняла...       Честно говоря, его самого тошнило от осознания, как правильно она всё поняла. Как раз сестра-то и сопоставила все имеющиеся детали гораздо быстрее, чем это смог бы сделать сам Антон. Думай он с такой же гибкостью и ловкостью, что и она, то тут же бы смог понять, куда в этой истории встаёт и сразу показавшееся странным ему поведение Костеши в те февральские выходные, и баннер, так приглянувшийся Тимофею своей большой надписью и тешивший его тягу к показушности. Но Антон так быстро думать не мог, в отличие от Оксаны. Учитывая все имеющиеся у неё детали, её картина произошедшего была самой что ни на есть логичной. Да, он не имел отношения ни к поджогу дома, ни к убийству бедной собаки, но такое понимание случившегося от сестры было прямым и заслуженным наказанием за всю ту ложь, которую он толкал всё это время самым близким своим людям, включая и Оксану.       — Здесь нет того, что я могла бы неправильно понять, Антон, — она, к сожалению, была совершенно права. — Ты лжец и преступник, — эти слова ударили его гулко куда-то в грудь. — Стой на месте и не двигайся.       Спустя секунды две, когда девочка удостоверилась, что Антон делает так, как сказано, она откинула ножницы на стол и вернулась к рюкзаку, что висел у неё расстегнутым на второй руке. Звонко она застегнула на нем молнию, после чего поставила на пол, одним движением скинула домашние шорты, не стесняясь брата, и натянула на ноги свои узкие джинсы. Только сделала это и сразу метнулась к выходу из комнаты, дверью чуть не приколачивая к стене Антона.       — Куда ты?.. — Антон дёрнулся, чтобы взять её за запястье, но та мгновенно забрыкалась, выдернув свою руку из большой ладони.       — Не трогай меня! Не трогай. Не. Трогай, — как заклинание, проговорила она, опять тыча в него пальцем, после чего поспешила отстраниться подальше, как от дикого животного. Схватив ветровку с крючка и ключи с полки, она сунула ноги в кроссовки и выбежала из квартиры, хлопнув дверью.       Опять стало тихо, и идиотские часы отмеряли секунды будто бы у Антона в голове. Он опустил её, поворачиваясь лицом к двери из комнаты, и медленно опустился на мягкую кровать позади себя. После неимоверно тяжёлого вздоха, он закрыл ладонями своё лицо.