Гараж за панельными домами

      Вечер.       Медленно начинало темнеть. Антон вышел из ванной, вытирая воротом футболки свой всё ещё влажный после душа затылок, и посмотрел по обе стороны от себя.       Справа по коридору он видел пустую комнату Оксаны. Дверь в неё до сих пор была приоткрыта, и помещение за ней так удручающе темнело вместе с пейзажем за окном. До противного непривычно было не видеть за дверью свет в это время дня. Сестра как ушла утром, так и не появлялась. Она не отвечала ни на звонки Антона, ни на сообщения. Шастун сильно переживал, что в таком состоянии и с такой информацией может сделать Оксана. Она не знала всей правды и могла рассказать всё полиции или хотя бы подруге, на чьём участке вчера произошло это ужасное событие. Но Оксана не была из глупых, и её благоразумность — единственное, на что Антон мог в данной ситуации уповать. Для перестраховки Шастун иногда написывал Попову с вопросом о том, ничего ли не появилось на уголовном горизонте по их души, но новостей — ни хороших, ни плохих, — не было. Конечно, едва ли не больше его волновал сам факт отсутствия сестры дома в такое достаточно позднее время. Так или иначе, это его младшая сестра — почти как родная. Он за неё переживал, тем более — именно по его вине та ушла.       Антон повернулся налево. На кухне горел свет, и слегка приглушённо оттуда до него доносился голос тёти Марины. Той вот-вот нужно было уходить на работу, и они оставались с ней в квартире вдвоём. Шастун повернулся и неспеша пошагал голыми ступнями в том направлении.       Тётя Марина сидела одетая за столом, говоря с кем-то по телефону. Антон выглянул головой из-за косяка, вслушиваясь в беседу. Судя по обращениям, она разговаривала с сестрой — с мамой Антона. Видимо, они уже прощались, и когда та завершила звонок, Шастун тихонько вышел из-за косяка, подходя и присаживаясь на табуретку с противоположной от тёти стороны стола. Та задумчиво смотрела куда-то в пол.       — Мама звонила? — приглушенный низкий голос Антона звучал достаточно громко в тишине кухни. Он положил один из локтей на стол.       — Да, — она спокойно подняла на него глаза. — Я сказала ей, что ты в душе, поэтому позвони ей потом сам.       Женщина была одета в странного рода свитер, который и без того не самую молодую женщину как-то старил. Шастун рассматривал узоры на нём, вспоминая что-то домашнее. Вероятнее всего, тётя просто устала — ночные смены всегда были для неё не самыми любимыми и какими-то по-особенному тяжёлыми, оттого она и попыталась, может, одеться как-то красиво, но и не сильно старалась, выбирая то, что будет удобным. Антон покивал головой с тихим «хорошо». Его взгляд прогулялся до небольшой хрустальной вазочки на пустом столе, в которой лежали какие-то недорогие конфетки.       — И что, как у них дела? Что говорит? — он вновь посмотрел на женщину.       Та пожала плечами.       — Потихонечку, помаленечку. Живут… — она тихо вздохнула, опять смотря куда-то в сторону плиты.       — А бабушка?       Тётя помедлила с ответом, не поднимая глаз. Поразмыслила о чём-то. Шастун упорно пилил её взглядом.       — Ну, ты уже не маленький, Антон. Поэтому я не буду говорить тебе, что всё хорошо, — хмуро и достаточно холодно произнесла она, после чего решила добавить: — Всё картины твои требует.       — Да немного уже осталось, — нахмурился и отмахнулся Шастун, наклоняясь на спинку стула и чуть подальше вытягивая ноги. — Как каникулы начнутся, сразу к ним уеду. Привезу всё, что успел написать. Ну а всё равно — хоть хуже-то не стало?       — Да как-то всё так же. Ни хуже, ни лучше. Пока что, — пожала она плечами, после чего выждала небольшую паузу, думая о чём-то, и затем добавила на вздохе: — Ой, я бы, конечно, на её месте давным-давно уже половину животных продала, чтобы деньги были.       Антону не надо было пояснять, что сейчас та говорила о его маме, которая горбатилась дома, наверное, за десятерых.       — Ну а потом на что жить? — посмотрел на неё Шастун. Та не ответила, лишь подумала немного.       — Да хоть картины твои продать, — продолжала она.       — Ой, да чего они стоят? — тут же упёрся Антон с рвением, имея за плечами большой опыт в подобных разговорах.       — Ну, всё равно деньги, — возразила она, а затем вдруг продолжила для Шастуна неожиданным: — Да и вообще — ты-то откуда знаешь? Ты же их никому никогда не показывал. Они, небось, как висели у тебя на стене дома, так и висят до сих пор, — теперь пришла очередь Антона недвусмысленно замолчать и немного неловко пилить взглядом дверцу кухонного шкафа в стороне, как пёс, которому тычут в морду обгрызенным тапком.       Они посидели так в тишине ещё несколько секунд, после чего женщина сменила тему разговора:       — Чего в школу не ходил сегодня?       Антон бегло поднял на неё взгляд, но, увидев, что та на него смотрит, тут же опустил его обратно в пол. Он ощущал себя так, будто мама отчитывает его за двойку, хотя тётя задала этот вопрос вполне себе спокойно и без тени осуждения.       Вообще, они с тётей Мариной почти никогда не вели вот такие вот простые беседы. Та не была, в отличие от своей сестры, очень-то уж болтливой, а с Антоном и подавно. Странно, конечно — он никогда не ощущал от тёти какого-то холода в свой адрес, но и разговаривать она с ним обычно не стремилась. Та в основном общалась дома только с Оксаной, с которой общался и Антон, а один на один они оба редко болтали. Поэтому подобного рода беседа на кухне за одним столом ощущалась сейчас как достаточно особенный и интимный момент.       — Да я проспал первый урок, а потом смысла не было большого идти, — конечно, он ни в коем случае не стал бы рассказывать правду, но при этом всё равно решил не увиливать от действительности. Просто выдал ей что-то среднее между ложью и истиной.       — А объясняться как будешь за прогулы?       — Да не переживайте, тёть Марин, у нас староста в классе кого угодно заболтает. А он — мой лучший друг, — «и вообще, я с ним сплю» — следовало бы добавить в конце, как и то, что сегодня старосты в школе, так-то, тоже не было.       Женщина смерила его каким-то странным взглядом, каким умеют смотреть только мамы, после чего тихо сказала:       — Смотри, не увлекайся.       — Да не, Вы чего? Конечно, не буду. Это единоразовая акция. Только если не заболею, а так — я всегда хожу.       — Да какое? Ты разве болеешь? У тебя из болезней только синяки нескончаемые. К тебе, по-моему, вообще никакая зараза не липнет, богатырь, — монотонно ответила тётя Марина.       Антон хохотнул.       — А как же? Это всё сила земли русской, — он вспомнил, как Оксана однажды говорила ему, что он сильно напоминает ей Алёшу Поповича. Потом та, конечно же, добавила «ты такой же тупой».       Жёлтая лампочка в небольшой старой люстре освещала их приятным тёплым светом. Часы в коридоре, как и всегда, звонко тикали на всю квартиру. Слышно было свистящее нездоровое сопение носа Антона. Он взглянул в большое окно, почти не скрываемое тонкими худенькими занавесками — там в домах напротив тоже загорались огни в квартирах. Машины, судя по звукам, спешили встать на дырявый газон, чтобы их хозяева вернулись с работы в свои панельные берлоги. Стало ощутимо темнеть. Антон решил спросить то, зачем сюда, собственно, и пришёл изначально. Он посмотрел на тётю Марину.       — Вы же наверняка знаете, куда ушла Оксана, да?       Женщина не стала оборачиваться, продолжая сидеть боком к Антону.       — Ну, я говорила с ней после того, как она свинтила утром, — подтвердила она ровным тоном. — Сказала мне, что поночует с Олей, — у Антона немного закрутило живот. Тот факт, что она пошла к Оле, не сулил совсем ничего хорошего. Сразу в голове появилась мысль, что Арсений поможет, если что случится. Но всё равно страшно хотелось надеяться на то, что Оксана не станет делать глупостей. Это не в её стиле. Хотя, с другой стороны, зачем ещё она пойдёт в таком состоянии к своей подруге? Подруге, на чьём участке они на пару с Арсением вчера ломали забор. Интересно, а Тётя Марина знает о случившемся?.. Женщина глянула на напрягшегося племянника. — Она не рассказывала мне, но, как я поняла, вы поссорились?       Антон отмер, запоздало разбирая то, что сказала тётя, после чего нахмурился и выдохнул:       — Да, есть такое.       — Ты провинился? Или оба? — она продолжала глядеть на него чуть косо, но не старалась влезть в подробности, за что Антон был ей сильно благодарен. Он потупил взгляд, смотря им на свои ступни и продолжая хмуриться.       — Я, — ответил он мрачно. Тётя продолжала смотреть на него ещё некоторое время. — Но всё нормально будет, — он на самом деле не был в этом уверен, и это расстраивало его очень сильно.       — Конечно, куда вы денетесь? — она глядела Антону в профиль внимательно, рассматривая лицо. В свету люстры над ними обоими был хорошо виден шрам на брови парня. Те мелкие, что лежали под глазницей, рядом с носом, на скуле, под губой — до сих пор были розоватые. Значит, им нет и полугода. Её лицо немного погасло. — Антон, прекращай драться, — она поставила локоть на стол и опёрла подбородок на кулак. Шастун поднял бегло на неё глаза из-под бровей, но после моментально отвёл обратно. — Это тебя ни к чему хорошему не приведёт, — тихо говорила она. — Ты же умный парень. Даже очень. Лучше сейчас сосредоточься на экзаменах и поступлении. А про всё вот это вот, — она кривовато обвела его лицо ладонью, — забудь. Ты себе жизнь испортишь.       Антон кисло бродил взглядом сначала по полу, потом по столешницам. Ему, естественно, нечего было ответить. Глаза перешли на хлебницу, в которой одиноко лежала ополовиненная буханка. Потом на микроволновку.       — Вы же знаете, что Оксана хочет на журфак? — начал он вдруг, поворачиваясь на тётю Марину. Та кивнула.       — Говорила как-то.       Антон отвернулся обратно, после чего решился озвучить мысли, раз уж у них по какой-то случайности вселенной сейчас произошёл вот такой вот вечер обоюдных откровенностей. Он не знал, выпадет ли такая возможность ещё когда-либо:       — Пусть идёт. Она в каждой бочке затычка, у неё получится, — он покивал головой сам для себя. Брови тёти Марины немного стянулись к переносице. — Только пусть она в десятый в центре пойдёт. У неё же неплохие оценки, так что всё нормально будет. Да, ездить далеко, но так будет только лучше, тёть Марин, я серьёзно говорю, — тяжело выдал он и помотал головой, затем продолжив задумчивые рассуждения. — Потом сдаст экзамены и пускай остаётся там. С кем-нибудь будет снимать квартиру. Втроём или вчетвером вполне нормально можно будет потянуть. Только не здесь. Не надо ей это, тёть Марин, — женщина слушала его внимательно и даже немного напряжённо. Антон бросил взгляд на свои руки, после чего принялся нервно перебирать пальцы. После душа, как сейчас — единственное время, когда на них можно увидеть отсутствие колец. — И ещё, тёть Марин… Я извиниться хочу, — он говорил спокойно и вполне уверенно, но глаз так и не поднимал. — Про драки и прочее… Я сам всё прекрасно понимаю. И я, конечно, не могу Вам ничего обещать, но я хочу хотя бы попробовать, — он посмотрел наконец на женщину, а в горле отчего-то встал горький ком. — Такого больше не повторится. Я приложу все усилия.       Тётя Марина смотрела ему в глаза в тишине ещё пару долгих секунд, держа подбородок задумчиво на кулаке, после чего еле заметно кивнула как Антону, так будто и самой себе, а затем опустила руку и встала со стула.       — Пора мне, — пояснила она. Шастун видел, как та взяла в ладонь за ручки свою небольшую сумку вместе с каким-то явно старым пакетом с цветочками и двинулась к коридору. — Оксанка, может, ночью приедет. Её раньше так Олин брат всегда привозил на машине. Так что на всякий случай закрой за мной на ключ.       Антон смотрел ей в немного горбящуюся спину, что удалялась к выходу.       — Хорошо, сейчас… — он поднялся на ноги и прошёл за тётей в коридор.       

***

      Спал Антон беспокойно. Бросало его то в жар, то в холод, как только решался высунуться из-под одеяла. Шли вторые сутки отсутствия в его жизни нормального сна, и усталость давила на него, будто он был зажат в крепкие тиски с абсолютно всех сторон. Судя по биологическому будильнику, который Антона не подводил никогда, часы должны были бы показывать примерно восемь утра. Слишком рано для пробуждения в воскресное утро.       Тем не менее, Шастун прекрасно отдавал себе отчёт в том, что он не сможет уснуть более, а тяжкие мучения на кровати в попытках стиснуть покрепче веки и выжать из себя хоть немного дрёмы, пока тётя Марина не проснётся после смены часов в десять и не начнёт тихо, но различимо шуметь на кухне, не казались хорошей перспективой. Он поднялся с кровати, отчего всё в голове крутанулось, как вода в резко поднятой кружке. Еле как он удержал равновесие.       В комнате было зябко. Отопление отключили давно, а по утрам солнце мелькало с противоположной стороны от этой комнаты, не радуя Антона своими лучами, как всегда было... дома. Он ужасно устал. По этой причине мысли о своей крохотной, но уютной комнате, о саде, что красив в любое время года, о маме, Айве и о бабушке вызывали такую щемящую тоскливую боль, которая колола его куда-то в середину сердца, как шило — сильно, резко, нестерпимо. Он устал, и такие мысли лезли в голову сами собой. Они не нужны ему сейчас вместе со своей болью, поэтому он старался отгонять их уже на моменте появления.       Антон медленно, едва ли не шаркая пятками по шероховатому старому паркету, прошёлся до стула у стены. Попутно подтянув сползшие трусы, он добрался до валяющихся там небрежным комком штанов и достал из кармана пачку сигарет. Приоткрыл указательным пальцем — три штуки, — ему хватит. Через оба виска будто протянули канат прямо сквозь мозг, и кто-то размеренно тянул его из стороны в сторону. Спать не хотелось — хотелось просто отключиться, чтобы не чувствовать вообще ничего. Ладно, что он ноет, в самом деле?       Жаль, что тётя Марина после ночной смены — единственный балкон в гостиной, там, где спит она. Антон призадумался, почесал затылок, после чего у себя в мыслях махнул рукой. Ему сейчас наплевать. Так, прямо в трусах, не удосуживаясь надеть на себя даже футболку, он подошёл к окну, мимолетом бросая взгляд на пейзаж — плешивые лужайки, пыльные машины, пара алкашей на ржавой лавочке, что вели беседу о своём. Ничего нового. Антон потянулся до ручки и открыл створку настежь. Дрожь от утренней прохлады пробежала вдоль всего тела, и он прошипел едва слышно, поморщился, потирая плечи ладонями, но спустя уже секунду наклонился на подоконник, закуривая такую будто необходимую утреннюю сигарету прямо в окно. Дым из его рта вылетал, на несколько мгновений размывая перед глазами фигуры алкашей на лавке. Он потёр один из уставших глаз пальцами ладони, в которой держал сигарету.       Он не знал особо, чем занять себя сейчас. Ему позарез нужно было поговорить с Оксаной, но та, если действительно приехала посреди ночи, как говорила тётя Марина, и не осталась у Оли, ещё должна была спать в соседней комнате самым крепким сном, на который она способна. Крайне важно было объяснить сестре всё честнейшим образом — Антон верил, что та сможет понять и простить его, если он во всём без утайки сознается. Но надо лишь дождаться, пока та проснётся. Можно было бы занять свое время Арсением, но почему-то мысль о том, чтобы с ним встретиться или даже поговорить, лишь усилила головную боль. Вероятно, ему нужно было просто отдохнуть, а Арсений, являвшийся частично даже виновником всего того, что лишило Антона сна на пару дней, вызывал сейчас нехорошие эмоции. Конечно, Попов мог сам быть на нервах, и общество Шастуна принесло бы ему спокойствие — Антон это понимал. Но он устал. В глубине души он лишь надеялся, что Арсений смог крепко уснуть и сейчас видел, вероятно, беспокойные, но сны тем не менее. Слишком нервно было перед разговором с Оксаной, но будить он её не будет.       Антон выдохнул дым протяжно под хриплый хохот одного из алкашей, и звук этот отскочил от стен окружающих домов эхом. Шастун засмотрелся на то, как к парочке на лавке подбежала какая-то бездомная собака, виляющая рыжим хвостом. Те что-то дружелюбно ей говорили. Трель звонка собственного телефона заставила Антона вздрогнуть от неожиданности. Он шёпотом сматерился, не зная куда деть едва ополовиненную сигарету. За неимением лучшего выхода аккуратно положил её на карниз, после чего метнулся к норовящему разбудить всех телефону, попутно стараясь не слишком сильно пыхтеть в комнате своим прокуренным дыханием. Уже давно мордашку Арсения он не видел такой симпатичной и беззаботной, без глубоких синяков на глазах, каким являла того ему фотография. Антон ответил на звонок чуть заранее и сразу вернулся к окну. Опять наклонился локтями на подоконник.       — И чего ты тоже в такую рань не спишь? — спросил он хриплым утренним голосом тихо ему в трубку, не давая вставить реплику первым.       — «Тимофей сказал тебе идти за гаражи недалеко от заброшки. Ты наткнёшься на них, если пойдёшь через лес с Восточного обхода. Говорит, ты знаешь дорогу», — монотонный голос, при этом какой-то бесцветный и мёртвый, проговорил это ему с другого конца.       Антон сразу же напрягся, поднимаясь с подоконника плавно. Брови его сильно нахмурились, и сам он будто бы даже ощетинился.       — Что? — чётко и медленно произнёс он, а в тоне голоса отчётливо вскипела злость.       — «Он так сказал, Антон, я не...»       — А сам ты где? — обрубил Шастун.       Попов ответил не сразу, причём крайне робко.       — «… тут, неподалёку, в машине…»       Антон натуральным образом прорычал вслух и сбросил вызов, невзирая на то, что Арсений что-то там ещё пытался вдогонку ему говорить. Мобильный упал с размаху на кровать. Сигарета полетела в окно, и вслед то закрылось с громким хлопком. Без каких-либо прочих мыслей, кроме вспыхнувшей злобы, он сгрёб в охапку валявшиеся на стуле вещи, будто бы даже одним движением накидывая их на себя, сунул в карман телефон, что завалился в складки одеяла и вынудил Шастуна шепеляво материться, в руку — связку ключей. Те звякнули о кольца на пальцах. Спешно он ополоснул лицо водой в ванной, а чистке зубов вынужденно предпочёл завалявшуюся в кармане жвачку. Горевший едким пламенем гнев в его уставшем организме, что не мог по этой причине подобным чувствам противостоять, подгонял его под зад лучше любого другого мотиватора, и после того, как Шастун покинул свой обшарпанный подъезд, парень устремился в продолжительный кросс по пустующей с утра улице. Двигаясь перебежками по неровному асфальту, он выудил из кармана телефон. В списке недавно набранных нашёл нужный номер.       — Тимофей рядом? — сухо и быстро, как удар в живот, сказал он в секунду, когда гудки только прекратились. На том конце замешкались с ответом, видимо, будучи слегка сбитым с толку.       — «Я в кровати валяюсь, бля. Думаешь, мы с ним, типа, жаркую ночь вместе провели? Ты моё с твоим не путай, ёпта. Я тебе кто, Арсений Попов?»       — Ты дома? — даже с некоторым недоумением уточнил Шастун.       — «Бля, да. Ты видел время? Я только глаза продрал».       Антон резко выкинул из головы всё лишнее, концентрируясь на главной задаче.       — Собирайся прямо сейчас. Вот прям ща выходи и иди к Магниту около твоего дома. Я перехвачу тебя по дороге. Нужна помощь.       Пояснений тому не требовалось, и мысленно Шастун поблагодарил Доброхотова за его вечную готовность прийти на подмогу. Да и, честно говоря, он не мог дать тому нормальных объяснений: он сам уже не понимал, какого чёрта происходит. Знал точно лишь одно — что бы Костеше от него ни нужно было, он это ему давать не собирался. Сонно озиравшийся по сторонам Артём, завидев на горизонте гневно рассекающего улицу Шаста, под суровым взглядом которого висели тёмные круги размером с Сатурн, сразу взбодрился, и лицо его приобрело выражение обеспокоенности. От дома Доброхотова до Восточного обхода к лесу была лишь пара минут.       Когда они оба вышли из-под плотной крыши деревьев, миновав лесной массив, то уже издалека могли заметить блестяще-чистый чёрный УАЗ, повернутый к ним задом. Он стоял прямо у входа в гаражный кооператив, будто загораживая собою проход. С яростным топаньем Антон ускорился, оставляя Доброхотова догонять, и принялся приближаться к водительской двери. Попов, сидевший там прямо, точно с палкой в заднице, смотрел впереди себя пустыми раскрытыми глазами, не моргая. Подойдя вплотную, Шастун сильно дёрнул за ручку двери — та была заперта. Из-за резкого звука Арсений практически подпрыгнул на сидении, оборачиваясь тут же к окну. Стоило ему только различить лицо Антона, как он моментально потянулся все двери разблокировать, испытывая некое облегчение. Но было оно недолгим. Шастун дёрнул резко дверь вновь.       — Вылезай, — сухо процедил он, хватая Попова за запястье и вытаскивая наружу из машины. Арсению такого Антона видеть было страшно, и он покорно подчинился, вслед за своей рукой выпадая из высокого автомобиля ногами на землю. Шастун оттянул его чуть в сторону, чтобы дверь можно было закрыть. От громкого лязга Попов даже немного вздрогнул. — Где он?       Арсений смотрел на него боязливо и точно опасался отвести взгляд своих ярких голубых глаз. Он и без того был не в очень подобающем моральном состоянии (и это ещё мягко сказано), но, очевидно, Антон на то внимания совсем не обращал. Попов как-то косо ткнул свободной рукой, что не была в хватке Шастуна, в сторону прохода между одноэтажными блоками гаражей.       — …Там.       — Пошли, — он тут же устремился по направлению, которое указал Арсений, буквально таща последнего за собой, ведь ноги Попова отказывались отчего-то передвигаться шустро, и шёл тот, как на спичках. На самом деле, ему было больно от руки Антона, да и кольца от сильного сжатия впивались в тонкую кожу на костях запястья, но заикнуться он об этом сейчас не смел.       — А тачка? — донеслось из-за плеча до Шастуна. Замечание Артёма по поводу оставленной без присмотра машины его ни капли не беспокоило.       — Да пусть хоть колёса у него снимут — мне по хую, — выплюнул он жёстко, и Доброхотов, видимо, смирился с такой позицией и поспешил его догнать.       Громко шуршали камни под их ногами; на полпути между стен с гаражными дверьми Арсений ткнул в приближающийся поворот налево. Особо это помощи не принесло, поскольку Шастун и сам мог уже уловить звуки какого-то странного барахтанья и шебаршения. Антон слегка замедлился, становясь вполоборота и отпуская наконец запястье Попова, нисколько не замечая красные следы на нём. Арсений всё так же напуганно глядел на него, не сводя глаз. Антон же с ним упорно взглядом не пересекался. Он молча ткнулся пальцами в грудь Попова, как бы подталкивая того ближе теперь к Артёму и меняя их взаимное друг с другом расположение. Доброхотов быстро понял, что сигнализировал направленный ему взгляд Шаста, а поэтому поспешил встать к Арсению поближе, как бы кооперируясь с Поповым для обеспечения тому защиты. Последний, конечно, ничего не улавливал.       Как только Антон увидел, что плечо Артёма слегка коснулось Арсеньева, он повернулся обратно, опуская руку, и ускорил шаг. Добрался Шастун до поворота за угол на своих длинных ногах с опережением, и происходящее там не могло являться ни одним из вариантов, которые он ожидал увидеть.       Антон показался между стен на моменте, когда Костеша-старший схватил безжизненно валявшуюся на земле фигуру за грудки, собираясь ударить кулаком по голове, которая уже мало на неё была похожа. Сбоку, вплотную к стене, жался Глеб, выглядящий, будто хилая тень, отброшенная на кирпичную кладку более крупным и статным братом. Он наблюдал робко за происходящим с Тимофеевской битой, зажатой так неумело в обеих руках. Похоже, краем глаза старший уловил силуэт Антона, и его голова повернулась на застывшего на мгновение Шастуна. На лице сидела какая-то гримаса одержимости и спокойствия одновременно.       — О, а вот и ты. Как раз вовремя. Подойди...       Он не успел договорить, потому что Антон буквально сорвался с места, как собака, спущенная с цепи. Налетев на парня, он столкнул его с места с огромной силой. Тот, безусловно, тут же разжал руку, которой держал жертву за одежду, и отлетел назад, умудряясь устоять на своих ногах только каким-то чудом. Но Антон сразу же налетел повторно, опять толкая в грудь сильными руками, и на этот раз Костеша пошатнулся, оказываясь на достаточном расстоянии от тела на земле, и упал на выставленную позади руку, больно скобля ей бетон.       — Чё, сука, охуел, блядь? — он чуть-чуть покорячился на земле, медленно затем поднялся на ноги и принялся отряхиваться.       Антон не обращал на того внимания. Он просто обернулся и подлетел к лежащему на бетоне, чуть ли не с разбега сразу падая рядом с ним на колени. Глаза Шастуна в страхе метались по фигуре, пока дрожащие ладони пытались понять, куда себя применить.       — Бля… — тихо обронил он. После этого глаза перепрыгнули в район лица.       Смотреть на это было ужасно, будь тебе хоть пять лет, хоть семнадцать, хоть восемьдесят. Антон видел в жизни кровь — не она его пугала. Антон видел свежие синяки — не они его пугали. Антон видел всё это на себе в зеркале, поэтому, конечно, не впервой. Но здесь этого не было. Здесь была каша, которую Антон видел только на размытых фото изуродованных трупов в Криминальной России.       По всему лицу на бок стекали полосы крови, затекая куда-то в ухо, отчего на правой половине лица налипло много песка. Как раз правую бровь Антон не мог различить — её будто не существовало. Вместо неё кучей копилась лишь мелко рваная кожа, в расселинах которой виднелось светлое из-за просвечивающей кости мясо. На разбухшей и норовящей продолжить это делать до размеров футбольного мяча щеке виднелись точечные проколы, и Антон мог лишь предполагать, как они были получены. Вероятно, камни на земле пробили кожу. Переносица выгибалась в сторону буквой С, а левое крыло отходило в основании от всего лица, и из этого разрыва по коже продолжала подтекать кровь, правда, был совсем непонятен её путь, так как та сразу же смешивалась с кровью из ноздрей. Но сочилось крыло заметно — в глаза бросался слишком сильный и свежий влажный блеск. Губа выглядела ужасно и заставляла руки Антона заходиться спазмами дрожи от липкого человеческого ужаса. Губы опухли, и зубов не было видно, но Шастун не знал, в целости они и есть ли там вообще; изо рта крови текло немерено, и пятна эти местами размывались на коже потеками, судя по всему, слюны. Антон хотел было прикоснуться к нижней губе, но не стал и одёрнул дрожащую руку — испугался возможности сделать хуже. Рана, начинавшаяся ещё с верхней, на нижней губе раскрывалась во всём своём объёме. Та не была пробита, не была порвана — она была разорвана, и меж деформированными половинками некогда целого набухали сырые красные куски плоти, лишь только собой прикрывающие кость нижней челюсти. Иначе ту было бы видно. Из-за губы был испачкан весь подбородок, вся шея и одежда в её районе. Антон нагнулся дёргано и опустился ко рту ухом. Не было слышно ничего толком, и Шастун испуганно глядел в едва приоткрытые глаза, пока пальцами аккуратно пытался добраться до артерии на шее. Те как будто смотрели на него из-под прикрытых век, но сейчас Антон ни в чем уже не мог быть уверен. Он замер на секунду всем телом, пытаясь прощупать пульс — тот был, хоть и очень слабый. Болезненная волна облегчения прокатилась по нему, и он немного осел на свои подогнутые ноги, окоченевшими пальцами дотягиваясь до лица и убирая липкие и грязные волосы, что лезли в рану.       Несмотря на изуродованное лицо, в котором издалека лицо-то было различить сложно, Антон узнал его сразу. Может, характерные волосы, может, тело, или даже одежда, хотя Шастун никогда не изучал его гардероб — просто что-то из этого сразу позволило ему понять, кто это. Теперь Антон мог замечать, как очень по-умирающему медленно по его лицу изредка и кратко двигались чёрные глаза Казаха. И, смотря в них, не ощущал Антон в себе ни злости из-за былых склок, ни недоброй памяти, ни злорадства. Всё, что он чувствовал — всеобъемлющая жалость и сострадание. К этому всему добавлялось ещё и ядовитое чувство беспомощности: он понимал, что никак помочь парню не может сейчас. Не может ни залечить его раны, ни уменьшить, должно быть, невыносимую уже боль.       Он заметил, что руки его были неестественно загнуты за спину. Это говорило об очевидном — связаны или зацеплены. Антон аккуратно взялся ладонями за ближний к себе бок и плавно приподнял, чуть перекатывая парня. Лицо Шастуна морщилось от одной мысли, какую боль он мог этими действиями причинять, если кости в теле Казаха поломаны. Но он был вынужден.       — Бля, прости, прости, пожалуйста, — полупрошептал он, попутно заглядывая тому под спину. Запястья действительно были связаны, но верёвка, являвшаяся, по всей видимости, длинным грязным лоскутом ткани, по ходу дела немного спала с запястий или успела развязаться. Антон просунул одну из рук под спину, стараясь как можно быстрее выпутать ладони. Он распутал одну, затем вторую и опустил парня на спину так же плавно, как поднимал. После этого Антон вытащил поочерёдно обе руки, за запястья кладя те по швам. Он взял Казаха за ближайшую к нему ладонь рядом с собственным коленом. Холодные пальцы были все испачканы в грязи, как, собственно, и остальное тело вместе с лицом, а под короткими ногтями собиралась чёрная земля вперемешку с кровью. Антон посмотрел в глаза. — Бля, братан, держись, пожалуйста.       Хотелось заплакать от раздирающей его изнутри жалости.       — Братан? — прокряхтел Тимофей сбоку. — Я так и знал, — он усмехнулся мрачно. — С самого первого дня, когда ты мне к гаражу приплёлся, знал, что глаз с тебя нельзя сводить, крыса.       Он сверлил полным ненависти взглядом горбящуюся фигуру Шастуна, что, точно зеркаля его действия, молча делал и Глеб у стены. Антон ничего на обвинения отвечать не хотел, да и не успел бы — их прервали.       — Ебучий случай! — Артём с Арсением тоже уже были здесь. Не особо понятно, в какой момент времени они подоспели, но Антон не обращал ни на них, ни на возгласы Доброхотова абсолютно никакого внимания.       Тимофей стоял всё там же и потирал ободранную ладонь. Сам он, судя по всему, не очень хорошо понимал, что происходит в данной ситуации, а поэтому внимательно наблюдал за всем своим острым взглядом и оценивал обстановку, не стремясь пока никуда двигаться и подходить. Костеша-старший пробежался быстро глазами по фигурам Арсения, что побледнел и сдерживал рвотные позывы, и Артёма на достаточно большом расстоянии от него, после чего остановился на последнем, что так же шокированно, как Попов, только с большей долей возмущения и непонимания смотрел на покалеченного Казаха.       — Блядь, вы чё, машину одну оставили? — первым делом спросил он обоих, а потом сконцентрировался только на Доброхотове. — Ты, сука, говорил мне, что занят будешь сегодня, — выплюнул он.       — Освободился, ёпта, — ответил тот, не считая необходимым в данной ситуации пускаться в оправдания своих поступков перед старшим. Он, ведя рядом с собой оцепеневшего Арсения, подошёл поближе и остановился рядом с неподвижно стоящим Глебом, всё ещё ошарашенно осматривая лежащее на земле тело со склоняющимся над ним Антоном. Это делал и Попов. — Это чё за хуйня, Каст? — он повернул голову на Тимофея с искренним недоумением, после чего ткнул рукой в направлении Казаха. — Нам за это Молоты головы свернут нахуй! Нам и без того пизда за то, что ты хату Володе спалил!       — Узнал уже? — с мерзкой полуулыбкой спросил его Костеша, и как голос, так и интонация парня звучали так, будто абсолютно все вокруг его разочаровали и предали.       — Блядь, ты меня чё за лоха-то держишь? — Артём развёл руками возмущённо. — Прекрасно ты знаешь, что через меня первым делом вся инфа проходит. К тому же, чё, думал, я не выкупил сразу, что ты мутить чё-то собираешься, когда в Остро́вку с пацанами поехал? Я по приколу слился, что ли?       — Вот именно, блядь, — Тимофей вскинул подбородок — Ты-то чё ссышь? Ты слился с торчем на пару, как тряпки.       Доброхотов заметно надулся после сказанного, как собирающийся засвистеть кипящий чайник.       — Ты, бля, Даню не трогай, понятно?       Его интонация в этой фразе блеснула жёсткостью и холодом, что был, в принципе, Артёму не свойственен, что уж говорить про то, что по отношению к его главарю он не применялся никогда. Он слегка сдулся обратно, затем продолжая:       — Да, слился. Я, блядь, жить хочу пока что, — он ткнул рукой себе в грудь. — Да и вообще. Чё ты нам ща предъявляешь? Ты сам не сказал даже, что мы зимой на Молотовскую хату ездили. Про другаля какого-то напиздел. Это вообще чё, бля? — возмущение в его голосе росло с каждым словом. — Бля, Каст, ты чё хуйню-то творишь какую-то? Я те честно говорю — мне реально ссыково становится за Гараж. Никогда. Никогда мы такую хуйню не делали. Нас же поэтому все адекватными считали — типа, контачим с ебанутыми Молотами бок о бок, и при этом умудряемся ещё и дела свои ровно разруливать. Охуеть, какой Каста крутой, пример для подражания, — он показал большой палец, после чего опустил руки и добавил: — А сейчас всё резко изменилось. Я до сих пор в ахуе с того, как ты Тоху подставил с этой хуйнёй на баскетболе.       Тимофей слушал его с кривящимся в геометрической прогрессии лицом и опять, как и всегда, делал выводы, но совершенно не такие, к которым его пытались привести окружающие.       — А ты чё, бля, печёшься так о нём? — он снова вскинул голову, громко озвучив свой вопрос, чтобы на расстоянии его было хорошо слышно, но фигура его теперь была лишена стати. Он всё чаще горбился непривычно в спине, как не делал никогда. Лицо будто было бледное, уставшее. — Как у вас у всех прям стоит на вашего Шастуна, да? Может, вы хотите, чтобы он дела решал? — он развёл руками дёргано, делая пару шагов вперёд, но уже даже не обращал внимания на Казаха, которым всего пару минут назад занимался, — Может, хотите, чтобы он моё место занял? Стал лидером Гаража вместо этого ссаного Костеши, да? Поменять Касту на Кастета, — он повращал пальцами перед собой. — Как удобно. Вы же этого хотите, крысы?       Артём смотрел ему в глаза неотрывно, хмурясь всем лицом и поджимая губы. Трое у стен гаражей слушали каждое его слово. Когда стало понятно, что старший закончил тираду, Доброхотов расправил грудь, выпрямился и начал:       — Знаешь, что, Тим? — он держал прямой зрительный контакт с парнем, который некогда был его близким другом, но теперь он не знал, повернётся ли язык так его назвать. — На самом деле...       Но Антон не дал ему закончить то, что он собирался сказать.       — Тём, заткнись, пожалуйста, — тихо, но твёрдо произнёс Шастун. Все обернулись на него. — Арс, вызывай скорую. Он сейчас здесь откиснет нахуй, — Антон держал одну из ладоней на бедре Казаха и прекрасно видел, как тот перестал отвечать на окружающие раздражители уже почти минуту назад. Черные глаза не смотрели больше на него, и веки прикрылись, оставляя лишь тонкую полоску белка проглядываться в оставшейся щели. Антон молился, чтобы только в этой дыре хорошо ловила связь.       Арсений смотрел на него, напуганный до собственных внутренностей, и медлил, будто не до конца понимал, что ему говорят. Тимофей сбоку хмурился, наконец вспоминая про избитого им Казаха. Он бросил взгляд на Арсения.       — Что? Не смей.       Антон поднял свои глаза на Арса, подмечая замешательство. Костешу Шастун будто даже и не слышал. Арсений тоже смотрел на него в ответ зашуганно.       — Арс, звони.       Тот отмер постепенно и потянулся к своему карману за телефоном. Видя это, Тимофей сжал кулаки.       — Попов, блядь! — прорычал он.       Арсений смотрел только Антону в глаза, доставая телефон.       Вдруг, к неожиданности всех окружающих, одним коротким и ловким движением тот пропал из его ладони. Глеб выхватил его молча рукой, прижав затем к ноге. Арсений, Антон и Артём ошарашенно устремили на него свои глаза. Тот озирался, бегал взглядом от одного парня к другому, но крепко удерживал телефон в ладони. На пару секунд все встали без движения, но сразу после Артём, у которого до этого на лице откровенно сияла одна единственная эмоция под названием «охуевание», невозмутимо обогнул стоявшего между ними двумя Попова и подошёл вплотную к Костеше-младшему. Последний смотрел ему слегка испуганно в лицо своими стеклянными глазами. Одной из своих поистине медвежьих, по сравнению с Глебовыми, рук Артём схватил крепко того за запястье, а второй грубо, но будто не прикладывая и половины сил, выцарапал из небольшой ладони телефон Попова, после чего, не оборачиваясь и не разрывая с парнем зрительного контакта, протянул мобильный назад, позволив хозяину забрать его. Как только тот вернулся Арсению, Артём встал прямо, угрожающе пыхтя на Глеба.       — Ты, мелкий хуй, чё творишь? — процедил он ему прямо в лицо. — У тебя, сопля, руки не отросли ещё, чтобы их распускать можно было.       — Бля, Артём, я не думал, что ты способен так поступить, — мрачно встрял Тимофей, и голова Доброхотова обернулась в его сторону. Костеша-старший опять кривился в спине, пока обе руки вяло болтались по бокам, а на лице повисло кислое выражение. — Я бы о тебе, как о крысе, в последнюю очередь подумал, брат. Но чтобы ты, и предать Гараж? А как же команда? Как...       — Завали своё ебало, — прорычал наконец Антон, прикрыв глаза.       Он закипел, стоило ему только услышать первые ноты этой ненавистной песни, которая, как завывания сирен с морских глубин, выворачивала сознание наизнанку и сводила с ума. Но Антон уже наизусть знал её слова, и вновь завести эту шарманку он не позволит. Тимофей коротко повернулся в его сторону, смотря надменно.       — Тебе слово не давали.       Антон, сидящий с опущенной головой, зажмурился, поджав губы, и воздух сдавленно просвистел из его ноздрей. Он почти сжал ладонь на бедре у Казаха, но вовремя успел убрать, чтобы не принести вред. Всё внутри него шипело и бурлило, как лава. Голова раскалывалась, отчего перед глазами шли болезненные круги, и всё вокруг темнело. Его кулаки сжались крепко — он не мог терпеть. Он поднялся на ноги с утробным рычанием и даже не чувствовал, как сильно сердце участило ритм.       — ТЫ ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ, БЛЯДЬ! — прокричал он во всё горло, и звук оглушительно отскочил от стен гаражей, проносясь между ними с эхо, улетел в кроны стоящих рядом деревьев, а после них — куда-то в небо. Всё окружение словно затихло. Антона трясло, руки наливались тяжестью от страшного желания ударить старшего туда, куда только получится. — ТЫ ЧУТЬ ЧЕЛОВЕКА НЕ УБИЛ, ТЫ, БЛЯДЬ, ПОНИМАЕШЬ ЭТО ИЛИ НЕТ?! — он постучал себя пальцем по виску, попутно с этим дёргаясь, отчего совершил два шага вперёд. Тимофей стоял молча, с невозмутимым лицом, на котором только и заметно было нескрываемое отвращение, пока бледные глаза смотрели на Антона, у которого от ярости на щеках и шее появились красные пятна. — Ты ебаное животное, вот ты кто! — пара капель слюны вылетела у него изо рта, когда он говорил через практически стиснутые зубы. Антон сжал кулак, выставляя его перед собой между ним и Тимофеем, стараясь выместить в этом жесте весь переполняющий гнев и ненависть к стоящему перед ним существу — человеком он его назвать бы не осмелился. Он сдавливал пальцы так сильно, что вся рука тряслась от перенапряжения. — Таких, как ты, стрелять надо, потому что ты — бешеный, блядь. Ты, блядь, угрожаешь всему окружающему миру.       Тимофей перед ним молчал, либо решая не тратиться на слова ради такого говна, как Антон, либо будучи просто невменяемым. Шастун зажмурился опять, сжимая теперь оба кулака перед собой, оскалился и протяжно прорычал, не имея другого способа выместить внутренний ураган гнева. Когда он открыл глаза и выдохнул, то сразу же прошагал до Арсения и Артёма, сходу после этого обращаясь ко второму:       — Сейчас с Арсом езжайте к тебе, — дал он настойчивые указания внимательно его слушающему Доброхотову. — Посидите с мамой, попьёте чаю, пока его родители не объявятся дома, — он мотнул головой на Арсения рядом. — По пути сразу звоните в скорую. Вот прям сейчас. Скажите, что просто видели, как парня избивают, и что срочно нужна помощь. Говорите, что пускай просто зайдут в гаражи — там они его увидят. Ничего лишнего, понятно?       Артём твёрдо кивнул головой, и после того, как Антон хлопнул его по плечу с требованием поторопиться, он подхватил Арсения под руку, утаскивая спешно за собой по направлению к выходу из кооператива. Сам Шастун в этот момент вернулся к безжизненному почти Казаху и, стараясь тревожить тело того как можно меньше, подобрал его под руки и потянул за собой по земле, чтобы вытащить того поскорее из этого закутка на прямую дорогу, где его будет видно всем въезжающим.       — Я с самого начала знал, что ты — падаль, — с максимальной дозой пренебрежения в голосе размеренно произнёс старший Костеша. Он уже не сопротивлялся, лишь стоял, чуть косясь в спине — понимал, что какие-либо планы, которые у него могли иметься, разрушились тогда, когда Шастун показался вдруг в компании Доброхотова и Попова, последний из которых, вообще-то, должен был сидеть и охранять машину. В тишине гаражей остались трое — Глеб у стены, как какая-то тень, Тимофей, что наконец стал медленно подходить ближе, и Антон.       — Это ты — падаль, — твёрдо заявил ему в ответ Антон. Он постарался бережно уложить голову Казаха обратно на землю, после чего выпрямился, отряхивая руки, и поднял суровые глаза на блондина. — Ты Арса запер в бане, ублюдок. В бане, где ни хуя света нет, и где дом огнём пылает в паре метров. Мразь ты последняя.       Тимофей хмыкнул.       — Значит, мне не показалось, что это ты был. Так и знал, что он не сам выбрался. Ума бы не хватило, — Антон на это сжал челюсти и коротко помотал головой из стороны в сторону. На Костешу у него не хватало злости. Тимофей же замолчал на пару секунд, будто думая с кривой ухмылкой о чём-то, пока подошёл к Шастуну ещё на несколько шагов, медленно сократив расстояние. Он вновь зыркнул тому в налитые ненавистью глаза, замирая, а затем сказал с ядовитой и мерзкой улыбкой: — Ну чё, нравится его в жопу ебать?       Антон не выдержал и сорвался с места, хватая того за грудки. Руки старшего тут же вцепились в запястья Шастуна. Они попятились так пару метров, запинаясь за ноги друг друга и шумно шаркая ими по земле. Тимофей попытался нагнуть и повалить того, но Антон поднатужился и устоял, после чего сделал то же самое с Костешей, только в другую сторону. Ему, напротив, удалось пересилить старшего, и нога под Тимофеем выскользнула, роняя того на землю. Шастун, продолжавший держать того за одежду у шеи, сам едва смог не повалиться на него сверху. От грохота и громкого шарканья камней Глеб, наблюдавший за происходящим, вздрогнул.       Антон не был прямо уж сильней, чем Костеша, но последний явно был уставшим. Плюс, его, в отличие от Антона, не питала изнутри готовая спалить всё вокруг ярость, поэтому преимущество было на стороне Шастуна. Он тряхнул ещё раз старшего за грудки над землёй; тот, хоть и был позорно повален на землю, до самого конца продолжал пожирать его своим острым преисполненным ненависти взглядом. Антон смотрел ему в глаза в ответ.       — Я бы придушил тебя прямо здесь и сейчас, была бы моя воля, — прохрипел он ему в лицо спустя пару секунд молчания, сопровождающегося их тяжёлым дыханием. — Но до твоего уровня опускаться не хочу.       Антон отпустил одежду, после чего настойчиво стряхнул руки Тимофея со своих собственных запястий, позволяя тому выпрямиться и собрать себя с земли. Шастун быстро пошагал к выходу за угол, но перед этим решил вдруг приблизиться к Глебу, что продолжал стоять у стен бездушной куклой. Сделал он это резко, сразу хватаясь тому ладонью за тонкую шею и прижимая с напором к двери одного из гаражей, что была у того за спиной. Раздался достаточно громкий в общей тишине лязг металла, когда лопатки и затылок ударились об неё. Антон сжимал пальцы крепко, отчего кольца ощутимо больно впивались в тонкую кожу. Шастун заглядывал ему в глаза, словно пытался высмотреть там что-то. Но в таких же тусклых, как у его старшего брата, омутах, он не мог увидеть даже страха, с которым на него обычно смотрели люди, когда ожидали оглушительный удар этих прославленных «кастетов» у него на кулаках. Парень смотрел на него широко распахнутыми глазами и молчал, и Антону вдруг показалось, что тот будто и не понимает до конца, что вокруг него происходит. Будто он не здесь сейчас и здесь никогда не был.       — Веришь, нет, — начал он, смотря ему прямо в глаза сверху вниз и даже сильнее сжимая пальцы, отчего Глеб начал морщиться. — Я никогда о тебе плохо не думал. Мне всегда даже жалко тебя было за то, как с тобой все вокруг обращаются. Но сейчас мне жаль лишь одно, — бита его брата звонко упала на бетон вниз, и Глеб схватился ладонями Шастуну за запястье. Тогда Антон опустил его немного вместе с собственной рукой вниз, чтобы тот мог нормально стоять. — Мне жаль, что от своего ебаного брата ты решил взять всё самое отвратительное.       Он отпустил руку так же резко, как схватился ею за шею изначально, после чего развернулся и спешно вышел за угол, оставляя обоих братьев позади. Он ускорил шаг, зная, что те сейчас так же стремительно скроются с места, ведь не было понятно, как быстро приедет карета скорой. Антон надеялся, что очень быстро.       Он вышел из леса, хмурый и помятый, когда телефон в его кармане завибрировал.       — Да? — Антон остановился, вдумчиво оглядывая горизонт. — Я на улице, тёть Марин. Нет, на ключ запирал, да. Конечно, — женщина сбивчиво и обеспокоенно, как никогда на памяти Антона, говорила ему в трубку. — В смысле? — он замер, хмуря брови. — Нет, не говорил, я думал… — та продолжала и продолжала. — Я понял, успокойтесь, тёть Марин. Я приду сейчас и всё выясню. Ждите меня, я вот уже бегу домой.       Антон сбросил вызов, даже не возвращая телефон в карман. Он зажмурился, поджав губы, что есть сил, после чего немного прогнулся в спине назад и накрыл руками лицо, прижимая кулаки к глазам так, что было больно. Раздражённое вымученное рычание вырвалась у него из горла и завершилось стонущим «с-сука». Вероятно, если бы на улице были прохожие, то они посмотрели бы на него, как на наркомана, или же бы посочувствовали ему за его отчаянный возглас.       Оксану никто не возвращал домой на машине. Она, в принципе, дома не появлялась.       Она не была у Оли Молотовой с прошлой недели.       Оксана, которой едва исполнилось шестнадцать, была вне зоны доступа с момента ухода из дома вчерашним днём.