{×××}
Арсений всё больше и больше диву давался, как в такого тонкого Шастуна могло влезать так много еды. Сам Арс за ужином съел, по собственным меркам, примерно бочку еды, так как Валентина Степановна наготовила на целый батальон и совсем, кажется, не удивилась появлению вместе с собственным внуком еще одного проглота по имени Арсений. Приняла его, как и свойственно всем среднестатистическим бабушкам — как родного, а Тошку и подавно. Кстати, сам Шастун, в сравнении с Арсом, съел в два раза больше. Несмотря на это, сейчас, по дороге в магазин, тот продолжал дожевывать пирожок с яблочным повидлом. Арсения уже просто тошнило от одного только вида и запаха еды. Он поклялся себе не есть до конца своей жизни. И, кажется, ему вполне хватило бы — желудок будет переваривать это количество поступившего лет десять, если не больше. Это еще хорошо, что у них выпала возможность растрястись, ибо нужно было идти на другой конец деревни за куриными яйцами для окрошки, которая будет их ожидать полностью готовая уже завтра утром. Вечером деревня оживала. Пастухи сгоняли коров, лошадей, коз, баранов и гусей. Естественно, по дорогам, в некоторых местах, приходилось идти, как по бесконечному минному полю — лепешками, горошками да колбасками была усеяна вся пыльная поверхность. Арсений дважды в одни и те же говняные грабли наступать не собирался, поэтому внимательно смотрел под ноги. Антураж деревенского магазина, просто поразительно, но остался приблизительно таким же, каким его запомнил Арс в свои далекие юношеские годы — те же колокольчики на двери, которые, казалось, отвезли на машине времени, дабы повесить прямиком на железный косяк. Те же крашеные деревянные прилавки, да даже продавщицы — и те, кажется, слишком похожи не только внешним видом, но и своими манерами поведения на тех самых, точно так же стоящих за своими прилавками, как и двадцать лет назад. — Ой, Антош, ты, что ли? — всплеснув руками, вся аж затрепетала женщина, при виде Шастуна. — Сколько же я тебя не видела-то, а? Как подрос, ужас просто! — Теть Тань, я ведь последний раз не пятнадцать лет назад приезжал, два года всего прошло, что могло измениться-то? — Антон, как у него это всегда случалось во время смущения, принялся вертеть кольцо на указательном пальце. Арсений же стоял возле двери «не пришей к пизде рукав» — это называлось. — Ну, Антош, не прибедняйся, возмужа-а-ал, конечно, парень. — и, чтобы найти подтверждение собственной брошенной реплике хоть где-то, женщина повернулась к Арсению. — Ну, правда ведь, молодой человек? Арсений, не как китайский, а как дебильный болванчик, зачем-то закивал. Антон, с румянцем на щеках, тут же метнул в него взглядом молнию. Что уж греха таить, если Шастун действительно возмужал за последние два года. Пусть наконец тоже узнает об этом. — Антон, а что, небось невеста-то у тебя есть? — понизив тон голоса, точно женщина сейчас спрашивала про что-то до ужаса интимное, например, сколько у него прыщей на левом полупопии, а не про наличие девушки, поинтересовалась тетя Таня. — Да, есть. У нас всë хорошо, всë отлично, но личное должно оставаться личным, правда ведь? — Шастун до ослепительного ярко улыбнулся. Арсений же, до сих пор стоящий сзади, теперь выглядел на фоне чужой улыбки мрачнее тучи. Тетя Таня жестом показала, что закрывает рот на замок, а после понимающе кивнула. Расплатившись за сетку яиц, Антон вышел из магазина. Арсений побрелся за ним, напоследок звякнув колокольчиками на двери. Он пытался списать собственную хмурость на переедание или несварение желудка, но, к сожалению, верилось в данную придуманную собственной башкой байку с трудом. — Вот это я ей там набрехал для красного словца... Чуть даже сам в эти сочинения не поверил. Даже имя уже на всякий случай придумал — Ира. Ну, пусть у теть Тани живет эта теория до самого последнего, а то надумает себе там еще правду какую-нибудь. — отдуваясь, принялся объяснять Антон. Арсению стало настолько легко, точно последние пять минут ему на горб взвалили девятиэтажку, но только после этих слов поставили на место. Даже складка на лбу разгладилась. Шастун, конечно, иногда слишком надоедливый, но пусть лучше так, чем еще и с девушкой. В каком месте, потому что точно не в здравом уме, зародилось это чувство ярого собственника — Арсений решил не узнавать. Потом, всë потом. Сейчас лучше думать, как не вляпаться в буквальное говно, чем в то же говно, но в смысле афоризма. Антон вновь переключился на тему еды, точнее, окрошки, будто бы последняя реплика вылетела из чьих-то чужих уст, а не из собственных. С другой стороны, Арсений сейчас готов был слушать даже про еду.{×××}
Когда время перевалило за одиннадцать вечера, а Валентина Степановна уже часа полтора как ушла спать, в общей комнате Арсения и Антона начались толки мирового масштаба. Тошку решено было отправить почивать на вязаных лаврах, то есть, в коридор, на мягкий коврик. Очередная причина разногласия заключалась в раскладке. То есть, в том, кто будет снизу, а кто сверху. Нет, в смысле, кто будет спать на полу и на матрасе, а кто сверху и на кровати, никаких сексов-порнов. Вот как иногда важен контекст. Прямо как в том самом анекдоте или как в том самом моменте из «Мертвых душ» Гоголя, когда Чичиков не мог разойтись в дверях с Маниловым, потому что оба всё время пропускали друг друга вперед, так и эти двое в течение получаса резко открыли в себе неиссякаемый источник рыцарского благородства и желания спать исключительно на полу. — Арс, у тебя почки больные, ты говорил раньше, простудишь еще, как пить дать! Тебе нельзя на пол! — Антон развел руками и тут же скрестил их обратно. — К вам в дом Антарктида на ночь не приезжает и по полу плотным саваном не стелется, чтобы я на следующий же день валялся безжизненным куском с больными почками где-нибудь в гробу! Антон, это я приехал и еще должен ставить тебя в неудобное положение, заставив спать на полу? Ага, вот тебе! — Арсений очень яростно показал Шастуну «шиш». — Вот именно, Арс, что ты — гость! Ты должен купаться, как сыр в масле, во всех удобствах, а не на матрасе ютиться! — Да что ты говоришь! Я тебе что, пуп Земли, что ли? Пока оба орали шепотом, думая, что, если шепот — значит, тихо, в деревянную дверь легонько постучали. Антон, секунду с непониманием глядя в голубые глаза, двинулся открывать, и умом он, кстати, тоже уже давно с этими спорами двинулся. — Ой, ба, а ты чего не спишь? — Шаст неловко почесал затылок. — Я водички попить встала, а у вас что за толкотня? Весь дом на ушах стоит, даже песик твой, Арсюш, проснулся. Что за сыр-бор, мальчики? — Валентина Степановна аккуратно, по-старчески, перебирала края шали, которая покрывала белоснежную ткань ее сорочки. — Да ты не представляешь себе! Этот фрукт, то есть, Арсений, не хочет на диван ложиться. На полу буду спать — и всë там, только посмотрите на него! — так как все в доме, включая Тошку, не спали, Антон перешел на нормальный тон голоса. — Ну и зачем вы базар-вокзал разводите на пустом месте? Либо по очереди спите на разных койках, либо вообще вместе лягте, вот и конец вашей перебранке. А тебе, Антош, хва бухтеть, как дед твой покойный, царство ему небесное, — Валентина Степановна быстро перекрестилась и, как тень, поплыла на летнюю кухню. Антон на пятках развернулся к Арсению, очевидно, слышавшему весь разговор, чтобы дважды не повторять. Он застыл, заложив руки в боки, и явно прикидывая что-то в уме. — Эники-беники ели вареники, Эники-беники съели вареники, Эники-беники, хоп! Вышел зеленый сироп! — именно так и решались все ужасно важные решения в жизни тридцатипятилетнего Арсения. Так или иначе, через детскую считалочку жребий всë равно упал на Шастуна. Лучше бы Арс просто не начинал. — Так. Нет, так не пойдет. — как и ожидалось, Арсений тут же начал противоречить самому себе, вставая на дыбы. — Чтобы было по чесноку, можно спички вытянуть. Или я более длинную версию эников-беников тебе расскажу. — тут же уступчиво предложил Антон, прекрасно понимая, что с Поповым спорить в данных случаях — себе дороже. Иногда можно и на попятную пойти. Арсений быстро кивнул: — Тащи спички. Шаст тут же полез в рюкзак за коробком, быстренько сломав две палочки. — Тяни. Если длинная — я на полу, если короткая — ты. — он выставил обрубки в черных касках перед чужим лицом. Арсений, к сожалению, не генеральный директор компании Газпром, а значит, его мечтам не суждено было сбыться, потому что он вытянул длинную спичку, тут же сравнив палочку со всеми остальными. — Да блин, — Арс, стиснув зубы, шикнул. — Неудачам свойственно случаться, Арс, поэтому теперь, без лишних пререканий, укладывай свой зад на диван и засыпай спокойным сном. — Шастун, плюхнувшись на надувной матрас, принялся лыбиться так, что ночь в этой комнате казалась не такой уж и темной, а луна за окном, наоборот, не такой уж и яркой. Арсений настолько сильно не любил проигрывать, что готов был с размаху бомбочкой сигануть к Шастуну на пол, лишь бы тоже спать на матрасе, а не на диване, тем самым отдав свою позицию почти без боя. Кое-как подавив в себе чувство жажды победы, он, под собственный тяжелый вздох, улегся на диван, устремляя взгляд в потолок. — А что за более длинная версия эников-беников? — спросил Арс, понимая, что тишину надо разорвать хоть как-то, пока не слиплись веки, а организм не погрузился в сон. — А... Тебе правда интересно? Могу начать рассказывать, не зря же я ее в свои восемь лет целых два месяца учил. — Антон устало хмыкнул и тут же зевнул, закрыв рот рукой. — Дерзай. — Эники-беники ели вареники, Драники, финики, кексы и пряники... Пышки и плюшки и всякие пончики... Клецки, торты, пастилу и батончики... Перец, салаты, томат и картошку... Капусту, горчицу, грибы и окрошку... Редьку, мацу, майонез и котлеты... Спагетти, миндаль, мед, галушки, ромштексы... Ростбифы, манты, фасоль и бифштексы... — Антон остановился, понимая, что со стороны Арсения стало подозрительно тихо. Всë правильно — тот уже во всю, кажется, десятый сон видел, спокойно посапывая. Антон снова зевнул, перекладываясь на другой бок: — Репу, редиску, харчо, чахохбили… Слегка закусили и снова налили. — неразборчиво пробормотал он себе под нос, прежде чем уснул.{×××}
— Доброе утро. — Шастун был бодр, как, впрочем, всегда. Да и утро Арсений, без зазрения совести, действительно мог назвать добрым — солнце не поскупилось на свои яркие лучи, с лихвой разбросанные по всей чаеварке. В воздухе же завис шум постепенно вскипающего чайника. — Доброе, а где Валентина Степановна? Спит еще? — Арс, не до конца проснувшийся, прикрыл рот рукой, дабы зевнуть, и сел за небольшой круглый столик напротив Антона. — Бабушка всегда встает в семь или, порой, даже в шесть утра. Естественно, она не спит, в десять-то часов. Пошла полчаса назад на соседнюю улицу за молоком, сказала, что еще к подружке заскочит. — Антон поднялся, чтобы налить кипятка в заварник. — Поэтому такая великая ответственность, как «накормить завтраком самого Арсения Попова», взвалилась на мои хрупкие плечи. — он произнес эту речь слишком торжественным тоном, на что Арсений лишь цокнул. — А ты готовить-то умеешь? Шастун чрезмерно официально заявил: — Я вкусно режу колбасу. Бутерброды получаются просто отпад, пальчики не то чтобы оближешь — сгрызешь до основания. — на последних словах он прокашлялся. — Не самое аппетитное сравнение. Короче, ты пока сгоняй на утренние водные процедуры, или как вы — человек голубых кровей — называете то, что мы, люди не гордые, называем — продрать глаза водой, а я пока спокойно накрою на стол. Антон встал, и, не дав Арсению даже слова вставить, ретировался в спальню, тут же прибегая назад, но с расшитым какими-то узорами полотенцем. — Умывальник во дворе, надеюсь, сам найдешь. Кстати, Тошка на улицу просился, я с ним уже погулял, теперь лежит на крыльце, на солнышке нежится. Арсений, бросив короткое «ага, спасибо», чтобы как-то побыстрее устранить этот поток словесной диареи со стороны Шастуна, быстро скрылся в дом. Возвращаясь буквально через пару секунд, он почувствовал, проходя через чаеварку на улицу, как вкусно запахло хлебом и копченой колбасой. Либо Антон наврал, что уже не походило на правду, либо данные его устарели, потому что Тошкента на крыльце под теплыми восходящими лучами не наблюдалось. А вот на тротуаре, причем далеко не лежачего, а стоящего и играющего с каким-то котом — очень даже наблюдалось. Арсений часто временами то гордился, то сокрушался на эту особенность его пса — Тошка в лице котов заклятых врагов не видел, а видел лишь закадычных друзей, поэтому и реагировал на них слишком уж спокойно и часто даже начинал играться с этими усатыми и пушистыми. Тошка, заметив хозяина, радостно завилял хвостом, встал и принялся вертеть головой по сторонам — не мог определиться, что делать: бежать к хозяину, сломя бошку, или продолжить развлекаться с кисой. Арсений с упреком наклонил голову. Вот тебе и «человек — собаке друг, это знают все вокруг». Он сам подошел, почесал Тошкенту за ухом и, с тем же укором выдохнув, поплелся к рукомойнику, как выразился Шастун — «продирать глаза». По возвращении на веранду на столе его уже ждали горячие бутерброды с плавленым сыром из микроволновки, заваренный чай с шиповником и, естественно, куда без него, сам творец всех этих райских наслаждений — Антон. — Вот мое сердце, возьми мою руку, за такие-то бутерброды. Это очень вкусно, реально. — Арсений, от наслаждения прикрывая глаза, положил руку на грудь, как раз со стороны сердца. Антон — действительно профессионал своего дела, наобещал золотые горы, золотые горы и отдал, слова на ветер не бросил, и вообще пацаном оказался четким. Вкус был настолько тонким, точь-в-точь передающим по рецепторам ощущения прошлого, прямо как в то самое время, когда такие легкие бутерброды ешь утром перед школой, а на дворе конец мая, вот-вот закончится учеба, и по телевизору показывают какой-то очередной советский мультфильм. Фунтик, что ли, с этой его песенкой про то, как хорошо бродить по свету. — То-то же. Но, Арс, любишь кататься, люби и саночки возить. Фронт работы на сегодня таков: окунуться сполна в атмосферу бородатых годов, покрытых метровым слоем пыли и паутины... В общем, разобрать сарай. Впрочем, Арсений не захотел после такого заявления сделать вертушку в окно и «умереть насмерть», просто потому что он прекрасно понимал, что приехал далеко не на пляжный курорт со всей семьей, а в деревню к бабушке своего коллеги. Анализируя всю малину сложившейся сейчас ситуации, Арс осознавал, что звучала данная история как легенькая степень бреда. Поэтому и работать он тоже не был против. Его работа, в некотором роде, даже лечила, отвлекала и вообще никогда не являлась чем-то противным. На чужие слова Арсений активно закивал, ибо рот был занят слишком уж вкусной едой. После того, как он на протяжении целых пяти минут сполна засыпал Шастуна благодарностями за бутерброды, парни вместе пошли разгребать целую кучу вещей последних десятилетий.{×××}
Арсений еще никогда в жизни не чихал так много. А еще он никогда до одного момента не знал, что у него такая ярая аллергия на пыль. Сразу же закинувшись супрастином, который частично запихал в него сам Шастун, он остался разгребать хлам на свежем и более чистом воздухе, стоя рядом с сараем, откуда Антон периодически выносил различные предметы. — О, гляди, что есть! — после выкинутой реплики последовала продолжительная пауза. Через пару секунд в проеме из досок показалась длинная фигура Шастуна, но не одного, а волочащего за собой инородный предмет, коим при близком рассмотрении оказался велик. Арсений даже глазом не моргнул. Будто он никогда в жизни велосипедов не видел, ей-богу. Тоже, нашел, конечно, Шастун, восьмое чудо света! — Я последний раз на нем гонял лет, наверное, в пятнадцать! Пошли протестируем на прочность! Арс внимательно посмотрел в зеленые глаза. Энтузиазма в них плескалось — хоть отбавляй, даже за радужки намеревалось побежать тонкой струйкой, если не отхлебнешь немножко. Ну, а Арсений взял и отхлебнул, исключительно во имя спасения. — Пошли. Антон катался по дороге с таким непринужденным мастерством, точно крутил педали на этом же зеленом Космосе буквально позавчера. — Арс! А ты кататься умеешь? — крикнул он, находясь в десяти метрах поодаль. Арсений расценил собственную способность кататься, которой он последний раз пользовался лет двадцать назад, как то, что кататься он не умеет. — Нет! Точнее, да, но это слишком давно было. Антон, разогнавшись, притормозил, прочертив по песку темную полоску. — Попробуешь? — он наклонил своего «железного коня». Арсений, понимая, что разодранные колени и уйма синяков ему, вечно ходящему в шортах и футболках, не очень нужны, как-то стыдливо помотал головой. — Ну и ладно, не беда, тогда садись на багажник, прокачу с ветерком! — Антон весь аж встрепенулся, не чувствуя разочарования в том, что Арсений не принял предложение, и, сделав реверанс, рукой указал на багажник. — Ноги только как-нибудь или подогни или, наоборот, вперед вытащи. Арсений хоть и работал с Антоном в одной компании уже шесть лет, хоть в честь него и назвал своего пса, хоть и привлекал его Шастун довольно сильно, но чтобы садиться на это «нечто из железных прутьев»... Это уже, конечно, извините, подвиньтесь... Да даже подвинуться было некуда, настолько маленьким казалось место для задницы! — Что стоим, яички катаем? Милости прошу, — Антон, перебирая откуда-то взявшуюся в зубах травинку, как тот самый сорокалетний тракторист, с нажимом подмигнул, открыв рот. — Да как-то... Боязно и... Неудобно, мне кажется. — лишь попытался уклониться Арсений, рисуя носком кроссовка по песку. — «Боязно и неудобно» — это обосраться на уроке физкультуры в начальной школе, а здесь мяться, как девка на сеновале, не надо, гражданин! — Шастун понизил тембр голоса, очевидно, полностью входя в роль того самого тракториста. Того самого тракториста из анекдота про всеми известное и нашумевшее трехзначное число. Арсений, вновь понимая, что, «самый большой риск в жизни — это никогда не рискнуть», в конце концов, усадил жопу. Если уж на то пошло, Арс и в детстве вел себя как ребенок, имеющий запасную жизнь и как минимум парочку возможностей регенерироваться. К тому же он приехал в деревню, дабы погрузиться в атмосферу своих юных лет! В ту же секунду, как Шастун почувствовал прибавление в весе где-то сзади, парни, под шум легкого ветерка помчались в одному Богу известном направлении. Учитывая то, что направление однозначно знал Антон, именно он выступал в данный момент для Арсения Богом. Арс в таком случае перед ним даже на коленях для молитвы готов был постоять, лишь бы они доехали без приключений, ни разу не свалившись в канаву или в какую-нибудь свежую лужу с грязью или в не менее свежую лепеху с говном. Да и, будем честны, не в свежее говно было бы тоже стремно падать.{×××}
Буквально через пару минут у Арсения начали затекать ноги. Сначала они затекли в согнутом положении, а еще через пять минут в разогнутом. Об этом он и сообщил Антону, легонько стукнув того по спине одной рукой, ибо вторая покоилась на железных прутьях багажника. И зря он вообще переживал — Шастун имел врожденный дар водителя, что очень не вязалось с его «аккуратностью» в целом по жизни. Арсений знал на личном опыте целых шести лет работы в коллективе с Антоном, что он с этой чиксой точно не имеет ничего общего. В конце концов, кому же еще, кроме как не Шастуну, могли дать целый выходной просто потому, что он одновременно опрокинул два стаканчика с горячим кофе, одно из которых он нес ему же — Арсу — прямо на себя? Во-первых, он тогда обжегся, а во-вторых, стал выглядеть как какой-то обосранец в грязной, уже не белой, рубашке и в липких, уже не таких серых, брюках в клетку. И это лишь капля из моря всех тех случаев, когда Антон демонстрировал всем подряд, что руки у него растут далеко не из плеч. Да даже жопа в такие моменты ответственность за невнимательность и неаккуратность хозяина брать отказывалась. Слишком позорно, да и масштабы чересчур велики для обычной-то задницы. Антон притормозил у обочины. Арсений, кряхтя как столетний дедуля, встал и тут же принялся разминать затекшие ноги. Оглядевшись по сторонам, он понял, что остановились они возле поля, на котором яркими огнями вспыхивали головки различных цветов. Арс, пораженный до глубины души видом этих хрупких бутонов, открыл рот. — Очень красиво... — только лишь пролепетал он, как завороженный, делая несколько шагов вперед. — Погнали поваляемся! И я бабушке заодно цветов нарву! Шастун, поставив велик на подножку, сошел с дороги прямиком в траву, а потом разбежался, под собственный звонкий хохот убегая вглубь. Арс медленно пошел следом. Чудак-человек всë-таки этот Антон Шастун. — А ты что такое флориография знаешь? — Арсений, подойдя к вдоволь весело набегавшемуся по полю кабанчику по имени Антон, присел на корточки, подушечками пальцев подцепив белый бутон колокольчиков. Послышался хруст травы — это Шаст, тяжело дыша, прилег рядом и сорвал себе очередную травинку, чтобы вставить промеж зубов. Вот ведь дурную привычку нашел — воображать себя трактористом! — Не-а, наверняка что-то про цветы. — Да, язык цветов. — Арсений выследил глазами Анютины глазки. — Вот, смотри, например: анютины глазки — это, своего рода, воздушный поцелуй или признание в симпатии. — он ненароком повернулся на Антона. Тот, прикрыв один глаз, довольно улыбался. — А еще знаешь? — видно было, что тому и впрямь интересно слушать. Арсений довольно хмыкнул и поднял голову, чтобы своим «цветочным радаром» выследить знакомые цветы. — Видишь, недалеко маки? Антон повернулся. — Я мечтаю о тебе — это красный. А желтый — я желаю тебе успехов и благополучия... — Так, значит, бабушке желтых маков нарвем немножечко потом. — Антон тотчас погрузился в задумчивость, начав жевать травинку. — И можно для красоты и разнообразия с васильком смешать. Василек — символ вежливости и застенчивости. — Арсений закончил вглядываться в поле и, рукой аккуратно проверив место на наличие всякой ползающей гадости, тоже прилег на траву рядом с Антоном. — Ты знал, что обыкновенную на первый взгляд ностальгию раньше считали даже болезнью? Ей типа страдали солдаты на фронте, которые просто хотели вернуться домой.... — неожиданно начал крайне серьезно Шастун. Арсений повернулся, потрогал чужой лоб рукой, думая, не припекло ли там этому философу голову. — Ты чего? — Антон шарахнулся от чужой руки, как от огня. — Это ты чего? Начинаешь диалоги на такие серьезные темы ни с того ни с сего. — Арсений неловко убрал руку, понимая, что совершенно бесцеремонно ворвался в чужое личное пространство. — Я просто... Задумался о том, что ты мне тогда, пару дней назад, говорил в Питере на скамейке. Ты впал не просто в какой-то кризис среднего возраста или в легкую степень депрессульки, это у тебя случился самый настоящий приступ ностальгии. — Антон подтянулся на локтях, продолжая внимательно смотреть в голубые глаза. Арсений тоже продолжал в полном непонимании таращиться на лицо Шастуна. — Брось, я тогда просто поделился, не отрицаю, не очень легкими мыслями о том, что раньше было лучше, а не воспоминаниями о том, как играл в денди. — Арсений не стал подниматься, а продолжил лежать на траве. Не хотелось так близко к Антону находиться. Слишком... Волнительно. — А что ты подразумеваешь под «раньше»? Когда Иисус землю топтал, или когда люди жопу лопухами подтирали? Антон стал почти неузнаваем. Никогда еще Арсению не приходилось еще видеть его таким. Явно беспокойный, хоть и без шуток да прибауток, но всё равно искренний, настоящий и... чрезвычайно серьезный. Арсений покачал головой. — И ни первое и ни второе. Раньше — это просто... Ну, раньше. Он впервые почувствовал себя таким беспомощным в поиске явных аргументов собственным словам. — Хорошо, допустим, «раньше» — это слишком растяжимое понятие, ну, детство, юношество. Арс, тебе тридцать пять лет, ты рос в девяностые, давай попробуем посмотреть на это «раньше» без розовых очков, ладно? — Антон выставил руку вперед, дабы загибать пальцы. — Голод — раз. Не хватало денег — два. У тебя проблемы со сверстниками были, прости, но ты сам мне по пьяни на корпоративе говорил — три. — он остановился, разгибая пальцы. — И к чему это всë? — Арсений нахмурился. — К тому, что ты просто ностальгируешь по каким-то определенным прикольным дням, но в то же время, тогда ты мог до ужаса ненавидеть этот период жизни. Допустим, школа. Я беру в пример себя — иногда, после особо тяжелого рабочего дня, мне так хочется вернуться в нее, потому что там было круче, чем на этой тупой работе. А потом я одергиваю себя, понимая, что — нет. Я не променял бы работу на школьную скамью, просто потому что ненавидел ее всей душой. Но именно в тех стенах у меня осталась парочка действительно стоящих воспоминаний. Вернись я в эту же школу сейчас, я бы уже не испытал тех же ощущений прошлых лет, просто потому что всë — поезд уехал, пора жить дальше, на следующем этапе жизни. Хорошо там, где нас нет — простая истина. На пенсии, скорее всего, мы примемся ворчать, что на работе так было круто, м-м-м... Замкнутый круг, не находишь? Антон и вовсе выпрямился, согнувшись пополам, и отвернулся от безмолвного Арсения. — Не стоит цепляться за прошлое клешнями. Оно никогда не было таким, каким ты его себе представляешь в особо грустные периоды своей жизни. Возможно, у тебя тогда просто было плохое настроение, которое вызвало такой приступ ностальгии, что очень может быть. Арс плотно сжал губы. Что могло заставить Антона так сильно беспокоиться за его состояние, когда они простые коллеги по работе, вроде как, и далеко не обязаны волноваться за состояние друг друга?.. — Только когда в нашу планету ебанет огромный метеорит, и настанет полный пердец для всех живых существ — тогда я соглашусь с тобой, сказав, что раньше, кажется, реально было лучше? А пока что нам нужно прогрессировать. Старого не вернуть, просто потому что появилось новое — которое совсем не хуже, по сравнению со старым, наоборот, оно даже лучше. Никогда не будет, как раньше, просто потому, что будет еще лучше, в тысячу раз. Я тебе обещаю... Антон, не задерживая тот короткий взгляд, который он в довершение бросил в сторону лежащего позади Арсения, поднялся. Одной рукой он стал отряхиваться от травы и пыльцы, а вторую подал Арсу, чтобы помочь встать. Арсений, так и не обронив ни единого слова, принял чужую руку помощи. Он заметил, что Шастун как-то теперь побаивался выходить на зрительный контакт. Вместо этого он, сорвав ромашку, положил ее Арсению за ухо. — Пошли цветы рвать, бабуле подарок к обеду сделаем. — не оглядываясь, Шаст побрел в сторону маков. Арсений приостановился, осторожно разглядывая цветок за ухом. Ромашка — «я хочу, чтобы ты доверял мне».