Адрес лета моего

Арсений сквозь сон почувствовал, как по нему с силой начало топтаться что-то большое и мохнатое и, стоит заметить, далеко не невесомое, а волне себе тяжелое. Не будь Арс по своей натуре скептиком до мозга костей, он бы списал происходящее на сонный паралич или, бога ради, какого-нибудь злого дядьку домового. Но, не отыскав никакого очевидно адекватного ответа, пришлось все-таки разлепить глаза. В ту же секунду комнату озарили первые лучи рассвета. Это Шастун собрал занавески. А топтание по Арсению почему-то до сих пор продолжалось. И, нет, Арсений не думал, что по нему обязательно должен был топтаться Шастун. Но некое подозрение присутствовало. — Япона мама, Тошка, че ты тут... — Арсений постарался аккуратно отодвинуть пса, вылизывающего его же морду, с матраса. — Делаешь?.. Антон, что происходит? — в поисках ответов Арс уставился в сторону Шастуна, начавшего активно перебирать вещи в шкафу. — Доброе утречко, Арс. Происходят сборы на рыбалку, ты забыл, что ли? Арсений с жалким хныканьем потянулся за телефоном и, увидев пять утра, заскрипел: — Бо-о-оже, почему так рано? Рыба после обеда уплывет в тридевятое царство и не вернется, или что? Шастун глубоко вздохнул: — Ну, началось в колхозе утро... Ты вчера, когда картоху жареную уплетал за обе щеки, что мне сказал? Ну, по факту ничего, из-за набитого рта, но ты кивнул, когда я сообщил, что мы завтра на рыбалку по рассвету пойдем! Арсений, чесавший Тошкенту живот, вдруг остановился: — Это я кивнул, когда твоя бабушка сказала, что она уезжает на пару дней, а нам с тобой за Барсиком присмотреть надо, а не на твое предложение, которое ты вставил так ни попадя, перебив Валентину Степановну. В лицо Арсения тут же прилетела соломенная шляпа. — Накройся, а то больно душно. — Антон наконец развернулся, заложив руки по бокам. Арсений раздраженно отбросил шляпу на диван: — Счетчик Гейгера просто в шоке от твоей токсичности. Антон, не обращая внимания на брошенную хитрожопую обзывалку, перевел взгляд на Тошкента: — Тошка, а ты чего разлегся, поднимай своего хозяина! Отцапай ему половину задницы! Он пару раз тихонько хлопнул в ладошки, после чего, словно по команде, пес вскочил, начав топтаться по Арсению с новой силой. Арсений, быстро вскакивая с матраса, дабы жопа осталась с двумя половинами, и чтобы попросту отвял Тошка, принялся сокрушаться на весь белый свет за его несправедливость по отношению к нему же, бедолаге. Почему его, его (!) пес выполнял команды от какого-то там Шастуна, с которым он был знаком всего две недели, с таким пылким энтузиазмом и желанием, в отличие от просьб самого Арса? Родственные души нашлись, блин. Антон поднял с уже заправленного дивана шляпу, зачем-то отряхнул ее и усадил Арсению на голову. — Ах, мальчик, красавчик, сколько девушек вздыхает... Конечно, не секс-бомба, скорее, секс-петарда, но тоже ничего... — он оценивающе поднял бровь, положив руку на подбородок. Арсений в любой непонятный ему момент, то есть, практически всегда рядом с Шастуном, начинал хмурить брови. — Ну, Арсений Сергеевич, мордаху попроще состряпай, а то всю рыбу нам распугаешь. Я же прикалываюсь. — Антон добродушно хлопнул чужое плечо и тут же отошел, дабы взять рюкзак. — С таких приколов, конечно, блять, ссаться уже скоро начнешь... — как самому Арсению показалось, буркнул он едва слышно, но Шаст всё равно усмехнулся. Конечно, ему смешно, он ведь не над собой шутки шутит изо дня в день. Хотя, зная Шастуна, у него и такое иногда выходило. Рюкзаки собрали, перекус на веранде взяли, Тошке шлейку нацепили, червей из большой баночки в баночку поменьше переложили и потопали на речку под первыми лучами проснувшегося июльского солнца. Арсений никогда себя человеком родившимся под счастливой звездой не считал, поэтому факт собственного невезения в отношении к ловле рыбы его ничуть не удивил. Он вообще с рыбой этой в контрах, если можно так сказать. Он ее не любит, она его, судя по всему, тем более, раз не ловилась от слова «совсем». В итоге удочку свою он вверил в руки Антону. Тот теперь стоял по колено в речке, как кучер с поводьями. Арс же, потеряв всякий интерес к речным водам, принялся шататься вдоль берега, выискивая себе развлечение. Он уже успел и галетами с брусничным морсом перекусить, и с Тошкой в ловлю палки из речки поиграть, и даже слепить несколько куличиков, которые тут же снес всей своей тушей Тошка. В итоге, перепробовав всё и вся, он наконец встал с пледа, вновь принимаясь бродить в тапочках по песку. Арс заранее прикинул, что если вдруг так и не найдет интересного занятия, то пойдет от противного и начнет без повода доебываться до Шастуна. Если тому можно, то почему Арсению нельзя? Аргументы великих, вся юриспруденция поаплодировала бы стоя. Благо нервы Антона могли спокойно выдохнуть, потому что развлекуха всё-таки пришла буквально из ниоткуда. Точнее, прилетела. И не одна, а целой стаей. Капустницы или лимонницы, — Арсений сильно в бабочках не разбирался — желтой грудой скопились на влажном песке возле берега. Арс сначала открыл рот от увиденного, а потом широко улыбнулся. — Эй, Шаст, смотри! — он махнул рукой, привлекая чужое внимание, сосредоточенное на поплавках. Ноги аккуратными шагами медленно двинулись навстречу чудному явлению лимонового цвета явлению. Арсений так же с крайним педантизмом присел. Все бабочки не разлетелись, только пара-тройка. Он выставил руку вперед, силясь положить ее на песок. Насекомые тут же облепили большую часть поверхности кисти, яркими крылышками с редкими черными пятнышками закрывая доступ к свободным участкам кожи. Арсений, по-детски счастливо улыбаясь, вновь повернулся в сторону Шастуна, чтобы позвать того во второй раз. Но, вместо этого, он наткнулся на внимательный взгляд зеленых глаз. Антон, точно окаменевшая статуя, не шевелясь, смотрел на него, прежде чем «оттаял», стремительно положив обе удочки на песок, и двинулся в его сторону. — Не понимаю, что такие красивые и до ужаса изящные существа, как бабочки, находят в обыкновенной грязи? — первое, чем озадачил Арса Антон, когда прискакал к лужам. Арсений, точно в замедленной съемке, поднял руку к чужому лицу. Бабочки продолжали своими хоботками щекотать кожу. — Наверное, это для нас она обыкновенная на первый взгляд грязь. А для них — целая жизнь, какое-то сокровище, имеющее большую роль в их недолгом существовании. Или, может быть, то, что для нас — песок с водой, для них — сродни нашим каким-нибудь великолепным замкам, почему нет? У каждого своя призма восприятия. У каждого свое чувство... — в этот самый момент, отцепившись от руки Арсения, на нос с родинкой на самом кончике решила присесть бабочка. Антон сморщился, скосив глаза на инородного жителя, припарковавшегося на его носу. — Прекрасного... Точно для подтверждения своих слов, Арсений до безбожного надолго засмотрелся на Шастуна, который сейчас, фырчащий от того, что по нему ползала бабочка, выглядел прекрасней самого Алена Делона в молодости. И Арсений знает, о чем говорит. Антон, двумя пальцами отлепив лимонницу, постарался усадить ее обратно на чужую ладонь. Того брошенного совершенно не вскользь внимательного взгляда оттаявших ото льда глаз он не заметил. Или очень умело сделал вид, что не заметил. — Вот ведь прицепилась, как банный лист к жопе. — только лишь отшутился он и усмехнулся, тем самым согнав добрую половину бабочек с руки Арсения. — Ой, прости, пожалуйста. — Не переживай. — Арсений встряхнул кистью, и десяток бабочек рванули во все стороны. — Хорошо, не переживу. — Антон сосредоточенно наблюдал за хаотичным движением желтых пятен порядком нескольких секунд, прежде чем поднялся с корточек. — А ты, если бы стал бабочкой, любил бы что-то такое же не очень симпатичное... возможно, даже неправильное, похожее на грязь, в то же время если бы другие не считали это нормальным? — зачем-то вдруг спросил Шаст с такой серьезностью, точно это действительно было чем-то чересчур важным для него, и наклонил голову. — Я и не будучи бабочкой буду любить то, что в первую очередь нравится мне, и монопенисуально мне будет на мнение других. Ну, конечно же, в пределах разумного и законного. Кстати, некоторые бабочки даже на трупах сидят... Это я к слову. Антон покивал самому себе, покривил губы, прежде чем взглянул на часы и всплеснул рукой: — Время срать, а мы не ели! Арс, почти девять, пойдем собираться? Если хочешь, сегодня вечером можем сходить на берег, пиво попьем, костерок зажжем... — Сосиски пожарим... — нежно прикрыв глаза, дополнил Арсений. — Хочу! — Но, как говорится, сначала делаем дело, потом — гуляем смело. Нужно будет рыбу почистить и клубнику прополоть. — Антон в очередной раз инстинктивно подал Арсению руку, чтобы тот встал, но тут же понял, что это совсем тупо, особенно в случае, когда Арс просто сидел на корточках, поэтому мигом неловко одернул ее. — Ты потрошишь рыбьи кишочки, а я спокойно лишаю жизни травушку-муравушку. Идет? — Арсений встал. Естественно, без внимания не осталась и замашка Антона с этой его «рукой помощи». Шаст, насколько бы Арс всегда был не совсем внимателен к чужим хитросплетениям души, в его обществе, кажется, чувствовал себя немного неловко. В чем причина данного поведения, учитывая вечную раскованность простого, как стакан квасу, Шастуна — уж этого уму Арсения пока что было не понять. — Конечно, идет. Поручить Арсу прополку грядок куда лучше, чем полоть самому — думалось Антону. Он так лет пять назад бабушку без морковки на один год оставил, просто потому что уж больно сильно та походила на сорняки. Зато тогда грядки были такие чистые, как будто там сам мистер Пропер нахозяйничал сполна. Собрав все рыболовные снасти и выловив откуда-то из лесу Тошку, покрытого с ног до головы колючками репейника, парни закончили свою четырехчасовую пародию на самую настоящую мужскую рыбалку, как показывали по Дискавери, и, натянув соломенные шляпы, поплелись обратно в деревню.

{×××}

Проводив Валентину Степановну на автобус в другое село, где жила ее старшая сестра, парни, выдохнув, вновь пошли домой. Всю дорогу Шаст рассуждал над списком дел, которых им, точнее, ему — че это он Арса приплел, — понараздавала бабушка. — На ночь Барсика на веранду запускай, смотри мне, чтобы в тарелочке у него всегда лежала либо сметанка, либо было налито молочко, не дай бог приеду, а он отощает тут с тобой. Огурцы в теплице, Антош, каждый вечер поливай, да как можно обильнее, они воду очень любят. Борщ на плите, на ночь убери в холодильник, чтобы не скис... Тут Антон временно сделал паузу, пропуская все тяжелые вздохи бабушки, пока она собирала сумку. — Не обижайте друг друга, мальчики. Ведите себя прилично, сильно не шумите, не балуйтесь... Тут он вспомнил, что бабушка на брошенное им же, собственным внуком, «бабуль, ну, нам по десять лет, что ли?» лишь отмахнулась, сказав, что знает она их двоих. Наставлений во время своего отсутствия Валентина Степановна, в общем, дала столько, точно уезжала как минимум на другой конец страны и сроком на полгода. На самом же деле она планировала пробыть всего лишь в соседней деревне и всего лишь три дня. Поужинав наваренным бабушкой борщом, парни, как и было обговорено заранее, а это аж целых одиннадцать часов назад, пошли работать работу. Антон, натянув красные перчатки, взялся разделывать рыбу; Арсений, натянув те же перчатки, только для работ на огороде, присел на корточки возле грядки, начав копошиться между кустами клубники. Грядка с клубникой находилась совсем рядом с деревянным разделочным столом, поэтому Антону даже не приходилось повышать голос, чтобы Арсений мог четко услышать всё то, что он решался говорить. — Хочешь интересный факт про рыбу? — как раз начал он, счищая щучью чешую. Арсений ответил вопросительным мычанием, не поворачивая головы, ибо в той позе, в которой он пытался через перегородку достать надоедливые пучки мокрицы, это было слишком неудобно и, в некотором роде, даже неприлично. — Дай человеку рыбу — сыт один день. — Арсений в дебрях грядки согласно замычал. — Дай человеку удочку — сыт всю жизнь. Из кустов клубники послышалось выжидающее «и?». К чему Шастун начал эту очередную философию — неясно. — Дай человеку арбуз — ссыт всю ночь. Арсений тихонечко засмеялся, локтем убирая прилипшую ко лбу прядь волос. Антон, светясь ярче фонаря, тут же переключился на другую тему: — А вообще, знаешь что? Сейчас ведь самый сезон этой клубники, которую ты полешь. Как закончишь, сможешь набрать тарелочку? Чтобы просто нам похавать, и я хочу потом с молоком смешать, как в детстве. Или в творог добавить... Короче, наберешь? Арсений, кряхтя на всю деревню, хотя Валентина Степановна просила сильно не шуметь, собрал ноги, как пружинка. — Наберу, конечно, только... Сейчас... С другой стороны еще осталось, а то я так не дотягиваюсь. — он утер мокрый лоб. Духота стояла ужасная, так еще и соломенная панамка делала голове в два раза жарче. — Да че ты корячишься, встань просто на четвереньки, или, как это в йоге называется, в позу собаки, что ли, да и поли свободно. Речь Антона больше походила на искаженную речь гуманоида с планеты Пупкино, из квартала Залупкино, просто потому что нос его зажимала прищепка, ибо рыбой в радиусе нескольких метров воняло ужасно. Хорошо, что Барсик в данный момент находился где-то в соседних дворах на оргиях со своими пушистыми друганами, а то бы уже притащился по зову сердца тут же и начал бы выпрашивать кусочки, мяукая благим матом. — Не, — Арсений размял шею. — в такой позе я до свадьбы не могу. Не принято. — он обошел стол, сев возле той же грядки, но уже с другой стороны. Антон звонко хохотнул. Щеки его покрылись легким румянцем и непонятно — от духоты его так накрыло или еще от чего. — Ты только сначала попробуй ягодку, прежде чем собирать. Вдруг какая-нибудь не такая вкусная выросла нынче. — бросил он, когда Арс по новой полез в кусты клубники. Арсений, закончив разделываться с сорняками, сходил в дом за чашкой, откуда и взял уже сорванные ягоды. Положив одну большую и самую красивую клубнику в рот, он в полной задумчивости стал жевать ее несколько долгих секунд. — А я не понимаю, нормально или нет. Вроде как, обычно... Немного сладко, немного кисло, но так-то вкусно. — внимательно изучая рисунок по краям белой тарелки, в итоге вынес он свой весьма неоднозначный вердикт. Антон цокнул: — Дай истинному дегустатору попробовать. Мне, то есть. — он быстро снял прищепку с носа. Та на кончике оставила характерные зубчатые следы. Арсений поставил тарелку на доску между грядками и взял еще одну клубнику кончиками пальцев. Антон начал было поспешно стягивать со вспотевших рук липкие и вонючие перчатки, но чужой голос остановил его: — Не снимай, зачем? Просто рот открой. — Арсений подошел вплотную к столу, свободной рукой закрыв нос от мерзкого запаха рыбы, которую он, помнится, не сильно-то жаловал. Антон, растерянно взглянув в голубые глаза, которые теперь, на фоне зажатого ладонью носа и рта казались слишком яркими, как рыбка открыл рот. Арсений же, точно денежку в купюроприемник, вложил клубнику в открытый рот и слегка хлопнул чужой подбородок, чтобы челюсти сомкнулись. И тут же поспешил, откашливаясь, убраться подальше от стола. Антон, мотнув головой и с промедлением моргнув, как бы отгоняя от себя какое-то наваждение, механически стал жевать, точно до сих пор не пришел в себя. — Что ты там так долго инсценируешь свои великие дегустаторские раздумья, мне нужно ее собирать или нет? Шастун понял, что стоял, тупо пялясь в одну точку, и тщательно прожевывал эту единственную ягодку порядка долгой половины минуты, за что его пищеварительная система обязательно когда-нибудь скажет хозяину одно огромное «спасибо». Отмерев, он все-таки сформулировал ответ: — Да, собирай, она в этом году особенно вкусная. — он быстро вернулся к работе, вновь усаживая на нос прищепку. — Блин, а вот речка, походу, отменяется. Гляди, — Арсений, не успев сесть, бросил случайный взгляд Шастуну за спину — на небо. Антон с ножом в руках повернулся. Глазам его открылся прекрасный и одновременно пугающий вид темно-синих грозовых облаков, которые на концах своих светились ярким белым цветом. Это означало только то, что гроза может быть крайне беспощадной, когда подойдет. А подойти она как раз должна была к полному наступлению вечера. А время сейчас и без того уже клонилось к началу девятого. — М-да... Ну, ты не переживай, в следующий раз обязательно сходим. Завтра, например. Гроза ведь и мимо пройти может, или без дождя. Так что без купаний тебя не оставлю, не боись. — Антон улыбнулся, поглядев в чужое лицо. Арсений точно прилип к земле, не смея оторваться от неба. Глаза его расширились. — Блять... — быстро ругнулся он, прошипев. — Надеюсь, рассосется всё к ночи. Антон выпятил нижнюю губу, стараясь самостоятельно провести анализ чужого поведения, но в конечном счете сдался, спросив: — Неужели ты боишься? Арс опустил взгляд, сел на корточки и продолжил собирать клубнику, точно Великий Глухой, ничего не услышал или, точно Великий Тупой, ничего не понял. Шаст пожал плечами, снова берясь убирать рабочее место и начав раскладывать рыбу по пакетам. Помыв возле умывальника руки с мылом столько раз, что, казалось, они как в каком-то глупом мультфильме возьмут и сотрутся в порошок, он пошел помогать молчаливому Арсению с клубникой. — Да. Боюсь. — тут же снял свой обет безмолвия Арс, как только Антон присел рядом. Шасту сначала захотелось во весь голос спросить «че, реально?!», но, решив, что смущать Арсения еще пуще не стоило, отбросил этот вариант. Странно, что такой человек, как Попов, вообще чего-то мог бояться, кроме, ну, там, грязи под ногтями или катышек на одежде. Ан нет, вон оно как. — Я не боюсь смерти, не боюсь крови, не боюсь змей и прочих тварей, но это… как такое может быть? Как взрослый, тридцатипятилетний мужик может бояться каких-то там гроз?.. — Арсений поджал губы, неровно вздохнув. В прошлой жизни Шастун однозначно по профессии психологом не был. Особыми навыками и техниками по поддержке людей в борьбе со своими страхами он тоже не владел. Поэтому пришлось действовать по-своему, по-Шастуновски: — Не сикай, если реально гроза подойдет, вместе с тобой на матрасе завалюсь, расскажу сказку, чтобы не боялся. — ему захотелось дать самому себе по башке, чтобы мозги хоть таким образом встали на место. Глаза его зажмурились, точно он испытал какое-то болезненное ощущение. Хотя, по правде говоря, ему действительно было больно от собственной тупорылости. — Смотри мне, я твои слова запомнил. — относительно спокойно отреагировал Арс. В конце концов, не ударить же он его должен был, как самому Шасту изначально казалось. В тарелке уже образовалась горочка — она была почти переполнена. — Я тоже клубнику с молоком хочу. И, знаешь, еще бутерброд из двух печенюшек «Ювелирное» и с маслом. — Арсений кинул, предварительно оторвав зеленый хвостик, последнюю ягодку на самую вершину этой красной горы. Антон встал и тут же спиной закрыл вид на грозу — не хотелось, чтобы Арс заметил, что она уже не рассосется и не пройдет мимо. — Ага, и Бригаду еще осталось только включить на фоне — прямо-таки «добро пожаловать в мой две тысячи второй». Хорошо, пойдем. Арсений, как бы Шастун не старался незаметно отодвинуть его вперед, всё время отворачивая от грозы, давно уже заметил свинцовые тучи. В тот час он был единственным человеком на земле, способным одновременно и умилиться с заботливого Антона, и навалить в штаны от вида грозовых облаков — Арс всегда был оригинальной и очень многофункциональной личностью.

{×××}

Арсений лежал на диване и прожигал глазами потолок. Пару раз пожевав воздух, он спросил у Шастуна, чье пристанище на сегодняшнюю ночь находилось на полу: — Есть резинка? Озаренная светом настольной лампы ржаная макушка подскочила. — Эм... А зачем тебе? — комкая кусок легкого покрывала, тут же отозвался Антон. — Да как-то противно после коровьего молока во рту. Антон сделал довольно долгую паузу, прежде чем ответил: — Нет. Нету. Зачем они мне здесь — в деревне? Арсений весь аж встрепенулся. — Как зачем? Ты ведь куришь, неужели тебе потом так приятно сидеть с этим ощущением во рту? Антон, в конец потеряв нить разговора, пришел в дикое раздражение: — Скажи мне, как связаны коровье молоко, сигареты и, твою мать, презики?! — он аж присел на матрасе. Теперь уже Арсений перевернулся к Антону лицом, оторвавшись от потолка, не в буквальном смысле. Исключительно оторвав взгляд. Ибо косплей на супергероя, умеющего лежать на стенках, был бы крайне неуместен в данный момент. — А я почем знаю, как они связаны? Причем тут вообще средство контрацепции? — А... Ну... Ты же?.. — Антон замер с выражением загрузки на лбу. — Ты спросил про резинки, я подумал... — Господи. — Арсений двумя пальцами надавил на глаза, чувствуя всю комичность ситуации. — Я имел в виду обыкновенную жвачку. У тебя, случайно, нет лишней? Брови Антона взлетели к самому потолку. — Потрясающе, восхитительно, великолепно, браво, Арсений Сергеевич! Кто в двадцать первом веке называет жвачку «резинкой»? Тебе, что ли, пятьдесят пять, а не тридцать пять? Ответа не последовало. Арсений вновь перевернулся на спину, уставившись в потолок. Нет, так нет. А этот, поглядите, еще и разорался на весь дом. Совсем наставления бабушки не слушал! — Возьми в кармане ветровки моей. Тут же Арс подскочил, при этом успевая возмущаться, что как-то далековато Шастун жвачки-не-резинки свои положил. Когда он уже собирался вернуть клубнично-банановый «Орбит» на родину, в чужой джинсовый кармашек, Шастун жестом попросил кинуть упаковку ему. Арсений только поднял ногу, чтобы закинуть ее на диван, как сквозь шторы промелькнуло яркое свечение, и тут же последовал раскат грома. В коридоре взвизгнул Тошка, а в комнате взвизгнул Арсений. Правду говорят, что собаки похожи на своих хозяев. Один Антон, кажется, ничуть не удивился, спокойно проговорив: — Незаметно подобралась, скотина, еще и вплотную. — а потом встал, дабы запустить бедного Тошкента, который отчаянно царапал деревянную дверь, пытаясь попасть вовнутрь. Второй «грозовой залп» не заставил себя долго ждать, прогремев меньше чем через минуту. После белой вспышки за окном на дом нависла абсолютная пелена темноты. — Ч-ч... Что это? — чувствуя, как теряет дар речи от ужаса, попытался спросить Арсений. — А, хуйня, пробки выбило, или молния в трансформатор на въезде в деревню попала, черт знает. Ща за свечками сгоняю. — пружины на чужом матрасе заскрипели, но Арсений тут же в панике начал сыпать словами: — Нет, Антон, не уходи, зачем нам свечи? У нас фонарики есть, не уходи. — благо стояла абсолютная темнота, и Шастун не мог увидеть голубых глаз, находящихся в состоянии «на мокром месте». Арсений до ужаса боялся ебучей грозы и ебучей темноты. Оставаться наедине и с первым, и со вторым он не собирался. — Да тут пять секунд на кухню сгонзать, у тебя Тошка вон есть, спасет тебя, — что-то в пространстве, очевидно, Антон, снова зашевелилось, и Арсений, на свой страх и риск, постарался найти его руку, чтобы снова попробовать остановить хотя бы таким образом. — Антон, пожалуйста. У меня полностью телефон заряжен, фонарик есть. — чуть ли не проскулил он, нащупав тонкое запястье. В этот раз Шаст сдался окончательно, но кое-что все-таки продолжало гложить его душеньку: — А если я в туалет захочу, тоже не отпустишь? — он по своему обыкновению усмехнулся. Арсению от этого смешка похорошело так, точно успокоительное прямо по венам пустили. — Не отпущу. Будешь, как тот дед из упоротой детской сказки — насрешь или нассышь в коляску и поставишь в уголок, чтоб никто не уволок. Видимо, похорошело Арсению даже настолько, что в глубине души нашлись силы и нервы на тупые шутки. — Кстати, про сказку... Ты обещал. — Арсений, поняв, что Шастун убегать никуда не собирался, отпустил чужую руку. Антон завалился на матрас, заложив руки за голову. Арс, совершенно не думая, видимо, от страха мозги совсем атрофировались, ляпнул: — И еще ты пообещал со мной лечь, если я на матрасе буду. А на матрасе ты, поэтому я к тебе, получается. Удивительно, как адреналин влиял на организм человека, да так, что тот в то же мгновение становился таким бесстрашным. Арсений кинул свою подушку на пол. Антон тут же закинул ее обратно. Арсений очень резко плюхнулся с небес на землю, больно ударившись задницей. Что-то берега он реально совсем попутал... Уже было открыв рот для извинений, он был прерван: — Раз такая гулянка пошла, давай тогда просто диван расправим, не хочу, чтобы ты сегодня на полу спал. Не дай бог ночью похолодает, а печку никто не топил. Я-то здоров, как бык, а ты, конечно же, застудишься с непривычки. Арсений поперхнулся воздухом, быстро включая на телефоне фонарик. — То есть, ты хочешь сказать, что всё это время, все эти две долгие недели, этот сраный диван расправлялся, а мы с тобой, вместо того, чтобы тупо лечь вместе, как шлюхи каждую ночь прыгали с койки на койку?! Антон, иди, сходи по тихой, проверь, все у тебя дома или, может, забыл кого-то? — яркий свет фонаря Арс устремил прямо в чужое лицо. Антон залепил фонарь ладонью, чтобы в харю не светило, а потом и вовсе отобрал гаджет из чужих рук. — Знаешь такое понятие, как «личное пространство»? Я думал, что для тебя это до жопы важно. Он встал, жестом сгоняя Арсеньевскую задницу с дивана, дабы разложить его. Диван, а не Арсения. Хотя Арсения тоже можно было, как дополнение. — А ты знаешь такое понятие, как «комфорт»? Мне «до жопы» важно, чтобы в первую очередь нам двоим было комфортно, а не стремно от этих скачек на одну ночь. Короче, сейчас расправляешь его и теперь будем вместе спать на диване и точка. Но, конечно, если для тебя это хоть до жопы, хоть до писи, хоть до сиси, как важно, то можем продолжать соблюдать личное пространство и снова шлюхаться по матрасам. — стоя где-то в углу и поглаживая Тошку, причитал Арсений, пока Антон застилал постель на расправленном уже диване. — Заканчивай там свой бубнеж и ложись. — Шаст, не церемонясь, снял темного телесного цвета футболку и придвинулся к стенке. Арсений уже несколько раз поблагодарил абсолютную темноту и поблагодарит еще раз хотя бы за то, что она тупо есть, иначе бы вид наполовину обнаженного Антона однозначно сыграл с его организмом плохую шутку. Приказав Тошкенту «охранять» их двоих, пока тот уместился на пригретом Антоном местечке на матрасе, Арс тоже заполз под легкое покрывало, стягивая добрую половину ткани с чужого тела. — Отбери у задницы Тошкента второй плед, иначе никакой тебе сказки за такое поведение. — послышался голос Шастуна, лежащего лицом к стене. Когда Арсений с силой выдернул из-под Тошки плед и даже накрыл им чужие ноги (он надеялся, что Шастун не заметил, как долго он накрывал его, просто потому что ноги Антона однозначно пора было внести в список «искусство» на какой-нибудь Википедии), он стал ждать обещанной сказки. — Что ты там говорил про деда, который насрал в коляску? Арсений разочарованно выдохнул, подумав, что, всё — Антон сто пудов захотел в толчок и сейчас уйдет, оставив его наедине со всеми кошмарами. Из темноты вылезет бабайка, съест сначала Тошку, Арсений, естественно, сильно испугается, сиганет в открытое окно, разобьется и умрет. А потом Антон, вдоволь насравшись в уличном туалете, найдет его труп в грядке с луком. Ну, по поводу трупа еще не факт, потому что высота от окна до огорода не превышала полутора метров. В таком случае, Арс всё же прыгнет, и в него прямо в полете хуякнет молния, «убив насмерть» своим разрядом. Арсений по натуре своей был той еще королевой драмы. Зато по-прежнему многофункциональный. — Хочешь полную версию послушать? Арс напрягся: — Антон, меня очень волнует вопрос, что у тебя происходило в детстве, твою мать? Ты как будто являешься хуманизацией той самой фразы «продолжение читать в источнике». — Нормально у меня в детстве всë было. Так хочешь или нет? С другой стороны, всё равно ведь интересно. — Да давай уже. Антон перевернулся на другой бок, уставившись лицо в лицо в голубые глаза. Тогда, получается уже, что не «лицо в лицо», а «глаза в глаза». Арс поспешил перевернуться обратно на спину. Запредельно близко и жутко опасно находиться с Шастуном на таком расстоянии. Ну, еще и неловко. И слишком... Интимно. — Ну так ты глазки закрывай, ложись поудобнее и слушай. Расскажу я тебе сказку, как дед насрал в коляску и поставил в уголок, чтоб никто не уволок. Внучка думала — варенье, испекла она печенье. Дед сказал: «вот это да! Это ж я насрал туда!». Тут милиция пришла, еще больше насрала. Бабка думала — сметана, угостила капитана. Капитан лежит, не дышит, только яйцами колышет, а потом кричит «Ура! Позовите доктора!». Доктор едет на бутылке, прямо немцу по затылку. Немец думал, что война — слепил пушку из говна. Зарядил туда конфет... Трах-бабах и немца нет! Тут пришли строители, думали — замазка, все испачкались в говне, вот тебе и сказка. Всё, мальчик мой, уснул? Арсений, лежащий всё время «чудесных народных сказаний» с плотно прикрытыми веками, резко распахнул глаза, сразу после обращения «мальчик мой». Он уже не просто лежал с Антоном на диване — он охуевал от жизни на маршруте конечной станции, ел бутерброды с ахуенезом и закусывал курочкой не в кляре, а в самом настоящем ахуе. Как Антону вообще в голову взбрело отчебучить такое — задачка со звездочкой. Хотя, нет, слабовато — со всеми созвездиями мира, с ебанным млечным путем! Да что уж греха таить — даже солнечная система — и та не описала бы масштаб сложившегося пиздеца. — Нет, папуль. — дрогнувшим голосом отозвался Арсений, желая всеми фибрами души провалиться сквозь диван прямиком в преисподнюю — честное слово, там ему самое место, где-нибудь в котле для последних ебланов. — Спасибо хотя бы, что не «папочка». — после брошенной реплики последовал неловкий кашель. Кажется, откровенный испанский стыд ловил даже Тошка, переставший почесывать ногой светлое ухо. — Слушай, ну, там вроде вдалеке теперь гремит, дождя не было. Завтра Иван Купала, на речку пойдем. — в борьбе за среднестатистический набор хромосом одержал победу не Арсений, а Шастун, первым решивший перевести тему разговора. — Сегодня седьмое? — Арсений, мягко говоря, пришел в ужас, что промотал в паре с Шастуном почти половину отпуска в этом Хуеве Тутуеве. И прежде всего его ужасала не сама скоротечность времени, а тот факт, что уезжать, пускай и через три недели, всë равно не хотелось. Удивительно, но компания Антона оказалась на деле не такой, какой он себе ее представлял изначально. Он думал, что и дня с этим вечно жужжащим чучелом-мяучелом не протянет. А теперь думал, останутся ли они... Хотя бы друзьями? После того как вернутся в городскую суету? — Ну, по факту, сейчас начало второго ночи, поэтому, да, седьмое. Жди завтра неожиданностей, Арс. Спокойной ночи. Антон резко развернулся к стене, на секунду с силой вжавшись своим бедром в бедро Арсения. Арсений с плотно сжатыми губами и такими же плотно зажмуренными глазами издал звук, похожий на мычание. Шастун еще бы вообще задницей ему на пах уселся, чего размениваться-то по мелочам? Все родные, нечего стесняться, присаживайтесь, на здоровье, блять! — Ты чего? — Очень... Хорошая. Сказка, которую ты рассказал. Чувствую, как сон с головой накрыл. — Пиздел Арсений, как дышал. Хотя дышал он, если честно, весьма порывисто. А единственное, что накрыло его с головой был далеко не сон, а пиздоблядское возбуждение. И от чего, казалось бы? От того, что Антон просто слегка коснулся своей нежной кожей на тазовой косточке его бедра? После того как эти слова прозвучали у него же в голове голосом максимально грубым, как у математички в восьмом классе, лучше, к сожалению, не стало. — Не за что, обращайся. В любое время суток помогу, чем смогу, и скрашу твои бессонные ночи. Вставленное в самом конце протяжное «э-э-э» ясно дало понять, что Антон, ненасытный придурок, снова решил совершить заплыв в море неловкости или же сразу в океан гейских шуток. — Звучит ужасно, прости. Еще раз спокойной ночи. — задница Шастуна начала отступать на такое дальнее от Арсения расстояние, точно это сам Арс тут без конца сыпал неординарными намеками, тем самым поставив чужие булки в опасность. Арсений сначала подумал, что, может, в предложении Антона «обращаться», в случае чего, таится между строк «если ты случайно возбуднулся, ты так и скажи, я выйду, а ты там в кулачок и на бочок; сделаем вид, что ничего не было», но такого явно не было ни между строк, ни даже в самых порнушных мыслях Антона за все свои годы жизни. Арс вообще был уверен, что сначала придумали Антона, а только потом слово «гетеросексуальность», и то, после того, как посмотрели прямиком на Антона же. Поэтому, с сожалением на протяжении нескольких минут думая о дырках в сотах, отрубленных бошках и бородавках, он, с неудобным ощущением вставшего члена, кое-как уснул.