{×××}
В тот же день, чуть не утопив друг друга в бочках с дождевой водой, парни решили продолжить отмечать Ивана Купалу традиционно на речке — с костерком, а Арсений еще и уверил Антона, что умеет плести венки, так что дресс-код им обеспечен. Шаст предложил идти на речку босыми ногами, а тапочки взять в руки... Точнее, как сказать «предложил» — просто молча разулся, а Арсений — не повторюшка-хрюшка без собственного мнения, а просто умел вдохновляться другими и поэтому тоже разулся. Песок после обеда был уже не таким горячим, как под самыми палящими лучами солнца — к вечеру начал потихоньку остывать, отдавая свое тепло во внешний мир. Ноги приятно согревало, но неприятно покрывало толстым слоем пыли. По приходе на речку Арс тут же кинулся к воде, дабы смыть всю эту грязищу со ступней. Антон, стянув футболку, решился не мелочиться и залезть в воду целиком, а не только лодыжкой, как то сделал Арсений-неженка-белоручка-и-вообще-законченная-привереда-Попов. Арс с опаской поглядел на воду, потом на Шастуна и в итоге отошел от речки. — Что ты дрейфишь, Арс? У нас здесь пираньи не водятся, пипиську, если что, не откусят, плавать можно. — крикнул ему Антон, ножками бултыхая по воде. — А при чем тут пираньи? Они вообще на самом деле не опасны для человека. Антон слепил такую мину, точно Арсений очень откровенно решил над ним поиздеваться. — Да ну, ты гонишь. Где-то в голове Арсения красной лампочкой включился режим душнилы. — Двадцать шестой президент Америки — Теодор Рузвельт — однажды отправился в экспедицию по Африке, где местные жители показали ему, как эти самые безобидные, на первый взгляд, пираньи сожрали целую корову. Он, естественно, всё это записал в свой дневничок и тем самым пустил слух по всему миру. А что, если я тебе скажу, что не было зарегистрировано еще ни одного случая нападения этих существ на людей? Ну, только если ты вдруг надумаешь поставить в опасное положение их потомство. — Арс, с умным видом подняв подбородок, снова сделал пару шагов по направлению к воде — может, и вправду искупаться? Антон язвительно скривил губы. — Ой, глядите на него, самый умный, по горшкам дежурный. Тогда меняю: здесь нет акул, которые откусят тебе не только пипиську, но и половину ноги до самой жопы, как дополнение. — почему-то Шасту и в голову не пришло, что у него слишком нездоровая гиперфиксация на жопе и пипиське своего коллеги, раз он, никак не унимаясь, так сильно беспокоится за их сохранность. Арсений, усмехнувшись, встал в воду по колено. — Акулы тоже не шибко опасны для людей, как это нам навязал кинематограф. Шаст, злобно шурша мокрыми кудряхами, принялся качать головой. — А вот тут можешь даже не пытаться, не поверю ни за что. Арс спокойно пожал плечами. — Как знаешь. Но статистика говорит сама за себя: в год регистрируется меньше десяти случаев нападения акул на людей. Причем чаще всего это банальная случайность, ведь акулы не питаются человечиной и на кровь так яро, как показано в фильмах ужаса, не реагируют. Поверь, в тебя с большей вероятностью лупанет молния, чем сожрет акула. Вот так вот. — Арсений сделал еще один шаг и остановился — дальше идти как-то не хотелось. — Арс, мне кажется, тебе слишком душновато, так давай я избавлю тебя от этого «горя от ума»! Сразу после этих слов на Арсения обрушилась череда брызгов от рук Шастуна, которыми он, точно пропеллерами, молотил по бедной речке, пытаясь намочить поверхность тела орущего Арса как можно обильнее. Пищá как резаная порося, Арсений принялся было закрываться руками, потом постарался сориентироваться и с концами выйти из речки, но в итоге просто навернулся жопой в воду. — Иуда, — поправляя прилипшую ко лбу и полностью мокрую челку, выплюнул Арс, ядовитым взглядом косясь на Шастуна. — Да и ты не Христос, уж поверь. — Антон, понимая, что держаться рядом с этой «машиной для убийств» опасно, бросился в бегство, точнее, в плавство, точнее, просто принялся удаляться от Арсения на безопасное расстояние, в темпе вальса перебирая ногами по речному дну. Арсений, размяв шею, кинулся вдогонку за этим засранцем.{×××}
Парни сидели, уже полностью обсохшие, возле костра. Шастун, глядя на яркие языки пламени, лениво потягивал пиво из банки, а Арсений — «Гараж» из стекляшки, тоже задумчиво всматриваясь в пляшущие оранжевым ворохом искорки. Рядом с костром лежал черный поповский рюкзак, в котором с миром покоилась початая бутыль самогона. Этот самогон они еще несколькими днями ранее заслужили кровью и пóтом у деда Грини, прополов тому огород по старой дружбе, пока его бабуля укатила куда-то в санаторий. Прополка с Антоном — вещь почти идеальная, за исключением одного «но». Шастун, шедший на один рядок вперед, постоянно кидал сорняки Арсению прямо в лицо. Потом Арс решил отомстить, и в итоге, устроив грязную перестрелку, с поля боя оба вышли с черными харями и полными грязи трусами. Зато самогонку заработали. И зуд в штанах, но это не суть. Шастун прокашлялся, усмехнувшись: — Дело говной пахнет, нас ведь теперь полдеревни геями считать будет, если не вся. Арсений вскинул голову, осторожно заглядывая в зеленые глаза. Он не мог понять: Антон на полном серьезе побаивается или в очередной раз балуется, переводя всё в шутку? — Не знаю, успокоит ли тебя, если я скажу, что осталось-то тут всего пара-тройка недель, а следующим летом я ведь уже не приеду, ты, может, за год девушку себе найдешь. Ирку какую-нибудь ту самую, вот и восстановишь здесь свою репутацию натурала... Почему-то произнести эти слова оказалось удивительно тяжелым делом. Арсений решил списать взявшуюся из ниоткуда тоску на вонючий «Гараж». Вот после этой-то самой вишни чаще всего на сентиментальность и пробивает. И даже после обнаружения ужасного настроения искоренить его не получалось — Арс так и сяк пытался успокоить взявшееся из ниоткуда собственничество, которое начало шипеть и плеваться ядом, точно гадюка, совсем не желая, чтобы Антон приезжал в это уже родное ему Хуево Тутуево с девушкой. И чтобы вместе с ней точно так же, как и сейчас, сидел возле костра, пил пиво, жарил сосиски, а перед этим купался в речке и обмазывал ее с ног до головы грязью, говоря, что это грязевые ванны, обеспечивающие вечную молодость. И не дай бог эта его новая девушка тоже начнет, как он же, бегать за Антоном и кидать в него чумазые и вонючие кочки, похожие на морских ежей. Этого он уже просто не вынесет! Арсений в своей голове настолько сильно захотел приплюснуть эту несуществующую девушку, которую он тут же для Антона и выдумал, что чуть ли не взвыл от бешенства. — Ты аж побледнел, бедный. — некстати заметил Шастун. Арсений быстро спрятал лицо за бутылкой, дабы тот больше не читал его эмоции. — Да я тоже думаю, что норм всё будет. Тетя Глаша максимум своему на одно ухо глухому деду расскажет или Барсику, с которым, кстати, Тошка играть обожает... Получается, Тошка тоже знать будет, если ему Барсик расскажет... Ситуация. Повисло молчание. Только один Арсений гневно сопел, но теперь от глубокого самокопания. Эмоциональные качели, на которых он уже сделал солнышко несколько раз, ужасно скрипели, гулом отзываясь в ушах и въедаясь в самый мозг. Ревность — это последнее чувство, которое он хотел бы испытывать к любому человеку. А когда этим «любым человеком» оказывался Шастун — его «просто коллега», то дело, как выражался сам Антон, уже не просто «говной пахло», оно воняло за километр запахом жареного конского дерьмища. — Кстати, у меня кот есть. Арсений никогда не завидовал способности Антона прыгать со скоростью молнии Маккуин с тему на тему, но именно сейчас был ей очень благодарен — он не хотел думать о том, как буквально теряет пространственную ориентацию в чертогах собственной башки. И о том, как он в принципе теряет ориентацию. Меняет ее на цвет своих глаз, онлайн и без регистрации. — Я знаю. — Арсений круговыми движениями потряс бутылку с алой жидкостью. — Откуда? — У тебя очень часто на рубашке присутствуют черные волоски. Либо ты спишь с коротко остриженным мужиком, что весьма сомнительно, либо у тебя есть кот с темным окрасом, потому что для собаки волоски слишком тонкие. И царапины — ты частенько появляешься на работу с царапинами. Для селфхарма слишком маленькие, а для когтей кота — идеальные. — Арсений залил внутрь остатки пива и поставил пустую стекляшку на песок. — Оу, да вы, месье, знаменитый Шерлок Холмс! — Антон не совсем трезво хохотнул. — А ты тогда кто? Доктор Уотсон? В принципе, подходит — у тебя светлые волосы, у меня темные. — Арс, в сторону которого повеял дымок от костра, тоже усмехнулся с собственных выводов по цвету волос. — Окей, только давай будем этими двумя в Конан Дойловской версии, а не в Бибисишной. — Шаст тоже допил остатки своего пива, слегка морща нос. — А чем это тебе сериал не угодил? — Арсений, в котором постепенно начало просыпаться пьяненькое буйство (побочный эффект сентиментальности), встал на дыбы. — Сериал мне всем угодил, но меня смущают наши отношения. — Антон, завидев сведенные темные брови, быстро поправился: — Нет, не в смысле, наши, а в смысле — ихние. Ой, то есть, — Шастуна очень стремительно стало развозить по полной программе. Самогон тоже наконец дал о себе знать. — Ага, евошние — еще лучше. Шаст, походу, пива на сегодня хватит, да? Антон отмахнулся. — Их! Их отношения меня смущают. Мы там не дружеские друзья, а какие-то... Влюбленные друг в друга... Ой, ну, не мы, а они. Ну, мы ведь, как они, то есть... Нет, мы еще не как они. То есть, не еще, и не надо нам быть, как они. — Шастун сдулся, как воздушный шарик, от беспомощности в объяснении собственной точки зрения. — Не хочу я сейчас какануть, зачем предлагаешь? — Арсений, помешав какой-то подобранной у ног кочерыжкой почти догоревший костер, икнул. Антон, в слабом отблеске оранжевых углей, посмотрел на него, как на последнего конча. — А ты тоже, походу, уже «того», с припиздью чу-чуть. Но ведь ты меня понял, да? Мы! С тобой! Не геи, как они, хорошо? — Шастун, перейдя на пьяный шепот, вцепился в чужой рукав так, точно умолял о пощаде перед гильотиной. — Антон, не хочу я какануть, заебал. А еще у тебя очень нездоровая гип... Гипер-рсанкция на нетларидицонном виде отношений между двумя мущ-щинами. Так много говорят о геях и боятся их только люди, склонные к этим самым нетр... Нет... В общем, готовые в жопу сексом трахаться. — своеобразно подытожил Арс, откусив залежавшуюся на бревнышке сосиску, которую он усадил туда еще час назад, чтобы остывала. Кстати, походу она уже достаточно остыла. — Ты третий человек, который мне за день говоришь это. — без особой грусти, но и без особого веселья проговорил Антон, икнув. — Сначала Глашка, потом Арсюшка. Арсений, тараща глаза на собственные пальцы, пересчитал. Почему-то выставленные два пальца его смущали очень долго, прежде чем дошло: — А третий кто? — А третий это Антошка, гандошка, пойдем блевать немножко. Антошка, картошка, пойдем дристать окро-о-шкой. — Шаст опустил пьяную свою голову, даже в таком состоянии надеясь, что Арсений не поймет. Не поймет, что у него, кажется, начался кризис ориентации. Он чуточку даже завидовал Арсу — у того кризис среднего возраста. Куда лучше так, чем осознавать, что сам Антон с большей готовностью вычислит площадь трапеции по теореме Пифагора, чем собственный член встанет на грудь или классную задницу, если не первое, ни второе не будет принадлежать одному его очень хорошему знакомому, точнее, «просто коллеге», с забавным носом-кнопочкой и очаровательной улыбкой. Всё нормально, у Шастуна просто каждый раз случался внутри атомный взрыв, когда он видел Арсения, да и только. Никакого суецида. — Как зовут? — спросил Арсений, обучившись за считанные часы магии перепрыгивания с темы на тему. У лучших учился, у самых-самых лучших. — Шунтон Астун. — А я Посений Арпов, оч приятно, бутте-зрасти и здоровы, но кота твоего зовут как? Антон с каким-то неподдельным страхом взглянул в голубые глаза, подернутые серой пеленой алкоголя. — С... Сен... Сенмён, а тебе зачем? — Кредит на него брать пойду, естесна, Антон не мог вдохнуть. Ему казалось, что в данный момент Арсений реально имел возможность взять на его бедного маленького котика огромный кредит, который он своими лапками, конечно же, не сможет выплатить, потом за ним придут бандиты и будут пытать, не давая Сене любимый говяжий паштет. Он жалобно пропищал: — Не трогай моего друга, я лучше без паштета посижу, на каторгу в Сибирь поеду, но зато кит на свободе! — Антон буквально повис на чужом плече, с мольбой глядя в синие глаза. Арсений, от непонимания встряхнув головой, попытался отлепиться от этой чучелы-мяучелы, с которым он стал практически единым целым. На какой хер он приплел кита к этой истории — одному черту известно. — Всё, Шойстун, тушу костер, и домой надо. И, да, ты можешь перестать превращать в смузи мою руку, а то мне встать было бы неплохо? — Не можешь. Туши так. — Антон дьявольски принялся гоготать. — Смотри не уссысь со смеху. Прилип, как репейник к сраке. — Арсений с горем пополам открутил одной рукой бутылку с речной водой, обильно поливая ей угольки. Те, зашипев, угасли. Шастуну, оказывается, всего лишь нужен был какой-то обыкновенный и до жути простой подзатыльник, чтобы он после десятиминутных просьб со стороны Арсения оторвал зад от пня. Просто потому что еж — птица гордая, пока не пнешь — хер полетит. Теперь на том самом пне лежала только сплюснутая в неаппетитную дрисню сосиска, которую Арсений таки забыл доесть, но сейчас поезд уже уехал, а слизывать с пня — затея не из лучших. Слизывать со штанины Антона, который своей-то жопой и умудрился превратить сосиску в эту самую пюрешковатую дресню — подавно. — Однажды ты спросишь, кого я люблю больше — тебя или пидоров, и я скажу, что пидоров. Ты уйдешь, так и не узнав, что пидор — это ты! — Антон кинулся убегать, подло хохоча. Арсений, на секунду задумавшись о том, что Шаст, получается, признался ему только что в любви, сослался на неправильное толкование выходок этого непонятного и слишком уж пьяного Шастуна и тоже кинулся догонять его, уже успевшего грохнуться. Как он понял, что тот грохнулся? Арсений об него же и споткнулся, носом навернувшись в песок.{×××}
— Сушай, а мы точно не потеряемся? — спросил Арсений, несмотря на то, что они уже поднимались по ступенькам домой. Он определенно имел в виду, чтобы они оба случайно не разнесли половину веранды, блуждая в темноте, но, что вышло, то вышло. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. — А че, ты тоже не доверяешь своему чувству ориентации? — Антон с отчаянием впился в перила, не желая катиться кубарем с чертовой лестницы. — В смысе, в просранстве. — Тоже? — Арсений состряпал такое лицо, точно подозревал Шастуна не меньше, чем в преступлении особо тяжкого характера. — Что? — тут же напрягая все мускулы, даже срывный нерв на левой ямочке поясницы, спросил Антон. — Ты только что сказал «тоже». — Арсений, чувствуя, как из-за его непоколебимой серьезности начинает уходить земля из-под ног, облокотился на стенку. — Не-а, я только что сказал «что». — Антон иронически наклонил голову, расплываясь в улыбке, а потом оторвался от чужого лица, продолжая подниматься дальше. Арс, думая, что, либо во фразе Антона маленько подшаманил дядюшка Фрейд со своими оговорками, либо ему вообще показалось, и Шаст реально ничего не говорил. Либо же тот водил его за нос, как он — Тошку на поводке гулять. Дверь открылась — Шастун уже принялся во всю ивановскую буянить на веранде. Арсений же, на которого напала легкая тоска, как один из побочных эффектов опьянения, решил еще немного подышать свежим воздухом рядом с любимым Тошкой и даже Барсиком, тоже сидевшим клубочком на покрашенных в синий цвет перилах веранды. — Барсик, махароший, и ты туточки, — он присел на корточки рядом с котом. — Ты зачем весь р... рож-ж-жишь? — рука его потянулась к черной шерсти, от чего-то так сильно колыхавшейся на ветру. — Ну, и чего ты начинаешь, нормально же общались... — когда черный пакет под его руками примялся, издав шелест, который Арсений принял за недоброе шипение, он убрал руку. — Я мож тебя согреть хочу, — пакет, естественно, от легкого ветерка развевался на ветру, двигаясь. Услышав знакомый ласковый тон, с которым обычно Арс обращался к псу, Тошкент бросился нежиться в руках хозяина, не учтя одного обстоятельства — своей лапой он наступил на черный пакет. — Тошка, не-е-ет!!! Уйди бегом, бессердечный! Ты же его раздавишь! Уже раздавил! Обалдуй! Зла на тебя нет! Арс начал пихать охуевающего до последней степени пса в бок, чтобы тот убрался с пакета. — Слышишь, как он жалобно шипит, ему ведь так больно! Тоха, ты его сломал! Ты понимаешь или нет?! — перед глазами Арсения всё поплыло от пелены слез, пока он активно жестикулировал перед мордой Тошкента. — Ты у меня убивец, оказывается, да?! Убивец? А ну, кыш, — он пальцем ткнул куда-то в сторону, театрально отвернув глаза. Вдруг подул ветер и пакет, пару раз пошуршав, полетел вниз по лестнице. — Беги, Барсюш, убегай к лекарю скорее и прости ты этого пса, окаянного, друга твоего, он не специально! — Арсений стеклянными глазами, полными тоски, смотрел вслед улетающему пакету с каким-то мусором. — Он улетел, но обещал вернуться. — изрек подошедший Шастун, жуя бутерброд с плавленым сыром. Точнее, он думал, что сыр сам как-то там расплавился, потому что включить микроволновку, в которую он этот бутер затолкал, так и не удосужился. Зато постоять рядом с открытой белой дверцой около минуты — вот этого дела он мастер. — Я тоже в детстве этот фильм помню. — выродил что-то нечленораздельное Арсений, вставая с корточек. — Эх... Жалко так, в нем были мои визитки к сотматологу, таксишки всякие, сосу талоны... — Антон тоже задумчиво глядел на удаляющийся пакет. Он хотя бы понимал, что это пакет. — Не знал о твоей страсти к талонам... — хихикнул Арсений, толкая Шастуна в бок. — Я не сосу талоны! Это сату ласоны... лату сосоны... Знаешь, что? Сений, Посений, иди ты в жопу! — гордо бросил Антон, закидывая в рот остатки бутера. — Обязательно схожу, Шастон, раз уж ты так настаиваешь, спасибо за приглашение! Антон аж поперхнулся, тут же получая порцию ударов по спине. — После твоих шуток-прибауток, конечно, блять, не только ссаться, но еще и сраться в трусы начнешь... — полностью успокоившись, отозвался Шаст. — А скока, стати, время-то уже?! — спохватился ни с того ни с сего, уже будучи одной ногой на пороге в дом, Арсений. Ведь вопрос мировой важности решался! Простым смертным не понять! Ибо время — деньги! Антон, задумчиво чесанув затылок, пытался всеми силами выследить любой циферблат. Самыми заметными цифрами оказались только те, что светились на микроволновке. Те самые, которые Шаст набрал и не включил. — Эм... Трицть восьмь, походу? Арсений замычал: — О-ох... Черт... Уже так поздно... Меня мама уроет. — жалобно пожаловался он стенке, по которой, без сил, сполз на пол. — То-о-он, глянь, пжалста, у тебя там в кармане случайно не завалялись две кроватки? — он вытянулся на этом же полу, чувствуя, как усталость сковывает все конечности. Антон пошарил по карманам, но ничего, кроме шиша и черной капельки от наушника, в нем не нашлось. Жаль, он надеялся как минимум на террасу с трехметровым диваном. — Нет... — он упал на колени, под неестественным углом кренясь мордой в пол. — Всë, я в говно. — проинформировал Шастун коврику, в который окончательно уткнулся носом в позе пловца-наркомана, и тут же уснул. — Полностью со... — Арсений, не договорив, тоже захрапел рядышком. Тошка, понимая, что сегодня на его коврик пожаловали еще каких-то два огромных кабана, молча принял происходящее как должное и завалился рядом с похрапывающими со всем сторон ему в уши телами, быстренько сворачиваясь в калачик. Поистине славный праздник, этот ваш Иван Купала.