Шёлковый

Кожа сварилась, а мочалка тёрла по одному и тому же месту без остановки. Сону было безумно больно, но не физически, а морально. Прошедшие события били в раненую макушку сильнее, чем какая-то железка. Ощущение чужих рук и губ на своём теле сводило с ума, заставляя хотеть содрать с себя слой кожи прямо ногтями. Сону проводил по шее и груди жёсткой мочалкой и плакал, но не от печали или сожаления, а от отвращения к себе. Ему было гадко находиться в своём теле, было гадко от осознания своей привлекательности. Ким не мог ни смотреть в зеркало, ни находиться рядом с Сонхуном, потому что ему было противно от самого себя. Пак видел это всё, чувствовал на подсознательном уровне, что тот, кого он любит, страдает, но каждый раз встречал преграду на пути к спасению. Преградой был запрет Сону: младший запрещал даже касаться себя, говоря "Я грязный, не хочу запачкать тебя", неожиданно уходил в другую комнату и плакал, не позволяя прийти и успокоить. Сонхуну самому было страшно и больно от ощущения беспомощности. Через два дня, после завершения судебного процесса, Сону переехал к старшему, внушая ему, что он в полном порядке, что ему не нужна никакая психологическая помощь, что ему просто нужно время. А потом же Ким мыл посуду под огненной как кипяток водой, натирал кожу полотенцами до красноты, расчёсывал шею до алых полос, либо спал целыми днями, либо просыпался ночью в слезах и молча сидел на диване в гостиной до утра. Сонхун видел, что его Сону надломился и вот-вот треснет полностью, но не мог найти подход. Ким закрылся, а стучаться было бесполезно. Сонхун сказал, что младшему лучше не ходить на работу, да и сам нашёл заместителя на время. Пак просто знал, что стоит только Сону увидеть своего друга, Чонвона, как ему станет ещё хуже. Потому что Ян почему-то был похож на бесчувственного и пустого призрака. Сону вышел из душа с лицом, словно перед ним убили котёнка или же он сам его убил. Тут же вскочивший с дивана Сонхун подлетел к нему. — Что такое? Тебе нехорошо? — Прости, я... Я не мог остановиться. — Сону заплакал, показывая руки, растёртые до царапин. — Пойдём. — Сонхун подвёл к дивану и посадил, а сам отошёл к шкафу, чтобы достать аптечку. Заживляющая мазь лежала сверху и значительно отбавилась за пару дней. — Я хочу с тобой поговорить уже давно, но ты избегаешь этого разговора, и, наверное, это твоя защитная реакция, но я не могу больше видеть, что ты делаешь больно себе. — Прости... — Не извиняйся, ты ни в чём не виноват. — Виноват. Если бы я не был таким развратным, то этого бы не произошло. Не Рики, так другой извращенец. А если бы он убил меня? Я же мог найти другой вариант, чтобы выбраться, но я выбрал самый мерзкий. — Сону злился и сжимал кулак до впившихся в кожу ногтей. — Милый, главное, что ты живой, понимаешь? Я должен чувствовать вину за то, что узнал всё слишком поздно. Твоей вины ровно ноль. Если хочешь винить кого-то, то вини меня, если тебе от этого станет легче. Ты для меня самое драгоценное, я хочу, чтобы ты чувствовал себя самым любимым. Как же я должен доказать тебе, что для меня ты тот же самый прекрасный Ким Сону..? — Паку показалось, что он сам готов заплакать от своей никчёмности. Но худенькие ручки неожиданно обвили шею. Было в этом объятии что-то чуждое младшему, похожее на страх и волнение. Хрупкое тело дрожало, и Паку казалось, что эта дрожь переходит и на него. Как только пелена перед глазами растворилась, Сонхун тут же крепко обнял в ответ, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не дать слезам потечь бесконечными реками. Он не мог. Не мог сделать это, потому что... Потому что ему казалось, что он последний спасательный круг для Сону. Было слишком самоуверенно так думать, но мысли об этом внушали надежду. — Прости... Я вёл себя очень эгоистично. Я думал только о себе, но я же ведь не один в этом мире. Просто было ощущение... грязи на теле. Я считал себя грязным. Я думал, что буду противен после того, что делал с другим. Прости, прости. Я... Ты же волнуешься, как и остальные. Как и Чонвон, — младший отстранился, пару секунд помолчал, а затем на его лице вновь появилась тоска и сожаление, — Чонвон! — С ним всё хорошо, а что такое? — Ты не в курсе? Боже, я ужасный друг, мне нужно срочно увидеться с ним. — Сону, если ты, конечно, чувствуешь себя лучше, то пожалуйста, я тебя даже отвезу. Но... Могу ли я узнать? — Чёртов Пак Чонсон женился! Это наверняка сейчас во всех соцсетях. — Я всё время с тобой, так что ничего не видел. — Сонхун замолчал, о чём-то задумавшись, а потом неожиданно распахнул глаза, — Подожди, а разве у них с Ян Чонвоном не было всё чудесно? — Какая разница, если теперь нет. Мне нужно увидеть его срочно. Если он похож на зомби, то это будет лучшим исходом. Боже, за что мне столько проблем в одно время. По подсчётам младшего, свадьба Чонсона состоялась в тот же день, что Сону прилетело по голове. "Ты не был рядом с ним в самый трудный момент" ярким таблоидом светилось перед глазами, причиняя боль, но гораздо меньше той моральной боли, которую испытал и до сих пор испытывает Чонвон. Он всегда выставлял себя как самого безразличного парня из всех существующих, что ему не свойственны такие человеческие чувства как симпатия, влюблённость и любовь, что это занятие для бездельников и дурачков, а он умный и вечно занятой. Только вот он предал свои же убеждения, утонув с головой в Пак Чонсоне, который был полностью противоположен ему. Видимо, поэтому ему не стоило труда отпустить Яна и влюбиться в какую-то девушку модельной внешности. Подло. Пак Чонсон был подлым до жути, вероятно, эти качества он перенял от своего отца. Но разве те качества, которые в нём взращивала мама, не перевешивают? Разве в его душе не было душераздирающей боли, когда он вёл её, а не его под венец? Даже если и была, никто теперь не узнает этого, потому что не хочется не то чтобы говорить с ним, а элементарно что-то слышать о нём. Авто Сонхуна остановилось у агентства, и уже через пять секунд Ким мчался на нужный этаж в нужный кабинет. На него странно смотрели, — потому что он выглядел так, как будто умер и только воскрес, а не как обычно, при параде, — а он, чуть ли не спотыкаясь об свои ноги, игнорируя всех, продолжал бежать. Практически выбив дверь с ноги, заставив сотрудника подлететь в воздух, Сону забежал в кабинет. Какого же было его счастье, что Чонвон сидел на своем месте, целый физически, но наверняка вредимый морально. Казалось, что Ким слышал, как с каждым вздохом старшего в его груди звенели осколки разбитого сердца. — Твою ж... Сону, ты в порядке? Я тут чуть коньки не отбросил! Ян выглядел как обычно, нормально. Только для тех, кто видел его впервые. Только Сону видел в глазах друга неумолимо много печали. "Хорошо держишься", — думал Ким, когда упал в объятия Чонвона и ненавидел себя. Просто за то, что у него было время, он мог рассказать, что Пак Чонсон подлый трус и готовится сбежать без предупреждения. Но Сону не сделал этого, посчитав, что так будет лучше. В очередной раз безумно ошибся. Но Чонвон был по-прежнему тёплым, а это значило, что он был разбит не до конца. По крайней мере, Ким хотел верить в это. — Ты... Ты в порядке? — сразу же спросил младший, отстранившись. — Да, а что? — Не делай вид, что ничего не произошло. Передо мной можно не казаться крутым. — Да я не пытаюсь таким казаться... — улыбка Яна медленно испарилась, — Я просто внушаю себе, что я в порядке. Не хочу снова думать об этом. А ты? — А я..? Это долгая история. И она тебе очень не понравится. Давай сходим куда-нибудь после работы? Я приведу себя в порядок и заеду за тобой, хорошо? — говорил Сону, шагая к двери задом. — Конечно. Буду ждать. — Отлично! Стоило двери захлопнуться, как через считанные секунды Чонвон прикрыл лицо ладонью, чтобы не дай бог кто-нибудь услышал его всхлипы.

***

— Как тебе? — Сону вышел из комнаты и привлёк внимание старшего, набирающего воду в стакан, к себе. На Киме была белая футболка с широким вырезом, открывающим вид на ключицы, на шее на тонкой цепочке висел полумесяц. Ноги были обтянуты чёрными джинсами, а в руке была чёрная кожаная куртка. — Очень... — у Сонхуна в горле пересохло, так что его слова были еле слышны, а уже через секунду на пол из наполненного доверху стакана полилась вода, — Ты выглядишь потрясающе. — Сону такая реакция устроила — он радостно рассмеялся. — Спасибо, но... Это не перебор? — В каком месте? — Ну, вырез этот, эти джинсы? Не слишком вызывающе? — Ким с вялой улыбкой покрутился вокруг себя. — Да ты что, этот образ великолепен, не думай о глупостях. Ты же идёшь на встречу с Ян Чонвоном? — Да, но я боюсь, что такой внешний вид может привести к тому, что... сделал Рики. Внутри Сонхуна что-то с громким треском упало. Воздух покинул лёгкие, словно кто-то нехило ударил под дых. Что..? Рики..? Неужели Сону травмирован так, что теперь будет бояться делать то, что ему нравится, говорить то, что он думает, надевать то, в чём считает себя привлекательным, потому что это, чёрт побери, может вызвать нежеланное внимание? Паку хотелось вломиться в камеру Нишимуры и задушить, наслаждаясь его смертью, потому что этот излишне смелый парень посчитал себя единственным правильно думающим человеком во всём мире. Он подумал, что имеет право ломать Ким Сону. — Послушай, Сону. Я понимаю, какой отпечаток на тебе оставило то событие, но ты не один. С тобой теперь всегда, что бы ни случилось, буду я, с тобой всегда будет Чонвон. Ты не должен отказываться от себя настоящего просто потому, что какой-то там парень посчитал тебя доступным. Ты никому кроме себя никогда принадлежать не будешь, никто никогда не будет иметь право решать за тебя. Поэтому, пожалуйста, будь собой. А наше дело оберегать тебя. — Сонхун сказал это на одном дыхании, глядя прямо в любимые глаза напротив, наблюдая как в них медленно таял лёд, превращаясь в слёзы. — О нет, только не слёзы, как же такой невероятный парень может в таком шикарном образе плакать? — тут же вытерев мокрые следы, Пак притянул младшего к себе. — За какие такие заслуги я заслужил тебя? Никогда не пойму. — Сону был рад — это было понятно по его голосу. Он улыбался, делая свои слова мягче, — Я обязательно буду писать тебе. — Повеселитесь. Ты и Чонвон. Вы нужны друг другу. Припарковавшись у здания, Ким набрал номер друга, услышал "Уже бегу" и стал ждать. Уже темнело: тут и там зажигали фонари, серый туман опускался на тротуары, а спешащие с работы люди разносили его во все стороны. Ещё две недели назад этот период дня был любимым для Сону — он обожал выйти прогуляться по парку или прокатиться по темнеющему городу. Сейчас же его начинало потряхивать. Где-то на подсознательном уровне он боялся снова дышать полной грудью без ощущения, что на тебя постоянно смотрят. Кончики пальцев стучали по рулю, но стоило Чонвону показаться на горизонте, как волна спокойствия прокатилась по телу Сону. — Поехали? — спросил Ян, как только коснулся сидения. — Пойдём пешком. Я хочу выпить. Идти всё-таки парни не стали, а просто вызвали такси. Сону даже заказал отдельную кабинку, чтобы никто не слушал их секреты. Поначалу разговоры были типичными для всех — новости, погода, работа. Когда же принесли бутылку красного вина, а Сону под ошарашенный взгляд Яна влил в себя три бокала подряд, то атмосфера сразу разрядилась. — Кстати, на меня вот Рики напал и держал взаперти у меня в квартире два дня. Это произошло в тот вечер, когда... — пробубнил младший, засовывая в рот кусочек мясного рулета. Чонвон прошёл все стадии: отрицание, гнев, торг, депрессию и, в итоге, принятие. После произошедшего, все поступки японца приобрели маньячную расцветку. — Какой... пиздец. То, что произошло со мной, вообще ерунда. Я даже как будто бы и не могу жаловаться теперь. Мне очень жаль, Сону, прости, я даже не догадывался. — Всё почти в порядке, спасибо, что сейчас рядом. — Ким положил свою ладонь поверх чонвоновой и тепло улыбнулся. — А насчёт тебя... У нас разные ситуации, нельзя их сравнивать. Я представить не могу, как сильно ты страдаешь. — Я вовсе не... Я в порядке. Я даже уже не так реагирую на его имя. Правда, оно по-прежнему мелькает в новостях, я слышу его на работе, хожу мимо его уже бывшего здания. Мне уже лучше, я почти отпустил... Врал. Ян бесстыже врал, пока на его коричневые брюки капали слёзы. Он опустил глаза на свою ладонь, сжимающую салфетку, а сердце Сону хотело выскочить из груди и встать на место разбитого, замученного сердца Чонвона. Зная, как сильно он был привязан к Пак Чонсону, как сильно зависел от него эмоционально, для Яна было невозможным по щелчку начать жить по-другому. Весь его быт впитал в себя следы и дух Пака, все его любимые места кричали воспоминаниями о совместных визитах. В шкафу Чонвона до сих пор висели рубашки и дорогущие футболки от известных брендов. "Продам и сам стану богачом", — грустно думал Ян, разглядывая полки, чтобы просто одеться на работу. На комоде по-прежнему стоит коллаж из четырёх фотографий: Чонсон затащил младшего в какую-то фотобудку, откуда потом они вышли с диким смехом. Зачем Чонвон хранил её? Ему сердце рвало, когда то счастье хотело вернуться назад, но останавливалось где-то на другом конце и разворачивалось в противоположную сторону. Видеть свою улыбку было дико, скользко и холодно. Потому что первым за долгие годы, кто вытянул из Яна какую-то крошечную улыбку, был именно дурной, слишком надоедливый и до жути прилипчивый Пак Чонсон, с которым по пьяни были слишком личные разговоры, которому хотелось поведать все свои секреты, показать душевные шрамы и следы от ножей в спину. Чонвон не ожидал, что самый быстрый, глубокий и болезненный удар в спину прилетит от того, к кому ты сам повернулся спиной. От того, кто залечивал твои порезы страстной любовью, трепетной заботой. Нежными чувствами. Чонсон наполнил младшего до верха, а с уходом высосал всё до последней капли. Он забрал даже больше, чем дал. Забрал даже те обрывки счастья, которые имел Ян до встречи с ним. Ян Чонвон превратился не просто в чёрно-белый кусок любимой старой фотографии, а в потрёпанный лист, на который сотни раз наступили грязными ботинками, который носит ветром из стороны в сторону. Максимально ненужная, бесполезная вещь. Чонвон пару раз специально искал новости о Пак Чонсоне, последние были о его медовом месяце. Какой мрак. Любовь имела свойство быстро зарождаться и также быстро умирать? Если нет, то Ян не понимал, почему в его жизни это всегда происходило так: его никто никогда не любил долго. Он искренне верил, что с Чонсоном по-другому, потому что верил, что Пак любит его по-другому. Видимо, любил. И, видимо, не по-другому. Так же, как и все до него — в шутку и с насмешкой. — Так. Срочно, нам нужно отвлечься. Мы идём в клуб. — протараторил Сону, сдерживая и свои слёзы. — Клуб? Ну... — Там 100% безопасность, потому что им владеет моя хорошая знакомая. Я не спрашиваю, хочешь ли ты или нет. Тебе просто необходимо сменить обстановку. Тебе нужно выплеснуть эмоции как-нибудь ещё помимо слёз. — Ким взял телефон и, написав Сонхуну "Мы в клуб, пожалуйста, не переживай. Машину оставил у агентства", вызвал такси.

***

— Любимый! Забери меня, пожалуйста, и надо отвезти Чонвона! — кричал в трубку Ким, но его язык непослушно спотыкался из-за алкоголя. — Ну раз "любимый", то уже лечу. — на часах было три ночи, и Сонхун не то чтобы спал, но был в состоянии лёгкого полудрёма. Спустя пять минут, морально подготовив себя к заботе о двух пьяных парнях, Пак сел, завёл машину и поехал на криво написанный Сону адрес. <i>стоит и капелюсечки твоих слёз, понял?! Увижу его и побью со всей силы! — Ким шатался как неваляшка, хлопая длинными ресницами и маша пальцем, в то время как спокойный и усталый Чонвон молча слушал и кивал. — И не вздумай звонить ему! А то он будет думать, что ты убиваешься по нему. Не тешь его самолюбие! — Я понял... — парни были так увлечены друг другом, что не заметили, как буквально рядом с ними уже пять минут стояла машина Пака, а он сам ухахатывался с младших. — Доброй ночи, господа. — опустив окно, Сонхун, поборов свой смех, наконец-то обратил внимание на себя. Парни же сначала включили режим защиты, а потом заметно расслабились, стоило лишь увидеть знакомое лицо. — Любимый! — вновь крикнул Ким и шустро заскочил на переднее пассажирское. Чонвон же аккуратно сел сзади и был готов уснуть в ту же секунду. Всё время отвлекаясь то на высунувшего голову из окна Кима, то на плачущего сзади Яна, до квартиры Чонвона парни ехали в три раза дольше, хотя ночью на дорогах не было ни души. Потом Сону ещё двадцать минут снова читал нотации по поводу Пак Чонсона. Правда, Ким не понимал, что как раз-таки из-за упоминания Чонсона Ян ревел. — Отпусти его домой, с ним всё будет хорошо. — "оттащив" Сону, встретив согласие в глазах второго, Сонхун рукой показал на подъезд и проводил младшего взглядом. — Поехали уже домой. — Поехали, мне так хочется домой... — то, каким голосом Ким проговорил это, заставило коленки старшего задрожать, а мурашкам покрыть всё тело. Это говорил Шёлковый. Парни всё ещё стояли на улице, но Пака резко бросило в жар. Каждый раз, когда Сону был таким, то ли просто пьяным, то ли ужасно возбуждающим, Сонхуну очень хотелось курить. — Садись в машину. — "Держи себя в руках", — думал Пак, доставая пачку из внутреннего кармана куртки. Сигаретам там было неизвестно сколько месяцев или даже год с лишним, но хотелось потравить мозг никотином, чтобы нечеловеческие желания не отвлекали от дороги домой. Сонхуна вели как на поводке — медленно и мучительно. Сону шёл по дому не оглядываясь, снимая на ходу украшения и куртку, а затем, подходя к спальне, медленно развернулся и, зашагав уже спиной к кровати, стал держать зрительный контакт, словно говоря "Попробуй, подойди". Всё это напоминало их первый близкий контакт. Их первый секс в отеле: у Сону также бурлила похоть в крови, у Сонхуна также сносило крышу от присутствия младшего рядом. Пак так сильно упирался в стену, что в какой-то момент он почувствовал, что песок посыпался на пол, а кирпичи пошли трещинами. Он был так напряжён, словно сейчас взорвётся, потом вновь соберётся по кусочкам и вновь взлетит на воздух. Ким же, видя это и осознавая, что он вообще делает, в душе злобно смеялся. Какую же силу он имел над старшим. Такую безграничную, что скажи, прикажи он старшему завязаться в узел, тот сделает это без раздумий. Положит мир на блюдечке с золотой каёмочкой в ноги и сам же туда ляжет, позволяя делать с собой что угодно. Чего только Сону захочет, лишь бы он был доволен. — Иди ко мне. — прошептал тот, склонив голову на бок. Кому там принадлежал рекорд Гиннеса по скорости? Теперь он принадлежит Сонхуну, ведь он за долю миллисекунды очутился у младшего, полностью растворяясь в его жгучей ауре. Целовать Сону всегда было как в первый раз. Казалось, словно выучить его было непосильно никому. Его губы были податливыми, пока он этого хочет. Будешь смелее — на твоей губе уже укус от острых зубов. Но Сонхун не боялся, потому что это только сильнее сводило с ума, до судорог в ногах. Он шёл наперекор всем правилам Кима — вылизывал его рот с диким напором, не давая выбора пути назад. Уже никак не остановить то, что началось. Ледяные руки старшего нащупали край футболки и медленно подлезли под неё, крепко обхватывая талию. Сону улыбнулся в поцелуй и сжал волосы Пака на макушке, чтобы тот не слишком расслаблялся. Но Ким не противился, когда ловким движением рук Сонхуна его футболка оказалась в дальнем углу комнаты. "Хотел снять её с тебя как только ты надел её", — прошептал тот и, подхватив под бёдра, пронёс Кима оставшиеся несколько метров до кровати. Сону рвано вздохнул, когда старший чересчур сильно прижался к его шее, уже представляя завтрашний засос. От алкоголя не было ни следа — его дурманило бурлящее в крови и стучащее в голове и внизу живота возбуждение. Сонхун играл в игры Кима — мучительно тянул, злобно скалился, видя мольбу в глазах младшего. Губы Пака мазали по внутренней стороне бедра, пока его пальцы то наглаживали, то наоборот впивались в нежную кожу. Сону выгибал спину от такого контраста и был готов кричать от злости и возмущения, потому что ему было слишком хорошо от типичных ласк. Когда Пак понял, что его штаны вот-вот лопнут по швам, а перед его глазами всё поплыло, он вновь переключился на голодного зверя, желающего попробовать свою добычу. Сону был самым лакомым кусочком из всех существующих. Вспоминая свои мокрые сны, пошлые фантазии на работе, Сонхуна уносило в другую галактику от ощущений. Внутри младшего всегда было горячо и влажно, прямо так, как когда-то представлял Пак, но никогда не думал, что это станет реальным и окажется в сотни раз безумнее. И вот, прямо сейчас, много раз до этого, Сону стонал под Сонхуном его же имя, царапая спину, закатывая глаза, надрывисто дыша, хватаясь за кровать как за последнюю ниточку связи с реальностью. Ощущение, что ты тот самый, кто доводит Ким Сону до такого состояния, вызывало у Пака желание остановить мир и наслаждаться любимым и его телом, любимым телом до потери сознания. Сонхун просто не мог остановиться, пока до его ушей доходили стоны младшего, пока тот встречал его язык и устраивал с ним борьбу. Он хотел продолжать до тех пор, пока кровать не развалится или же стена, об которую она ударяется, не упадёт. Сонхун был готов поклясться, что Сону пробудил в нём скрытый сатириаз. Или же что Ким тайно пичкал его виагрой вместе с едой. Что младший подсыпал ему какой-то наркотик, вызывающий безумный голод, желание. Только это был сам Сону — самый редкий сорт героина, сделанный из его феромонов. — Я, блять, сумасшедший, если скажу, что хочу тебя круглые сутки? — очередная волна оргазма накрыла Сонхуна, и он со вздымающейся грудью упал на кровать. — Со мной по-другому никак. — оскалив клыки, ответил такой же вымотанный, но до жути довольный Ким. Воздуха всё ещё не хватало, но младшего было не остановить — он оставил жадный поцелуй на блестящих губах Пака и пополз вниз, тут же замечая загоревшийся в глазах старшего чёрный огонь и азарт. — Ты безумный... — еле как проговорил Сонхун, пытаясь не расщепиться на атомы, пока голова Сону начала двигаться на его паху так, словно он делал это каждый день в течение всей жизни. — Я действительно сойду с ума из-за тебя.