hi, Maggie

— «…ибо гнев человека не творит правды…» — Иак. 1:20

Падение. Стремительное, беспрепятственное. Точно гипническая миоклония, после которой наступает мгновенное пробуждение. Под веками вспыхивали и гасли одновременно несколько цветных кругов, они выстраивались стройными рядами в причудливые узоры, будто стеклышки в калейдоскопе. А затем непроглядный мрак. Сначала ничего не происходило. Перед глазами возник силуэт трейлера, освещенного светом фар десятка внедорожников. Девушка сидела на коленях на замерзшей земле, глубоко зарывшись окоченевшими пальцами в пожухлую листву, в кругу людей, лиц которых она не могла распознать, но точно знала их имена. Картинка казалась статичной, размытой, она не могла сфокусироваться ни на одном предмете, не могла рассмотреть черты лица даже рядом сидящего человека. Не могла пошевелиться. Она почти физически ощущала проступивший на лбу пот. Почти ощущала боль, проносящуюся судорогами по телу, почти ощущала страх холодом на кончике языка. В одно моргание появилась фигура мужчины. А в следующем кадре прямо перед носом возник круглый наконечник бейсбольной биты, опутанный стальными прутьями колючей проволоки. Веки зажмурились сами собой. Боль распространилась мощными импульсами от самой макушки. Мир схлопнулся. Она хотела или кричать или проснуться. Или умереть. Но ощутила только чье-то призрачное присутствие. Четкая картинка. Она видела Гленна, она могла держать его за руку, казалось, даже могла почувствовать едва уловимое тепло его прикосновения к ней. Она видела Бэт, она слышала ее заливистый смех и запах сладких персиковых духов. И тогда на секунду. Всего на секунду она ощутила такое далекое, давно забытое, почти эфемерное облако безопасности и спокойствия, легонько толкнувшегося в груди. Она словно наконец-то была дома. Образы — такие мнимые и хрупкие, что, казалось, только протяни руку, дотронься — растворятся точно сахарный кубик в чае. Такая сладкая-сладкая ложь. Силуэты, контуры, всполохи, все это разом прокатывало горячей волной по исступленному разуму, заполняя каждую клеточку чистой агонией. Обжигало эндорфином. Вспышкой света картинка погасла так же внезапно, как и появилась, оставив после себя безнадежную пустоту. Сквозь монотонный шум в голове Мэгги различила скрип половиц под тяжелыми ботинками и размеренное потрескивание дров. Звуки казались гораздо более реальными, как и чье-то присутствие в комнате. Пробуждение. Расфокусированное сознание уловило отблеск мягкого света от огня в камине. Языки пламени торопливо облизывали сложенный в топке хворост, вздрогнув, устремлялись всполохами ввысь. Будто бы вибрирующий воздух отозвался холодом, он настойчиво забирался под одежду, ластился к горячей коже, заполняя изнутри, колол внутренности, заставляя девушку мелко дрожать. Мэгги сцепила зубы. Приступ сухого, удушливого кашля сопроводился неприятными ощущениями во всем теле. Казалось, легкие до сих пор залиты ледяной водой. В комнате пахло сыростью и полуразложившейся плотью. Не столько от запаха мертвечины, сколько от длительного голода к горлу подступил приступ тошноты. Просторное помещение, некогда бывшей гостиной, было захламлено сломанной мебелью, как если бы кто-то пытался здесь прятаться. На стенах танцевали затейливые тени, окна были плотно заколочены досками, по стеклу барабанили капли дождя. Точно кадр из ироничного романтического фильма. Насквозь промокшая одежда неприятно липла к телу. Мэгги подтянула ноги к себе, обхватив колени руками, в попытке согреться и поудобнее устроиться в кресле. Движения тут же отозвались ноющей болью на месте ушибов, стертые до крови об острые камни открытые участки кожи нещадно саднили. Пальцы коснулись пульсирующей раны на лбу. Дотронувшись до липкой влаги, девушка взглянула на ладонь. В глазах двоилось. Воздух дрогнул, пламя в камине всколыхнулось. Боковым зрением Мэгги уловила движение, а следом — внушительную фигуру мужчины на пороге. Отрезвленное в один миг сознание моментально подкинуло план — защищаться. Девушка машинально потянулась за кольтом, припрятанным за ремнем джинс. Пусто. Не нащупав на должном месте рукоятки пистолета, девушка выругалась сквозь плотно сцепленные зубы, выудив из повязки, закрепленной на бедре, нож. Направила его на силуэт. Замерла. Лишь ухватилась пальцами свободной руки за подлокотник кресла для сохранения равновесия. — Воу, и это твоя благодарность? — развязно, бесцеремонно. Мужчина указал в ее сторону длинным металлическим предметом, ярко блеснувшим в свете пламени. Мэгги готова была провалиться сквозь землю в ту же секунду. Черт. Черт, черт, черт. Это мог бы оказаться кто угодно. Почему он, черт возьми? Почему именно он? Внутри все взъелось бурлящим потоком эмоций, утопило все ее внутренние органы так, чтобы сейчас она захлёбывалась в собственном гневе. Наверняка это была чья-то остроумная шутка. Она принадлежала кому-то из преисподней, не иначе. — Знаешь, я рассчитывал на что-то вроде — спасибо, Ниган, ты спас мне жизнь. Мэгги поежилась. Уж лучше стать обедом для стада оживших мертвецов, чем оказаться обязанной ему за свое спасение. — Если ты помнишь, я весьма неплохо метаю ножи, — собственный голос показался таким чужим. Хриплый, усталый. Мужчина прислонил монтировку к стене, поднял ладони в примирительном жесте. Конечно. Конечно, это была всего лишь монтировка. Настоящее оружие ему не доверяли, как и рацию, которой Мэгги с досадой так же не обнаружила. Должно быть, выронила у реки. Ниган кружил вокруг, словно хищник, долгое время выслеживающий свою добычу и, наконец, загнавший ее в угол. Она могла бы бояться или сопротивляться, но, даже перехватив поудобнее рукоятку клинка, нацеленного точно ему в грудь, все равно выглядела непозволительно уязвимой перед ним — совершенно безоружным. Он изучал ее с едва уловимой толикой садистского упоения. В этом было что-то звериное, дикое, первобытное. Будто готовился расправиться с ней с особой жестокостью, несомненно получая удовольствие от ее ужаса. Нервы сжались в тугой комок под солнечным сплетением. — Ты должен быть с Аароном, где он? — Мы разминулись. Он проследил за ее взглядом, молниеносно метнувшимся к «оружию», которое всего несколько минут назад находилось у него в руках. — Я не убивал его, если ты об этом, — в голосе мужчины отчетливо звучали нотки обиды, — мы добрались до деревни и наткнулись на стадо ходячих, нам пришлось разделиться. — С какой стати я должна тебе верить? — Твои друзья мне доверяли. Мир меняется, Мэгги. Люди меняются. — Кто угодно, но не ты. Может, их ты и обдурил, но меня нет. Прекрати делать вид, что ты один из нас. Мы оба прекрасно знаем, что это не так. Дьявол, забери его в ад, он ведь все равно туда попадет. Должно же существовать место, где будет намного хуже, чем в этом мире. Ниган сделал шаг вперед. Мэгги ощутила внезапный толчок в ладонь — острие ножа легонько ткнулось в его грудь. — Что ты… — выдохнула девушка, шарахаясь назад. Вжимаясь в спинку кресла, выше поднимая руку. Цепляя синюю ткань его рубашки острием, поддевая пуговицы. Материя поддалась, приподнимаясь вслед за траекторией движения холодного оружия, пока то не уперлось в углубление под ключицами. Совсем близко к лихорадочно пульсирующей артерии. Почему это не останавливало его? — Еще шаг и не сомневайся, я перережу тебе глотку. В этом голосе предостережения было меньше всего. Паника, напряжение. — Ты боишься меня, — восхищенно прошептал он, наклоняясь над ней. Восемь дюймов. Он мог бы без особого труда обезвредить ее, а она по-прежнему могла вспороть ему горло. Тогда чего же ты медлишь? Он безоружен и это совершенно не придавало сил, ее самоуверенность в момент исчерпывалась осознанием того, что он, наверное, впервые так близко к ней. Тонкая рука, держащая клинок, согнулась в локте слишком резко под натиском стремительно сокращающейся дистанции. Еще ближе. Мэгги отчаянно сопротивлялась бесцеремонно проникающему в ее легкие запаху — против воли, не иначе, только против собственной воли — она впустила в себя этот запах до основания. Больше, глубже. Густой, насыщенный. Дразнящий. — Отойди, — произнесла она, не сводя глаз с его лица. Зрачки расширены — чернота почти целиком съела мрачный кофейный цвет радужки. Его взгляд метался по лицу девушки. Он смотрел точно на нее, и от этого бросало в какой-то непонятный, совершенно нелепый, лишающий мыслей жар, пока Ниган выискивал что-то в ее горящем от возмущения и злости лице. Провоцировал. И в этой паузе замерли мысли. Осталось единственное понимание: он хотел, чтобы она боялась, хотел видеть ее откровенный ужас, бессильный гнев. Покорность. Перед ним. Точно жертва перед хищником. Она старалась взять себя в руки, но все нутро девушки тут же до краев наполнилось бешенством, побелевшие от напряжения пальцы начала сотрясать дрожь. Наверное, поэтому нож с глухим стуком ударился о пол прежде, чем отскочить куда-то в сторону, и… За окнами пронесся раскат грома такой сокрушительной силы, что стекла затряслись в рамах. Обрушивая эту мгновенную какофонию звуков им на головы. Заставляя обоих разом осознать, какое непозволительно крошечное расстояние разделяет их лица. Она так близко, что видна каждая ресница со слегка загнутым концом, и то, как нервно раздувались точеные ноздри девушки то ли от злости, то ли от еще чего-то до жути горького. Ее ладони с силой врезались в его плечи. Она оттолкнула его. Еще раз. Грубее, жестче. И сделала бы это снова, если бы он не перехватил ее запястья одним сильным движением. Мэгги дернулась, вырываясь. Он отпустил. А она отскочила моментально, словно опасаясь, что он опять окажется рядом. — Держись подальше. Ее шипение сквозь зубы, пылающий взгляд, гордо вздернутый подбородок. Огонь во всей застывшей позе. Ниган смотрел на нее с таким самодовольством, что челюсти сводило сильнее с каждой секундой. Впитывая ее. Ту, которой он заставил ее стать много лет назад. Чистое-чистое пламя. Мэгги нырнула вниз всего на секунду, чтобы поднять нож и вернуть его обратно в ножны. Она не стала поворачиваться спиной к мужчине, обошла по дуге, не сводя с него искрящихся жгучей яростью глаз, и только потом устремилась к дверному проему, выскальзывая в коридор. Скрылась из комнаты, в которой от нарастающего напряжения плавилось пространство, еще чуть-чуть и в ней определенно взорвался бы воздух. Окутывающий холод вернулся с новой силой, почти обжигая легкие. Слова, брошенные ей вслед, моментально пригвоздили к месту свинцовой тяжестью. Остановилась. Сама не зная, почему. — Куда ты собралась? Ей даже не нужно было оборачиваться для того, чтобы застать Нигана вполоборота. Ленивый наклон головы, извечная ухмылка одним уголком губ, оголяющая кромку верхних идеально ровных зубов. Зловещий оскал. И взгляд, сверлящий напряженную до чертиков спину между лопаток. — Я не обязана отчитываться перед тобой, — последние слова она выплюнула, словно они ворочались на языке сгустком гнилой крови. Мэгги резко развернулась на пятках, отчего волосы хлестко ударили по лицу, рассыпавшись по мягкому изгибу плеч водопадом. Она не обязана отчитываться. Она вообще не обязана с ним говорить. Она, скорее, предпочла бы общество мертвецов, чем светскую беседу с ним. — Разумеется. Просто хотел предупредить о дюжине ходячих во дворе. Мужчина пожал плечами так легко, как если бы говорил о погоде, кивнул в сторону заколоченного окна, и будто бы в подтверждение его словам что-то глухо ударило по входной двери с противоположной стороны. Мэгги инстинктивно вздрогнула. Послышалось гортанное хрипение и скрежет ногтей по металлу дверного полотна. Полоска тусклого света вдруг разделилась на несколько частей покачивающимися тенями. Удар повторился. Мэгги с трудом удержала себя, чтобы не закатить глаза. Внутренний голос обреченно взвыл. Просто немыслимо. Оказаться в подобной ситуации по счастливому стечению обстоятельств, по какому-то извращенному желанию определенно точно кого-то нечестивого. Слишком глупо. Слишком дико. Слишком. Все было слишком. Так неправильно слишком. Дьявол, помоги. — Мне нужно найти Лидию. Можешь и дальше сидеть здесь, но я не собираюсь просто ждать, сложа руки, пока мои люди страдают от голода. Ну, конечно же. Даже едва стоя на ногах, переживая сотрясение, она думала о ком угодно, сразу обо всех людях Александрии, но только не о себе. Неоправданная жертвенность на пользу и благополучие общества. Бескорыстная, самоотверженная. Сраный альтруизм. — Поэтому помимо еды ты решила лишить их лидера? — парировал Ниган и, не получив язвительного комментария в ответ, продолжил. — Я всего лишь предлагаю дождаться рассвета или когда утихнет ливень. Идти сейчас — самоубийство. — У меня нет на это времени. — У тебя нет другого выбора. Выбор. Разумеется, у нее не было выбора. После всего случившегося она была в долгу перед каждым жителем поселения, а теперь еще и перед этим… Лицемерным, напыщенным как-ты-там-себя-называешь. Мэгги скривила губы, потому что внутренний голос настойчиво вторил словам Нигана, кружил их в голове точно безумная карусель без тормозов. Черт, а ведь он действительно спас ее. И над причинами она совершенно не собиралась задумываться. Может, и не зря кучка головорезов, присвоивших себе громкое «Спасители», провозгласила его лидером. До чего же смешно. Невольно, только невольно, ей пришлось согласиться. Коротко кивнуть, почти незаметно, скорее, самой себе в оправдание того, что его слова ничего не значили. Ничего не меняли. Глядя на него, Мэгги понимала, что, несмотря на все перемены, несмотря на ее длительное отсутствие, что-то в нем оставалось неизменным. Каким-то привычным. От этой мысли стало жутко. Он не был сломлен. Наоборот, по-прежнему самоуверен и жесток. Это читалось в его глазах. Темных. Глубоких. Точно концентрат всех зимних ночей. До самых хрустальных краев преисполненных леденящим душу равнодушием. Этого было мало. Потому что она хотела, чтобы его что-то уничтожило. Что-то или кто-то. Сломило. Чтобы ему было так же хреново, как когда-то было ей. Месть во имя справедливости. Она ненавидела его так сильно, что это почти граничило с восхищением. Ничего не изменилось. Они по-прежнему две враждующие группировки, вынужденные сражаться на одной общей территории. Ни больше, ни меньше. На этом точка. Если им и придется делать что-то вместе, то только потому, что это необходимо для благополучия сотни других людей и в этом противостоянии не имеют значения ни ее перманентная неприязнь к Нигану, ни его амбиции. Мэгги готова была проглотить свою обиду, подавиться ею, потому что она точно встанет поперек горла, но не подать виду, будто бы ее собственное достоинство дороже чужой жизни. Упрямая. Она ретировалась так, словно Нигана вовсе не было в этой комнате. Несколько шагов практически на ощупь в темноте. Вперед. Вверх по лестнице. Прямиком в полумрак второго этажа, огороженного изящной резной балюстрадой. Захлопнула за собой дверь, подолгу вслушиваясь в звенящую тишину, перебиваемую только равномерным постукиванием дождевых капель по крыше. Опасаясь, что он пойдет за ней. Боже, с чего вдруг? От этой мысли захотелось в голос расхохотаться. Надрывно, чтобы до боли в ребрах. Потому что не пойдет. Потому что она не подпустит к себе даже на расстояние пушечного выстрела. Она все та же — холодная, гордая, невозмутимая. Такая, что сделай он лишний шаг, она, не раздумывая, прикончила бы его. Но. Все-таки подпустила. Девушка вдруг подняла руку, растирая запястье, словно в наваждении, в попытке стереть его прикосновения. Кожа горела то ли от яростной ритмики движений, то ли от навязчивого ощущения его пальцев, на секунду обхвативших лихорадочно пульсирующие струнки вен у самой кисти. Он ведь, наверное, никогда ее не касался. Этот жест был крупицей, которая немного успокаивала Мэгги, погашая зарождающуюся панику, тяжело клокочущую в груди. Его общество вытягивало из нее все силы. Все меньше и меньше оставалось терпения за эту обалдеть-какую-длинную ночь. Нужно отвлечься. Ей нужен воздух, которым было бы не так тяжело дышать, не такой липкий и горячий, такой, в котором не было бы так много его. Ей не хватало выдержки, слов и сил для осознания собственных мыслей. Диких, безумных, уставших. И к нему у нее единственное — «черт, так никто еще не бесил». В ней самой неукротимое пламя. Настоящий пожар. О чем ты думаешь, Мэгги Ри? У него была красивая улыбка… что? Она должно быть сильно ударилась головой. Наглоталась речной воды или у нее началась лихорадка, и она скоро сойдет с ума. Но у чертового Нигана чертовы ямочки на щеках. Слегка приподнятые брови и мимические морщинки в уголках глаз, тень от которых едва трогала высокие скулы. Ей захотелось выплюнуть из себя этот образ, выгрызть, выцарапать. Это все гудящая боль в затылке, сотрясение, обезвоживание, что угодно, но с ней самой все в полном порядке. Успокаивало одно — рано или поздно это закончится. И завтра утром она будет с совершенно пустой головой. В ней не будет ни этих мыслей, ни образов, составленных воспаленным сознанием. Только хладнокровие, рациональность и равнодушие. Точно такая же, как он. Дождь прекратился.