hi, Maggie

Звонко взвизгнула спущенная тетива, стрела со свистом впилась в череп тяжеловесного трупа, и он, с хрустом подминая кусты, грохнулся на землю. Это был семнадцатый подряд. Или двадцать второй? Мэгги сбилась со счета. В ушах бешено грохотал собственный пульс. Пальцы саднило от постоянного соприкосновения с жестким древком. Грудь лихорадочно вздымалась каждый раз, когда девушка задерживала дыхание, прицеливаясь. Предельная сосредоточенность. И точность — следующая стрела пронзила мертвеца прямиком промеж глаз. Ниган мельком видел ее сражение только в самом начале, до того, как очередная волна ходячих окружила здание и оттеснила его к часовне. Она смерила его катись-к-черту взглядом и так яростно оттолкнула, что он едва удержал равновесие, а затем выскочила на веранду, хватая на ходу лук и стрелы и без промедления укладывая мертвецов по очереди, словно всю жизнь готовилась к тому, чтобы ее застали врасплох. Вот так. Так же, как это сделал он. Внезапно и бестолково. Она не ожидала и только потому поддалась. Такая искренняя ненависть. А теперь он видел, как эта грубость и безрассудство душили ее, не находя выхода в схватке. Заряд. Прицел. Выстрел. Воздух звенел от непрекращающихся залпов. Ночное небо последних весенних дней было чистым и бездонным, подобно темному океану, угрожающе нависшем над Александрией. Звезды сияли в изобилии, посмеиваясь неярким мерцанием. Тяжелое узнаваемое хрипение доносилось откуда-то из темноты. Обернувшись, Мэгги заметила боковым зрением Кэрол, к которой подступало сразу несколько трупов. Девушка завела руку за спину, но пальцы только схватили пустоту. Черт. Как же не вовремя. Выдох сквозь зубы и сброшенный с плеч лук. Девушка, не раздумывая, вытянула клинок и метким броском швырнула его точно в голову одного из ходячих. Лезвие рассекло хлипкие кости и вошло в податливую плоть с мерзким чавкающим звуком. Мертвое тело безвольным мешком свалилось под ноги женщине. Она даже не успела ощутить легкий отголосок облегчения в груди, как вдруг чужая крепкая хватка сомкнулась кольцом вокруг ее лодыжки, и в следующую секунду Мэгги жестко приложилась лопатками о холодную землю. Вскрикивая, отбиваясь от проворного существа, которое уже заползло ей на живот. Холодные серые пальцы неуклюже потянулись к ее горлу. Девушка дернулась в сторону, попытавшись сбросить мертвеца с себя. Грузное тело только сильнее навалилось на нее, придавливая всем своим весом. Она скалилась и закрывалась руками, пытаясь удержать монстра на расстоянии, но ее ногти только сдирали дряблую липкую кожу. Прогорклое дыхание ударило ей прямо в лицо. Раскрытый рот с вывихнутой челюстью зиял почерневшими зубами всего в нескольких дюймах от ее сонной артерии. Это все. Просто все. Это конец, наверное. И почему только казалось, что эти гниющие мешки с дерьмом не весят целую тонну? Она сопротивлялась так долго, как только могла, но сил катастрофически не хватало. Руки слабели и вдруг… Отпустили. Мэгги зажмурилась. И прежде, чем зубы успели впиться в ее шею, стрела вонзилась в череп ходячего, выколов тому наконечником левый глаз. Раздался звук, подобный треску разламываемого сельдерея. Из глазницы брызнула темная тягучая жидкость. Все прекратилось. Мэгги показалось, что она умерла. Только что — окончательно и бесповоротно. Определенно, в этот самый момент, в одной из параллельных Вселенных она сдалась, позволив себя укусить. Иначе что это вообще сейчас было? Ее слабость, неосторожность. Глупость, которая могла стоить ей жизни. Это было так до одури глупо, что захотелось рассмеяться в голос, а затем рвать на себе волосы, захлебываясь в рыданиях. Это долбаная ошибка. Непозволительная, невозможная. Она почти умерла. Как она могла допустить это? Раздражение взвилось в груди наперегонки с заходящимся в барабанной дроби сердцебиением. Неконтролируемый ужас холодом кольнул самый кончик языка. И открывая глаза, девушка различила в полумраке широкоплечую мужскую фигуру и протянутую ей ладонь. Она обхватила крепкую руку и, выбравшись из-под мертвого тела, поднялась на ноги. Только теперь почувствовав запах: отвратительная гнилостная комбинация разлагающихся внутренностей и тухлятины, словно помои поджарили на свином жире. Желудок сжался. Мэгги почувствовала, как крупная дрожь вдруг разнеслась тугими волнами до самых кончиков пальцев. — Ты в порядке? Дэрил. Дьявол, нет. Нет, Дэрил, не в порядке. Неужели ты не видел, что только что произошло? Только что почти произошло. Нечто катастрофичное, непоправимое, что-то, что чуть не сломило ее. Она бы очень хотела ответить честно. — Да, — слишком тихо, — да, я в порядке. И наконец отпустила его предплечье. Охотник мазнул по ее побледневшему лицу взглядом из-под хмурых бровей. Это ощущалось выплеснутым за шкирку кипятком, громким возгласом посреди глухой тишины я-вижу-тебя-насквозь. Обжег ее немым укором. В ответ внутри поднялось давящее чувство вины. Перед ним не получалось притворяться. Дэрил молча ждал, глядя так, будто совершенно не верил в ее ложь. Что самое ужасное — она сама себе не верила. Он так внимательно считывал ее, что уже давно наверняка разломал все баррикады, добрался до самых сокровенных уголков ее воспаленного сознания и видел как на ладони все ее слабые места, ее уязвимость и копни он чуть дальше — что бы он увидел? Что бы он ей сказал? Но вместе с этим Дэрил был именно тем, кто не стал бы задавать лишних вопросов. Он все понимает, конечно же. Мужчина кивнул. Несколько прядей каштановых волос упало на глаза, что придало ему еще более суровый вид. Наклонившись, он рывком выдернул из смеси крови, тканей и мозгового вещества мертвеца стрелу с цветным оперением. — Будь осторожна, — предупредил он, ловко заряжая арбалет. И прежде, чем он успел оставить ее одну, что-то дернуло Мэгги осмотреться. Они находились недалеко от лазарета. Это хорошо. По крайней мере ей стало спокойнее от мысли, что в случае очевидной угрозы она сможет быстро вернуться к Хершелю, который вместе с другими детьми оставался с Лаурой. В окнах горел свет. Хорошо. Пусть все будет хорошо. Пусть. Девушка глубоко вдохнула, силясь успокоить бешено колотящееся сердце. Ну же, тише. Осталось совсем немного, скоро все закончится. Они обязательно справятся. Она заметила пару трупов, скрывшихся за строением часовни, и уже хотела двинуться вслед за ними, как вдруг она скорее почувствовала, чем увидела какое-то движение на расстоянии нескольких ярдов. Было слишком темно, а искусственный свет в домах делал тени только длиннее. Мэгги напряглась. Изо всех сил стараясь рассмотреть приближающийся силуэт, она прищурилась и вытянула шею. Картинка перед глазами надрывно кричала ей о нечеловеческой природе бредущей фигуры. Нетвердая поступь и низкие, хрипящие звуки, как у работающего двигателя. Но было что-то еще. Крохотная деталь, которая старательно ускользала от нее. Дэрил направил оружие. — Стой, — прошептала девушка, вскидывая руку и закрывая от мужчины цель, — подожди. Давай же. Ей ведь не показалось? Она что-то услышала, и это заставило ее шагнуть вперед. То ли подпуская ближе, то ли желая отыскать более твердую почву для своего подозрения. Поэтому она стояла там. Стояла и не понимала, почему даже не шевелится, а продолжает ждать. И когда неровный полумесяц луны осветил небольшую лужайку матовым серебром, Мэгги ошеломленно уставилась перед собой. Она смотрела на светлую материю толстовки и не могла поднять взгляд выше. С губ сорвался последний судорожный выдох. Элайджа хромал к ней, зажимая багровую рану на боку. Темная кровь сочилась сквозь его пальцы тонкими струйками и пачкала одежду. Он еле стоял на ногах, но теперь вместо невнятного бормотания и сдавленных стонов она смогла отчетливо различить, как он звал ее по имени. Голос сорван начисто. Девушка кинулась навстречу, подхватывая парня. Все повторяла какую-то чушь как мантру о помощи и чудодейственных лекарствах, о том, что скоро все закончится. Она даже не была уверена, кого именно она хотела обнадежить. Ей так хотелось верить во что-то светлое и чистое, что иногда она совсем забывала о том кошмаре, в котором им приходилось жить. Она устала. Так чертовски сильно устала не от очередной бессонной ночи и не от ходячих, — тотально и необъяснимо она устала от потерь. Как только она поднырнула под его свободную руку, позволив опереться на плечи, в паре шагов раздался громкий щелчок, оглушивший Мэгги на секунду. А затем громыхнул выстрел. Девушка подскочила на месте. Элайджа вздрогнул и тут же обмяк у нее на руках, навалившись на нее всем телом. Над ними просвистело еще несколько стрел, прежде чем все затихло. Ей вдруг показалось, что она снова кубарем катится с того обрыва, а потом над головой снова смыкается водная гладь. И вокруг пустота. Только холод и непроглядная чернь. Все произошло с такой быстротой, что она начала осмысливать случившееся только спустя несколько бесконечно долгих секунд. Мэгги рухнула на колени, все еще придерживая темнокожего парня под ребрами. Собственный выкрик застыл надсадным звоном в ушах, тут же задушенный первым всхлипом. Панический ужас проник в нее так глубоко, что она отчетливо ощутила его каждым дюймом. Ощутила, как собственные руки и ноги сковывает невидимая сила, и они становятся настолько непослушными, что все, что она может сделать это опустить Элайджу на землю, в ступоре наблюдая за тем, как под его головой собирается густая лужа крови. Воспоминания накрыли ее с новой силой, одной короткой вспышкой возвращая к ярким фарам десятка внедорожников и силуэту трейлера. Она быстро зажмурилась. Кто только, черт возьми, мог это сделать? Воздух наполнился тошнотворным запахом крови, и ее металлический вкус отозвался на языке. Девушка склонилась над телом парня, прижимаясь щекой к его груди, словно пыталась уловить отголосок сердцебиения. Грудная клетка оставалась неподвижной. Мэгги почувствовала, как еще теплая кровь обожгла ей пальцы и следующий сдавленный всхлип крупной дрожью охватил ее целиком. Нет, пожалуйста. Это не взаправду. Нереально, невозможно, попросту исключено. Она ведь даже не успела убедиться в том, что Элайджа был укушен. Или серьезно ранен. Она ничего не сделала и ничего не успела. И обнажившая клыки совесть грызла ее с удвоенной силой. Мэгги сцепила зубы, обернулась, стараясь рассмотреть сквозь пелену размытый силуэт позади, и задрожала еще больше от запоздалого осознания. Осознания, которое стало для нее грубой пощечиной, которое пришло к ней с таким неподдельным ужасом в карих глазах напротив, что все внутри нее сжалось с умопомрачительной скоростью. До одури, до жути. Кто-то надрывно закричал. Она не могла поверить. Или вытянуть из себя хоть слово. Кто угодно, но не он. Нет, нет, нет. Этого просто не может быть. От дула пистолета едва заметной рябью до сих пор поднимался дым. — Мам? Ты в порядке? — Хершель опустил Глок и несмело шагнул к ней. Мальчик закашлялся. Он не мог ничего с этим поделать. В течение нескольких дней он боролся с этой проклятой простудой, с непрекращающейся болью в суставах и неутихающим жаром, от которых с трудом получалось избавиться. Это происходило с ним каждую весну, особенно в сезон дождей. Приступ отрывистого сухого кашля вернул Мэгги всю реальность происходящего. Она нервно мотнула головой. — Зачем? — одними губами прошептала девушка. — Зачем ты это сделал? Она не узнавала собственный голос. Скрипучий, бесцветный, точно надтреснутый колокольчик, звучание которого моментально испугало ребенка еще больше. Он отшатнулся, и Мэгги заметила, как заблестели прозрачные слезы в его глазах. Мальчик шмыгнул носом. — Ты убил его, Хершель. Ты понимаешь? — слова сорвались с губ быстрее, чем она успела их тщательно обдумать. — Я… я подумал, он хочет навредить тебе, как те люди в лесу, помнишь? Я испугался. Его признание походило на дрожащее пламя свечи, такое робкое, что Мэгги понимала — еще чуть-чуть и он заплачет. Она притянула сына к себе одной рукой, устраивая его на коленях, она гладила его по волосам, уткнувшись губами в черноволосую макушку. Незаметно для самой себя, будто убаюкивая младенца, она начала тихонько раскачиваться в такт незамысловатой мелодии, которую напевала себе под нос, успокаивая вздрагивающего всем телом в беззвучном плаче ребенка. И закрывая глаза, она почувствовала, как ее начинает трясти. Как грудную клетку охватывает истерика. Ее разрывало на части от этой горькой безысходности. Дикой, злой и бессильной. Это накрыло ее с головой вперемешку с таким откровенным шоком, что поначалу она не могла даже дышать. Оно кромсало ее, резало глубже, чем она могла себе представить. Так глубоко, что она буквально задыхалась этим состоянием. Хершель всего лишь ребенок. Он хотел помочь. Он не знал. Не знал, не знал, не знал, конечно же, иначе бы он не выстрелил. Он просто испугался. Это неправильно. Это происходило не с ней и не с ним. Не в этой Вселенной и не сейчас. Но это случилось, и это очередное клеймо, поставленное против воли. В этот момент раздались тяжелые шаги Дэрила, а затем она почувствовала горячую широкую ладонь на своем плече. Тогда она с трудом расслабилась. На щеках высыхали слезы. И, наконец, собравшись с силами, задрала подбородок, чтобы встретиться с его непроницаемыми, по-кошачьи прищуренными ярко-голубыми глазами. Она смотрела на него остекленевшим взглядом, который не выражал ничего, кроме ледяного страха. Хронического. Смотрела, словно он был для нее самой трепетной надеждой. Что мне делать? Будто время выходило, а она все никак не могла решить в какую дыру ей сунуть голову. Пугающие мысли вихрем закручивались и тут же рассыпались на миллионы песчинок. Ей нужна была уверенность в правильности своих поступков. Что-то, что бы подсказало ей. Что угодно. Хоть что-нибудь. Но что-то внутри сломалось вместе с тем выстрелом, или же было уже очень давно надломлено и просто терпеливо выжидало. Что-то, что держало ее разум в порядке, не давая случиться хаосу. Сейчас она этого не чувствовала. За спиной охотника выросло еще несколько фигур, и Мэгги смогла распознать в них Аарона, Розиту и Кэрол. Был кто-то еще, но она не видела их лиц в темноте. Господи, сколько же вас? Она не выдержит. Так много людей. Они видели, они знают. Мэгги чувствовала, что должна что-то сказать, но ей не хватало выдержки. Она будто онемела и только закрывала лицо Хершеля, сильнее прижимая его к себе, моля все известные ей силы о том, чтобы скорее наступило утро. Все происходящее ей вдруг показалось всего-навсего страшным сном. Сейчас это закончится. Сейчас. Она откроет глаза и рассветные сумерки смоют этот кошмар. И тогда станет легче. Тогда она что-нибудь придумает. Но ничего не происходило. Мальчика скрючил очередной судорожный приступ кашля, с которым он все пытался бороться. Он сглотнул с болью в горле, сильнее обнимая Мэгги. Все словно в замедленной съемке. Будто проектор сломан, и пустые шестеренки вхолостую перемалывают воздух, а не друг друга. И перед глазами один и тот же кадр. Хершель, стреляющий в Элайджу. Он сделал то, чему она всегда его учила — всегда целиться в голову. Когда раздался голос Аарона, ей показалось, что ее полоснули лезвием по животу. Она заметно напряглась. — Кэрол, отведи Хершеля к остальным детям. Дэрил, собери людей, мне нужна твоя помощь. Мэгги, — он тяжело вздохнул, глядя на девушку, — собрание Совета через час. Она с трудом пересилила себя, чтобы посмотреть на бездыханное тело, лежащее на остывшей земле. На расслабленном лице темнокожего парня застыло выражение безмятежного спокойствия. Первый шок прошел, но цепкий страх не исчез, напротив, только усилился. Мэгги боялась не за себя. Она боялась предстоящего решения, боялась своей реакции и боялась последствий. Ей нужно взять себя в руки. Она отпустила сына, позволив Кэрол увести его. Аарон и Дэрил подхватили Элайджу, чтобы отнести его к импровизированному кладбищу. Чтобы потом вырыть могилу, сколотить из палок крест и устроить достойные похороны. Все как полагается. Но почему-то сейчас, прокрутив в голове всю эту церемонию, ей показалась это довольно скверным. Она не хотела об этом думать. И не хотела принимать факт произошедшего. Вслед за мужчинами раздались удаляющиеся шаги всех остальных. И вдруг на неопределенное время на каком-то подсознательном уровне девушка ощутила постороннее присутствие. Наверное, это была следующая стадия ее глубокого отчаяния или она начинает окончательно сходить с ума от беспокойства. Лучше второе, потому что тогда ей не придется переживать это еще раз. Мэгги осталась одна. Девушка вытерла с лица брызги запекшейся крови. Ладони легко легли на колени, и она провела так еще несколько минут, недвижимо сидя на том же месте и разглядывая собственные руки. Все еще пытаясь прийти в себя после случившегося. Час. У нее есть целый час, чтобы… Что? Мэгги не знала. Но ей хотелось что-то делать и куда-то идти лишь бы не ощущать в груди эту бесконечную скорбь. Ее самой становилось все меньше с каждой потерей. И от этой мысли ей делалось по-настоящему страшно — останется ли что-то от нее прежней? Она не находила себе места. Ей нужно было переодеться, а еще принять душ или хотя бы вычистить из-под ногтей ошметки гнилой плоти ходячих. Она заставила себя подняться, ощущая, как мышцы наливаются свинцом и пройти несколько ярдов на негнущихся ногах к дому. Перешагнуть одну за другой ступени на лестнице и, наконец, оказаться в ванной. Мэгги смотрела в запачканное зеркало, которое висело прямо над керамической раковиной и всеми фибрами души надеялась увидеть в отражении кого-то другого. Потому что это не она. Это просто не могла быть она. Она хотела видеть перед собой лидера, но видела только взвинченный до предела сгусток напряжения. И от этого становилось еще хуже. Еще отвратительнее. Какого хрена с ней происходит? Это помутнение, наверняка. Это пройдет, обязательно пройдет. Иначе никак. Мэгги открыла вентиль и принялась так усердно намыливать руки, что кожа на костяшках начинала саднить. Вода тут же окрасилась в грязно-коричневый и бордовый цвета. Прошло несколько секунд, нарушаемых лишь шумным плеском. Девушка зажмурилась, стоя так целую вечность, гоня от себя мысли. Гоня их прочь, так далеко, как только возможно. И тогда постепенно они затихали. Успокаивались. Складывались в тугой клубок и замирали. От этого становилось легче. Вместе с ее изощренной попыткой самоубийства, вместе с Хершелем и смертью Элайджи. Вместе с Ниганом. Черта с два. Только не сейчас. Сейчас ей это не нужно. Она разберется с этим как-нибудь потом. Разложит по полочкам и что-нибудь обязательно придумает. Просто не сегодня. Она смыла остатки мыльной пены и прошла в спальню. Она была небольшой, но довольно уютно обставленной. Мэгги нравилось здесь все. Начиная с кровати с резными ножками и заканчивая высокой полкой для книг на витых кованных кронштейнах. Знакомая обстановка. Это то, что должно было ее успокоить. Хотя бы ненадолго. На толику. Но она по-прежнему ощущала себя измученной и уставшей, будто бы задушенной невидимым одеялом. Дьявол. Такое чувство, что все это происходит не с ней. Это все не с ней. С кем-то другим, кого она совсем не знает, а ей наверняка полагалось сейчас несколько часов отдыха. Мэгги обошла комнату и остановилась возле широкого комода. Оперлась ладонями о крышку и несколько минут просто смотрела в пустоту перед собой. Она закрыла глаза, и под веками тут же вспыхнуло застывшее лицо Элайджи, а за ним мелькали Дэрил, Кэрол, Аарон, Розита. И Хершель. Ее маленький солнечный лучик. Частичка ее надежды в этом прогнившем до самых костей мире. Он оказался совсем не таким, каким бы она хотела его передать. И что самое страшное — Хершель начинал к нему привыкать. Вот к такому. Враждебному, несправедливому. Жестокому. И кто, черт возьми, дал ему пистолет? Но это все уже было неважно. Уже нет. Это случилось и это плыло перед ее глазами бесконечной чередой отчетливых картинок из какого-то слишком правдоподобного, страшного, несмешного кино. Циркулировало в голове. И становилось тошно от этих мыслей. Дурацкие и тяжелые они никак не укладывались в ее разуме и бились о стенки черепной коробки. Бились, разлетались и заново складывались по кусочкам. Это убивало. Пока она тонула в этой беспомощности, которая уносила ее все дальше в темноту, из глаз, наконец, полились слезы. Такие огромные, горячие, они текли по щеками и падали вниз, на ее руки. Она разрешала себе эту слабость, оплакивая потерю близкого человека и вместе с тем осознавая необъяснимое облегчение. Сердце пропустило удар. Только что оно вылетало наружу, норовя вот-вот пробить зияющую дыру в глотке, а теперь вдруг застыло. Успокоилось. Мэгги думала только о том, что теперь будет с Хершелем? Что теперь будет с ними обоими? Она облизывала эту проблему со всех сторон, ненавидя и жалея одновременно. Ну же, соображай. Прямо сейчас ей нужно было отвлечься. Она быстро вытерла лицо, растерла зудящую кожу на шее, вытянула из верхнего ящика стопку чистой одежды и переоделась. Она лежала на постели, глядя в потолок до тех пор, пока комнату не наполнила серая предрассветная дымка. И когда солнце располосовало горизонт багряными облаками, девушка направилась в часовню. Ей было страшно. Все страшнее с каждым шагом. И горько. Отвратительный привкус напоминал смолу, густую точно патока. Она не хотела там быть, но что-то толкало ее в спину, заставляя шаг за шагом преодолевать необходимое расстояние. Сжимать кулаки и считать про себя как заведенная. Просто идти. Ей оставалось надеяться, что ее глаза не воспалены настолько, чтобы вызвать лишние вопросы. Один, два. Стук собственных каблуков по асфальту гулким эхо раздавался по округе. Три. Что она должна сказать? Этот вопрос почти поверг ее в ужас. И она почти повернула обратно, словно последняя трусиха, скрывающаяся от наказания. В груди неприятно заныло. Четыре. Дыхание сбилось. Пять. Массивная дубовая дверь чуть приоткрыта, и из помещения доносились неясные обрывки оживленного обсуждения, но, когда Мэгги вошла внутрь, голоса разом стихли и несколько пар глаз устремилось прямо на нее. Неужели она опоздала? Она чувствовала, как они смотрят. Это молчаливое осуждение, длившееся не больше минуты, силилось растоптать ее прямо на месте. Всего минута, и этого было достаточно. Ей невероятно хотелось исчезнуть, стереть произошедшее из памяти. Успокоить свихнувшееся сердце. Умереть. Умереть, сейчас же. И не чувствовать, как заживо сгорает со стыда. Она думала, что по-настоящему плохо было сегодня ночью, но, казалось, еще хуже стало только сейчас, потому что она слышала, как захлопнулась дверь за спиной и повисла тишина. Такая глухая и давящая. Еще чуть-чуть и раздавит ненароком. Мэгги не отвернулась. Стоически выдержала направленные взгляды и незаметно кивнула. Хотя на самом деле она почти ощутила, как под этим натиском собственное тело превращается в решето. Откуда в ней столько храбрости? Она ведь только что рыдала в своей спальне. А теперь не было больше дрожащих пальцев и сгорбленных плеч, не было растрепанных волос и того затравленного выражения лица. Больше не было того отражения, которое ей так не понравилось. Будто кто-то щелкнул переключателем. И упиваясь этой смелостью, девушка прошмыгнула к месту за круглым столом возле Аарона. Мужчина проводил ее усталым взглядом. Его черты сохраняли олимпийское спокойствие, только губы слегка поджаты, но вся фигура рекрутера дышала холодной сдержанностью. — Сегодняшняя ночь для всех нас стала показательной. Укреплений наших стен недостаточно. Нам повезло, что это стадо оказалось небольшим, и мы смогли противостоять мертвецам. Но если в следующий раз их будет больше? — он тяжело вздохнул, и его голос стал тише, — Александрия падет. — Почему ты не думаешь, что кто-то мог сделать это специально? Габриэль сидел по правую руку от Аарона. Он немного помассировал виски, будто усиленно о чем-то размышляя. Линия челюсти заметно напряжена, очерчивая тугие желваки. Его лицо превратилось в застывшую маску. — Кому из наших пришло бы такое в голову? — удивленно воскликнул рекрутер, махнув металлической рукой. — Не из наших, — проворчал Дэрил из противоположного угла часовни. Мэгги невольно вздрогнула. По какой-то причине она не заметила его сразу и, наверное, поэтому слова охотника заставили ее поежиться. Да, только поэтому. Вовсе не потому, что многие не доверяли новым людям, более того, многие до сих пор считали Нигана за чужака. Стоп, что? Теперь она считает его за своего? За одного из них? Это просто смешно. Очнись, Мэгги. — Что ты имеешь в виду? — она сама не ожидала от себя этих слов и того ледяного тона, с которым они сорвались с ее губ. И что это было? Попытка защитить или защититься? Речь застыла в горле проповедника, который явно хотел что-то сказать, а Аарон удивленно приподнял брови. Она чувствовала затылком его сверлящий взгляд и хотела отмахнуться от него. Дэрил держался поодаль ото всех. Сидя возле небольшого окошка и натирая воском тетиву арбалета, он вдруг замер. Тени плясали по его лицу, выхватывая то высокие скулы, то волевой квадратный подбородок. Но как бы девушка не старалась, она все равно не могла прочитать его настроение. — Кто-то из чужаков, — бросил он, пожав плечами. Мэгги всматривалась в его широкоплечий силуэт, и ей показалось, нет, она была почти уверена, что различила едва уловимые раздраженные нотки. Что-то не так. Дверь, тихонько скрипнув, легко поддалась плавному толчку, и Кэрол бесшумной тенью проскользнула в помещение. Промчалась вдоль стены и остановилась возле охотника, сложив руки за спиной и подперев оконную раму. «Все нормально?» одним движением произнесли его губы, и женщина отрывисто кивнула, пытаясь изобразить невозмутимость. И это согласие, это беззвучное «да» выдавало ее с головой. Растерянность сквозила в каждом ее движении: в каждом повороте головы и нервном подергивании уголков губ. Или это заметила только Мэгги? И краем сознания она отметила кое-что еще. Розита, вальяжно развалившись на стуле напротив, поочередно стучала о столешницу то острием, то рукояткой ножа, быстро проворачивая его в руке. Это начинало действовать на нервы. Как и тот вызов, с которым она на нее смотрела. Взгляд исподлобья, намертво вцепившийся ей прямо в лицо, ощущался кожей. Каждой клеточкой и каждым дюймом, заставляя целый вихрь мурашек пронестись по рукам. Это оно. Презрительное, откровенное. Осуждение так открыто читалось во всей ее позе, что буквально искажало ее изящные черты. Горящие глаза сузились, крылья аккуратного носа трепетали, а под смуглой кожей перекатывались желваки, когда девушка стискивала зубы. — Дети в порядке? — поинтересовался Аарон. — Да, — Кэрол прочистила горло и добавила чуть громче, — дети в порядке. Я перевела их в особняк, в лазарете есть раненные. — И погибшие, — прошипела Розита. Габриэль смерил ее укоризненным взглядом и должно быть пихнул под столом коленом, потому что в следующую секунду девушка недовольно взглянула в его сторону. Она так резко мотнула головой, что длинные черные волосы, собранные в высокий хвост, рассыпались по ее плечам, скрыв точеный профиль. — Перестань, — почти ласково попросил он. — Вы так и будете продолжать игнорировать слона у себя под носом?! Она взорвалась так, словно все это время сидела на пропановой бочке. Подскочив с места с грохотом при этом отодвинув стул, Розита с размаху ударила ладонями о стол. Мэгги подавилась воздухом. Просто держи себя в руках. Ей стоило титанических усилий сохранять поразительное самообладание. Она даже сама удивилась. Иначе бы ее можно было читать как раскрытую книгу. Она бы сорвалась. Поддалась на провокацию и ответила бы какой-нибудь колкостью на этот низкий выпад. Сцепила перед собой пальцы в замок. Не нужно. — Успокойся, прошу. Нам всем сегодня досталось. Конечно же. Ну, конечно, они не могли не затронуть эту тему. Они собрались здесь, чтобы обсудить это, даже нет, они собрались здесь только для того, чтобы обсудить это. И именно этого Мэгги опасалась. С поднимающейся внутри клокочущей паникой она терпеливо ждала, когда, наконец, ей будет озвучен приговор. Но ее терпение заканчивалось. Она не слушала про стены, не слушала про ходячих. Ждала. И ненавидела это молчаливое порицание, потому что хотела услышать его. Громкое. Заслуженное. Всякое нарушение раз и навсегда установленного жизненного порядка заслуживало порицания. Ну же, Розита. Скажи это. — Я успокоюсь, Гейб, когда мне объяснят, с каких это пор у нас принято стрелять по своим? — Это вышло случайно, — какой-то невнятный лепет. Девушка вернула Мэгги полный пренебрежения взгляд. Нахмурила брови. — Если бы ты присматривала за Хершелем, этого бы не случилось. — Я и присматривала, пока… — Пока что? — перебила она, — пока он не убил Элайджу? Мэгги почувствовала, как начинает закипать. Как что-то застилает глаза пеленой. Оживает под кожей и зудит под ногтями. Медленно, набирая силу. Это была не злость. Боль. Закрытая в ней до этого момента, выворачивала наизнанку. И это должно быть заметно без особых усилий. Знала ли она о том какой откровенной сейчас была ее душа? Точно оголенный провод. Боже, наверняка нет. Иначе бы она уже давно отвернулась. Но она продолжала смотреть перед собой, только разомкнула онемевшие пальцы и несколько раз сжала кулаки. — Он должен был быть с Лаурой, — ровный бесцветный голос. — О, Мэгги, не нужно искать виноватых, — Розита перегнулась через стол, приблизившись к пылающему лицу девушки, — Хершель твой ребенок, и он — твоя ответственность. Так что это ты должна была быть с ним, не кто-то другой. Мэгги признавала это. И это было неприятно. Не сам факт признания, а именно то мерзкое цепкое ощущение беспомощности, которое все сгущалось вокруг нее, словно потешаясь, закручивалось снаружи, внутри. Повсюду. Оно было повсюду. И у нее даже не было возможности скрыться от этого, и потому она принимала его до самой последней капли. Может, если бы она была внимательнее, ответственнее, лучше, тогда бы ничего не случилось? Но она не была. — Он всего лишь ребенок. — Оправдываешь малолетнего убийцу? Что дальше? Теперь ты оправдаешь Нигана? Два ледяных взгляда встретились. Упоминание его имени заставило неохотно поморщиться. Его долбаное имя, которое так накрепко засело в голове. Ненавистное, запретное. Она готова была придушить себя прямо в этот самый момент, но только молчала, глядя, как она ждет. Как все ждут. Ей нечего сказать. Нечем оправдываться. Точно не сейчас, когда все члены Совета повернулись на них и смотрели. На то, как Мэгги просто сидела там перед ними с полыхающим румянцем, на то, как Розита угрожающе нависала над ней. На то, как разрывалась бомба замедленного действия. Она была права, и это то, что продолжало вкручивать тупую тонкую иглу прямо в затылок все глубже. — Это не одно и то же, — процедила Мэгги. — Неужели? — Розита выпрямилась и сложила на груди руки. Ей показалось или это была насмешка? Она скривила губы. И прежде чем Мэгги нашлась, что ответить, в следующую секунду раздался голос Кэрол. — С меня хватит. Она собиралась уйти, но боковым зрением Мэгги заметила, как Дэрил, поднявшись вслед за ней, остановил, аккуратно придержав женщину за локоть, и что-то тихо проговорил ей, прежде чем отпустить. Она не слышала, но это было чем-то, что заставило Кэрол выглядеть менее напряженной. И ей больше всего на свете хотелось того же. — Вы что все ее поддерживаете? — Розита сверкнула глазами и вонзила в столешницу нож с такой силой, что лезвие рассекло древесину точно топленое масло, — черт с вами. От прежней насмешки не осталось и следа. Несколько мгновений она всматривалась в лица присутствующих, но так и не получив одобрения, громко фыркнула. И развернувшись на месте, в несколько направленных шагов покинула часовню. Какое-то время над головой звенела тишина. Мэгги начинало казаться, что она превращает ее мозг в мазут. И все ее мысли просто завязли на одном месте, барахтались и тонули в черной жиже. Она чувствовала, что все продолжают смотреть на нее. Никто не ответил, на самом деле, никто даже не знал, что сказать. Просто в этот самый миг ей вдруг подумалось, что все еще можно повернуть вспять. Хотя бы попытаться что-то исправить. И все снова станет как прежде. Потянувшись, внутри кто-то злорадно хохотнул. Как прежде это как? Бок о бок с самым страшным человеком на Земле? Или, когда она забыла о его существовании на несколько лет? Или еще раньше — когда этот самый страшный человек у нее на глазах убил отца ее ребенка и заставил их всех жить под жестоким гнетом? Вряд ли она когда-нибудь сможет забыть. Девушка ненадолго закрыла лицо руками. Осторожно выдохнула, будто и не дышала все это время вовсе. Все сводилось к одному единственно возможному варианту. — Мы очистим Александрию от трупов и укрепим стены, — она обвела каждого взглядом, — соберем людей и поищем следы. Мэгги старалась придать своему тону строгости или хотя бы сменить тему разговора. Почему-то в горло толкнулся колючий ком, который все никак не удавалось проглотить. Она несколько раз сглотнула, словно хотела протолкнуть в глотку эту почти ненормальную надежду, которая то поднималась, то рушилась в грудной клетке. Она все никак не могла поверить, что все по-настоящему. Потому что она все еще была где-то там далеко. На лужайке, перед бездыханным телом Элайджи, обнимая Хершеля и раскачиваясь как психопатка. Но вот она погладила бортик круглого стола, ощутив легкую шероховатость дерева подушечками пальцев, откинулась на спинку стула и даже ущипнула себя за запястье. Реально. Так, черт возьми, реально, что эта реальность опускалась на плечи вместе с рассветным сумраком, вместе с дрожащим пламенем догорающей свечи под потолком и вместе с прикосновением Аарона. Он шагнул к ней, и она ощутила тепло его здоровой руки. Это заставило дернуться, возвращаясь в настоящее время. В часовню. Черт. — Мэгги, — обратился мужчина, — тебе нужно поговорить с ним. Я знаю это непросто… — Не нужно. Вот так просто. Ей это не нужно. Эта дурацкая жалость и это чертово сочувствие, которым сочился его голос, заставили ее глаза загореться. Сочувствие — это не то, что они должны испытывать по отношению к ней и ее сыну. Она не хотела этого. Она не хотела вопросов. И она не хотела поднимать взгляд, потому что она уже хорошо знала заранее, что ее ждет. Сожаление. Горькое, снисходительное. Которое она никогда не простит. Которое разжигало в ней только злость вперемешку с раздражением, и ей не нравилось испытывать эти чувства к кому-то, кроме Нигана. Сегодня ночью она тоже потеряла одного из своих. Она в курсе каково это. Аарон кивнул, и Мэгги слышала, как за ним закрылась дверь.

***

Перепрыгивая через несколько ступенек, Хершель едва поспевал за Джудит. Она обернулась всего пару раз, чтобы убедиться, что он не отстает слишком сильно. На стенах мелькала россыпь самых разных картин, а деревянная лестница была вся застелена пестрым узорчатым ковром. Они поднялись в длинный коридор, откуда девочка свернула в одну из комнат. В спальне Джудит не было ничего лишнего, и каждая вещь лежала на своем месте. Например, на застеленной кровати фетровая шерифская шляпа с широкими полями, которая определенно была велика девочке на пару размеров, но она все равно носила ее практически не снимая. Над высоким изголовьем две скрепленные дощечки с цветными отпечатками ладошек и неровным детским почерком выведенные имена. Она так трепетно хранила все воспоминания, даже самые призрачные, которые, казалось бы, не должна помнить вовсе. Будто бы боялась забыть. Над широким письменным столом в противоположном углу комнаты была установлена целая замысловатая конструкция, которая напоминала мобили, какие обычно вращались над детской кроваткой. Только здесь вместо мягких игрушек на бисерные нити подвешены бумажные журавлики. Они чуть покачивались и кружились от малейшего движения воздуха. Еще чуть-чуть и правда полетят. И это зрелище оказалось настолько завораживающим, что Хершель несколько минут просто молча стоял посреди комнаты и смотрел, не в силах оторваться, пораженный то ли сложностью конструкции, то ли таким внушительным количеством парящих фигурок. — Я хотела показать тебе это, — быстро протараторила девочка. — Ты сама все это сделала? — с плохо скрываемым восхищением спросил он, разглядывая самые крошечные детали. Несмотря на то, что конструкция была довольно громоздкой, в каждом ее элементе читалась та аккуратность и точность, с которой он был выполнен. Идеально ровные сгибы бумаги и четкие линии. Джудит определенно гордилась полученным результатом. — Почти. Мне немного помог Дэрил, — она подошла ближе к столу и немного повернула подставку, будто она и без того не выглядела безупречно, легонько тронула одного из журавликов. Он тут же закачался из стороны в сторону точно маятник. — А петь, например, эта штука умеет? — Нет. — Тогда это ерунда. Мальчик скрестил на груди руки, и вся его поза моментально выразила фальшивую издевку, но в ответ Джудит только забавно захихикала, сморщив носик и прикрыв улыбку маленькой ладошкой. — Я еще никому этого не показывала, — заговорщицки прошептала она, — даже Эр-Джею. Она смерила его строгим взглядом и, сложив вместе указательный и большой палец, провела ими по губам, имитируя застегивание молнии. Хершель кивнул и повторил за ней это движение. — Это будет наш секрет. Глаза мальчика сверкнули озорным огоньком. И Джудит продолжила. Сначала тихо, несмело. Словно где-то, глубоко внутри, еще немного сомневалась или боялась, что он посчитает ее затею глупой или, — что еще хуже — вовсе засмеет. Но ей хотелось поделиться этим. В конце концов. Это же Хершель, и он ее друг. Он поймет, он все обязательно поймет. — Я не хочу никого забывать. Поэтому я сделала по журавлику для каждого, кого мы потеряли. Мальчик не ответил, поочередно глядя то на лицо девочки, на котором мимолетно отразилось волнение, то на импровизированный мобиль. Ждал продолжения с приоткрытым ртом. Давая ей возможность рассказать, потому что для нее это было важно. Нечто огромное и болезненное. Нечто, что уже очень долго сидело взаперти, а теперь заставило ее говорить. Джудит повернулась к нему спиной и ткнула на одну из фигурок. — Это Карл, а это папа, — она показывала на разных журавликов и перечисляла имена, — это Саша, Тара, Энид, Абрахам и Гленн, — девочка вдруг замолчала, хотя неназванных бумажных фигурок оставалось еще с десяток, — я была совсем маленькой, когда они погибли, но я все равно помню их. Ее голос дрогнул, а в нижних ресницах запутались слезы, которые она поспешила смахнуть. Держать в голове факт их смерти было тяжело, но говорить об этом оказалось еще больнее. Слова тут же застряли удушливым комом в горле. Она тяжело вздохнула. — Мы прошли большой путь. Многое потеряли. Многих, — она вытянула чистый лист бумаги и сложила его пополам, а затем еще раз и еще, пока он не превратился в маленький конвертик, — сложно доверять, когда каждый может уйти в любой момент, — она сгибала и разворачивала углы, ловко справляясь со сложными формами. — Но, я думаю, что люди, которые умирают или уходят не пропадают навсегда. И помня их голоса, мы сохраняем их живыми. Несколько ловких движений, и вот на ее маленькой ладошке расправила крылья бумажная птица. — Джудит, — позвал Хершель, когда она закончила, и девочка обернулась, — я убийца? Тихо-тихо. Почти беззвучно. Будто кто-то мог их подслушивать. Он спросил, потому что она знала. Потому что она бы не показала ему всего этого. С самого начала она знала о том, что произошло сегодня ночью, о том, что в ее коллекции должно стать на одного журавлика больше. Из-за него. Поэтому она привела его сюда. Поэтому они были здесь. Джудит случайно подслушала разговор Нигана и Кэрол на кухне. Она не знала в какой именно момент ему удалось завоевать ее доверие, что она начала делиться с ним чем-то подобным в светских беседах. В любом случае Кэрол достаточно умна и расчетлива для того, чтобы не подпускать его слишком близко, а значит все должно быть под контролем. Они же взрослые. Взрослые сами как-нибудь разберутся. Как всегда. Но это было не важно. Джудит это не заботило. Ведь сначала она даже не поверила своим ушам. Наверняка ей послышалось. Но с каждой секундой, проведенной по ту сторону закрытой двери, она убеждалась в обратном. Речь шла о Хершеле, и это стало ведром ледяной воды, вылитой прямо на голову. Мысли с бешеной хаотичностью роились в ее разуме и никак не хотели укладываться. А потом она его увидела. — Если бы мы ими не были, то нас бы тоже здесь не было. Девочка без труда разглядела, как быстро переменилось его лицо. Как гладкий лоб рассекли мелкие морщины, и как недовольно поджались губы. Над ним зависла черная туча боли и горя, обрушиваясь на него сплошным потоком неуютного чувства вины и ненужности. Мальчик сцепил кулаки. Опустил подбородок, уставившись куда-то себе под ноги. Замер, не двигаясь. Он стоял так пару минут, а затем подошел к стене. — Что ты делаешь? Ответа не последовало. Только раздался глухой удар, отчего Джудит подскочила на месте. Хершель с досадой саданул носком кроссовка по стене. И вдруг снова. Удары с каждым разом становились все сильнее. Громче. Озлобленнее. А затем он в бессильной ярости врезался лбом в кирпичную стену и остановился, громко дыша и шмыгая носом. — Я злюсь, — проговорил он сквозь зубы. Джудит в пару направленных прыжков оказалась совсем близко и, дернув его за руку, развернула к себе, сильно встряхнув за плечи. Она сминала ткань толстовки и трясла до тех пор, пока у него не запрокинулась голова, а взгляд не приобрел проблеск осознанности. — Что мы делаем, когда злимся? Были только ее сжимающие пальцы и кипящая под кожей ярость. Такая горячая, что казалось, будто они стоят посреди пылающей спальни, а повсюду разгорается алое пламя. Бьет в лицо, бьет в спину. Мысли не было ни одной, глаза все еще застилало красным. Слепая, всепоглощающая злость. К себе. На этот дурацкий день, на все на свете, на что только можно. Думать не получалось. И от этого становилось страшно. Действительно страшно, потому что контролировать это тоже не получалось. — Мы дышим, думаем и останавливаемся, — она смотрела, не отрываясь. Она не боялась. Она не хотела спугнуть его вот такого, она хотела, чтобы смысл сказанного добрался до его затуманенного разума. И поэтому она начала дышать. Глубоко и размеренно. Подстраивая свое дыхание под его. Она демонстративно шумно вдохнула воздух, расправив грудь. И выдохнула, ослабив крепкую хватку на его плечах. — Вот так. Она повторила снова. А затем еще раз. До тех пор, пока не увидела, как сознание Хершеля постепенно проясняется, и он перестает бездумно пялиться в пустоту перед собой. Он смотрел на нее. Смотрел внимательно и дышал вместе с ней. И тогда Джудит набрала полные легкие и вдруг так сильно надула щеки, что ее большие карие глаза сузились до размера крохотных смеющихся щелочек. Мальчик на секунду удивился, а затем вдруг разразился заливистым смехом. Остановить его удалось только через минуту. Хершель все еще посмеивался, скользя взглядом по ее лицу, пока оно светилось искренней улыбкой. — Я подумала, что тебе будет страшно, когда все на тебя злятся, — девочка пожала плечами. — Спасибо. С первого этажа донеслись обрывки разговоров. Кто-то громко хлопнул дверью, задвигал стулья, и они заскрипели ножками по паркету. — Наверное, нам лучше вернуться к остальным. Они торопливо покинули комнату. Джудит бегом сбежала вниз по лестнице, а Хершель так и остался стоять на поворотной площадке, вцепившись в одну из балясин и замерев недвижимым изваянием, когда входная дверь распахнулась, и Мэгги бледным привидением вплыла в холл. Быстро, неслышно, почти незаметно. Ему неожиданно захотелось пулей взлететь обратно на второй этаж, спрятаться в шкафу, где в полумраке замкнутого пространства не останется ни одного свидетеля его потенциального позора. Нет, она ни разу даже не повышала на него голос, но сейчас ему было действительно страшно. Так до жути страшно. На самом деле дрожали коленки. И он совсем не мог пошевелиться. Он остановился, дыша часто и поверхностно, а нога так и осталась занесенной в воздухе, не коснувшись следующей ступеньки. Предательски треснула дощечка под подошвой. Мальчик снова зашелся в новом приступе проклятого кашля. Девушка тут же обернулась на звук и грустно улыбнулась. Она выглядела сильно уставшей. Измученной. Кровоподтек на лбу наливался грязно-желтым и фиолетовым пятном. Ее волосы были неаккуратно собраны на затылке и теперь топорщились во все стороны, а на ее обеспокоенном лице застыло выражение такого вселенского изнеможения, что ему было горько смотреть на нее. Уголки губ опустились. — Малыш, — обратилась она к нему, и Хершель почувствовал, как все внутри подобралось и сжалось в одну тугую точку, а потом рассыпалось противными мурашками по телу, — спустись, пожалуйста. Нет, не говори так. Не таким голосом, будто целый мир рухнул. Она ждала его внизу. Он не хотел этого, но все равно преодолел несколько ступенек. Он не хотел, но продолжал спускаться. Их глаза оказались на одном уровне. Она рассматривала его с такой откровенной жалостью, что это можно было без труда прочитать в ее взгляде. Вот-вот войдет в самую душу. Протаранит насквозь. Такой это был взгляд. И сползая вниз по перилам он понимал, что это, наверное, его единственная попытка укрыться от этого натиска. Бессознательная и, скорее, инстинктивная. Забиваясь в угол и опуская подбородок. Мэгги поднялась к нему и опустилась рядом на ту же ступеньку. Развернувшись к нему корпусом, она взяла его руки в свои. — Где ты нашел пистолет? — очень мягко спросила она, наклонившись к нему ближе. Что-то переменилось в его лице. Практически молниеносно. Он долго смотрел в пол, кусая губы. Испытывая острое чувство вины и все ту же возвращающуюся боль. Мэгги чувствовала это. Не могла не чувствовать. Она знала, как ему должно быть сейчас тяжело. Поэтому она ждала. Прошло несколько слишком долгих минут прежде, чем он осмелился украдкой взглянуть на Нигана. Всего на долю секунды, но этого короткого мгновения было достаточно. Девушка заметила. И поднимая голову, замечая мужчину, замершего в дверном проеме, пока Кэрол суетилась на кухне, накрывая на стол, она ощутила под кожей ярость поистине исполинской силы. Ну разумеется. Как она могла упустить из виду этого спесивого, заносчивого подонка? Стоило догадаться, что оставлять собственного ребенка с кем-то вроде него — плохая идея. Очень плохая идея. В тот же миг она неожиданно для себя поняла, какую роковую ошибку допустила. Подумать только! Ее излишнее необъяснимое доверие к этому человеку оказалось не более, чем очередное заблуждение. Очевидное, — поправила она сама себя. Осколок битого стекла, вонзившийся между ребер. Страх, охвативший ее во время нападения, не оставил ни единого шанса для раздумий. Она сделала, что сделала. Он ответил ей таким же долгим выразительным взглядом. А внутри кульбитами переворачивались самые скверные мысли. Она не могла подобрать слов. Все они были гадкие, колкие, оскорбительные. Ему под стать. Она смотрела на него абсолютно спокойно, но выглядела так, будто собиралась разорвать ему глотку голыми руками. Но она справится. Она не допустит, чтобы эта тьма завладела ей. Ее разум останется чист. Выдох. Он выдерживал этот зрительный контакт до тех пор, пока Кэрол не всучила ему стопку чистых тарелок, тогда он отвлекся. Как раз вовремя. Потому что еще чуть-чуть и тонкая нить напряжения между ними вспыхнула бы, высекая снопами искры. — Ты же помнишь, что я говорила тебе про этого человека? — обратилась она к Хершелю. — Про человека, который был за решеткой? — неожиданно резко выпалил он. Мэгги моргнула. Ее брови стремительно взметнулись вверх. Это было… не то, что она ожидала услышать. Она совершенно этого не ожидала. Вопросительно глядя в детские глаза напротив, она ощущала, как от гнетущего предчувствия пренеприятно посасывает под ложечкой. — Откуда, — она прочистила горло, стараясь придать голосу нарочитой строгости, — откуда ты знаешь? — Джудит рассказала мне. Он повел плечами, понимая, что Мэгги все еще ждет ответа. — Да, про него. Ты помнишь? — Почему он был за решеткой? Он продолжал сыпать вопросами, ответов на которые у Мэгги заготовлено не было. Но он желал их получить и имел на это абсолютное право. Она знала, что рано или поздно этот разговор состоится. Просто сейчас он застал ее врасплох. Просто об этом не сегодня. Не тогда, когда этот самый человек стоит за стеной, потому что… Она не готова. Потому что, Хершель, это убийца твоего отца? Потому что, Хершель, это тиран, устроивший настоящий ад? Потому что, Хершель, это самый страшный человек на Земле? И сегодня он поцеловал ее, а она… Позволила, кажется. Господи. — Потому что он сделал кое-что очень плохое. — Как я? — Нет, милый, — ее ладонь легла на его щеку, — но ты поступил неправильно. Мы убиваем плохих, монстров и людей, которые хотят нас убить. Элайджа не был опасен, когда ты его застрелил, он был ранен. Если ты стреляешь в кого-то, кто не опасен — это убийство. Когда Аарон сказал, что это будет непросто, он солгал. Это было до охирения сложно. Ей было сложно говорить это. Сложно думать. И тяжело. Дьявол, это прозвучало как обвинение собственного сына в убийстве. А еще ей было тошно и горько от того, что она хотела рассказать Хершелю все, но не могла рассказать ничего. Раскрой она правду это заставило бы его кинуться на Нигана и не задумываясь прострелить ему голову, это бы заставило Хершеля ненавидеть его самой лютой ненавистью, и в итоге вернуло бы их на тропу привычной войны. Но она продолжала жалеть их обоих. И где-то в глубине души, еще до конца этого не осознавая, она не хотела ничего возвращать. Это выводило из себя. Черт возьми, когда все успело так сильно запутаться? — Что нам теперь делать? И этот же вопрос кричали ее воспаленные глаза, когда она притянула мальчика к себе, устроив подбородок на его макушке. Зарываясь пальцами в темные волосы, прикрывая веки. Слова застряли поперек горла. И весили где-то целую тонну. Я не знаю. Целую чертову тонну. Они рухнули в заряженный воздух комнаты камнями. Грудой массивных валунов, прибивающих к месту. — Мы что-нибудь придумаем, — в ответ раздалась оглушающая тишина, — мышонок? — обратилась она к сыну. Ее робкое, нежное, ирландское произношение отчетливо контрастировало с таким диким, гаснущим отчаянием в голосе. Мальчик согласился слабым кивком. Он сидел сгорбившись, положив голову на грудь матери, и слушал ее ровное сердцебиение. — Я тоже умру? — одним движением произнесли его губы. — Что? Нет! Мэгги встрепенулась, в недоумении уставившись на Хершеля, и ее глаза округлились так сильно, что превратились в два малахитовых блюдца. — По-моему убийцы тоже монстры, — тихо продолжил он, — а я знаю, что случается с монстрами, — он вытащил из заднего кармана девятимиллиметровый Глок и протянул его девушке. — Ничего хорошего, — его неровный выдох обжег кожу ключиц. — Ты не монстр, малыш. Она накрыла свободной рукой оружие и прижала мальчика сильнее. Она не успела понять, когда Хершель так быстро вырос, и их разговоры стали настолько взрослыми. Словно его взросление обошло ее стороной, и теперь она осталась всего-навсего сторонним наблюдателем. Как только ей казалось, что вот, наконец-то, она поняла собственного ребенка, через пару дней он уже совсем другой. Она не привыкла, что все происходит так быстро. Ей нужно было время. Но его нет. Нет ни одного лишнего часа. — Все думают наоборот, я видел, как они смотрели. Они злятся. — Мы с тобой все исправим. Ты и я. Поспешила она успокоить уж не важно кого. Его или себя. Им обоим определенно нужен перерыв. Мальчик задрожал и крепко обхватил Мэгги поперек талии обеими руками, утыкаясь носом в плечо. Она в растерянности гладила его по спине, стараясь отогнать от себя догадку, которая уже закралась в голову. Она хорошо запомнила свои ледяные подушечки пальцев. Она не могла допустить этого. Ни за что на свете. Все, что она делала, все было для Хершеля. Он — все, что она может потерять. И он был единственным, что заставляло ее двигаться дальше. Еще какое-то время они молча просидели на лестнице, а затем Хершель оторвался от нее, заглядывая прямо в душу. Такие темные-темные, почти черные глаза распахнуты, а в них столько страха, что становилось не по себе. — Мам, а ты много кого убила? — Достаточно, чтобы жалеть об этом. Мэгги хотела быть твердой. Если быть совсем откровенной с самой собой, то иногда у нее даже получалось. Не всегда. Всегда ей бы хотелось не сожалеть о своих поступках, даже самых сомнительных. И если это не сожаление, тогда что? Разочарование. Которое пришло к ней вместе с брошенным Хершелем вопросом. Совершенно правильным, логичным и справедливым вопросом. Оно граничило наравне с липкой бездной пустоты. Такой огромной. Что иногда, казалось, она никак не способна уместиться в ней. Но каким-то образом умещалась. Разрасталась. Точно экспансивные пули с зарядом взрывчатки. Мэгги хотелось чувствовать хоть что-то после случившегося, но внутри нее по-прежнему копилось опустошение. И создавалось впечатление, будто из нее уже давным-давно выкачали все соки, которые только можно, но все равно продолжали давить, впиваясь ногтями в сухую мякоть, разламывая пополам и кроша пальцами. — Нас ждут на похороны, — произнесла она бесцветным тоном, пряча пистолет за пояс. — Мне точно стоит…? — мальчик замялся, подбирая слова, и девушка заметила, как подрагивали его ресницы. — Если ты хочешь показать всем, что тебе не все равно, то да. Он закивал, и Мэгги помогла ему спуститься с лестницы. Когда они подошли, церемония уже началась. Официальная часть была безбожно скомкана. Она собрала вокруг себя довольно приличное количество народа, и с какой-то запоздалой отстраненностью девушка отметила про себя, что большая часть их имен ей неизвестна. Она разглядела в пестрой толпе местных жителей Розиту, покачивающую на руках малышку Коко. Рядом с ней стоял Габриэль. Его тонкие губы считывали слова погребальной молитвы из служебной книжки. Следом она нашарила взглядом Дэрила и больше не смотрела в ту сторону. Вместо этого вперилась в могилу своего мужа. Небольшой крест, сколоченный из узловатых палок, на самом ее краю стоял вызывающе криво. Мэгги сложила руки на груди Хершеля, прижав его спиной к себе. Ей не нравились кладбища. В первую очередь потому, что это было материальным напоминанием обо всех трагических потерях и еще потому, что с фактом некоторых смертей она до сих пор не могла смириться. Она приходила сюда все реже и реже. А потом сбежала. От кого? И самое главное — куда? Ей нужна была нора, куда она могла бы сунуть голову, забиться в самый дальний угол как напуганная мышь. На что она рассчитывала, когда сделала это? Надеялась, что прошлое когда-нибудь ее отпустит. А оно вот оно. Оно никуда не делось. Ждало ее здесь — в Александрии. В каждом знакомом лице, за каждым поворотом, в ней самой, и от этого становилось жутко. Бежать было не от чего. И она смирилась с этим, когда вернулась. Пара горячих капель разбилась о ее пальцы, и мальчик поспешил вытереть слезы с лица рукавом. Внезапно стало тихо. Когда Габриэль закончил, люди по очереди подходили к свежевырытой могиле и бросали в нее комья земли. Притихшие, они молча разбредались по территории общины. Мэгги тут же ощутила сверлящий взгляд на виске. Кто-то пристально смотрел на нее, почти физически обжигая неприязнью, и она даже знала, кому принадлежал этот взгляд. Она невольно передернула плечами. Чего ты добиваешься, Розита? Мэгги намеренно ее проигнорировала. А девушка продолжала метать в ее сторону эти иглы, вкручивая, ввинчивая их под кожу. Упиваясь своей абсолютной справедливостью. Как только Хершель проследовал за темнокожей девушкой, — Конни, кажется — чтобы поучаствовать в положенном ритуале, Розита молниеносно подскочила к Мэгги. — Если тебе хватило смелости притащить сюда своего стрелка, может, тебе хватит смелости, наконец, нести ответственность за все это? — прорычала она. Приглушенный сжатыми челюстями и низкой яростью голос заставил Мэгги замереть на месте. Недоуменно моргнуть и тут же нахмуриться. Она смотрела в ответ, не отрываясь, только слегка изогнув брови. — Он сожалеет, ясно? На удивление так равнодушно. Она хвалила себя за это. Хотя на самом деле сердце кололо, и ладони начинали неосознанно холодеть. Это ничего. Никакой нервозности. — Этого недостаточно. Здесь моя дочь и моя семья, они для меня на первом месте, — она перехватила девочку поудобнее, — и я сделаю все возможное, чтобы сохранить их в безопасности, — выражение ее лица не менялось, когда она с ледяным спокойствием произносила эти слова. — Без тебя. И не успела она договорить, как между ними выросла массивная фигура Дэрила. Он закрывал Мэгги собой. Она отшатнулась и уперлась глазами в его широкую спину. В два ангельских крыла, вышитых на кожаной жилетке. Она не видела его лица, но готова была поклясться, что сейчас оно должно быть по-настоящему суровым. Таким, что кровь застывала в жилах. Он злился, и его злость ощущалась каждой клеточкой тела. — Хватит, — грозно рявкнул он. Розита захлопнула рот до того, как еще хоть один звук успел сорваться с ее губ. Она смерила охотника взглядом сверху-вниз и, обойдя его полукругом, едва ли не задев девушку плечом, зашагала вперед. Намеренно, наверняка. Мэгги смотрела ей вслед до тех пор, пока ее силуэт не скрылся за поворотом. Тогда она медленно вдохнула и почувствовала, как разжимается пружина внутри. Это хорошо. Она поправила майку на себе и повернулась к мужчине. Изо всех сил старалась держать себя в руках. — Что она имеет в виду? Вопрос, адресованный в никуда. Так тихо, едва слышно. Так, что в глубине души она надеялась, что Дэрил не придаст значения ее невнятному бормотанию. Услышал. Недовольно поморщился. — Ничего, — он запустил пятерню в волосы, небрежно убирая их со лба, — она ничего не сделает. Последние слова он буквально выдавил из себя, будто они причиняли ему физическую боль. Он даже не взглянул на нее, смотрел куда-то сквозь, словно высматривал кого-то за ее спиной. От этого становилось неуютно. Она даже обернулась, чтобы убедиться, что позади нее никого не было. Действительно. Глаза наткнулись только на пустоту. Залитая солнечными лучами асфальтированная дорога, аккуратные аллеи, кирпичные фасады коттеджей. Ничего особенного. Что и требовалось доказать. Господи, а чего ты ожидала? — Дэрил, — позвала она, осторожно коснувшись его локтя, привлекая внимание, — чего она хочет? Мэгги не была уверена, что ей нужен ответ. Наверное, потому, что уже его знала. Но ей нужно было подтверждение, нужно было основание, более твердая почва для бестолковых догадок. Она устала от подозрений. Потому что эти мысли с каждой минутой становились одна хуже другой. Они громоздились друг на дружку и распирали ее черепную коробку. Она знала, что последует наказание, обязательно последует. Но просто не разрешала себе верить. Не хотела. Охотник шумно вздохнул с каким-то сердитым рычанием, все еще глядя куда-то в сторону. Пожевал изнутри щеку, прикидывая стоит ли говорить ей правду. Спрятал руки в задние карманы штанов. Дохера этих ненужных махинаций, но он действительно не знал, как начать. Стоит ли? Черт возьми, конечно, стоит. Она должна знать. Это было важно. Ладно. — Будь готова через десять минут, — бросил он ей, прежде чем уйти. Только через несколько секунд она поняла, что осталась одна посреди пустынного кладбища. Хершель вернулся к Грэйси и Джудит. Толпа давно разбрелась по своим делам. Сегодняшняя ночь каждому в поселении прибавила головной боли. Девушка отметила про себя, что нужно обязательно заняться могилой Гленна как только все закончится. Однако ее не отпускало ощущение постороннего присутствия. И ей было хорошо знакомо именно это ощущение. Непередаваемое, на каком-то подсознательном уровне. Навязчивое, гнетущее. От этого постепенно жужжало в затылке, а пресс внимательного взгляда давил между лопаток. Внутренности сжались, в голове становилось пусто. Она просто чувствовала его, и ей это не нравилось. Совершенно не нравилось. Он долгое время не выдавал своего присутствия, а затем вдруг раздались шаги и шуршание приминаемой ботинками травы. Он как обычно некстати. Так чертовски некстати. Он остановился чуть позади нее, и его дыхание раздалось прямо над самым ухом, Мэгги вздрогнула от неожиданности, хоть и знала, что он подкрадется к ней достаточно близко. Ей даже не нужно было поворачивать голову, чтобы наткнуться на его выразительный профиль, подсвеченный восходящим солнцем. Она до крови прикусила губу. — Чертова трагедия. Ну, конечно. Кому еще мог принадлежать этот голос, из которого так и лился яд? Она не сомневалась, просто… Не ждала его. — Знаешь, Мэгс, Кэрол рассказала мне, что произошло. И это идиотское сокращение ее имени. Она определенно тронулась умом, потому что отчетливо расслышала сочувственную интонацию. Вот уж чья жалость ей точно не нужна. Кто-то вроде него не способен на сострадание. Кому-то вроде него чужда даже самая крошечная крупица человечного. И ей захотелось ударить себя по рукам, потому что все это звучало как оправдание, как напоминание самой себе с каким человеком она связалась. Но было кое-что еще. Было то, что она рассмотрела в нем совсем недавно. Было то, что по какой-то неведомой ненормальной причине тянуло ее к нему. И что самое страшное — она все чаще наблюдала практически невозможную схожесть с ним. Настоящая Мэгги все пыталась докричаться до нее. Не позволяй. Не позволяй себя обмануть, идиотка. Ее внутренний голос хохотал и удивлялся оттого из каких глубин утомленное подсознание способно выдавать ответы. Но она по-прежнему продолжала стоять на месте. А он все что-то говорил и говорил, будто уверенный в том, что она его слушала, и краем уха она действительно выцепила часть его монолога. — Тебе нужно думать о том, что произошло, Мэгги, что могло произойти и что может произойти. Неужели ты не научила своего мальчишку, что пуля — это крайняя мера? Она не ослышалась? Он давал ей советы по воспитанию ребенка? Он не знает ни черта. Потому что его там не было. Его. Там. Не было. Кулаки сжались сами собой. Девушка метнула на Нигана свирепый взгляд. Это не было чем-то отрезвляющим, но заставило мужчину моментально замолчать, глядя на нее из-под полуопущенных ресниц. Точнее заткнуться. Его слова. Их было так много, и каждое — внутри ее головы. Каждое — раскаленный прут, который, направленный чьей-то рукой, стегал ее мозг. Он издевался, и эта издевка маячила перед ней красной тряпкой. Нахер. Подавись этим. И наконец-то. Развернувшись, Мэгги, не сбавляя темп, прошагала мимо него. Снова бежишь. И бежишь только потому, что тебе это позволяют. Какое-то недоразумение. Дикость, помешательство. Сумасшествие. Называй как хочешь. Это плохо, Мэгги. Очень плохо.