Танцы на граблях, или особенности церебрального секса по-барраярски

Айвен не умел просить прощения. И приходить сам тоже никогда не умел. Вот и сейчас выбрал самое неподходящее время. Он ведь всегда такой. Чертов Айвен! Что бы ему прийти, когда его ждали, так нет же… Глупость, конечно, но… Ну да, Бай сам над собой ржал и говорил, что вовсе не ждет, и почти уверен был, что действительно вовсе не ждет. И срывался на каждый звонок. На каждый стук. И на стоянку выглядывал постоянно. И вздрагивал, если видел краем зрения алый промельк. Глупо? Да, глупо. Но чего уж теперь. Если человек делает в душевой холостяцкой квартирки, куда он никогда никого не приводит для развлечений, зеркало от пола до потолка… Странновато было бы ждать от него в дальнейшем более умных поступков, правда? Айвен не умел извиняться, но тот отчет... И пончики. Настоящие пончики, а не глупая бетанская подделка, эти их вечные кексики в форме бублика, в которых от пончиков только название. Настоящие пончики из тонкого дрожжевого теста, тянущегося такого, правильного… и с раскаленной начинкой из клубничного джема внутри… Они продавались в единственной забегаловке, крохотной семейной пышечной, и пышки там тоже были правильные, отличные пышки, пышные и с хрусткой тонкой корочкой, но пончики и вообще выше всяческих похвал… Айвен их не любил. Их любил Бай. Может быть, Айвен и хотел бы извиниться словами, но он умеет только вот так. Может быть, это и лучше. Или вообще неважно. Услышав про сватовство, Бай в первый момент именно так и подумал: Айвен пытается извиниться. Просто иначе не умеет, вот и… Впрочем, пончики, это… это, наверное, даже и лучше. Они не такие давящие, не загоняют в угол, не ставят в безвыходную ситуацию. Они… просто пончики, если на то пошло. Айвена следовало найти. Сначала штаб. Если там не будет, квартира. Особняк Форпатрилов. Несколько любимых клубов. Лучше бы, конечно, там, где народу поменьше… а, плевать! Поймать, объяснить, свести все к шутке… Черт с ним, с унижением, тут другое на кону, куда более важное… Тут все на кону. По комму нельзя, только лично. И как можно скорее. Репутация Форратьеров, чтоб ее… Айвен знает не понаслышке, Айвен сам когда-то с леди Донной очень даже, что он должен подумать сейчас? Много чего. И лучше ему не давать слишком много времени на это самое «подумать». Фантазия у него на некоторые вещи богатая. Главное — не извиняться. Ну то есть не извиняться прямым текстом, в том смысле что… О, черт! Как же сложно с этим чертовым Айвеном! Но если ты извиняешься — значит, признаешь свою вину. Значит, тебе есть за что просить прощения. Извиняющийся сразу ставит себя в уязвимое положение, а сейчас так нельзя. Только не сейчас, только не с Айвеном… А еще следовало решить, вызывать ли такси или все же рискнуть и самому сесть за руль, посчитав, что коньяка вчера было не так уж и много. У обоих вариантов были свои плюсы и свои минусы. На выходе из подъезда Бай замедлил шаг, размышляя: такси или… Айвен. Он сидел в крохотном скверике у торца баевского дома, щурился на яркое солнце и кормил голубей кусками пончиков из второго пакета. Интересно, куда пропадает решимость именно в тот момент, когда она нужнее всего? Пришлось брать себя буквально за шкирку и тащить… ну и ладно. Ну и не впервой. Главное — улыбка на месте, ехидная, хищная, слегка глумливая, привычная защитная улыбка. Айвен заметил. Замер. Уставился в упор. Ну и хорошо. Хорошо в том смысле, что не встал, не ушел. Что сидит и смотрит. Что вообще остался тут кормить голубей, а не смотал куда подальше. Пусть и мрачный, как умытый цет, но сидит. Смотрит. Ждет? Бай сунул задрожавшие руки в карманы, выкручивая улыбку на максимум. Мысленно отвесил себе солидного пенделя, направляя в сторону скамейки. Походка вялая, расхлябанная, обычная. Отлично. Только не извиняться… Только не жалкое: «Я тебе все сейчас объясню», самая мерзкая и неудачная фраза, после нее никому никогда ничего не удавалось объяснить. Айвен умеет держать лицо, и ему для этого даже не надо улыбаться. Просто сидит и смотрит. Те, кто знают его не так близко, сочли бы спокойным. Бай видит: Айвен злится. Сильно. Да и трудно было бы ожидать иного (Бай успевает подавить неуместный истерический смешок) после такого-то доброго утра. (И буквально зубами поймать и размолоть в труху уже почти вырвавшееся «это было совсем не то, что ты подумал!»). Айвен отводит взгляд и чуть сдвигается к краю скамейки. Он все еще злится. И мрачен. Но жест невозможно расценить неправильно: лавочка широкая, Баю бы и так хватило места сесть. Приглашение. Только не извиняться, только не извиняться, только не… — Прости меня. Что… Кажется, это самое «что» он все же сказал вслух. Потому что Айвен мрачнеет еще больше. Набычивается, начинает сопеть, упирается локтями в колени и повторяет, упрямо и зло: — Прости меня. Если сможешь, конечно. Бай буквально падает на скамейку рядом — ноги отказываются держать. Какое-то время молчит, потому что ни в чем не уверен. Ни в том, что расслышал и понял правильно, ни в том, что вообще сможет сейчас хоть что-то сказать. Айвен понимает это неверно и продолжает, торопливо и сбивчиво: — Я придурок, я знаю… ну так все это знают! И ты знал, когда… Я постараюсь… Что мне теперь — пообещать, что больше так не буду? Так ведь буду, наверное, я же идиот, это все знают. Одна надежда остается, что ты все-таки поумнее и не будешь слишком долго… ну это… обижаться на влюбленного идиота… Вот тут-то Бай и начинает ржать. Взахлеб, запрокидывая голову и так громко. что голуби разлетаются в панике. Может быть, в этом смехе куда больше близкой истерики, чем веселья, но кому какое дело?! Уж точно не голубям. — Айвен, ты не идиот, — говорит он самым доверительным тоном, почти отсмеявшись и раскладывая руки по спинке скамейки так, чтобы левая словно бы невзначай оказалась за плечами у Айвена. — Ты, похоже, извращенец. Который западает на рыдающих секретных агентов. Айвен вздыхает, расправляя плечи и подставляя их под это полуобъятие. Косится осторожно: — Почему рыдающих? Иногда и самому трудно понять, что это только что было: хихиканье или всхлип. Ну и кому оно надо, разбираться еще… — Да потому что ты меня уже почти довел! — Да?! — Не дождешься! Отобрав у Айвена пончик, Бай сам крошит на асфальт почти половину. Вернее, не крошит, а отрывает маленькими кусочками и бросает на асфальт. Потому что пончик правильный, его не так-то просто раскрошить. Не то что глупые бетанские подделки. Пальцы почти не дрожат, брошенные кусочки ложатся кучно, рыжие и белые вкрапления на сером асфальте. Красиво. Но голуби так и не возвращаются. Глупые они, эти голуби. Чего бы они понимали! Пончик вкусный, хотя и остывший. И начинка в нем правильная, из густого клубничного джема. Самое то, чтобы зажевать острое облегчение пополам с чувством вины и стыдом, потому что можно подумать, будто ты один тут переживал, а Айвен так, погулять вышел. И не надо ничего объяснять. Никому. И уж тем более Айвену, который понимает все куда лучше, чем некоторые глупые секретные агенты, у которых мозгов, что у голубей… Веселые приключения Доно в прошлом... они там и остались в этом самом веселом прошлом. Доно счастливо женат уже почти три года. И кое-кто мог бы об этом и вспомнить, прежде чем начинать паниковать. Айвену вон и в голову не пришло… Айвену не пришло, да, а кое-кому пришло, и первым делом. И ладно бы только для себя, так ведь этот кое-кто еще и уверен был, что и Айвен подумает именно так. Сам этот кое-кто грязь и всех вокруг пачкает, даже мыслями… — Бай… — На плечо ложится рука. Теплая. Сжимает. — Ну ты что, опять загоняешься, что ли? Не надо, а? Бай вздыхает — резко, глубоко. Склоняет голову набок, трется щекой о чужие (родные!) пальцы. И понимает, что улыбается. Не в качестве защиты, а просто так. — Уговорил. Не буду. ***