Эрос и Психея

Sailing on a ship in a bottle, Anchor all your thoughts to the bottom. Pulling ropes and pulling your head back To see what is breaking the foremast. You set sail alone, there is no crew, No one on the deck who can help you. This is all your own battle to win, This is your ship, and you are the captain. © fin — Ship in a Bottle

Здание Управления ФСКАН по Санкт-Петербургу не внушало особого трепета: вполне себе обыденного вида постройка времён пост-советов, похожая как две капли воды на множество других таких же штабов государственных служб. Арсений добирается до места назначения после пар в гордом одиночестве. Он понятия не имел, какие занятия сегодня были у Шастуна, а даже если бы и знал, то уж точно не стал бы выискивать его, чтобы поехать вместе. Им и так предстояло проводить на практике кучу времени бок о бок, так ни к чему ещё и умышленно это время увеличивать. Но Шастун, к великому огорчению Арсения, ждёт его у входа. Заметив, выбрасывает недокуренную сигарету в урну, а потом выдаёт лицом какую-то непонятную гримасу — Арсений на всякий случай принимает это за отвращение. Он не здоровается, проходит мимо и заходит в здание первым. Узкий коридор оказывается перегорожен турникетом и металлодетекторами — стандартная установка для предприятий хоть какой-то государственной важности. Что здесь необычного, так это вязь слегка светящихся символов на стенах, Арсений не узнаёт руны, но догадывается, что это дополнительная защита как раз на случай сверхъестественных гостей. Предъявленный на проходной допуск от Академии открывает им дорогу внутрь, не слишком расторопный охранник проводит их по запутанным коридорам мимо совершенно непримечательных дверей. Видимо, на охранных символах всё волшебство и закончилось, дальше начиналась стандартная для России канцелярия. На втором этаже, где располагается подобие опенспейса с несколькими рабочими столами, их встречает сотрудник — вернее, как «встречает». Стоит Арсению с Шастуном появиться на пороге, как в оупен-спейсе начинается вялое телодвижение, местные работники перебрасываются фразами в духе «да мне они на кой чёрт сдались?», «мне что, с детьми возиться некогда?», «да ну не давать же им серьёзную работу, всё похерят». Чувствуя себя неуютно, Арсений переминается с ноги на ногу. Не то чтобы он ожидал, что их тут примут с распростёртыми объятиями, но почему-то казалось, что в ФСКАНе всё будет более организовано, а практикантов, так тщательно отбираемых Академией, будут хотя бы ценить. Но, похоже, никому из сотрудников нет до студентов никакого дела. Удивительно, но даже Шастун в этот момент начинает казаться почти родным на фоне этих откровенно скучающих и пренебрежительных лиц. В конце концов, находят козла отпущения — один из сотрудников, представляющийся Михаилом, отводит их в уголок оупен-спейса и кивает на заваленный бумагами и папками стол. — Ваше рабочее место, — выдвигая хлипкий на вид стул, сообщает Михаил. — Щас, тут ещё где-то табуретка была… — Один стол? — возмущается Арсений и опасливо косится на груду бумаг, от веса которых несчастная мебель грозится рухнуть в любой момент. — Не, ну, если найдёшь ещё один, то располагайся, — хмыкает Михаил. Вокруг, конечно же, ни одного свободного стола нет. — Значит, тут архивные дела за последние двадцать лет, — тем же флегматичным тоном продолжает их «куратор». — Правда, они слегка не организованы, так что этим вы и займётесь. Все документы нужно собрать по папкам, всё подшить, нитку с иголкой найдёте в ящике, все страницы пронумеровать, составить описи. Дела сдаёте в архив, он в подвале. — Вот эти дела? — спрашивает Шастун, обводя рукой выделенный им стол. Михаил издаёт почти что искренне радостный смешок. — Нет, дружок, вот эти, — и обводит рукой их стол, а также близлежащее пространство, занятое несколькими забитыми доверху шкафами, а также кипу бумаг, лежащих прямо на полу. — Развлекайтесь. Едва он оказывается за пределами зоны слышимости, Шастун бубнит себе под нос: — Какой я ему, нахуй, дружок, блядь. Арсений, удивительно, оказывается с ним солидарен. Стул он отбирает себе, заставляя Шастуна ютиться на табуретке — впрочем, это он зря, потому что его седалище дышит на ладан, а табуретка хоть и куцая, но прочная на вид. Они усаживаются на максимальном расстоянии друг от друга, но, с учётом забитого пространства, чуть ли не пинают друг друга коленями. Арсений берёт в руки ближайшую папку, и, стоит её открыть, изнутри тут же сыпется ворох бумажек разной степени помятости. — Пиздец, — констатирует он. Не этого он ожидал от самой престижной практики. Арсений не возмущается и не жалуется ни в ФСКАНе, ни в самой Академии, хотя в его голову закрадывается мысль сходить к Ляйсан и вежливо спросить, какого хуя. Он молчит, потому что, во-первых, надеется, что его терпение окупится, и всё это — просто проверка на прочность, а, во-вторых, пойти и словами через рот выразить своё недовольство ему просто не хватает смелости. Кто он вообще такой, чтобы вставать в позу и что-то требовать от людей, которые в этой жизни явно смыслят побольше его. В итоге первый день практики проходит без происшествий, если не считать случайно уколотый иголкой палец. Шастун рядом возмущённо пыхтит, но следует примеру и молча перебирает бумажки. По составленному заранее расписанию на место практики они должны были являться три раза в неделю, и перед второй своей поездкой Арсений преисполнен надежд. Которые, впрочем, быстро оказываются напрасными: никто не говорит им ни слова, пока они уныло бредут до своего рабочего места, а гора бумаг за два дня, кажется, стала только больше. Так проходит и третий день практики, и четвёртый, и даже пятый с шестым. За две недели в ФСКАНе Арсений осознаёт две вещи: во-первых, к канцелярии и бюрократии у него не лежит душа, а, во-вторых, Шастун на поверку не такой уж долбоёб, каким казался. Первое время он молчал, только поглядывал в сторону Арсения задумчиво. Арсений отвечал ему тем же: ожидал подвоха, он всё ещё думал, что Шастун замышляет какую-то гадость. Кажется, на пятый день Антон посреди их немудрёного рабочего процесса раздражённо отбрасывает на стол кипу бумаг, с которой возился последние десять минут, распрямляет затёкшую спину и гневно шепчет: — Ну что за идиотизм, они двух полубогов за бумажки посадили. Арсений согласно хмыкает, уже онемевшими пальцами нумеруя страницы. Кажется, он пропустил триста четвёртую и триста пятую… ну и ладно, кто там будет пересчитывать. Он погружается во что-то сродни транса, загибая краешки страниц и проходясь карандашом по бумаге — Арсений проделывал это уже столько раз, что в его почерке с трудом опознаются цифры, а не те символы, которыми защищена местная проходная. Из этого состояния его неожиданно выдёргивает голос Шастуна: — Не хочешь за кофе сгонять? Арсений поднимает голову, скептично вздёргивает брови. — А нам можно просто взять и уйти? Шастун пожимает плечами, поднимается на ноги и повышает голос: — Михаил, мы сходим на перекур? Откуда-то с другого конца оупен-спейса звучит вялое согласие. Арсений тут же бросает злосчастную папку и идёт к выходу, размять ноги и подышать свежим воздухом хотелось неимоверно. Выйдя за дверь, он останавливается, с наслаждением вдыхает полной грудью и только тут замечает, что из-за спешки не захватил верхнюю одежду. Не то чтобы для него это проблема, на улице всего несчастные минус десять по Цельсию. Правда, выходящий следом Шастун зачем-то несёт в руках его куртку и, помедлив, протягивает её Арсению, будто подачку — хищному зверю. — Вот, держи, простудишься же. Арсений сощуривается, настороженно глядя то на Шастуна, то на протянутую куртку, но, в конце концов, решает, что начинает превращаться в параноика. Скорее всего, в дружелюбном жесте нет ничего криминального, кроме желания выстроить между ними хлипкий мост. В любое другое время Арсений бы пресёк эти попытки без сожалений, но им, к несчастью, предстояло терпеть присутствие друг друга ещё пять месяцев, так что можно было и пойти на компромисс. Забрав одежду из рук Антона, Арсений накидывает куртку на плечи и спускается с крыльца. Кажется, где-то тут неподалёку была кофейная будка. — А тебе не холодно? Минус на улице, а ты в кожанке, — спрашивает вышагивающий следом за ним Шастун, попутно доставая из кармана своего пуховика пачку сигарет. — Я не мёрзну на морозе, — коротко отзывается Арсений. — Почти. Единственная причина, по которой он вообще идёт на диалог с Шастуном — это потому что после стычки у стен Академии тот действительно перестал к нему лезть. Не было больше ни шуточек, ни насмешек, ни даже толком попыток заговорить до этого момента. Кроме того, вокруг стайкой гиен не крутились шастуновские подхалимы, и Арсений чувствует себя увереннее — уж один на один ему нечего бояться. — «Почти»? — кажется, с искренним любопытством спрашивает Шастун. — А почему «почти»? Арсений бросает в его сторону настороженный взгляд. Что это он задумал? Выведывает слабости и уязвимые места? Прощупывает почву на предмет, чем потом можно будет ужалить побольнее? Ну, двое могли играть в эту игру. — Наполовину я остаюсь человеком, — благосклонно отвечает Арсений. — И эта половина не выдерживает температуры ниже где-то двадцати-тридцати градусов. — Блин, тебе летом в жару, наверное, невыносимо? — еле разборчиво бубнит Шастун, одновременно пытаясь прикурить на ходу. Зажигалка в его озябших и покрасневших от холода пальцах отказывается работать, и он, чертыхнувшись, прячет её обратно в карман. Затем подносит ладони обратно к лицу, и из-за возникшей между ними вспышки Арсению приходится проморгаться от пятен перед глазами — ощущение, будто он глянул на солнце. — Бывает, — уклончиво произносит он, с незнакомым для себя любопытством наблюдая, как Шастун всё-таки раскуривает сигарету и довольно дымит. — Но, я думаю, в плюс тридцать и тебе не слишком комфортно. — Да уж, я каждое лето регулярно обгораю, прикол, да? — усмехается Антон и, встретив взгляд Арсения, улыбается краем губ. — Аполлон же олицетворяет солнце, — недоумённо бормочет Арсений. — Ага, а ещё он эталон мужской красоты, — фыркает Шастун. — Как видишь, я унаследовал не весь набор. Антон кривит губы в усмешке, и Арсению почему-то не кажется, что он лукавит или скромничает, а наоборот — в кои-то веки искренен. И это странно, потому что Арсений считал его безголовым эгоистичным придурком, но, несмотря на всю свою к нему неприязнь, всегда мог объективно признать, что Антон — красивый. Озвучивать это, конечно, Арсений не собирался ни в жизнь. Они добираются до кофейной будки, и когда уже ждут свои заказы — Шастун почему-то предложил заплатить за них обоих, — Арсений от нечего делать решает поддержать хоть какой-то разговор, раз уж у них в кои-то веки строится более-менее сносный диалог. — Как думаешь, долго мы ещё будем фигнёй страдать? Шастун со вздохом пожимает плечами. — Я не то чтобы ожидал, что нам сразу дадут какое-то топовое дело на расследование, но эти перебирания бумажек — уже слишком, — недовольно отзывается он, докуривая и отправляя сигарету в стоящую неподалёку мусорку. — И, главное, не похалявишь толком, этот Михаил хоть и делает вид, что ему похеру, а сам ходит и следит, замечал? Арсений замечал и бесился каждый раз, когда их куратор будто бы проходил мимо, а сам с видом стервятника рассматривал, чем они там занимаются. Уже на обратном пути, когда они оба со стаканчиками кофе в руках, Шастун, вдруг непонятно зачем понизив голос, произносит: — А, главное, я пытался хоть что-то полезное узнать, читая дела, которые мы подшиваем, но там такая скучная муть. То домовой разбушевался, то призрак чьей-то бабки решил перебить всю посуду в доме, то, блин, пьяный мужик попытался соблазнить русалку, гений, блядь. Арсений смешливо фыркает — он тоже совал любопытный нос в порученные им папки, но быстро обнаружил, что дела у них были явно какой-то несерьёзной категории, из тех, что на законодательном уровне в лучшем случае считаются мелким хулиганством. История про мужика с русалкой хотя бы забавная, ему попадались только невнятные семейные склоки и шалопайство подростков. — А я в курилке вчера подслушал, — тем же заговорческим тоном продолжает Шастун, — что сейчас расследуют какое-то дело, мол, трупы находят по всему городу, и никто не поймёт, что за херня и кто виноват, но эти смерти явно как-то связаны. Арсений замирает уже у самого входа в Управление и поворачивается к Шастуну с заинтересованным выражением на лице. — А почему думают, что они связаны? — Да хер знает, я так, краем уха слышал, — пожимает плечами Антон, отхлёбывая кофе. — Вроде как причина смерти одна и та же, но никаких следов потенциального убийцы не нашли. Звучит как настоящая детективная мистика, и мысль о том, что где-то в ФСКАНе есть действительно интересные занятия, а не только гора никому не нужных бумаг, наводит глухую тоску. — Ты бы хотел, чтобы нам дали что-нибудь посложнее? — вдруг пытливо спрашивает Антон. — Нет, Шастун, — фыркает саркастично Арсений. — Я бы хотел и дальше гнуть спину над канцелярией. Конечно, блин, хотел бы, это и дебилу понятно. — Я думаю, в следующий раз попробовать поспрашивать, — не обратив внимания на ядовитые подначки, произносит Антон. — Так бы только для себя что-нибудь просил, но, раз такое дело, могу для нас обоих. — Пойдёшь жаловаться? Шастун усмехается и, преувеличенно гневно потрясывая кулаком, тоненько пищит: — «С какой стати, вы меня извините, я скандал такой учиню!». Арсений в ответ на это показательно закатывает глаза, но, уже отвернувшись, не удерживается от улыбки. Удивительно, но своё слово Шастун держит — в следующий раз, когда они заявляются на практику, он сразу же куда-то уходит, оставив на своей табуретке пуховик с рюкзаком. Арсений задумчиво глядит ему вслед, берётся за ближайшую кипу бумаг и готовится слушать крики и вопли в духе «Что вы о себе возомнили, малолетние дебилы», даром, что обоим вообще-то уже было по двадцать. Шастун возвращается минут через пятнадцать и выглядит таким ошалевшим, что догадаться ни о чём не получается — фиг знает, чихвостили его всё это время, или он всё-таки добился своего. — Пойдём, — негромко произносит Антон, хватая свои вещи и терпеливо дожидаясь, пока Арсений соберётся. Всё ещё ничего непонятно. Им всё-таки дадут задачу поинтереснее? Переведут к архивным делам, в которых хотя бы кейсы не такие нудные? Дадут возможность поприсутствовать на каком-нибудь задержании? Арсений решает ничего не спрашивать, чтобы не разочаровываться заранее. Шастун тоже молчит, и в этой гробовой, неуютной тишине они поднимаются на пару этажей выше, где, насколько помнил Арсений, располагались кабинеты сотрудников ФСКАНа уже рангом повыше. Антон толкает одну из дверей, за которой оказывается небольшой кабинет без какой-либо претензии на пафос, но само по себе отдельное помещение после контраста захламлённого оупен-спейса уже внушает уважение. За рабочим столом сидит мужчина в служебной форме ФСКАНа — похожей на полицейскую, только с красной оторочкой и красной же рубашкой под пиджаком. Две синих полоски и одна звезда на погонах намекали, что перед ними майор, и эту догадку подтверждала табличка на столе, гласившая «майор Воля П.А.». Так вот, значит, какой он, — официальный куратор их практики. — Дверь закройте, — коротко бросает майор Воля, не отрываясь от заполнения какой-то мудрёной на вид формы. Арсений следует то ли просьбе, то ли приказу и замирает, озадаченно поглядывая на Шастуна. Тот в ответ только пожимает плечами. Павел Алексеевич удостаивает их своим вниманием спустя пару минут тишины, нарушаемой только шуршанием ручки по поверхности бумаги. Когда он поднимает голову, Арсений непроизвольно ёжится — не то чтобы Воля выглядит как-то угрожающе, но то ли во взгляде видно авторитет, то ли каким-то шестым чувством, доставшимся от божественной матери, он чувствует силу, исходящую от этого человека. Или, получается, не совсем человека. Кажется, это первый нелюдь, встреченный в Управлении. — Приключений, значит, на задницы захотелось, да, пацанва? Интонации у Павла Алексеевича скорее насмешливые, чем укоризненные или раздражённые, но Арсений непроизвольно нервно сглатывает. — Захотелось не просиживать эти задницы за бесполезными занятиями, — неожиданно твёрдо подаёт голос стоящий рядом Шастун. — Ничего себе, какие мы самоуверенные, — усмехается майор. — А кто сказал, что они бесполезные, Шастун? Такая же работа, как и любая другая, нужная и важная. Антон в ответ опускает взгляд, мигом растеряв всю прежнюю уверенность. — Ладно-ладно, расслабьтесь, — машет рукой Воля. — Тут вы правы, с тем, как Ляся вас обоих нахваливала, грешно дать пропасть таким талантам. Так что одевайтесь и ждите на улице, поедем с вами на труп смотреть. Задуматься о том, с чего вдруг у майора Ляйсан Альбертовна — вдруг нежная и ласковая Ляся, — Арсений не успевает, его будто обухом по голове огревает проклятым словом «труп». Кажется, он пребывает в такой прострации, что из кабинета Воли его вытягивает Шастун. Он же, видимо, доводит до выхода, где берёт за плечи и заглядывает в глаза. — Арсений, ты чего? — будто сквозь толщу воды, доносится его голос. — Не хочешь ехать? Предательское «да» удаётся перехватить в последний момент. Арсений прикусывает язык, поджимает губы и отрицательно качает головой. — Всё в порядке, — сухо отзывается он, резко вырываясь из чужих рук. Чёрт возьми, сейчас Шастун подумает, что он испугался. А как выкрутиться, Арсений не имел ни малейшего понятия, потому что он, блядь, реально испугался. — Тебе… ну… трупы неприятны? — осторожно спрашивает Антон, отступая на шаг. — У меня мать — богиня смерти, — цедит сквозь зубы Арсений. Шастун хмурится и, спрятав мёрзнущие на морозе руки в карманы пуховика, серьёзно произносит: — Это не ответ. Арсений, злобно ощерившись, решает не отвечать тогда вообще. Спустя пару минут Воля выходит из здания Управления и кивает им головой в сторону парковки. Он подводит их к своей явно уже не новой, но добротной «Тойоте Ленд Крузер», и Арсений с Антоном залезают на заднее сидение. Выруливая с парковки, Павел Алексеевич, не оборачиваясь, весело интересуется: — Что, пацанва, видали жмуриков когда-нибудь в жизни? Арсений поджимает губы и до побелевших пальцев сжимает дверной подлокотник. К счастью, неловкую паузу бодро заполняет Шастун: — Я в школьные годы подрабатывал в лекарне, так что видел пару раз. Удивление оказывается настолько сильным, что Арсений даже выныривает из собственной пучины страха и волнения. Лекарни уже были пережитком прошлого, очень мало где оставались ещё функционирующие — большинство позакрывали за ненадобностью, да и не вписывались они в современные рамки закона. Лекарнями заведовали нелюди, чьи сверхъестественные способности позволяли излечивать раны и болезни без вмешательства медикаментов и хирургии, причём зачастую работали такие лечебные пункты на добровольных волонтёрских началах. Но всё больше нелюдей уходили в мистии, чтобы своим даром зарабатывать на жизнь, и всё меньше толерантности было со стороны государства в сторону тех, кто не следовал букве закона — в конце концов, вся медицинская деятельность в России (и не только в России) подлежала лицензированию, а никаких лицензий у лекарен, естественно, не было. — А, ну логично, — отзывается Павел Алексеевич, бросая взгляд в зеркало заднего вида. — Я читал ваши характеристики из Академии. Тебе, Шастун, прям полный набор от папаши достался. В искусстве не силён случайно? — Чего нет, того нет, — криво усмехается Антон. — Медведь на ухо наступил, а срифмовать могу в лучшем случае «любовь-морковь». К счастью, допытываться ответа от них обоих Воля явно не собирается — насвистывает себе под нос какую-то мелодию, расслабленно держит руки на руле и, кажется, не чувствует вообще никакого волнения или напряжения. Впрочем, с чего бы, он, наверное, за годы службы повидал немало мертвецов. От этой мысли становится не по себе. Это ведь ждёт и Арсения тоже, если он собирается не отступать от своего плана и после окончания обучения пойти работать в ФСКАН. Можно, конечно, заниматься административными правонарушениями и чахнуть в том самом осточертевшем оупен-спейсе, до конца жизни перебирая бумажки, но ведь он не к этому стремился, а хотя бы к подобию того, какое место занимал в Управлении Воля. И это означало, что со смертями придётся сталкиваться чуть ли не каждый день. Арсений думал, что готов к этому, но, судя по всему, он ошибался. Боже, стыд-то какой, как после всего этого матери в глаза смотреть. На место они прибывают спустя полчаса, только каким-то чудом минуя пробки. Воля паркует машину прямо посреди проезжей части небольшого дворика-колодца, включает «аварийку», хотя вряд ли кто-то решит эвакуировать его автомобиль со служебными номерами. Арсений выходит из машины, мысленно приказывая себе собраться и упрямо хмуря брови. Пока они идут следом за уверенно вышагивающим вперёд Павлом Алексеевичем, Шастун равняется с ним и легонько толкает локтем. — Норм? — шёпотом спрашивает он и смотрит, кажется, обеспокоенно. — Отвянь, — цедит сквозь зубы Арсений. Антон недовольно цокает, но оставляет его в покое. Воля приводит их к небольшому закоулку между двумя домами — тёмному из-за недостающего света фонарей, а оттого особенно мрачному. Территория огорожена красно-чёрной лентой, обозначающей работу ФСКАНа, за ней суетятся несколько человек, негромко переговариваясь между собой. Вокруг собралась парочка зевак, но, судя по всему, за происходящим они наблюдают скорее от нечего делать, сенсации никакой особо нет — труп в Питере нашли, эка невидаль. Майор приподнимает ленту, пропуская Арсения с Шастуном вперёд, сам заходит следом и бегло перебрасывается парой фраз с людьми в форме — кажется, это медэксперты и следователи. Арсений не слышит ни их разговоров, ни шума проезжающих неподалёку машин, потому что стоит только шагнуть за очерченную территорию, как кожа покрывается мурашками. Ощущения множатся, наслаиваясь друг на друга: тут и мертвенный запах, бьющий в нос, и шелест голосов в ушах, и привкус соли и железа на языке, и даже шестое чувство обостряется, бросает дрожь вдоль позвоночника. Эту энергетику ни с чем не спутаешь — это смерть, в самом её чистом и незамутнённом проявлении. Арсений с этим был знаком с детства, такую гамму чувств в нём вызывало только одно — присутствие матери. Поначалу он пугается, что она действительно где-то здесь, прямо сейчас, даже оглядывается по сторонам, выискивая знакомую высокую фигуру. Но потом прислушивается к себе и своим ощущениями и понимает, что прогадал: энергетика была очень похожей, но другой. Одновременно ярче, острее, но, в то же время, будто бы какая-то обезличенная. Там, где аура матери вызывала её чёткий образ, эта оставляла только множество вопросов. Арсений делает неуверенный шаг вперёд, и кажется, будто пробирается через ледяной загустевший кисель, только этот холод не утешает, как обычно, а заставляет стиснуть зубы от отвращения. Но он делает шаг, затем другой, и с титаническим трудом отталкивает вязкую энергию от себя, будто бы закрывается в защитный кокон — это как зажать нос, чтобы не чувствовать мерзких запахов. Тело он замечает только потому, что рядом уже стоят Воля и Шастун, причём если первый с любопытством разглядывает труп с высоты своего роста, брезгливо сунув руки в карманы пальто, то Антон сидит рядом на корточках и низко склоняется. Арсений приближается, замирая в паре шагов и безуспешно пытаясь рассмотреть издалека. Зря, конечно, в темноте с такого расстояния видно одну только непроницаемую тьму. — Может, вампир? — озадаченно спрашивает Шастун, поднимаясь на ноги и, тем самым, давая возможность Арсению подойти. Тот делает неуверенный шаг вперёд и понимает, почему Шастун пришёл к такому выводу. Труп, по-видимому, принадлежал женщине, но определять её возраст Арсений бы не взялся. Выглядела она так, будто не просто состарилась за секунды, а ещё и иссохла в рекордные сроки — кожа серо-зелёного оттенка обтягивает кости, белые волосы торчат редкими прядями, вместо глаз — пустые чёрные дыры. — Да даже вампиры не до такого состояния выпивают своих жертв, — хмыкает Воля. — И вот таких красавцев по городу ещё около десяти штук. Ни улик, ни свидетелей, ни следов. — Следы есть, — неожиданно даже для себя подаёт голос Арсений. Когда и Воля, и Шастун оборачиваются к нему с одинаково озадаченными лицами, он нервно сглатывает и продолжает: — Тут облако энергии… у вампиров такой нет. Ни у кого из нежити такой нет. Павел Алексеевич заметно оживляется, подходит ближе, рукой подзывает кого-то из других сотрудников. — Так-так, а вот с этого места поподробнее, Арсений, — требует он. — Что за энергия, как ты её почувствовал? Арсений мнётся, чужое внимание будто сдавливает удавкой шею. Если он начнёт сейчас рассказывать, сразу станет понятно, благодаря чему он всё это чувствует — потому что эта аура смерти ему как родная. Но Воля смотрит прямо и требовательно, а разочаровывать его почему-то не хочется. — Некротическая, — со вздохом отвечает Арсений. — Когда используешь магию смерти, такая энергия всегда остаётся, как шлейф. Павел Алексеевич задумчиво трёт подбородок, глядит снова на иссохший труп и кивает. Подбежавший сотрудник ФСКАНа уже сосредоточенно что-то записывает в блокноте. — А, скажем, — вдруг мнётся Воля, — похожа эта энергия на… — Морену? — с невесёлым смешком подхватывает Арсений. — Очень. Но это не она, я бы понял. — Да уж, конечно, мать-то родную не признать, — бормочет себе под нос Павел Алексеевич. — То есть это мог быть полубог? Или кто-то, связанный со смертью? — Скорее всего. — Ну хоть какой-то сдвиг в этом деле, — вздыхает Воля. — Ильин, записал? Добавишь в отчёт, приобщи к делу, разошли всем остальным. Надо проверить другие трупы с этой информацией, вдруг чего не заметили. А гражданочку заворачивайте. Арсений выдыхает — кажется, с ним на сегодня закончили. — Всё, пацанва, свободны, — бодро произносит Воля, выводя их обратно за огороженную территорию. — Следующее занятие по расписанию, сразу дуйте ко мне, хватит вам без дела сидеть. Получив официальное разрешение, Арсений поспешно выходит через арку к оживлённой улице, подальше от гнилостного запаха, который, уже, кажется, впитался даже в кожу — хотя ощущение это фантомное, труп был в таком состоянии, что фактически никакой вони не было. Но некротическая энергия не исчезала долго, повисая тяжёлым смрадным туманом. За пределами двора, где мерзкие ощущения начинают отпускать, Арсений сгибается, упирается руками в колени и пытается отдышаться. Тошнота подкатывает к горлу, но, к счастью, не выворачивает желудок. За спиной раздаются знакомые шаги, и, оборачиваясь, Арсений почти уверен, что увидит на лице Шастуна смесь отвращения, страха и презрения. Но видит только странное непонятное беспокойство. — Ты как? — спрашивает он, подходя ближе и пытливо заглядывая в глаза. А затем испуганно добавляет: — Боги, Арс, ты белый как простыня. Нормально себя чувствуешь? Очень хочется огрызнуться и отстраниться, причём не потому что беспокойство Шастуна кажется неискренним или наигранным, а, скорее, потому что Арсений терпеть не может показывать свою слабость. А, выходит, прямо сейчас показывает свою главную, да ещё и кому — Шастуну, чтоб его. Но сил и впрямь нет, на смену волне эмоций приходит нечеловеческая усталость, оседающая тяжестью в конечностях и гудящей болью в висках. — Нормально, — еле шевеля губами, отвечает Арсений. — Там просто… перебор. С непривычки тяжело. Шастун кивает, а затем вдруг подхватывает его под локоть и принимается тащить вперёд. — Можешь сколько угодно бухтеть, но одного я тебя в таком состоянии не оставлю, так что в общагу едем вместе. Пойдём, тут остановка автобусная недалеко. Арсений исключительно из-за своей усталости покорно плетётся следом. Шастун усаживает его на лавочку, придерживает за плечо, чтобы не свалился, а затем приседает рядом на корточки и протягивает к его лицу ладонь. — Можно? — спрашивает он несмело. Выжатый мозг Арсения не сразу соображает, о чём речь, только когда ладонь Антона начинает слегка светиться мягким жёлтым светом, до него доходит. Арсений тут же отшатывается, отворачивает лицо в сторону и, поджав губы, мотает головой. — Нет, — выдавливает он из себя и морщится от прострелившей затылок боли. — Всё равно не поможет. Свет в ладони Шастуна гаснет, и он пожимает плечами, но покорно отстраняется. Как проходит дорога, Арсений запоминает смутно — кажется, они трясутся в переполненном автобусе, а затем спускаются в метро, проезжают несколько станций и поднимаются на нужной. Лишь выйдя на улицу, Арсений отчасти приходит в себя, морозный ночной воздух отрезвляет и немного приводит в чувства. Слабость всё ещё есть, но уже не такая оглушающая, поэтому, в теории, до общежития он бы добрался и сам, но Шастун вроде как добровольно и безвозмездно протащил его по большей части пути, да и идти им всё равно в одну сторону, не делать же вид, что они друг друга не знают. — С тобой точно всё будет в порядке? Может, к медсестре сходишь? — спрашивает Антон, когда они уже подходят практически к дверям. — Что за курица-наседка в тебе проснулась, Шастун, — вяло огрызается Арсений, выходит как-то не зло, а скорее беспомощно. — Всё нормально со мной будет, успокойся. — Как скажешь, — поджав губы, бормочет Антон. — Ты иди, я ещё покурю. Махнув рукой в знак прощания, Арсений заходит в общежитие и с трудом переставляет ноги, поднимаясь по лестнице. Едва только за ним закрывается дверь его комнаты, он съезжает по стенке на пол и утыкается лбом в свои колени. Давно его так не перекручивало, последний раз был, кажется, пять лет назад, в день похорон отца. С тех пор Арсений осознанно не совался туда, где его могло накрыть, знал и предчувствовал, каким будет итог. А сегодня, вот, пришлось. Ещё, конечно, можно отказаться, вернуться в треклятый оупен-спейс или даже попросить Ляйсан перевести на другое место практики, но это будет означать, что он сдаётся. От мысли, что Шастун продолжит работать в ФСКАНе, получая интересные дела, а к нему ещё и переведут Кузнецову, и они вместе будут пожинать ебучие олимпийские лавры своего успеха, Арсения едва не выворачивает. Нет уж, сдаться он точно не готов. С трудом он затаскивает себя в душ, безуспешно пытаясь смыть будто налипшую на него ауру смерти, и только когда затирает кожу до красноты, понимает — это его собственная. Видимо, проснулась в ответ на чужую, заинтересованно подняла голову, будто гончая, почуявшая добычу. Раздражённо заскрипев зубами, Арсений отбрасывает в сторону мочалку и выползает из душа. Несмотря на усталость, сон не идёт. Мысли в голове крутятся назойливым роем, и, стоит только прикрыть глаза, проваливаясь в дрёму, на периферии начинают шептать загробные голоса, от которых сердце в груди пугливо ускоряет ритм. Проходит, наверное, не меньше получаса таких безуспешных попыток спокойно заснуть прежде, чем Арсений слышит лёгкий стук. Сперва думает, что это ему уже снится, но стук повторяется ещё несколько раз, и он открывает глаза и озадаченно оглядывается. Заметив знакомую тень за окном, Арсений приподнимает губы в улыбке и откидывает в сторону занавеси. — Привет, красавец, — ласково шепчет он, открывая окно и услужливо подставляя руку под птичьи когти. Глазастик пользуется щедрым предложением и запрыгивает на его предплечье. — Тебе тоже не спится? Арсений оставляет окно открытым, чтобы в комнату задувал холодный воздух, и усаживается на кровать. Ястреб спрыгивает на покрывало, тычется рыже-коричневой макушкой в его бедро, напрашиваясь на нежности. Арсений с улыбкой поглаживает его по пёрышкам, аккуратно обводит кончиками пальцев опасный и острый клюв. А затем принимается рассказывать весь прошедший день, не утаивая подробности и детали. Глазастик слушает, присев рядом и нахохлившись под рукой Арсения, и даже, кажется, прикрывает сонно глаза. Арсений и сам почти проваливается в дрёму. Протяжно зевая, он укладывается головой на подушку и уже почти невнятно бормочет: — А Шастун, оказывается, не такой уж придурошный, представляешь? Я даже думаю, что мы, если бы не были с ним такими разными, то могли бы подружиться. Глазастик ему вряд ли отвечает, а даже если и умудряется как-то, Арсений этого не слышит, наконец-то погружаясь в беспокойный отрывистый сон.