Indeed, it's wrong to keep you near me. One could call me cruel and deceiving, But in your sacred air I am full of light. Your loving arms are the true delight To which I'm lost.
And you've noticed it, There is something right here. You have come to love, yes, you've come to love What you always will fear.
© Tamino — Persephone
Начало апреля ознаменовывается накатывающим отчаянием, пока ещё лёгким, не перерастающим в панику. А всё потому, что даже приключения на реке не сдвигают расследование с мёртвой точки: зацепок как не было, так и нет. Экспертиза тела в очередной раз не показывает ничего нового, а появление утопцев оставляет только ещё больше вопросов. Арсений начинает задумываться, что будет, если дело они не раскроют до конца практики. Это не их вина, правильно? Они же пытались всё это время, даже, вон, жизнью рисковали, хотя их никто об этом не просил. Помимо желания не упустить тёплые места в ФСКАНе, есть ещё досада от собственного бессилия. Невольно закрадываются мысли: а какой процент таких дел в службе? А что, если все остаются вот такими вот «глухарями» и откладываются на дальнюю полку архива, прошитые и пронумерованные? Когда в один из дней уже ближе к ночи в дверь комнаты Арсения стучатся, он отставляет в сторону позаимствованную из библиотеки книгу про олицетворения смерти в различных народах мира и идёт открывать. За порогом оказывается запыхавшийся Шастун, вид у него такой серьёзный и мрачный, что Арсений сразу без лишних расспросов пускает его внутрь и прикрывает за ним дверь. Антон в руках держит телефон, экран которого подсвечен входящим вызовом на громкой связи. Из динамика доносится голос Павла Алексеевича: — Всё, Шастун, нашёл? — Да, Арсений тут, — отзывается Антон, усаживаясь на свободный стул и сверля телефон испытующим взглядом. — В общем, буду с вами максимально честен, пацанва, вы бы мне пригодились вот прямо сейчас, в срочном порядке. Арсений приподнимает брови в удивлении. Сегодня, вообще-то, суббота, практики по расписанию нет, но волнует даже не это, а то, как неожиданно мрачно звучит голос Воли. — Но сразу предупреждаю, тут полная жесть, — добавляет Павел Алексеевич. — Мокруха страшная, куча трупов, зрелище не для слабонервных. Решите не приезжать, осуждать не стану. Шастун задумчиво трёт подбородок и поднимает на Арсения взгляд. Они не переговариваются, даже не шевелят губами, это и не нужно, эмоции Антона считываются легко: ему страшно, волнительно, но одновременно захлёстывает нездоровый азарт, интересно до жути. Если бы проблема была только в обычном страхе, свойственном всем людям и даже полубогам, вопрос был бы решённым. Но Арсений прекрасно помнит, как его выворачивало от некротической энергии в первую встречу с трупом. Дальше было, конечно, легче, будто привыкаешь к поначалу кажущейся холодной воде, но в каждый из таких разов мертвец был всего один. А сейчас, судя по словам Воли, планируется встреча сразу с несколькими, и гарантий, что Арсения не накроет снова, нет никаких. — Куда ехать? — произносит он, чуть повысив голос. И только когда, получив адрес, Антон сбрасывает вызов, Арсений хватает его за локоть. — Я не знаю, как отреагирую, — сбивчиво делится он, — поэтому, если что, уйду. Надеюсь, что сам, а если не смогу… — Я тебя вытащу, — уверенно перебивает Антон и накрывает его ладонь своей. — Всё будет нормально, Арс. Не «хорошо», потому что нет ничего хорошего в том, чтобы ехать смотреть на истерзанные мёртвые тела. Но «нормально» — лучшее, что возможно в этой ситуации. Воля пообещал им компенсировать транспортные расходы, так что в этот раз они снова не жалеют денег на такси из-за срочности и всю дорогу молчат: Арсений напряжён, как струна, и даже не смотрит в окно, только слепо прямо перед собой. Местом назначения оказывается центр, и от шумного шоссе приходится зайти в глубь дворов, петляя по узким закоулкам. Заплутать они не успевают, приметив несколько машин со служебными номерами ФСКАНа и толпу людей в форме, собравшуюся у ничем не примечательной двери. Странно, когда Павел Алексеевич сказал, что преступление произошло в ночном клубе, Арсений ожидал как максимум толпу зевак, как минимум яркую красноречивую вывеску, но тут нет ни того, ни другого. Как это заведение искали жаждущие танцев и алкоголя, остаётся загадкой. Их беспрепятственно пропускают внутрь, и, идя по узкому плохо освещённому коридору, Арсений уже чувствует подступающий холод. Он ещё не видит следов убийств, но ощущает: там, за дверью, несколько мёртвых. Морально он готовится к тому, что уже ставший знакомым набор симптомов накроет его с головой в несколько раз сильнее чем обычно и зачем-то даже задерживает дыхание, хотя и знает, что это не поможет. Едва они заходят в основное помещение, Арсений с трудом различает, что к чему. С толку сбивает совершенно безвкусный местный интерьер: здесь почти каждая поверхность обита тёмно-красным бархатом с претензией на пафос и богатство, хотя выглядит это скорее пошло и нелепо. Из-за этих цветов глаз не сразу цепляется за нужное, но потом уже, как говорится, увиденное не развидеть. Буквально всё помещение залито кровью: пол, стены, танцплощадка, расставленные по периметру столы, барная стойка, даже потолок. Подошвы кроссовок с первых же шагов мерзко хлюпают, и Арсений, догадываясь, во что наступил, старается не смотреть вниз, он и так чувствует подкатывающую тошноту. Вот только в этот раз она вполне себе естественная от представленного зрелища. Заметив закатившуюся под барный стул оторванную руку, он едва удерживает взбунтовавшийся желудок. Впрочем, как таковых трупов уже не видно — на полу разложено несколько чёрных плёнок, скрывающих жертв. Между ними снуют сотрудники ФСКАНа, негромко переговариваясь между собой. Приметив в дальнем конце зала Волю, Арсений кивает в его сторону и сам шагает вперёд. По пути он отмечает странность: хотя аура смерти тут висит удушливая и такая плотная, что, кажется, можно потрогать руками, обычные странные симптомы, проявлявшиеся при виде всех предыдущих жертв, у Арсения проявляются слабо, по крайней мере, точно не сильнее, чем раньше. Это удивляет: он насчитывает как минимум с десяток тел, и, по идее, его собственный дар должен бесноваться, но этого не происходит. Воля замечает их на подходе, приветственно машет рукой. Наверное, впервые за всё время с момента знакомства Арсений видит его усталость: под глазами тени, а сам майор как будто бы постарел лет на десять за один вечер. — Здорово, ребят, — вздыхает он, пожимая им обоим руки. — Ну как, поблевать не тянет? — Если честно, есть такое, — задушенно сипит Шастун. Арсений ограничивается коротким согласным кивком. — Ладно, тогда не буду вас мучить дольше необходимого. Нас вызвонили около часа назад. Это закрытый ночной клуб, его держит местная криминальная группировка исключительно для своих, поэтому посторонним сюда вход воспрещён. Звонок нам поступил от перепуганной гражданочки, она и ещё куча очевидцев успели сбежать. Говорят, на клуб напала стая вампиров. Что произошло… ну, сами видите. Арсений не оглядывает помещение ещё раз, одёрнув себя в последний момент. Ничего нового он там не увидит, а вот спровоцировать рвотный позыв вполне может. — Не гаркаины случайно? — стараясь дышать ртом, интересуется он. Было бы забавным совпадением, если в этой ситуации вообще есть что-либо забавное. — Нет, флёдеры, — отзывается Воля. — Я только не понимаю, Павел Алексеевич, — подаёт голос Шастун, и Арсений поворачивается к нему, чтобы не смотреть по сторонам — уж лучше пялиться на Антона. — Какое всё это имеет отношение к нашему делу? Ну, здесь же убийства вообще не похожи на стандартную картину. Трупов несколько, кровавая бойня, вы, вот, даже знаете, кто во всём виноват. Зачем нас было вызванивать? — А вот тут начинается самое интересное, — с невесёлым смешком отвечает Воля. Он подводит их к паре чёрных плёнок, и осторожно приподнимает одну из них. Под ней оказывается мужчина с белым, как простыня лицом, застывшим выражением ужаса на лице и в клочья разорванной шеей. В общем-то, типичный представитель жертв вампиров, разве что иллюстрации в учебниках Академии не были настолько реалистичными. Но затем Павел Алексеевич приподнимает соседнюю чёрную плёнку, и вот тут зрелище уже знакомое: этот труп явно высушен, как и все встречавшиеся до этого жертвы. — Сечёте странность? — спрашивает Воля. — Все жмурики, кроме этого — типичная вампирская закуска. А этот, красавчик, один такой. Арсению даже не нужно подходить ближе, чтобы понять: знакомая некро-энергия исходит именно от этого тела, остальные ощущаются иначе. То, что здесь поработал уже знакомый, но всё ещё необъяснимый серый туман, сомнений нет. — Ничего не понимаю, — озадаченно бормочет он. — Как могут быть связаны призраки, утопцы и вампиры? За исключением того, что это всё нежить. — Может быть, всё-таки какой-то полубог, умеющий её контролировать? — предполагает Антон. — Но если с жертвами расправляется нежить, что за туман? И почему здесь из всех он зацепил только одного? Шастун в ответ только пожимает плечами. Очередное происшествие, кажется, грозится снова не приблизить их к разгадке, а, наоборот, оставить ещё больше вопросов. Это почему-то злит, и это не отчаянная злость, от которой хочется опустить руки, а, скорее, здоровая, подхлёстывающая. Ну уж нет, так дело не пойдёт. Арсений закатывает рукава куртки и приседает рядом с высушенным трупом, откидывая дальше чёрную плёнку. С трудом найдя чистое место, он опускается коленями на пол и протягивает вперёд руки. — Арс, ты уверен? — обеспокоенно спрашивает из-за его спины Антон. — Нет, но особого выбора у нас нет. Может, хоть узнаю, не случайно ли этот парень здесь оказался. Собственные эмоции множатся и наслаиваются одна на другую. Тут и боязнь провала, всё-таки проклятие и заблокированную часть дара ещё никто не отменял, и не было никаких гарантий, что оставшихся жалких огрызков будет достаточно. Здесь же и малодушное желание не лезть во всё это, не ворошить улей с разозлёнными пчёлами, — Арсений так долго старательно игнорировал эту свою сторону, что теперь кажется странным шагать ей навстречу. Но, может быть, Шастун был прав, и даже от таких способностей может быть что-то хорошее. Может быть, удастся предотвратить последующие жертвы, количество которых возрастало в геометрической прогрессии. Арсений прикрывает глаза и впервые за очень долгое время обращается к своему дару хоть и с опаской, но уверенно. Ощущается это так, будто он подходит к берегу тёмного бескрайнего моря, смотрит на обманчиво спокойную воду и делает шаг вперёд, прямо в леденящий холод. Мороз сковывает солнечное сплетение, горло перехватывает, неразборчивый шёпот в ушах, до того почти незаметный, резко набирает громкость, кажется, если прислушаться, можно даже распознать отдельные слова и фразы. Вместо этого Арсений концентрируется, мысленно представляя, как сужает свой собственный дар, раскинувшийся вокруг тёмным ореолом, до одной точки. Сначала кажется, что ничего не выходит: шёпот брезжит на краю, холод морозит кончики пальцев, а вокруг только непроницаемая темнота. В своём воображении Арсений протягивает руку вперёд и сжимает её в кулак, а затем вдруг понимает, что сминает в ладони окружающую его тьму. Она поддаётся движению его руки, будто слетающее с постели покрывало. После этого образы наплывают один на другой. В них нет конкретных имён, дат или событий, нет фраз или просьб, это не общение напрямую с духом, как это обычно происходит у медиумов, это грубое или несколько бесцеремонное вторжение в остатки сознания тела — обрывочные куски энергии, ауры, воспоминаний. Часть из них оказывается совершенно бессмысленной и бесполезной, перед глазами пролетают какие-то яркие образы из жизни умершего: встречи и расставания, боль утраты, радость, граничащая с эйфорией, тепло чужих рук, успокаивающая тяжесть пистолета в ладони, звонкая пощёчина от некогда любимой женщины. Это всё наваливается разом, сумбурно и неотделимо, и Арсений, сцепив зубы, силой воли собирает все эти отпечатки жизни человека в одно целое, будто бы снова сидит в оупен-спейсе Управления и формирует в одну упорядоченную папку шебуршащее бумажками дело. Говорят, когда люди и их жизни для тебя становятся буквами на бумаге, — это профессиональная деформация, неизбежная для всех, кто по долгу службы сталкивается с мёртвыми. На краю сознания мелькает невесёлая мысль, что смерть стала для Арсения работой. Образы с трудом поддаются хоть какому-то условному порядку, Арсений листает их, будто страницы фотоальбома, и нутром чует, когда нужно остановиться. Заполнившая лёгкие некротическая энергия становится тяжелее, перехватывает дыхание и сдавливает горло, стоит в воспоминаниях мертвеца найти конкретное лицо. Миловидная девушка из таких, что не поймёшь, восемнадцать ей или уже все тридцать. Большие глаза, светлые волосы, обеспокоенное выражение. А следом — обстановка вокруг, маленькая кухонька со старой мебелью, бьющий в окно сквозь тонкие занавески солнечный свет. Этого мало, это совсем ничего не даёт. Девушка как-то точно связана с происходящим, слишком сильно от её образа веет знакомым гнилостным запахом. Но кто она, где её искать, как именно она причастна? Арсений медлит, боясь закапываться глубже. Если он пойдёт дальше, случиться может сразу две вещи: проклятие всё-таки даст о себе знать и ударит по организму, или же свой тщательно игнорируемый дар Арсений раскопает так, что обратно пути уже не будет. И ещё неизвестно, что хуже. К счастью или, быть может, к несчастью, решить эту дилемму Арсений не успевает. Образы вдруг исчезают, его выкидывает обратно в темноту, а затем мир начинает трястись. Вернее, это не мир трясётся, а сам Арсений, и виной тому вцепившийся в его плечи Шастун. — …рс! Арсений, блядь, приди в себя, пожалуйста, ёб твою мать! Он открывает глаза, неожиданно чётко видит перед собой искажённое страхом и паникой лицо Антона. Удивлённо отмечает, что не чувствует усталости, зато оказывается, что усилившаяся некротическая энергия была не только в его воображении: она фактически стала гораздо сильнее, сгустилась вокруг невидимым душным облаком. С отдалённым ужасом Арсений распознает в ней отголоски своего дара: это он её усилил. Его махинации с трупом спровоцировали этот всплеск. За спиной вдруг раздаются вскрики и звуки борьбы. Антон вскидывает глаза, глядя куда-то Арсению над головой. — Пиздец, блядь, вампиры вернулись, Арс, — поспешно выпаливает он. — Ты как, на ногах стоять сможешь? — Смогу, — выдавливает Арсений и, в подтверждение своих слов, поднимается на ноги. Он порядком потратил свои силы на экскурсию по воспоминаниям мертвеца, но, к счастью, вторая сторона его дара давалась ему с такой лёгкостью, что остатков магии хватает на создание копья. — Держись за мной, хорошо? — командует Шастун, выходя вперёд. Арсений кивает, хотя гордость и возмущается такому раскладу, но сейчас объективно от Антона было больше пользы: главный враг вампиров — солнечный свет. Кровопийцы в принципе не были похожи на тех, что представляли в современной поп-культуре, а уж флёдеры и подавно, они вообще были мало похожи на людей. У Арсения появляется эксклюзивная возможность понаблюдать за ними вживую (хотя они, вообще-то, формально мёртвые): помещение заполоняют порядка пяти-шести человекоподобных тварей, перемещающихся стремительно и быстро даже по потолку, будто пауки. Размером они были со взрослого мужчину, вот только спутать их с человеком точно бы не вышло: длинные конечности были тонкими и изломанными, перепончатые крылья позволяли флёдерам перелетать на короткие расстояния, а в огромном раззявленном рту был двойной набор острых, как ножи, клыков. Сотрудники ФСКАНа не за красивые глаза получали свою зарплату: к столкновению они явно готовы, кто-то прибегает к совершенно обычному оружию, кто-то пускает в ход сверхъестественные способности. Арсений замечает женщину-лейтенанта, голыми руками отрывающую флёдеру руку с перепончатым крылом под пронзительный крик твари. Краем глаза видит, как Воля создаёт буквально из воздуха сгустки пламени — тоже отличный способ борьбы с вампирами. Выглядит майор впечатляюще, Арсений даже невольно пытается перебрать в голове, от какого божественного родителя ему могли достаться такие дары, но отвлекается: один из флёдеров сноровисто проползает по потолку и прыгает им с Антоном на головы. Арсений отскакивает в сторону, опираясь на копьё, чтобы не прогадать с траекторией, а вот Шастун оказывается чуть менее расторопен — флёдер успевает задеть его когтистой лапой прежде, чем хищно припасть к полу и издать злобный, пробирающий до костей визг. Арсений, впрочем, научен опытом и не паникует заранее, — рана выглядит поверхностной и уже подсвечивается сверхъестественной регенерацией, эта мелочь явно не выведет Шастуна из строя. Вампир резко вертит круглой, непропорционально большой головой из одной стороны в другую и, в конце концов, останавливает свой выбор на Арсении чёрт знает по какому принципу. Тот успевает уйти с траектории первого удара благодаря обострённой реакции, но неожиданно врезается спиной в барную стойку, по пути сшибая стул и путаясь в его ножках. Следующий удар приходится от левого плеча до правого бедра, острые когти вспарывают джемпер и хоть и неглубоко, но болезненно цепляют кожу. Арсений вскрикивает и едва успевает подставить копьё под частокол кривых, но жутко опасных клыков прежде, чем те вонзятся в его шею. Скорее всего с разодранной в хлам артерией не справилось бы даже чудесное исцеление Антона. Тот лёгок на помине, — режущий глаза своим светом гладиус отсекает флёдеру голову одним чётким, выверенным движением. Арсений с отвращением отпихивает от себя туловище монстра и, тяжело дыша, поднимает руку в успокаивающем жесте. — Я в порядке, иди лучше помоги другим, — произносит он. Антон глядит с сомнением и явным беспокойством, но потом оборачивается на вскрик кого-то из сотрудников ФСКАНа и уносится на подмогу. Арсений радуется, что свитер сегодня надел чёрный и на нём не видно разводов крови, а она есть, — ткань уже стала влажной. Он вряд ли от этого умрёт, но в бою уже точно не помощник, поэтому дрожащими руками поднимает ранее сваленный стул и с трудом на него взбирается, тяжело приваливаясь к стойке за спиной. К счастью, атаку флёдеров удаётся отбить без потерь. Со своей стратегической позиции Арсений наблюдает, как с последним вампиром Воля и Шастун разбираются на пару: тварь с протяжным криком обугливается за секунды и падает на пол дымящейся тушей, после чего наступает блаженная тишина. Павел Алексеевич с усталым смешком пожимает Антону руку, оглядывается по сторонам и, заметив Арсения, машет ему. — Арсюха, жив? — кричит он практически с другого конца зала. Найдя в себе последние остатки сил, Арсений повышает голос: — Отделался испугом. Антон возвращается к нему не сразу, сперва подбегает к той самой женщине со сверхъестественной силой и залечивает глубокий порез на её плече, доставшийся от особо проворного флёдера. Женщина улыбается ему по-матерински тепло и что-то говорит, издалека не расслышать. «Вот оно как», — думает Арсений. Иметь дар, который прямо и очевидно помогает другим людям без всяких дополнительных условий и оговорок. Шастун подходит к нему, брезгливо пытаясь оттереть с ладоней вампирскую почти чёрную кровь прихваченным с барной стойки полотенцем. Арсений уже миновал тот период, когда показывать слабость казалось катастрофой, да и собственное ранение приносит существенный дискомфорт — ни согнуться, ни толком пошевелиться. — Антон, — сипит он, перехватывая его за запястье. — Ты не мог бы… Вместо продолжения Арсений приподнимает край свитера, демонстрируя три хоть и неглубоких, но широких и обильно кровоточащих пореза. — Блядь, Арс, ты чего молчишь-то? — в панике восклицает Шастун и, отбросив полотенце в сторону, поспешно прикладывает к ране ладони. — Пиздец, ты б тут от потери крови помер, ебать тебя в рот, не вздумай так меня пугать… Прикосновение у него выходит лёгкое, почти невесомое, а потому не причиняющее ещё большей боли. Наоборот, боль отступает — сначала остаётся ненавязчивой, будто от ссадины или небольшого пореза, а затем исчезает вовсе, сменившись на уже знакомое обволакивающее тепло. Когда под светящимися ладонями Антона раны исчезают совсем, он зачем-то трогает горячими пальцами оголённую кожу, и касание настолько горячее, что, кажется, оставляет следы. Арсений делает вид, что откашливается, выводя Антона из подобия какой-то странной задумчивости, и тот поспешно убирает руки. Свет пропадает, как и приносимое им тепло, но и боли как будто бы и не было. С любопытством ребёнка потыкав собственный идеально чистый живот, Арсений поправляет свитер и поднимает голову. Он замечает, что покрасневший Антон отводит смущённый взгляд, и даже догадывается, почему. Но решает не комментировать, не до того сейчас. С трудом поднявшись на ноги и охотно приняв помощь засуетившегося Шастуна, Арсений ковыляет до Павла Алексеевича и вкратце пересказывает всё, что успел выудить своим даром до того, как вокруг началась вампирская вакханалия. Делится и тем, что, скорее всего, это его махинации привлекли флёдеров обратно, — они явно были с некро-энергией связаны, как и встреченные ранее утопцы. Воля кивает с мрачным видом, всучивает Антону пару крупных купюр и коротко комментирует: — Это вам на такси и бонусом за моральный вред. Шастун заторможенно кивает, делит полученное пополам и часть кладёт в карман куртки опирающегося на него Арсения. — Езжайте домой, пацанва, — устало выдыхает Воля. — И мой вам совет: нажритесь хорошенько, чтобы спалось крепче. Вон, там целый бар, хватайте что хотите, спишем на сопутствующие расходы. Только в этот момент Арсений понимает, как же ему хочется напиться прямо до слюней, чтобы выветрить из головы всё произошедшее. И даже не столько пламенную встречу с флёдерами, сколько копошение в сгнивших мозгах трупа, от этого до сих пор во рту стоял горький тухлый привкус. Антон подхватывает с бара пару бутылок и ведёт Арсения к выходу. — Слушай, Шастун, — неуверенно начинает Арсений, когда они добираются до оживлённой центральной улицы. Неожиданно ей оказывается знакомая набережная Невы. — Давай пока не поедем в общагу, а? Хочу в себя прийти. А ещё Арсений очень не хотел пытаться сейчас заснуть, опасаясь возвращения ночных кошмаров. Да и вообще, сейчас посреди шумного ночного Питера всё случившееся казалось хоть и страшной, но реальностью. А в тишине и уединении собственной комнаты ужас от пережитого множился до таких пропорций, что было боязно даже закрыть глаза. Антон улыбается ему уголками губ и кивает. Часть пути он ещё поддерживает Арсения под локоть, даже полушутливо предлагает понести, от чего тот возмущённо отказывается, но силы потихоньку возвращаются, а общая усталость и сонливость не мешают Арсению самостоятельно передвигать ногами. Они выходят к знакомому спуску к реке и замирают оба, не сговариваясь. — Пиздец, это теперь наше знаковое место? — устало и обречённо произносит Арсений. — Тут человек в буквальном смысле умер, и мы оба чуть не сдохли. Несмотря на его возмущения, они оба усаживаются на знакомые ступеньки, даже не думая идти куда-то ещё. Тело, естественно, уже давно увезли, а бьющаяся в каменные берега Нева была не беспокойней, чем обычно. Поначалу они молчат, в тишине заливая в себя отвратительный на вкус вискарь — тот вроде бы не из дешёвых, но Арсений в принципе не очень-то переносил виски. Правда, даже он сейчас залетает с лёгкостью, обжигая горечью горло и оседая приятным жаром в желудке. Вот только блаженное опьянение не приходит, хотя за считанные минуты Арсений осушает чуть ли не треть своей бутылки, только сонливость и усталость накатывают сильнее. На улице уже не сильно холодно, особенно для Арсения, но он всё равно прижимается к тёплому боку Шастуна и ловит приятное дежа-вю, когда тот приобнимает его рукой. — А помнишь, мы в начале жаловались, что у нас практика скучная? — шепчет Антон. Арсений издаёт невесёлый фыркающий смешок. — Накаркали, получается. — Получается. К виски он больше не прикасается, рассчитывая залить в себя ударную дозу уже перед самым сном, сейчас же хватает и едва заметной лёгкости во всём теле. Мысли дрейфуют от одного воспоминания к другому, но, к счастью, не фиксируются ни на чём конкретном и не погружают в страх и отчаяние. Арсений вдруг понимает, что, по сравнению с тем, как его чуть не вывернуло от некро-энергии в первую с ней встречу, сегодня он отлично держался. То ли привык и выработал иммунитет, то ли в первый раз недомогание было больше психосоматическим, чёрт его знает. Но то, что тёмная сторона его дара оживилась и подняла свою уродливую мрачную голову, совершенно очевидно. После фокусов с копанием в воспоминаниях мертвеца собственная аура ощущается особенно чётко — тяжёлая, душная, отдающая могильным смрадом и невольно наводящая на мысли о сырой влажной земле и грубо сколоченных гробах. — Я тут понял, — вдруг негромко произносит Антон, мягко поглаживая Арсения по плечу, — что мне сегодняшний клуб в видении приходил пару дней назад. Но я тогда не срастил, что к чему, слишком мутное всё было. И жуткое, там мертвецы танцевали под электронику, я подумал, это больше похоже на бред сумасшедшего. Арсений перехватывает его руку и несильно сжимает пальцы в своих — эгоистично прогоняет холод от своих ладоней, сейчас тепло Антона кажется единственным, что отгоняет прочь шевелящуюся где-то внутри мёртвую энергетику. — Для тебя бред сумасшедшего, а для меня — мамино наследство, — хмыкает он. Он прижимается ближе, отчаянно выискивая согревающий жар — и сверхъестественный, и самый обычный, от человеческого тела. Антон, распознав его задумку, поворачивается к нему и прижимает к себе уже обеими руками, выпростав ноги по бокам. — У меня из-за всего этого аура поменялась, — будто отрывая от сердца сокровенное, шепчет Арсений. — Я прям чувствую, как она смердит, аж противно. Хорошо, что ты этого не ощущаешь. — Вообще-то ощущаю, — озадаченно отзывается Антон. Арсений настолько в шоке, что даже не находится, что сказать. — Мы же друг дружку распознаём, особенно если тесно общаемся, типа рыбак рыбака. А мы с тобой очень тесно общаемся. В подтверждение своих слов он сильнее сжимает объятия, заставляя Арсения жалобно пискнуть — при желании Антон, наверное, мог бы так переломать ему рёбра с его божественной силушкой, но Шастун, конечно, тут же расслабляет руки. Мысль, что он может, но не сделает, вселяет удивительное спокойствие. — И она мне не противна, — продолжает Антон, выводя на спине Арсения пальцами какие-то замысловатые узоры. — Немного жутковато, честно скажу, но это даже… завораживает, что ли. Арсений не поднимает голову, только прячет лицо за полой куртки Шастуна, — видимо, виски всё-таки дало в голову, он сейчас опасно близок к тому, чтобы позорно разреветься. Всё сказанное звучит слишком хорошо, как что-то из воображения пятнадцатилетнего Арсения, который ещё верил, что его могут принять таким, какой он есть. — Помнишь, я рассказывал про проклятие? — глухо спрашивает он и, не столько увидев, сколько почувствовав чужой кивок, продолжает: — Его наложили в день похорон отца. Народу было немного, только самые близкие. И, когда гроб стали опускать, начал твориться какой-то ужас. Эти ублюдки из секты призвали кучу призраков, к счастью, там были старые коллеги отца из ФСКАНа, всех быстро эвакуировали и никто серьёзно не пострадал. А я с тех пор с ополовинчатым даром хожу. Антон чуть крепче сжимает руки вокруг него, губами прижимается к макушке, и даже кажется, что исходящее от него тепло становится ярче, — оно-то и позволяет Арсению продолжить, сглатывая пересохшим горлом. — Я с тех пор решил, что отомщу им. Пошёл в Академию ради этого, чтобы после обучения попасть в ФСКАН и продолжить дело папы. Потому что он сейчас мёртв, а эти сволочи живы. И я уже пять лет хожу с искалеченными способностями, мы с мамой из-за этого очень отдалились. Она, знаешь, и так никогда не проявляла ко мне заботу и ласку, а после этого и вовсе будто специально отстранилась. У меня до этого было, считай, полтора родителя, а стало ноль. Он не ждёт слов утешения, жалости или сочувствия и уж точно не потерпит попыток отговорить и рассуждений о морали и гуманности, мол, месть не приносит облегчения и вообще это не выход. Арсений уже твёрдо решил, что сам будет думать, станет ему легче или нет, — но только тогда, когда убийцы отца будут гнить в земле, как они того и заслуживали. Антон ничего не говорит, только поглаживает успокаивающе и щедро делится своим теплом.