I woke up underground, Not a light, not a sound, Threw my voice into the dark, But the dark had no remark, Just repeated what I said.
Then a light broke through the black, I was standing on a track. That little light began to grow, There was nowhere I could go. And the ground began to shake, No time left to hit the brake, That little light was closing in And suddenly, I'm floating.
Love, I see you now, You found me here Underground.
© Cody Fry — Underground
Звонок Павла Алексеевича раздаётся ровно тогда, когда Арсений забирается руками под футболку Антона и дрожащими пальцами оглаживает горячую кожу. Вообще-то, Арсений не планирует обращать внимания на разрывающийся мелодией телефон, но Шастун протестующе мычит в поцелуй и отстраняет его от себя. — Бля, Арс, да погоди, это Воля, — пытаясь отдышаться, бормочет Антон. — Мне только он через беззвучный режим пробиться может. — У вас с ним настолько тесные отношения? — недовольно бурчит Арсений, но со вздохом отодвигается и оставляет Шастуна в гордом одиночестве у двери, к которой он его только что припирал. Арсений не первый раз в комнате Антона, но впервые находится здесь дольше пары минут. В целом, по обстановке она не особенно отличается от комнаты самого Арсения, они всё-таки в общежитии живут, пускай и чуть более комфортном, чем большинство других в Питере. Но отдельные элементы красноречиво намекают на то, кто здесь хозяин: сваленные одной кучей на стуле толстовки всех цветов радуги, несколько пар массивных кроссовок у входа, груда металлолома на тумбочке, которую Шастун по ошибке принял за украшения. Ну точно сорока. Голос Антона звучит ровно, и Арсений быстро по интонациям понимает, что волноваться не о чем, но разговор явно уходит в то самое русло, которое намекает: хрен им, а не свидание. Потихоньку начинало закрадываться ощущение, что в ФСКАНе никто, кроме них двоих, дела и не расследовал. Арсений встаёт у окна, задумчиво разглядывая вид почти идентичный тому, что открывается из его комнаты, только всё-таки менее удачный из-за низкого этажа. Где-то за спиной вздыхает Антон, коротко прощаясь с Волей с усталым «Скоро будем», затем раздаются шаги, и его руки обвивают Арсения за пояс. — Долг зовёт, — вздыхает Шастун, кладя подбородок на его плечо. Закинув назад руку, Арсений запускает пальцы в мягкие кудри, — это в последнее время стало его любимым занятием, — и слегка массирует пальцами затылок. Антон довольно стонет и утыкается носом в его шею. — Надо ехать, — с сожалением произносит Арсений, но руки не убирает и не отстраняется. — Ага, — соглашается Антон. Он оставляет влажный горячий поцелуй там, где гулко и взволнованно бьётся пульс, поднимается к уху, осторожно прихватывает мочку зубами. И как бы приятно это ни было, ни к чему хорошему это не приведёт. С момента, как они начали встречаться, настроение Арсения скакало из состояния «софт» в состояние «хорни» с космической скоростью, при этом даже не обязательно Антона было видеть, достаточно только о нём подумать. Загадывать что-либо на будущее не хотелось, на носу и так была сессия и завершение практики, поэтому Арсений трезво рассудил, что грузить сейчас голову ненужными переживаниями ни к чему. Это, впрочем, не мешало ему утолять свой тактильный голод при первой же возможности, — благо сам Антон был только «за». Поначалу Арсений не то чтобы пытался скрывать их отношения, но старался лишний раз не афишировать, особенно в стенах Академии. Но, во-первых, все вокруг не были слепыми, а, во-вторых, и самому не очень-то хотелось прятаться. И потому, что у Арсения в кои-то веки не было желания себя ограничивать, и потому, что мелочно и по-сволочному хотелось безапелляционно заявить: это мой, моё, не отдам. Никто из их друзей не удивился, их, кажется, вообще уже успели обручить заочно, прозвав «криминальной парочкой». Миногарова с Галич и вовсе однажды встретили Арсения на пороге его комнаты с песней Мег из «Геркулеса» — той, которая «ты влюблена, сознавайся, реши». И хотя Арсений тогда хлопнул дверью перед их довольными смеющимися лицами, самому ему было по-хорошему волнительно. Видимо, весна могла прийти и для сына богини зимы. Был, правда, во всём происходящем один существенный минус, который заключался в том, что Арсению в его двадцать лет для того, чтобы возбудиться, достаточно было одного правильного взгляда или мимолётного касания. Обменов взглядами у них с Антоном было завались, а касания уже давно перешли из категории «мимолётные» в категорию «софт-порно». Несмотря на божественное происхождение, Арсению хотелось простого человеческого секса со своим парнем. Но судьба была явно против, или даже не судьба, а один только Павел Алексеевич. Знал бы он, от чего их отрывал. — Собирайся, — мягко произносит Арсений, напоследок плотнее притискивая к себе Антона. Шастун то ли удачно, то ли, наоборот, не очень удачно тесно прижимается бёдрами, отчего сквозь тонкую ткань его домашних штанов ощущается крепкий стояк. Стонут они одновременно — Антон от наслаждения, Арсений больше от досады. — Даже подрочить не успею, — недовольно бубнит Шастун, но идёт в ванную приводить себя в божеский вид. Или скорее «божественный», если спрашивать мнение Арсения. Сам он уже собран, успел за день позаниматься делами и припёрся ближе к вечеру к Антону, только-только выползавшему из кровати. Поэтому в ожидании Арсений присаживается на край подоконника и прислоняется лбом к нагревшемуся за день стеклу. Май даже в первую неделю выдался тёплым и солнечным, заставляя несчастных студентов, сгибающихся над конспектами в преддверии экзаменов, скорбеть по зря пропадающей хорошей погоде. Не то чтобы медленно чувствующий угасающие силы Арсений с ними солидарен, но в последнее время солнечный свет ему полюбился. Когда он слышит хлопнувшую дверь ванной и возню за спиной, он спрыгивает с подоконника и потягивается, хрустя затёкшей спиной. Антон, уже обувшись, зовёт на выход, и Арсений кивает. Взгляд в последний момент цепляется за мазок коричнево-рыжей краски на идеально белом подоконнике, и Арсений с любопытством склоняется ближе. А затем осторожно берёт в пальцы длинное мягкое перо. Очень знакомого окраса. Антон всего этого не замечает, и Арсений с нахмуренной гримасой кладёт перо на место. Очередная странность, — не то чтобы их в жизни сейчас было мало. Сегодня у них в репертуаре что-то новенькое: когда они прибывают к нужному адресу, которым оказывается самый обыкновенный жилой дом на окраине, вокруг нет никакой суматохи, ни активности нежити, ни любопытствующих зевак, ни даже сотрудников ФСКАНа. Зато есть Павел Алексеевич, хмуро курящий у входа в подъезд. — Здорова, пацанва, — произносит он, пожимая им руки, и, хотя майор явно пытается придать голосу бодрости, сумрачное выражение с его лица так и не сходит. — Вы уж простите, что вытащил с законного выходного в очередной раз, но вполне возможно, что сегодня ваш последний день практики. Первым делом Арсений чувствует испуг и непонимание, даже переглядывается с Антоном, но тот отвечает ему таким же ошарашенным взглядом. В смысле «последний»? До конца практики ещё был как минимум месяц, даже сессия ей была не помеха. Или Волю окончательно задолбало то, как долго и муторно тянется их расследование? Тут уже Арсений начинает злиться — ничего себе заявочка. Мало того, что они ещё даже не выпускники и уж тем более не сотрудники службы, они каким-то хреном должны были раскрыть дело, регулярно подвергая свою жизнь опасности и подвигая границы собственных способностей. И если результатом майор был не доволен, то мог засунуть себе это дело в задницу. Видимо, весь этот мыслительный процесс красноречиво отражается на его лице, потому что Павел Алексеевич усмехается. — Расслабься, Арсюх, у меня хорошие новости. Ну, ладно, Арсений немного погорячился. — В общем, тот парниша, которого вы спасли пару недель назад, оказался причастен к нашему кейсу и прекрасно знает, кто такая эта Надя и что она натворила. — Но… я думал, вы нас туда заслали, просто потому что это было по профилю Арсения, — озадаченно произносит Антон. — Изначально же не было никакой связи с делом. — На поверхности — нет, — пожимает плечами Воля, — но нельзя проработать в ФСКАНе столько лет, сколько я, и не обзавестись чуйкой на такие вещи. Я сразу заподозрил что-то неладное, уж больно вся эта тема с активностью нежити часто повторялась. Арсений, переваривая услышанное, поднимает голову вверх, глядя на уходящую ввысь жилую многоэтажку. Что-то ему подсказывало, что сюда они приехали не просто так. — В общем, — продолжает майор, — я чисто ради проформы у него поинтересовался, не в курсе ли он, кто такая эта ваша Надя. А он возьми да и расскажи всё. Навостряйте уши, пацанва, сейчас будет интересно. Антон тяжело вздыхает и тянет из кармана бомбера пачку сигарет. — Эта Надя — по паспорту Надежда Сысоева — добрейшей души человечек, — хмыкает Павел Алексеевич. — Целой куче народа предсказала их скорую смерть, да ещё и с точностью швейцарских часов: где, когда, во сколько, каким образом. Кого-то на улице просто цепляла и подходила с такими новостями, потом уже слухи поползли, и народ к ней сам потянулся. И самое забавное, что благодаря ей смерти действительно избежали, причём некоторые прошли прямо по самому краю, так что девочка явно не врала. А потом мы нашли на улице первый высушенный труп. — Они все были у неё? — ошарашенно спрашивает Арсений. — Не уверен насчёт прям «всех», но определённое количество жертв подтвердились, а почерк везде настолько схожий, что остальных можно приписывать смело, — поясняет Павел Алексеевич. — Причём мне пока неясно, в чём здесь замысел. Зачем было помогать им избегать смерти, а потом что… она сама их убивала? — Может, кому-то содействует? — предполагает Антон. Догадка прошибает Арсения внезапно: складываются в одну картину все полученные за жизнь знания, разговоры с матерью и собственное чутьё. — Она никого не убивала, — отрешённо произносит Арсений и под двумя вопросительными взглядами продолжает: — Разве что косвенно. Моё предположение — эта Надя имеет в предках кого-то из оракулов. Возможно, это норны или мойры, у них обычно все видения были конкретными, чёткими, а, главное, неотвратимыми. Она в своих видениях узнала то, что должно было случиться со стопроцентной вероятностью, а попытка вмешаться в этот процесс привела к катастрофичным последствиям. — А убило всех наших жмуриков… — с явно недоверчивым выражением на лице допытывается Воля. — Смерть, — пожимает плечами Арсений. — В самом её чистом проявлении. Может быть, кто-то из её олицетворений руку приложил, вроде Танатоса или Хель, но я думаю здесь просто сама смерть забирает то, что ей положено по праву. То ли тон его голоса, то ли родословная Арсения заставляют Волю всерьёз задуматься. — Это, типа, как в «Пункте назначения»? — робко спрашивает Антон. — Да, Шастун, как в дешёвом голливудском кино, — вздыхает Арсений. — Не совсем, но идея близка. Бывают ситуации, в которых исход не решён окончательно, когда есть хотя бы крохотная вероятность. Но у этой Нади, видимо, не хилый такой дар предсказания, если она разглядела в видениях уже предрешённые события. Так что вряд ли она кому-то желала зла, вероятнее всего, просто не подозревала, к каким последствиям это приведёт. — Но почему такие смерти странные? — недоумённо произносит Шастун. — Первые трупы были просто иссохшие, потом вообще какая-то дичь с нечистью творилась, а ещё туман этот… — Я думаю… — Арсений нервно облизывает пересохшие губы. Признавать, что в этом самом тумане он чувствовал странное родство, отчасти страшно и противно, но выбора уже не остаётся. — Я думаю, туман — это парадокс из-за нарушенного хода событий. Своего рода попытка смерти выровнять изломанные временные рамки, которые порушились, когда гибель не наступила в нужный момент. Но смерть не может просто забрать живого и абсолютно здорового человека, поэтому сперва делала грязную работу чужими руками. Ну, или, точнее, лапами нечисти. — Но на первых жертв никто не нападал, — замечает Антон. — Мы только у какой там по счёту нашли следы от когтей неподалёку. А до этого они как будто просто шли и умерли на месте. — У них у всех были патологии, — с тяжёлым вздохом произносит Павел Алексеевич. — У жертв из числа первых. Порок сердца, рак в терминальной стадии, СПИД, всё в таком духе. — Тогда точно вписывается, — кивает Арсений. — С теми, кому и так недолго было, нужно было просто слегка подтолкнуть. А с остальными уже расправлялась нечисть. Причём я думаю, что в том клубе, где были вампиры, умереть должен был один человек, остальные просто попали под раздачу. Отсюда и только один иссушенный труп. Воля тяжело вздыхает. — Вот жешь, Арсюха, я уже собирался эту дамочку вязать по рукам и ногам, — наигранно недовольно бурчит он. — Это только моё предположение! — оправдывается Арсений, опасаясь своими рассуждениями вывести и без того затянувшееся расследование не в ту сторону. — Я могу ошибаться. — Да что-то мне подсказывает, что это самая правдоподобная версия, — мрачно произносит Воля. — Ладно, пойдёмте, парни, расспросим её лично. Если что, ожидайте сопротивление, но я что-то сомневаюсь. Уже поднимаясь в лифте на нужный этаж, Арсений понимает, что одну деталь в своём предположении всё-таки упустил. — Павел Алексеевич? А что стало с тем мужчиной, на которого призраки напали? Если его смерть Надя тоже предсказывала, то он её избежал уже дважды, а, значит, рушил всю стройную картину теории. — Повесился, — глухо отзывается Воля. — Спустя два дня после того, как вы его вытащили. Ещё незадолго до этого нёс какой-то бред про неизбежность и неотвратимость… Так что твои догадки вполне имеют шанс оказаться точными. М-да. Картину это не рушило, но и не особенно помогало. Дверь нужной квартиры им открывает девушка, — Арсений видит её впервые в жизни, но лицо её знакомо до боли. Только если в поломанных и искажённых воспоминаниях мертвецов сложно было распознать что-либо, кроме безэмоциональных черт лица, сейчас Надя приветливо и немного наивно им улыбается. И ведь открыла дверь, не спросив, кто там, а за порогом обнаружила трёх мрачного вида мужиков и даже не испугалась. Точно смерти не боится. Это она, конечно, напрасно. Воля обрабатывает её с завидным профессионализмом: мягко, но уверенно поясняет, зачем они пришли, демонстрирует служебное удостоверение, и Надя, удивлённо хлопая большими глазами, безропотно пускает их внутрь. Квартирка оказывается крохотной, но очень уютной: повсюду развешаны разнообразные фенечки, бусы, цветастые тонкие занавеси и почему-то ловцы снов. Уже в коридоре об ноги Арсения принимается тереться упитанный рыжий кот, напрашиваясь то ли на ласку, то ли на подачку. — Ой, это Пухлик, он у меня очень общительный, — сетует Надя, подхватывая кота на руки с виноватым видом. — Пойдёмте на кухню, я чаю заварю. Павла Алексеевича явно не мучают угрызения совести, и он уходит в глубь квартиры следом за Надей, не моргнув и глазом. Арсений же неуютно мнётся в коридоре. Интуиция подсказывает, что в своих догадках он оказался прав, и ко всем произошедшим смертям Надя причастна косвенно. Но с точки зрения закона всё-таки причастна и, в теории, если бы не её предсказания, какие-то люди остались бы живы — те, что попали под горячую руку в клубе, например. А ещё куча ресурсов и времени ФСКАНа не были бы потрачены впустую. — Мне что-то не по себе, — признаётся Арсений буквально на ухо Антону, пока тот разувается, хотя Воля совершенно бесцеремонно прошёл в обуви. — Я тоже ожидал тут страшного и жуткого злодея, — хмыкает Антон. — А оказалось всё как в жизни: никто не виноват, все жертвы случая. Арсений всё-таки следует его примеру и снимает кроссовки, после чего они оба с трудом протискиваются на крохотную кухонку, — её Арсений тоже смутно узнаёт из подсмотренных воспоминаний. Надя уже успевает разлить по чашкам ароматный ромашковый чай и, усевшись на хлипенького вида табуретку, с искренним любопытством спрашивает: — А что-то случилось? Арсений улыбается нервно, почти истерично, едва успевая отвернуться в последний момент, чтобы это скрыть. Они почти полгода бились с кучей непонятных смертей, а она совершенно ни о чём не подозревала. — Да всего-то толпа народу из-за вас померла, Надежда Олеговна, — ласково сообщает Воля, шумно прихлёбывая чай из щербатой чашки. Надя меняется в лице и бледнеет на глазах. Запрыгнувший на её колени Пухлик, будто почуяв изменившееся настроение хозяйки, жалобно мяучит. — В каком смысле? Это, наверное, какая-то ошибка, вы что, я же, наоборот, помогаю… — А потому что полезли, куда не просят, — без сожалений припечатывает Павел Алексеевич. — Вот вам кто сказал, что вы можете решать, кому жить, а кому умирать, а, Надежда Олеговна? Девушка поджимает дрожащие губы, шмыгает носом и явно пытается не разреветься. — Я ничего не понимаю, — жалобно произносит она. — Я правда не знаю, о чём вы говорите, но если я как-то могу помочь… — Так, — вдруг решительно отрезает Антон. — Павел Алексеевич, можно я с ней поговорю? Наедине? Удивлённый таким выпадом Воля явно сперва раздумывает, но потом всё-таки пожимает плечами. — Пойдём, Арсюха, нам тут не рады, — хмыкает он, выходя обратно в коридор, а оттуда в единственную комнату, видимо, и гостиную, и спальню одновременно. — Уверен? — одними губами шепчет Арсений, настороженно поглядывая на уже утирающую слёзы девушку. — Уверен, — с успокаивающей улыбкой отзывается Антон. — Я похожих случаев в лекарне в своё время насмотрелся, справлюсь. Арсений напоследок утешающе сжимает его ладонь в своей и выходит следом за Волей. Первые десять минут проходят в томительной и напряжённой тишине. Арсений пытается прислушаться к голосам за стенкой, но, в конце концов, решает, что Антон не просто так попросил их выйти, и стоит уважать эту просьбу. А дальше время становится размытым, и уже непонятно, проходит одна минута или пять, десять, целый час. Свои собственные размышления не слишком весёлые, Арсений прокручивает в голове всё, с чем пришлось столкнуться на практике, и думает, — а не жалеет ли он? Он, конечно, не ожидал от ФСКАНа ничего лёгкого, более того, они с Антоном даже потребовали, чтобы им дали стоящую работу, но вот это вот всё — загубленные жизни, непростые выборы, постоянная необходимость развивать свои умения — стоит ли оно того? Арсений вспоминает, как этим делом горел его отец, и думает, что, наверное, всё-таки стоит. Кто знает, как долго бы ещё с этим делом ФСКАН возился без его участия, — некроматические способности были редкостью даже среди нелюдей, — вполне возможно, что кейс так бы и остался подвисшим. И тогда чёрт знает, сколько бы ещё людей Надя загубила, даже не имея на то умысла. Удивительно, как её, в общем-то, достаточно нейтральный дар хоть и косвенно, но убивал людей. А дар Арсения, получается, сейчас их спасает? Антон выходит к ним спустя сорок минут, — Арсений проверяет по часам, — придерживая за плечо раскрасневшуюся и явно заплаканную, но уже успокоившуюся Надю. — Надежда Олеговна готова поехать в Управление и оказать посильное содействие, — отчитывается Шастун, мягко поглаживая девушку в попытке утешить. — Ещё она сказала, что готова понести любое наказание, но я считаю, что наказание тут будет излишним, у неё нет ни умысла, ни мотива, а, значит, и состава преступления тоже нет. — Ты мне тут не умничай, Антоха, — покачав головой, перебивает Воля. — Есть ли там состав, решать будут люди, у которых есть на это полномочия. Антон поджимает губы и хмурится, Надя под его рукой опускает глаза в пол, но голос Павла Алексеевича тут же смягчается: — Я уверен, что наши следователи подойдут к делу со всей ответственностью. Вам не о чём переживать, Наденька. Арсений, который до этого, кажется, даже не дышал, облегчённо улыбается. Это ещё явно не конец, неизвестно, сколько ещё по городу бегает тех, кому Надя «помогла», но эти смерти закончатся так или иначе, а именно этого они и добивались. После быстрых, буквально пятиминутных сборов Нади они спускаются вниз, и Воля усаживает её в свою машину, припаркованную неподалёку. К Антону и Арсению он поворачивается с усталой, но довольной улыбкой. — Я редко это говорю в принципе, но вы молодцы, ребята, — произносит он, пожимая им обоим руки. — Горжусь. Два студента разрулили дело, которое не могли раскрыть опытные ФСКАНовцы, когда ещё такое увидишь. — То ли ещё будет, Павел Алексеевич, — самодовольно хмыкает Шастун, за что получает от Арсения несильный, но ощутимый толчок локтём под рёбра. — Антон хотел сказать, что мы благодарны за представленную возможность проявить себя и будем рады продолжить службу уже в статусе полноценных сотрудников, — бодро произносит он. Не то чтобы Арсений на что-то намекает, конечно. — Приезжайте под конец месяца, когда между экзаменами будет посвободнее, — уже открывая дверь машины со стороны водительского места, отзывается Воля. — Подпишем вам отчёты и заодно разберёмся, где ваши рабочие места. Забравшись в салон, Павел Алексеевич заводит автомобиль и выруливает с парковки. Надя со слабой улыбкой на прощание машет им рукой в окно, и Антон с готовностью отвечает тем же. Впрочем, едва только машина майора скрывается за поворотом, Шастун будто бы тухнет: плечи опускаются, а на лицо наползает мрачное выражение. — Эй, ты чего? — с непонимающим смешком спрашивает Арсений. — Мы же дело раскрыли, Шаст, радоваться надо. Ещё и работу искать после выпуска не придётся, кайф же, нет? — Да я как-то не знаю, — отрешённо отвечает Антон. — Вроде бы и раскрыли, а сколько людей ещё умрёт? Тон его голоса — глухой и безжизненный — вкупе с хмурым лицом и потерявшими блеск глазами заставляют Арсения не на шутку взволноваться. — У тебя были ещё какие-то видения? — обеспокоенно спрашивает он, хватая Шастуна за плечи. — Кто-то ещё умер? Мы ещё успеем их спасти? — Да не было никаких видений, — отцепляя его руки от себя и беря в свои ладони, вздыхает Антон. — Просто… не знаю, ощущение такое, будто мы ещё точку не поставили. — Поставим, когда допишем отчёты и принесём их на подпись Воле, — утешает Арсений, хотя сам уже постепенно мрачнеет. Не столько даже заражаясь от Антона, сколько пытаясь его разгадать, — что-то тут нечисто, он явно недоговаривает, но продолжать пытать дальше не было никакого смысла, Шастун уже явно вбил себе в голову, что ничего говорить не собирается. Вкупе с тем, как уже дважды Арсений чувствовал его близящуюся смерть, это всё не просто страшно, это вгоняет в животный ужас. С другой стороны, эти ощущения были обманчивы, — появлялись внезапно и так же стремительно исчезали, а поводов что-либо не говорить у Антона могло быть великое множество. В конце концов, за время практики они оба повидали некоторое дерьмо, и ещё удивительно, что не заработали себе психологические травмы. А, может, и заработали, просто пока не поняли. — Поехали домой? — устало предлагает Антон, беря руку Арсения в свою и утягивая с собой вперёд. Ощущение какой-то подспудной, плавающей на краю сознания тревоги не покидает всю дорогу, Арсений вроде бы и пытается что-то сказать то ли чтобы поделиться своими мыслями, то ли чтобы выпытать, что же там в голове у Шастуна, то ли просто разрядить обстановку, но каждый раз натыкается на серьёзный, тяжёлый взгляд Антона, глядящий вроде бы в никуда, а вроде бы в самую суть. Арсений знает себя в такие моменты, знает, что ему подобное состояние проще переварить в одиночку, поэтому, когда они останавливаются у входа в общежитие, и Антон мягко поворачивает его к себе за плечи, то не ожидает услышать: — Приходи ко мне сегодня? На ночь. Это многозначительное «на ночь» может означать всё, что угодно. Они в отношениях были слишком недавно, поэтому заночевать друг у друга не успели, ровно как и переспать, поэтому Арсений вопросительно вздёргивает брови в ожидании пояснений. — Нам не обязательно… — мнётся Шастун, наконец-то показывая хоть какую-то эмоцию, пускай это и робость. — Но если ты хочешь… В смысле, я тоже хочу, но я не хочу давить, и, вообще, мы не обязаны… — Антон, — мягко перебивает Арсений, беря его руку в свою. — Я приду, а там разберёмся? Шастун в ответ улыбается ему облегчённо и благодарно. — Дай мне час, хорошо? — просит Арсений, притягивая его к себе и на прощание целуя в щёку, — всё равно Антон ещё собирается перекурить перед тем, как идти внутрь. — Не скучай. — Уже, — напоследок усмехается Шастун, отпуская его руку. Уходит, на самом деле, больше часа — полтора, если не все два. Арсений нервничает не на шутку, одёргивает себя, — потому что к чему эти волнения, это же Антон. С другой стороны, это же Антон, как тут не волноваться. К комнате Шастуна он чуть ли не буквально прокрадывается, и, хотя сам себя убеждает, что имеет полное право приходить к своему парню, когда ему вздумается, всё равно есть ощущение, что все вокруг смотрят и осуждают. Смотрят — да, кто-то даже перешёптывается со смешками, но к Арсению быстро теряют интерес. Вообще, их отношения перестали быть увлекательным инфоповодом буквально через пару дней, и на том спасибо. Антон открывает ему дверь почти сразу же, будто стоял под ней и ждал заветного стука. Выглядит взъерошенным и тоже явно волнуется, но с улыбкой даёт пройти внутрь и прикрывает следом дверь. Арсений неуютно мнётся в коридоре, — в комнате включён только ночник, из-за чего она укрыта серым полумраком, — и усаживаться на стул будет как-то слишком нелепо, а на кровать — вызывающе. Будто бы почуяв его нерешительность, Антон за руку заводит его глубже в комнату и негромко предлагает: — Посмотрим фильм? — Фильм, ага, — с готовностью отзывается Арсений. — Фильм — это хорошо, давай фильм. Он в том самом состоянии собаки на сене, когда и хочется, и колется. С одной стороны, волнение заставляет мелко дрожать руки и смущённо отводить взгляд, а, с другой, — Антона всё-таки хочется чуть ли не до пятен перед глазами. В конечном итоге совместный просмотр фильма на ноутбуке оказывается отличной возможностью разрядить обстановку и расслабиться. Первые минут двадцать Арсений даже честно пытается вникнуть в смысл сюжета, но потом бросает эту идею и прижимается ближе к Шастуну, обнимающему его за плечи. Поток мыслей так или иначе стекается к одному, и Арсений решает, что зачем это терпеть, если можно не терпеть. В конце концов, Антон всегда может его осадить, если что-то пойдёт не так. Когда Арсений кладёт ладонь на его бедро и слегка сжимает, Шастун только поглаживает его по плечу, будто всего лишь отвечая на ласку. Арсений закусывает губу и, не отрывая глаз от экрана ноутбука, ведёт руку выше. Сквозь тонкую ткань домашних штанов жар чужой кожи ощущается особенно ярко, и, когда Арсений отчётливо чувствует, что пальцами уже коснулся члена, он замирает. Антон рядом шумно выдыхает через нос, несколько секунд ничего не происходит, а затем он решительно и даже как-то зло захлопывает крышку ноутбука, и комната погружается в прежний полумрак, разгоняемый только бледно-оранжевым светом ночника. — Досматривать не будем? — как будто бы с сожалением спрашивает Арсений. — Но я хотел узнать, чем всё закончится. — Тем, что мы, наконец-то, потрахаемся, — припечатывает Антон, откладывая ноутбук на тумбочку. Довольный провёрнутой авантюрой Арсений совсем не ожидает, что Антон повернётся и опрокинет его на спину одним движением — так быстро, что едва не выбивает дух. — Ты невозможный, — горячим шёпотом выдыхает Шастун и, прижавшись к нему вплотную, утягивает в глубокий, влажный поцелуй. Арсений улыбается ему в губы, раздвигает ноги, чтобы Антон мог устроиться удобнее, и обхватывает его вокруг шеи руками. Целоваться с ним всегда было приятно и волнительно, но сейчас — это что-то новое, более сладкое и тягучее, и даже отрываться не хочется, наоборот, хочется растянуть это удовольствие в бесконечную нить. Антон расстёгивает на нём рубашку, спускается горячими точками поцелуев по шее к ключицам, — каждое касание как раскалённое клеймо, только не приносящее боли, а стекающее липким тяжёлым жаром к низу живота. Арсений запускает пальцы в его волосы, дышит рвано через раз и то поднимает ослепший взгляд к потолку, то опускает, чтобы убедиться: ему это всё не мерещится. И это дико, ново, непривычно, а ещё так волнительно, что напрягается каждая мышца в теле, но Арсений не даёт страху завладеть собой, прижимается ближе, льнёт к осторожным и трепетным прикосновениям губ и пальцев. Антон приподнимается, чтобы стянуть с себя футболку и помочь Арсению снять рубашку, а затем возвращается к поцелуям — тем самым, от которых вдоль спины обдаёт дрожью. — Я готовился, — шепчет ему в губы Арсений, оглаживает щёки и красноречиво прижимается бёдрами, демонстрируя уже очевидный стояк. Вместо того, чтобы восхититься и похвалить, Антон зачем-то отстраняется на напряжённых руках и с озадаченным лицом выдаёт: — Я тоже. Арсений хмурится и облизывает горячие от поцелуев губы. Это что, шутка какая-то? — В смысле, я готовился быть снизу, — поясняет он на всякий случай. Ну, мало ли у них тут какое-то недопонимание, в таких делах нужно уметь говорить словами через рот. — Я тоже! — упрямо повторяет Антон. Приехали. — Это фиаско, братан, — рассеянно шепчет Шастун. Арсений не выдерживает и начинает ржать первым. Это же надо быть противоположностями буквально во всём и найти поразительное единодушие там, где его не ждали. Антон сперва фыркает, затем смеётся тоже, утыкается лбом Арсению в плечо и кладёт руки на рёбра, — его касания кожа к коже посылают волны тепла по всему телу, и чёрт знает, дело ли в специфике способностей или это просто он так реагирует на Антона. — Вообще-то, — как бы между прочим спокойно начинает Арсений, мягко поглаживая Шастуна по волосам, — я девственник. Антон издаёт удивлённый звук, но головы не поднимает, только перемещает одну руку так, чтобы переплестись пальцами. — В смысле никому не вставлял? Или тебе не вставляли? — озадаченно спрашивает он, ещё зачем-то целуя в плечо, будто извиняясь за такие вопросы. — В смысле я чужой член даже в руках не держал, — отзывается Арсений. Вот это уже заставляет Антона приподняться, а затем и вовсе сесть, и, поскольку руками они всё ещё сцепились как застёжки, Арсений поднимается и садится следом. — Это проблема? — спрашивает он, уже начиная волноваться и нервно покусывая губы. — Нет! — поспешно выпаливает Антон. — Нет, конечно нет, ты что! Просто ты такой… ну… я удивлён, что у тебя не было возможности. — Я, как ты помнишь, не самая социально активная ромашка, — сухо комментирует Арсений. — Ну да, ты такой… холодный, — с хитрой улыбкой произносит Антон. — В прямом смысле холодный — на ощупь. Демонстрируя свои слова, он свободной рукой касается шеи Арсения, в очередной раз обжигая горячей кожей, спускается ниже к груди, мягко оглаживает живот, заставляя по телу пробежаться волну мурашек. — Тебе неприятно? — спрашивает Арсений. Не то чтобы обречённо, с этим он уже успел смириться, скорее, устало. — Нет, это даже прикольно, — отвечает Шастун, и Арсений бы ему не поверил, если бы не видел совершенно искренний восторг в глазах. — Знаешь, как будто подушечку переворачиваешь на прохладную сторону. — А можно мы от переворачиваний подушечек перейдём к чему-нибудь более весомому? — фыркает Арсений. И, не давая Антону особого выбора, забирается к нему на колени и тянется за поцелуем. — Это к чему? — в перерывах между касаниями губ выдыхает Шастун. — Что ты хочешь? — Примерно всё, — хмыкает Арсений. — Я не первобытный человек, у меня есть интернет. А ещё руки, пальцы и игрушки. Он как раз заинтересованно выцеловывает Антону шею, ощупывая губами чуть солоноватую на вкус кожу, напряжённое сухожилие, гулко бьющийся пульс, — Антон то ли на это, то ли на его слова выдыхает глухой стон. — Можем… можем поменяться, — задушенно произносит он. — Сначала ты, потом я, или наоборот, или вообще как хочешь… — Для начала я хочу тебе отсосать, — по-деловому сообщает Арсений и, надавив на плечи Антона, чтобы тот лёг головой на подушку, сам спускается ниже, к его коленям, и подцепляет пальцами резинку штанов. — Пиздец, а ты точно девственник? — приподнимая бёдра, чтобы помочь, неверяще усмехается Шастун. — Точно, — бормочет Арсений, уже увлечённо прощупывая чужой стояк сквозь совсем тонкую ткань трусов. А затем выдаёт где-то между досадой и восхищением: — У тебя член больше. — Прости? — Я подумаю. — Тогда, наверное, не время сказать, что я могу трахаться несколько раз подряд, да? Арсений даже останавливается, уже наполовину сняв с него трусы, и поднимает глаза, встречая шальной и блестящий в полумраке взгляд Антона. — Я бы сказал, что ты пиздишь, но, зная, кто твой отец… — задумчиво произносит он и возвращается к своему увлекательному занятию, — раздевает Шастуна окончательно и испытующе разглядывает его член. — А можно мы не будем обсуждать моего отца прямо сейчас? — сипло просит Антон. — Я сейчас вообще ничего не смогу обсуждать, — усмехается Арсений. — Но как скажешь. Он обхватывает член сначала осторожно двумя пальцами, проводит по всей длине, чуть надавливая под головкой — так, как обычно нравится самому, — и Антон отзывается довольным протяжным стоном. Хотя, кажется, удовольствие ему сейчас доставляет больше картинка: Арсений бросает на секунду взгляд вверх, — Антон неотрывно следит за его манипуляциями. Взяв член в ладонь, Арсений ведёт осторожно, не пытаясь ускоряться, — слишком сухо, может быть неприятно, — прощупывает выступающие венки, и произносит: — То есть хочешь сказать, что я могу сейчас довести тебя до оргазма, и ты сразу же будешь готов продолжить? Антон гулко сглатывает, — это слышно в оглушительной тишине, и выдыхает хриплое, едва различимое: — Да. — И сколько раз? Арсений поднимает глаза, продолжая мягко водить рукой по члену, ловит взгляд Антона — одновременно растерянный и горячий, мгновенно прошибающий до дрожи. — Я не знаю, — сипит он. — Максимум было четыре раза, дальше уже не продолжал. — Устал? — с лёгкой насмешкой спрашивает Арсений. — Она устала, — неожиданно твёрдо отвечает Антон. В его взгляде что-то неуловимо меняется, мягкое тепло превращается в раскалённый металл. — Я нет. Арсений облизывает пересохшие губы и уже не может терять ни секунды, — склоняется, на пробу касается языком головки, ощущая солоноватый и горький привкус, и обхватывает член ртом. Слыша где-то над головой одобрительный стон, он опускается чуть ниже и тут уже понимает, что ни порно, ни тысячи прочитанных статей на эту тему не могли подготовить его к реальности. Он помнит и про зубы, и про движения языком, и даже помогает себе рукой, но неожиданно челюсть затекает буквально за секунды, во рту набирается слюна, а выступающая смазка на вкус оказывается очень терпкой. Антон опускает руку на его макушку, едва ощутимо сжимает пальцы в волосах, слегка массирует кожу, и Арсений отзывается благодарным стоном удовольствия, — Антон вторит ему тут же будто эхо. Поза оказывается неудобной, затекают спина и шея, и Арсений укладывается на живот между разведённых ног. Так взять глубже он не может, зато может облизать головку, сомкнуть вокруг губы, слегка тронуть уздечку языком, а рукой уже смелее огладить ствол до самых яиц и обратно. — Можешь чуть быстрее? — шёпотом спрашивает Антон слегка несмело, и Арсений вместо ответа подталкивает его ладонь на своём затылке и показательно убирает руку, до того державшую его член. Шастун явно медлит и интересуется: — Уверен? Арсений отвечает ему рассерженным взглядом исподлобья. Выходит, наверное, не очень убедительно, у него, в конце концов, член во рту, но Антон облизывает губы и принимается легонько поднимать бёдра, толкаясь внутрь. Не испытывая совершенно никаких иллюзий по поводу своего первого раза, Арсений не старается взять глубже, только пытается помогать языком и не обращает внимания на ноющую с непривычки челюсть. Горько-солёный вкус чужой спермы взрывается на языке, Антон издаёт низкий хриплый стон, и его пальцы напоследок чуть сильнее сжимаются в волосах. Арсений отстраняется, тяжело дыша, не сдержавшись, прижимается собственным ноющим от напряжения членом к кровати и ползёт выше за поцелуем. Антон отвечает сперва лениво, явно отходя от оргазма, но с каждой секундой распаляется всё сильнее, напористо лезет языком в рот, сперва кладёт ладони на задницу Арсения, затем разочарованно мычит, осознав, что ещё не успел снять с него джинсы. Арсений нетерпеливо подскакивает на ноги, чуть ли не выпрыгивает из штанов, стремясь избавиться от последней одежды поскорее, совершенно неэротично снимает трусы, дёргая ногой, чтобы те слетели с лодыжки. На секунду задерживается, оглядывая раскинувшегося на кровати покрасневшего Шастуна, ловит его восхищённый поплывший взгляд и не удерживается от самодовольной улыбки. Он, конечно, знает, как выглядит, знает, что тяжёлые физические тренировки не проходят даром, и его тело находится практически в идеальной форме, но одно дело знать самому, другое — ловить вот такие восторжённые взгляды. Но затем Арсений отвлекается от нарциссизма, потому что Антон вообще-то тоже как будто сошёл с обложки журнала или даже прямиком с Олимпа — это, наверное, больше ему по статусу. — Ты такой красивый, — не сдержавшись, шепчет Арсений, падая обратно в его объятия и сразу же прижимаясь нетерпеливым поцелуем к губам. — Нет, ты, — с усмешкой отзывается Антон, обхватывая его руками. С явным удовольствием кладёт ладони на ягодицы и сжимает, притираясь ещё ближе. — Ну что, как ебать тебя будем? Хотя романтики в таких выражениях — примерно ноль без палочки, Арсений всё равно на несколько мгновений замирает в нерешительности. От вороха желаний и почти физической необходимости его перемыкает, попробовать хочется всё, сразу и побольше, и, хотя рациональная часть мозга подсказывает, что не обязательно всё укладывать в один вечер, сердцу не прикажешь, — а оно бьётся в груди перепуганной птицей, гулким стуком отдаваясь по всему телу. Но выбирать всё-таки приходится, чтобы хотя бы сдвинуться куда-нибудь с мёртвой точки, и Арсений решает не рационализировать этот выбор, а отдаться на волю инстинктов. Те просят прижаться теснее, поцеловать, приласкать, подарить удовольствие, чтобы через физический контакт выразить хотя бы часть тех чувств, что клокочут внутри. — Смазка? — выдыхает Арсений в живот Антону, увлечённо выцеловывая бесформенные метки. Кожа под губами кажется едва ли не раскалённой, и, наверное, каждое такое касание для самого Антона — будто проводят кусочком льда, по крайней мере, под ладонями, мягко оглаживающими крепкие бёдра, Арсений чувствует шероховатость мурашек. Антон копошится, шумит выдвигаемым ящиком, едва слышно матерится сквозь зубы и срывается на хриплый, протяжный стон, когда Арсений, не сдержавшись, всё-таки проводит языком по всей длине его члена, — тот уже снова окреп, если вообще опадал. — Возьми, — сипит Шастун, вкладывая в его ладонь бутылёк смазки. — Возьму, — соглашается Арсений. На этом, правда, бравада заканчивается, — дрожащими руками он выдавливает прозрачный вязкий лубрикант на пальцы и, приставив их ко входу, замирает в нерешительности. — Если я вдруг сделаю тебе больно… — Не сделаешь, — перебивает Антон, шумно дыша через нос. И для пущей убедительности призывно подаётся бёдрами вперёд, пытаясь насадиться, но Арсений испуганно отводит руку. — Арс, всё будет нормально. У тебя, по ходу, прирождённый талант, так что не тяни. Совет, конечно, дельный, но и торопиться в этом деле явно не стоит. И сперва Арсений осторожничает, просто потому что действительно боится травмировать, а затем приноравливается, находит нужный угол и даже умудряется дрочить Антону в такт свободной рукой, — тот стонет одобрительно, тяжело дышит, на периферии видно, как он комкает в кулаках простынь до побелевших костяшек. В какой-то момент Арсений откровенно залипает, — он входит уже тремя пальцами, с любопытством ощупывает гладкие горячие стенки и, кажется, даже открывает рот, настолько он увлекается процессом. А когда всё-таки бросает взгляд выше, то удивлённо вскидывает брови. — Антон, у тебя глаза… — Он осекается, не очень понимая, как продолжить. Из-под полуопущенных век льётся знакомый, но сейчас непривычный свет, — будто где-то там, внутри Шастуна, притаилось яркое солнце. — Ага, — выдавливает Антон и на очередном движении пальцев прогибается в пояснице с глухим стоном. — Сорян, это бывает… от переизбытка эмоций… Глаза он закрывает, видимо, решает, что это отталкивает, но Арсений наваливается сверху, одной рукой обхватывает его лицо, мягко оглаживает большим пальцем щёку. — Открой, — просит он, и выходит не требовательно и сексуально, а жалобно. Но Антон поддаётся, — свет слепит, особенно в такой близи, и теперь уже Арсений прикрывает глаза и даже так видит мягкое рассеянное свечение. Лицо обдаёт жаром, но он всё равно упрямо тянется за поцелуем вслепую, — тут не жалко сгореть. Он отстраняется, когда от неудобной позы затекает рука, думает уже спросить, что делать дальше, но Шастун сам протягивает ему упаковку презервативов. Руки у Арсения дрожат так, что пластиковую обёртку он вскрывает с трудом, а затем и вовсе поддаётся, когда Антон перехватывает инициативу и, вскрыв квадратик фольги, обхватывает его член рукой. Не столько стон, сколько всхлип выходит жалким, — прикосновение оказывается настолько долгожданным, что перед глазами пляшут искры. — Тих, всё хорошо, — успокаивающе шепчет Антон, неторопливо водя рукой вверх-вниз. Арсений тянется к нему ближе, судорожно целует, куда придётся — в щёки, лоб, изгиб челюсти, с трудом попадает в губы. Возникает ощущение, будто жар чужого тела передаётся ему, растекается там, где кожа соприкасается с кожей, оседает трепетом в груди и возбуждением в паху. Со стоном Арсений подаётся вперёд, в плотное кольцо пальцев, и думает, что ещё чуть-чуть — и взорвётся. Антон натягивает презерватив на его член, напоследок почти невинно чмокает в губы и укладывается обратно на кровать. Арсений медленно выдыхает, тщетно пытаясь сбавить градус возбуждения, чтобы не кончить в первую же секунду, но выходит так себе. Трепетно, будто бы боготворя, он оглаживает дрожащими руками тело Антона — выступающие рёбра, плоский живот, острые подвздошные косточки — и не верит в происходящее. Наверное, всё это — сон, но тогда лучше вообще никогда не просыпаться. В момент, когда Арсений толкается внутрь, он воочию видит, как вспыхивает в глазах Антона солнце, а затем будто со стороны слышит их сдвоенный стон в унисон. Ощущения, конечно, крышесносные — и горячо, и туго, — но больше всего разносит на щепки морально. Потому что это Антон — тот самый, который с первого курса пытался привлечь внимание Арсения, который спасал ему жизнь, который вытащил с самого дна, и весь этот тернистый путь шёл рядом, рука об руку. Арсений и сам не замечает, как начинает двигаться: в один момент он ещё пытается осознать, что, кажется, только что лишился девственности, а в другой уже чуть ли не закатывает глаза от удовольствия. Мир вокруг сужается, уходит во мрак, остаётся только жаркое тело под ладонями и белый свет из-под век. Зрение плывёт пятнами, но Арсений всё равно смотрит, почти не моргая, — не может оторваться. Антон перехватывает его руки, закидывает ноги на поясницу, прижимая к себе, хрипло и рвано дышит на ухо, стонами пускает дрожь вдоль позвоночника. Арсений с трудом находит в себе силы приподняться и просунуть ладонь между их телами, но всё не зря, — стоит обхватить член в кольцо пальцев, Антон зажмуривается и запрокидывает назад голову. — Я почти, — хрипит Арсений, и ему даже не стыдно за то, как быстро он готов кончить, — ещё удивительно, что он столько продержался. — Ещё чуть-чуть, — судорожно шепчет Антон, выгибаясь в пояснице. — Не останавливайся, пожалуйста, Арс, только не останавливайся. Приходится до боли закусить губу и вцепиться в простынь свободной рукой, чтобы отыскать последние остатки терпения. Бёдра двигаются уже по инерции в одном ритме, губами Арсений прижимается к Антоновой шее, сцеловывает чуть солоноватый на вкус пульс. Только каким-то чудом он умудряется продержаться ещё какое-то время, и едва только чувствует, как плотно сжимаются мышцы вокруг его члена, зажмуривается до точек перед глазами. Оргазм вышибает последние мысли из головы, оставляя после себя только чистое незамутнённое удовольствие. Приходит в себя Арсений с ощущением мягких поглаживаний по волосам и почему-то холода и влаги под руками. Он отстраняется, с трудом разлепляет глаза и ловит озадаченный взгляд Антона. — Прохладненько, — со смешком комментирует Шастун. Медленно до Арсения доходит, что простыни под ними покрылись тонким слоем колючей холодной изморози, уже начинающей таять. — Прости, — поспешно бормочет Арсений и пытается подняться, но Антон с силой притягивает его обратно. — Всё заебись, — довольно сообщает он, с улыбкой целуя в губы. — Нет, правда, это было охуенно. Наверное, Шастун ему всё-таки льстит, но всё приходит с опытом и практикой, и Арсений планирует наверстать упущенное в кратчайшие сроки. — Меняемся? — предлагает он с усмешкой. Антон отвечает ему такой же шальной улыбкой и, рывком поменяв их местами, нависает сверху. — Ты отстаёшь по оргазмам, надо это исправлять, — произносит он. Вообще-то Арсений не уверен, что угонится за ним, но он не привык отказываться от вызовов, тем более таких соблазнительных.