банальности

это происходит весной на втором году старшей школы. звенит звонок с урока — чонгук отгораживается от мира проводками наушников-вкладышей, электрическим импульсом транслирующих резонирующую с его настроением музыку. он невидяще впивается глазами в доску и не понимает, почему он тратит свое время здесь. пройдет пять часов — он попытается растянуть их дорогой домой в вечность. почему он вообще старается оттянуть момент, который все равно настанет? почему не сразу? одноклассники снуют туда-сюда, все куда-то двигаются. и только он, кажется, вмерз в промежуток времени, остался во временной петле, стянутой крепким узлом вокруг его горла. осталось только выбить почву из-под ног. он страдает от одиночества, но не может заставить себя влиться в окружающий мир. со скрежетом из него выходят и какие-то слова, которые ему необходимо сказать, чтобы жизнь текла в прежнем русле. он нечеловеческими усилиями заставляет себя разговаривать с кем-то каждое сегодня, но совсем без людей — никак. абсурд толпы вокруг него заключается в том, что как бы та не тяготила и не обостряла его обособленность, она сводила одиночество на нет такими же «иностранцами» вокруг. чон как будто бы мог видеть свое участие в жизни, когда как в окружении четырех стен мир представлялся лишь иллюзией. среди людей появлялись какие-то проблемы, заботы и обязанности, которые возвращали его на землю. доказывали: он есть. он зачем-то нужен. кому-то. для чего-то. даже если и совсем незначительного. это происходит весной на втором году старшей школы, когда чонгук, вырывая наушники из ушей, в неистовом полубреду удушливых и разрушительных мыслей пытаясь зацепиться взглядом хоть за какую-нибудь дверь, вваливается в первую попавшуюся — ищет медь, а находит золото. получает драгоценные узы вместо временного смога уединения. не было определенного мгновения, после которого чонгук бы с уверенностью сказал: «да-да, вот тут на паузу поставьте, я походу влюбился». в какой-то момент он просто понял, что он не совсем один в своем теле. как при простуде — ты просто замечаешь, что тебе нездоровится, но не думаешь, что это очень серьезно. появляется слабость, общая рассеянность и пропадает аппетит. у чонгука он пропадал тогда, когда они обедали вместе с юнги, где тот в обыденной манере долго глядел на парня, заставляя всю пережеванную еду застрять огромным комом в глотке. может быть, один из симптомов — это сладостная нега или непрекращающееся волнение, сбивающее с мысли и заливающее цементом все тело. может быть, это бесцельный взгляд, пущенный по толпе зевак. бесцельный взгляд, который все равно что-то ищет. у них нет и не было ничего общего все эти годы, кроме соседних домов и совместных обедов за столом для отщепенцев, проходящих почти в полной тишине, до момента, когда чонгук пересек черту заброшенного музыкального класса на третьем этаже правого крыла школы. у них нет и не было ничего общего все эти мучительные годы. но появляется — юнги не может не привить любовь к чему-то, чем увлечен так сильно, что сводит зубы. юнги влюбляет в себя, даже не стараясь ради такой прозаической задачки. (даже эти мучительные чувства не были общими.) юнги влюбляет чонгука в себя задолго до того, как чонгук застает его в заброшенном музыкальном классе на третьем этаже правого крыла школы. мин мирно спит на сложенных на крышке рояля руках, пуская слюни на рукав рубашки. вокруг — разворошенные внутренности класса с девственно неприкосновенной зоной, где стоит инструмент. вещи хоть и находятся в беспорядке, но целы. а цел ли юнги? в порядке ли он? ватные ноги почему-то несут парня вперед раньше осознанных мыслей. — хэй, — едва ощутимо треплет его по плечу чонгук, — юнги-ши. — хэй, гук-а, — мин сонно моргает, низкий голос хрипло вязнет в тишине. — что-то случилось? чонгук закусывает губу и старается слишком очевидно не оглядываться по сторонам. юнги улавливает это и опускает уголки губ вниз, виновато улыбаясь. почесывает затылок рукой, отводя взгляд. — я просто… чон машет руками перед лицом. (готов ли он был на самом деле услышать то, чем оправдался бы юнги?) — ты… — громко сглатывает, силком заставляя себя сказать то, что действительно хочет, — ты в порядке? не поранился? глаза юнги расширяются. эхо разносит какой-то неуверенный смешок по помещению, а затем смех — истеричный и пронизанный искренним несчастьем. есть ощущение, что чонгук здесь очень лишний, но почему-то садится вплотную к юнги на банкетку, где тот все это время сидел-спал. — нет, — и улыбается, не уточняя, на что именно отвечает. может, на все сразу. посмеиваясь, тянет одну руку к идеально уложенной челке чонгука, поправляя ее на свой лад, другой — утирает выступившие слезы. и смотрит тепло-тепло — подогнулись бы колени. — ты так вырос чонгук-а, я и не заметил. тогда чонгук не стал отвечать, что юнги не намного старше, да еще остался на второй год, попав в класс к нему. не стал удивляться чужой неожиданной болтливости. не стал говорить, что за долгое время соседства у них было очень мало совместной деятельности, — все это, казалось, вовсе не имело смысла. он закрыл глаза и позволил себе несмело положить голову на худое плечо, оставив дальнейший расцвет своей влюбленности на произвол судьбы.