банальности

— можно вашу ручку? — хмыкает юнги, неожиданно развеселившись посреди «занятия». с хитрым прищуром глядя на чонгука, он дожидается еле заметного кивка, и осторожно берет чонгуковскую ладонь в свою. растопыривает его пальцы и сгибает их так, как считает нужным — показывает, как правильно ставить руку. — а теперь играй. чонгук беззаботно тычет фалангами по клавишам, глядя на абсолютно пустую раму с подставкой для нот. немузыкальная последовательность ударов молоточков по струнам будто сразу оповещает его: «ты бездарность», но чон плевать на это хотел. он поворачивает голову вправо, где сидит юнги. сидит и дышит ему чуть ли не в ухо — валерьянки не хватит запить его гейскую панику. — что? — что угодно. брови сходятся на переносице в единую линию. — хен, мне кажется, в твоей методике преподавания есть какие-то недочеты. — ух ты, какие умные слова полезли, малой. когда кажется — креститься надо. а еще лучше — церковь спалить. чонгук недовольно цокает и по слуху коряво подбирает собачий вальс. и лыбится так шкодливо и довольно, когда юнги кривится, отсаживаясь дальше. — а я и «к элизе» подобрать попытаюсь. и реквиемы всякие. что еще там, ты говорил, ненавидишь? на юнги смотреть страшно — чонгук смеется до колик и чуть не валится со скамейки. мин выставляет перед собой руки в примирительном жесте. — ладно-ладно, я понял. но неужели у тебя действительно нет ничего, что ты бы хотел сыграть? раз уж ты захотел научиться. чонгук протяжно мычит, задумавшись. улыбку удерживать уже нет сил — ужасно болят щеки. — научи меня той мелодии, что ты играешь по вечерам, пожалуйста. она очень красивая. мин кидает быстрый взгляд на парня. и выглядит… смущенным? румянец застоялся на чужих скулах, заставив чонгука, почти постоянно пялящегося на юнги, мгновенно опешить. тот буркает: — нет. разочарование тут же заполняет все тело, примагничивая чонгука к полу еще ощутимее. он оттопыривает нижнюю губу и дуется, что есть мочи. — ну уж нет, даже можешь не корчить эти милые мордашки. — но почему? — на мне они не сработают? — нет, — чонгук махает перед собой руками, делая мысленную остановку на «милых мордашках», но не озвучивая свой визг, — я не это имел в виду, выучить ее нельзя почему? — ты ее сыграешь не так, как надо. — а как надо? — чонгук, даже не пытайся, — мин скрещивает руки на груди. — юнги-и-и. ну пожалуйста. умоляю. ты разве ее как надо играешь? — да. — а вдруг нет? откуда тебе знать? — потому что я ее сочинил. чонгуковские губы замирают в позиции «о», и он ворчит резко севшим голосом: — и не очень-то хотелось ее учить. жадина. бровь мина иронично дергается. когда тот открывает рот, чтобы что-то сказать, чонгук понимает, что не услышит ничего, что дало бы какую-то надежду на оттепель в его категоричности. — сейчас эта жадина сожрет все пончики, если продолжишь. — это шантаж и вымогательство. — ты преувеличиваешь — это просто шантаж. а вообще, если без шуток, то пошли перекусим, а то уже несколько часов без продыху учимся, — мнется, — а потом я, так уж и быть, подумаю над тем, достоин ли ты быть посвященным в мой мир. — я тебя по физике поднатаскаю, если научишь, — лукаво улыбается чонгук, науськивая соседа, словно змей-искуситель. юнги стоит как вкопанный. гаркает: — ну и чего же ты молчал? конечно же я тебя научу, гук-а, проходи на кухню, не стесняйся!