банальности

— хей, — подходит со спины юнги, становясь в очередь прямо за чонгуком и легонько дергая того за край рубашки, торчащей из-под расстегнутого пиджака. — хей, — тихо шелестит чонгук ему в ответ, оборачиваясь и расплываясь в небольшой улыбке. — как выходные? мин выразительно приподнимает брови, саркастически фыркая. ставит свой поднос на ленту, недвусмысленно подпихивая им вперед чонгуковский. — ты сейчас шутишь, гук-а? — вполне себе может быть. мин закатывает глаза и прерывает беседу, рассматривая предложенное на сегодня в столовой меню. беспочвенная печаль мгновенно заполняет чонгука — он бы вечность говорил с юнги. когда бы уходили силы на серьезные разговоры — переходил бы на чепуху. когда и от чепухи бы уставал — разговаривал бы на выдуманном языке, когда бы и на это сил не осталось — мычал, но продолжал бы чувствовать этот коннект. пока вся проблема заключается в единственном числе его желаний. и хотя чонгук понимает, что одноклассник с теплотой относится к нему, он совершенно не знает, что тот по этому поводу думает. единственное, что чон знал точно, так это то, чем юнги занимался на выходных. а именно — занимались. игрой на фортепиано и кучей других нужных для промежуточных экзаменов дисциплин, вакуумом втянувшихся в этот временной отрезок из сорока восьми часов. парень совестливо выполнял данное обещание — натягивал юнги по физике, пока физика натягивала юнги. колесо сансары преобразовать не удалось — мин физику так и не понял, но чонгук таки научил его алгоритму решения задач. мелодия, сочиненная юнги, строптиво вела себя с чоном: даже в упрощенном виде выучить ее было сложно. а юнги словно по канатной дорожке ходит, обучая его своим чувствам. чонгуку обидно, что он так далек от всего, что делало музыку такой, какая она есть, когда мин в очередной раз ее показывал в своем исполнении. — если честно, — начинает чонгук, — я просто хотел с тобой поговорить, но понятия не имею, о чем. внимательность и продолжительность, с которыми юнги на него смотрит, отрываясь от сканирования блюд, напрягают, коробят и провоцируют на нервный смешок, который слетает с губ только тогда, когда мин выдает короткое: «оу». — забудь, — горестно выдыхает чонгук, разворачиваясь спиной. ему везет — подходит его очередь, и он выбирает стандартный обеденный набор. поднос с едой прижимает к себе, как голлум, и направляется к излюбленному столику. юнги он не пытается избегать — иначе бы поискал себе место где-нибудь в другом месте. возможно, в другой вселенной. тот не заставляет себя долго ждать, появляясь минуты через три, и аккуратно отодвигает стул, нарушая единение чонгука с дымящейся едой. в чуть ли не звенящей тишине, не характерной для вечно шумной столовой, они стучат столовыми приборами. когда юнги заканчивает свою порцию, то неловко прочищает горло и бормочет: — я тоже, — чон поднимает непонимающий взгляд на говорящего, — тоже с тобой хочу разговаривать, — поясняет юнги и застенчиво улыбается, а глаза превращаются в полумесяцы, напоминая парню о вечерах, когда в особо сладком и остром чувстве одиночества он выходил на пробежку, затыкая уши плейлистом с билли айлиш, и украдкой кидал взгляд в небо на россыпь еле заметных звезд рядом с серповидной луной. — мои выходные прошли замечательно. а твои? «замечательно». робкое счастье воровато пробирается внутрь, оставляя после себя приятное томление и крючки, тянущие предательскую влюбленную улыбку к ушам. — и мои. глаза-полумесяцы сидящего напротив одноклассника окружает россыпь еле заметных звездочек, усеянных по площади ушных раковин.