Голубая мечта пилота Лендера

— Купил бы ты, Стасик, ириена… — сказал Вениамин, помешивая ложечкой чай в любимой поллитровой чашке. Чай был тоже его любимый: благородного светло-золотистого оттенка, распространяющий по медотсеку изысканный аромат распаренного веника. Стасу повезло: он пил коньяк. И уже успел его проглотить. Да и что там глотать-то было? Несчастные двадцать пять грамм, которые добрый доктор (добрый?! Ха!) накапал с точностью громозекянина, туманно мотивируя столь малое количество капель разницей между дозами гомеопатической и лошадиной. Поэтому Стас подавился лишь лимонной долькой, который оный коньяк закусывал. — Кончай издеваться, Венька! — буркнул он, прокашлявшись. — Вот только ириена мне на борту для полного счастья и не хватало! Мало мне этих… м-м-мозгоедов! — Э, не скажи, Стасик! Ириен в хозяйстве штука полезная. Для здоровья и душевного комфорта очень, знаешь ли, способствует. И канаву, заметь, выкопает при этом не хуже любого декса, и на флайере покатает, если понадобится. И вообще… — Венька… — сказал Стас. С намеком этак сказал. — А что сразу Венька? — удивился тот с деланой искренностью. — Венька, между прочим, по кораблю с выпученными глазами не носится и волосы на себе не рвет, причитая о том, что все пропало. И удовлетворенно пригладил встрепанные со сна светлые кудряшки, словно подтверждая: нет, не рвет. — Я не причитаю! — возмутился Стас. — Я рад, что у тебя хватает совести не возражать по поводу первых двух пунктов. Глупо отрицать столь очевидное. — Я не… — Ста-а-асик. Ты же умный. Взрослый, ответственный, понимающий, вполне себе состоявшийся мужчина. Капитан, как никак. Старшина космодесанта, если уж на то пошло, пусть и бывший, но ты ведь сам постоянно твердишь, что космодесантники бывшими не бывают… — Венька, кончай качать наркоз! — Э-э-э… что? — Наркоз. Ты явно пытаешься усыпить мою бдительность, причем старательно. А серьезный наркоз дают лишь перед серьезными операциями. Ампутациями, например. Признавайся сразу: что ты мне собираешься оттяпать? — Стасик! — негодующе всплеснул руками Венька. — Да как тебе только в голову могло такое… На секунду показалось, что старый друг все-таки запустит пальцы в светлые кудряшки и как следует дернет… ну хотя бы разок… или закатит глаза и выдавит сквозь зубы с чувством: «М-м-мозгоеды!»… Но нет, доктор снова вцепился в свою чашку, благо ее размеры позволяли делать это обеими руками. И непонятно было: то ли сознательно не хочет уподобляться некоторым вполне себе состоявшимся капитано-десантникам, то ли такие жесты для него и на самом деле немыслимы. И точно так же непонятно было, какое из предположений раздражает больше. И почему раздражает — тоже. И от этого раздражение только усиливалось. Стас зло сощурился: — Да? А тогда почему за всеми твоими похвалами и славословиями я отчетливо слышу большое и толстое «Но…»? Вениамин фыркнул. Глянул искоса, скорее насмешливо, чем возмущенно. И развел руками, отпустив наконец свою чертову кружку: — Потому, Стасик, что ты умный. Но я об этом уже говорил. — Но. — Что «но», Стасик? — Я хочу услышать твое «но…» — Ох, Стасик… там скорее не «но», а «видишь ли», и я надеялся, что ты сам… Ну да ладно. Видишь ли, зависть — очень паршивая штука. И не только потому, что увеличивает слепые пятна иногда до полного перекрывания зоны видимости. Она еще и переплавляет здоровое конструктивное раздражение не в желание что-то изменить, а в совершенно деструктивные злость и агрессию, да еще и канализирует их, перенаправляя вовне. Переадресация агрессии, Стасик. Типичная, как по учебнику. Ты ведь на самом деле вовсе не на ребят злишься, но зависть не дает возможности… — Да какая, к чертям собачьим, зависть?! Венька, ну что за чушь ты несешь? Чему там завидовать?! — Счастью, — безмятежно и даже слегка мечтательно улыбнулся Вениамин, ничуть не впечатленный капитанским негодованием. — Смелости. Тому, что они нашли друг друга. Тому, что сумели объясниться, ничего не сломав. Ни друг другу, ни кораблю. Тому, что теперь имеют наглость позволить себе быть счастливыми. Вопреки всему и без оглядки на. Так, словно впереди у них вечность. Как тут не позавидовать? — Да вовсе я не завидую… — буркнул Станислав, отводя глаза. Почему-то смотреть на такого Веньку было как-то… тревожно, что ли. Может быть, потому, что был он все же замечательным диагностом и имел наглость слишком часто оказываться правым не только в своей медицине. Слишком часто, чтобы это можно было игнорировать или списывать на случайные совпадения и утешать себя тем, что статистика тоже ложь. Но зависть?! Скажет тоже, зависть… — И нет у меня никаких слепых пятен! И вообще. И зависти нет, ясно? — Ста-а-асик… — Это другое! — Конечно, другое. Я что, спорю? Зависть тут так, вишенкой на торте. А в основе, Стасик, мы имеем с гуся подзатянувшийся кризис среднего возраста и хронический недотрах. Ты ведь у нас последнее время сексом исключительно церебральным увлекаешься, скажешь, нет? — Венька! — Что «Венька»? Венька все твои возражения назубок знает. «Матушка-Крольчиха» для тебя слишком публична, Полина слишком молода, Михалыч слишком бородат, Маша слишком виртуальна. У Аайды слишком симбионт, Лансик вообще травмированный ребенок, а Тед и Дэн… ну, эти мозгоеды тебя ждать не стали, сами справились. Вот потому-то, Стасик, я тебе ириена и предлагаю, раз с живыми людьми у тебя никак не получается по ряду ну просто очень веских причин. — Я рад, что ты не предлагаешь хотя бы себя! — Я бы, может, и предложил, но слишком хорошо тебя знаю, — безмятежно улыбнулся Вениамин. И тут же поторопился ехидно добавить: — И отлично знаю, что ты не захочешь портить такую крепкую, такую проверенную временем, и вообще всю из себя такую мужскую дружбу тридцатилетней выдержки. Ведь не захочешь же, правда? Или я ошибаюсь, и ты готов прийти ко мне вечерком с коньячком или тортиком в намеке на утренний кофе? — Венька! Ты мне это брось! — Ты мне еще «брысь» скажи. Венька произнес это ласково и благожелательно, словно не издевался, а умный совет давал. Но почему-то вдруг показалось, что он обиделся. По-настоящему обиделся, как когда-то давно, когда Станислав собирался убить киборга. Вычислить и убить, кем бы тот ни оказался. Венька тогда разозлился. Впервые за все долгие годы их дружбы. И обиделся, тоже впервые. Перестал улыбаться. Очень аккуратно отставил недопитый чай, встал и ушел к себе в каюту. Сейчас он никуда не ушел и улыбаться тоже не прекратил. И кружку по-прежнему держал обеими руками. А вот ощущение пустоты под ногами было совсем как тогда. Один в один. Хотя это и чушь, конечно! Ну на что ему обижаться-то? Если кому тут и стоило бы обидеться, так это самому Стасу, злоехидная зараза Венька ему столько всего наговорил, что на три-четыре смертельных обиды точно хватило бы. С горкой. Ощущение пустоты никуда не делось… Стас попытался вспомнить, о чем же у них шел разговор перед тем, как свернуть на эту странную зыбкую невнятность. Вспомнил. И заново разозлился: ну это же надо придумать! Он — и завидует! Глупость какая. — И не завидую я вовсе никому… просто, ну… короче — нет! Просто… ну ты же сам знаешь: примета скверная. Самая паршивая из всех. Хуже, чем в реактор плюнуть! — Чушь, Стасик, — ответил Венька ласково. — Примета касается легких необязательных интрижек. А у наших мальчиков любовь, самая настоящая. Большая и чистая, как слон под душем. — У Теда девушка есть! — Можно подумать, это когда-то кому-то мешало. Хоть раз. Тем более, когда речь идет о большой любви. — Ну кака така любовь, ну Венька, ну в самом деле! Не любовь это! Так, баловство одно… и распущенность! Ну и гормоны… Ну то есть у одного гормоны, ты сам говорил! А второй из тех пострелов, что поспеет везде, было бы предложено. — А вот сейчас даже как-то обидно было. И скорее не за мальчиков, а за тебя. Мальчикам что, они не слышат, а вот тебе потом самому стыдно будет за свои слова. Ты хоть самому себе-то не ври, Стасик. Зряшное это дело. Но Станислав лишь отмахнулся, торопясь закончить мысль: — И вообще, если Дэну так уж надо было, как ты говорил… Почему он ту же Полину не выбрал? Хорошая же девушка! Да и Теду она бы куда больше подошла… Так нет же! Обязательно надо было друг друга… — А. Вот ты о чем. В голосе Вениамина появились необычные холодные нотки, настораживающие такие. И в любой другой день Стас бы трижды подумал: стоит ли продолжать начатую тему? Но сегодня ему слишком хотелось выговориться: — Отличная девушка, добрая, мягкая, заботливая, симпатичная… чего им еще желать, обалдуям?! Так нет же! И пилот с навигатором тоже отличные… считай что были! Где я еще таких найду, если вдруг что? А они теперь это «вдруг что» в любой момент могут! Причем вместе! — Ну, вместе они, допустим, уже три года. — Это другое! — Конечно другое. Как у нас с тобой. Только не три года, а тридцать. Стас открыл рот, собираясь яростно возразить… И закрыл его. Молча. Венька смотрел в чашку с давно остывшим и так и нетронутым чаем. Следил за аккуратными круговыми движениями ложечки, которой размешивал давно уже растворившийся сахар. Следил так пристально, словно это было самое интересное зрелище на свете. На Стаса он не смотрел. Стас снова открыл рот. И снова ничего не сказал. — Знаешь, — произнес Венька задумчиво, по-прежнему глядя в чашку, — а вот я бы, пожалуй, не отказался от ириена. Раньше как-то и в голову не приходило, а тут вдруг подумал… и понял: пожалуй что и нет. Не отказался бы. Полезное оборудование. Можно сказать, медицинское. Знаешь, у них ведь ПО младшего медперсонала в базе прошито. Очень удобно. Самое то на старости лет… — Он иронично пошевелил светлыми бровками, улыбнулся и поднял взгляд: — Плохо ты на меня влияешь, Стасик, совсем я с тобой заплесневел. И пятидесяти нет, а уже о старости болтаю. Самое время в парк, голубей кормить. Он снова говорил вроде бы легкомысленно, и смотрел насмешливо, и улыбался. Только вот взгляд… И глаза словно выцвели, из жизнерадостно-голубых став почти пепельными. Словно их действительно пеплом присыпало или подернуло белым дымом, что образуется на поверхности сухого льда. — Хочешь их выгнать? — спросил он вдруг, глядя на Стаса в упор. Впрочем… не глядя, нет. Разглядывая. — Я?! — Ну не я же. Ты у нас капитан, тебе и карты в руки. — К-какие карты? — Полетные. — Венька, кончай! Мне сейчас не до твоих шуточек! — Я не шутил. А ты так и не ответил. Ты хочешь их выгнать? — Нет!!! — Уже радует. — Где я еще возьму такую сработанную пару?! — Адекватное оценивание пациентом окружающей действительности является залогом успешного выздоровления. — Да и вообще… это же Дэнька! И Тед… Наши Дэнька и Тед. — Пациент проявляет зачатки эмпатии, что тоже не может не радовать… — Венька! — Я понял, что выгонять их ты не хочешь. Но чего ты хочешь? — Чтобы все снова стало нормальным! Как раньше! — Я врач, а не золотая рыбка. Да и будь я ею… как раньше — это как когда? Как тогда, когда Дэн прикидывался правильным киборгом? Или когда нас отправили на рабские плантации Медузы? Или… Впрочем, не буду притворяться, я понимаю, что ты имеешь в виду. Два мальчика любят друг друга! Ах, какой ужас и кошмар. Караул, устои мироздания в опасности! Ты в каком веке живешь, Стасик? В махровом двадцать первом, что ли? Два мальчика любят друг друга. Никогда не было и вот опять! Любят. Мальчики. И что? Да ничего! Вселенная не свернулась в кукиш! Мир не рухнул. Все в порядке, Стасик. Только ты бесишься. Так чего же ты бесишься, если все в порядке? Хочешь что-то делать? Так делай! Хочешь поговорить об этом? Так давай действительно сядем и разберемся. — Не хочу! — рявкнул Стас. Шепотом рявкнул, конечно, ибо особой звукоизоляцией медотсек похвастать не мог, а в пультогостиной… — И слушать тебя не хочу, чушь какую-то несешь… Лучше бы коньяка налил! — Чаю могу налить. Успокоительного. Хочешь? — Нет. Нет. О том, что творилось в пультогостиной, лучше было вообще не думать, того самого душевного спокойствия и здоровья ради. — Жаль. Тебе было бы полезно. Я бы на твоем месте слушал доктора, Стасик, доктор плохого не посоветует.