Брудершафт

Джим Кирк терпеть не мог ледяные планеты. У него с ними не складывалось. Они были как неприступные гордые вулканки. Как на ладан дышащие после очередной аварии капризные двигатели. Как... Как черноглазые строгие девочки из народа суахили.  Суахили. Ухура. Черт. - С пробуждением, - очень мрачно бросил ему Маккой, проверяя на свет, до конца ли заполнен шприц. - Только не говори, что воткнешь эту штуку в меня, - как мог жалобно заморгал Джим, изо всех сил игнорируя изрядно надоевшую боль в пояснице. - Угу, - хмыкнул доктор уже под легкий бессильный рык капитана, получившего гипо в шею, - Все как прикажешь, малыш. Я буду молчать до последнего. - Ненавижу, - как-то совершенно по-детски хныкнул Кирк. В такие моменты он и сам себя не слишком жаловал, но ничего поделать не мог. Страх перед иголками был паническим и безотчетным. Нелогичным, как сказал бы Спок. Кстати, о Споке... - Я надеюсь, беззащитного меня никто не избивал зелеными вулканскими кулаками? Этот вопрос Кирк задал отнюдь не в шутку. Потому что ощущения во всем теле были такими, будто его не только избили, но еще и изнасиловали. А потом разорвали на кусочки и склеили просто из вежливости, чтобы не стыдно было отдавать его бесчувственную тушку командованию Звездного Флота.  - Стоило бы, но у твоего помощника железная выдержка. Он хочет сначала поговорить, а уж после со спокойной душой сместить немного в сторону твой веснушчатый нос. - У меня нет веснушек, - проворчал Джим, механически утирая помянутый нос. Маккой оторвался от показаний очередного сканера и поднял на него немного удивленный взгляд. - На втором курсе были. Я и не заметил, как пропали. - Не вспоминай мой второй курс, - по-дружески попросил Кирк, морщась от потока колючих мурашек, вместе с одуряюще блаженным ощущением тепла хлынувших в занемевшую спину. Действительно, второй курс был самым идиотским временем в жизни Джима. Временем, когда он поспорил с не в меру хитрым и немного азартным преподом по ксенобиологии, что станет лучшим в потоке и параллельно затащит Боунза в постель. К чему был последний пункт, никто, включая самого Кирка, так и не понял. Так или иначе, оба условия были сокрушительно завалены: Маккой быстро просек суть спора и с тех пор спал исключительно с капканом под подушкой, а в учебе его обошла Ухура с этим ее проклятым максимальным баллом по инопланетной лингвистике (спасибо Споку, между прочим!). Чертовски глупо. И отношения у них с доктором с того года так и остались какими-то глупыми: не то броманс, не то безбожный флирт. Гребаная ксенобиология. Боунз остро взглянул на Джима поверх приборов, словно прочитав мысли, хаотично бродившие в его бедовой голове. - Лейтенант Ухура, - сказал он, и дружеская атмосфера, установившаяся было в помещении, полетела к чертям, - Пришла в себя на час раньше тебя. Кирк подавил желание свернуться в клубок под одеялом, зажмуриться и лежать так до конца времен. Вместе с ее именем, произнесенным вслух, в его душу снова ворвался ледяной ветер, осыпающий в прозрачную крошку все живое на своем пути. Худая высокая женщина, кажется, вот-вот рухнет на белый жесткий пол и рассыпется на кучу мелких косточек. Руки у нее страшные: большие, хрупкие, плотно обтянутые синей от обморожения гниющей кожей. Ломкие пальцы из последних сил вцепляются в плечи маленького сына. А у мальчика, совсем еще младенца, огромные карие глаза, полные совершенно невулканской обреченности. - Вы - более удобные экземпляры для изучения, - с трудом выговаривает Т'Мор, - Ваши эмоции не скрыты. Вас будут испытывать. Они с Нийотой так и не решились рассказать Споку об этом. О том, что больше десяти лет одна из его соотечественниц, жертва страшного крушения звездолета Т'Valar, провела в плену у негуманоидных форм жизни, подвергаясь различным экспериментам, большинство из которых были направлены на выявление эмоциональных реакций. Когда Джим услышал описание некоторых из них и увидел следы на теле женщины, его долго и жестоко рвало. Ухуры в этот момент рядом уже не было: ее, как сходную с Т'Мор по половому признаку, утащили для проверки какого-то из предыдущих опытов.  Джим ничего не мог сделать. Он находился в морозильной камере, отделенный от мира толстенным стеклом, а в соседней такой же клетке медленно умирали от обморожения вулканская женщина и ее маленький ребенок.  Он помнил собственные крики, мольбы, слезы. Смотреть на... Это... Было невыносимо. Он пытался отворачиваться, не видеть, не понимать, заставить себя выкинуть все из головы, но маленький Свен плакал от ледяной боли, и этот звук ненавистное стекло ничуть не глушило. Проклятие. - Джим? - Маккой требовательно стукнул его по плечу, - Ты ничего не хочешь сказать? Объяснить, быть может? Или хотя бы извиниться? Кирк нахмурился, обдумывая вопрос. Кому он должен объяснять свое поведение? Споку? Ни за что. Ухуре? Она и так все поняла. Боунзу? Возможно. Почти решившись, он открыл рот и замер, охватив мысленным взглядом все свои воспоминания. - Люди... Земляне. Зачем вы здесь, земляне? Этот странный больной взгляд Т'Мор, словно чувствующей скорую смерть... - Мама, не уходи от меня! Этот сумасшедший крик ребенка, теряющего последние остатки тепла... - Кирк... Мне хреново, как никогда. Этот полный равнодушия голос всегда живой и сильной Нийоты. Рассказать об этом?  Как? Джим покачал головой. - Я ничего не хочу сказать. - Весьма прискорбно, капитан, поскольку я жду объяснений, - вмешался спокойный голос старшего помощника.  Спок вошел к ним из соседнего изолятора, и вид у него был чрезвычайно суровый - насколько это возможно для вулканца.  Кирк почувствовал себя крайне отвратительно. Как последний преступник. Он знал, какое заключение сделали врачи в отношении Ухуры.  - Капитан, - очень тихо (и, соответственно, зло) сказал старпом, склоняясь над ним и заслоняя собой такой увлекательный в своей совершенной белизне потолок, - Скажите честно. Знали ли вы, когда давали лейтенанту Ухуре крепчайший алкоголь в сочетании с легким наркотиком, что она ждала ребенка?