Брудершафт

Когда пятилетний Джим ни за что огребал от отца заодно с бунтующим Сэмом, это было хреново. Когда семилетнему Джиму хотелось сдохнуть после спада адреналиновой вспышки, это тоже было хреново. Когда двенадцатилетний Джим, будучи страшно пьяным, практически насильно лишался девственности в подвале за баром, это было довольно неприятно. Когда в тринадцать лет он пережил кровавый террор на Тарусе-IV, это было просто пиздец как неприятно. Пьянки, кровь, насилие, неукротимая человеческая злоба... Навидался в жизни всякого, нечего сказать. Так почему сейчас ему намного хуже, чем когда-либо? - Спок. Он не знал, почему произнес именно это имя в полный голос, словно отдавал приказ на мостике. Возможно, за это надо сказать спасибо давешнему приключению с Ханом: теперь такие отвратительные пробуждения с головной болью и страшной тошнотой неизменно ассоциируются только со старпомом. Старпомом, который способен сидеть где-то рядом сутками, ожидая, когда Джим придет наконец в себя и можно будет изнасиловать ему мозг двумя-тремя нотациями. Почти романтично, черт возьми. Непорочная белизна потолка, на котором даже не играли причудливые тени, потому что не было ни окон, ни деревьев за ними, неимоверно раздражала буйную натуру капитана. По этой причине в один прекрасный день он купил на первой же попавшейся звездной базе банку красной краски и написал - намазюкал - на чистой гладкой поверхности большими буквами: "Любите человечество". А потом долго объяснял ответственным за стирку, почему его постельное белье безнадежно загажено алыми вонючими пятнами. Теперь он разглядывал эту кривую, словно дрожащую надпись, и думал о том, что ее мог оставить только форменный псих. А может, он и есть псих. Кошмары с Т'Мор и ее сыном в главной роли уже не были для него чем-то выбивающимся из повседневности. Пробуждения в холодном поту, после которых нужно было принимать таблетки от головы - тоже. Все эти три месяца он терпел молча, каждый раз словно теряя часть себя где-то в лабиринтах сна. А Спока вот позвал впервые. На помощь, наверное. Конечно, Джим понимал, что долго это продолжаться не может. Поначалу он был целиком сосредоточен на состоянии Ухуры и еще надеялся справиться сам. Однако время прошло, девушка вернулась к нормальной жизни, а он так и остался погружен по самые уши в вязкое болото своего сознания. Ей помог Спок. Ему не поможет ни один вулканец. - Скажи, это правда, что во время мелдинга вы не только отдаете эмоции, но и принимаете, и вдобавок чувствуете все, что видите, как реальность? - не так давно со слабой надеждой спросил он Старшего Спока, которому отчего-то безгранично доверял. - В случае с тобой - правда, - немного удивленно кивнул тот, и это короткое слово было для Джима приговором. Кажется, после того разговора он и решил, что безопаснее и проще всего будет вскрыть себе что-нибудь и тихо сдохнуть. Впору жалеть, что у Боунза руки чудотворца. - Свет на тридцать процентов, что ли, - тоскливо выдохнул Джим, чуть успокоив жгучую досаду в груди. Пора вливаться в утро на корабле. Утро, в котором все знают, что он чуть не совершил самоубийство. В столовой он сел между Чеховым и лейтенантом Райли. Оба были достаточно тактичны, чтобы не заговаривать с ним о происшедшем, и достаточно забавны, чтобы отвлечь его от навязчивых образов в памяти. Возможно, ему даже удалось бы взять себя в руки достаточно, чтобы Боунз убедился, что с ним все окей, и отпустил из-под домашнего ареста на смену. Если бы Павел не трещал со своим округло-щелкающим акцентом, нежно перекатывая звук "р", как жемчужную бусинку, о готовящемся сюрпризе для Спока. За своими проблемами Джим напрочь забыл о грядущем торжестве. И это при том, что ранее сам почти полгода приставал к старому послу, выясняя дату праздника, а потом приложил огромное количество усилий, чтобы организовать большую вечеринку в качестве поздравления! - Мы с доктором Маккоем синтезировали вещество, свойствами сходное с фосфором, и сейчас пытаемся заставить его реагировать на голосовые команды, - вещал Паша, совсем не интеллигентно подгрызая синтезированную морковку почему-то с середины. - То есть светиться по команде, что ли? - повернув к нему голову, нахмурился Джим, - Павел, я, конечно, понимаю, что Боунз гений, а ты вообще полубог, а сам я в химии не силен, но звучит как-то нереально. - Нет ничего нереального, - пожал плечами Чехов, - Ваши же слова. И ведь действительно... - Я имел в виду боевые сценарии, - вяло отбился Кирк, но мысли его на какой-то миг просветлели. Ему необходимо выкарабкаться. Самому. Заставить метаться с былой скоростью пули-мысли в голове. Пока мозг вообще еще работает. Грудь тут же сжало горячим тесным "не хочу". Оно относилось ко всему сразу: не хочу ничего делать, не хочу бороться, не хочу жить дальше, как ни в чем не бывало, не хочу успокаиваться и возвращаться в себя... Тяжело, лень, нужно спрятаться, сейчас же забиться в дальнюю нору и переждать там этот истерический припадок, чтобы не наделать глупостей снова... - А если все будет совсем плохо, мы подключим мистера Скотта, и все вскоре заработает как надо... Вы куда, капитан? - запоздало крикнул энсин ему вслед. Джим не ответил. Ему уже было совсем плохо. Только Скотти ему не поможет, сколько бы они вдвоем ни выпили. Нет, в самом деле, что за черт? Он шел по коридорам быстрым шагом, не отвечая на приветствия коллег, и чувствовал себя загнанным зверем. Ему нужно спрятаться. Чтобы все отъебались хоть на пару часов. Не в каюте: там с двух сторон друзья, с которых станется нарушить его уединение и не отставать, пока он не сорвется. Может, и правда рвануть в инженерный? Полюбоваться на варп-ядро, например. После его давней прогулки по радиоактивному отсеку в тот район без острой необходимости никто не ходит: у всех еще слишком свежи воспоминания об облученном капитанском трупе под дверью. И какого хрена Спок не дал ему умереть тогда, а? Мог же... Джим начал задыхаться. На какой-то миг ему показалось, что сердце рвется пополам от внезапной ярости на весь мир и сумасшедшей тоски по нормальной жизни. Сколько еще таких приступов он сумеет выдержать, прежде чем окончательно рехнется и потеряет Энтерпрайз? Когда он врывался в турболифт, зажмурившись, чтобы никто не увидел брызнувших из глаз злых слез, и отрывисто бросал: "Нижняя палуба", ему хотелось кого-нибудь убить. Когда чьи-то теплые сухие руки перехватили его и сильно прижали к мягкой ткани формы на груди, сдерживая неконтролируемый рывок, ему захотелось рвать, метать, ломать кости, делать что угодно, лишь бы вырваться и остаться одному. Когда негромкий уверенный голос сказал: "Дай себе волю, Джим", и полыхавшее внутри пламя вдруг начало угасать, заглушаемое величавыми волнами чужеродного покоя, он молча ткнулся носом Споку в плечо. И разрыдался. Как полный идиот.