***
— И на что тебе этот Форд-боярд? Голос Волкова звучит насмешливо, хоть по глазам видно, что он удивлен изобретательностью Птицы. Паша, если честно, сам не меньше шокирован. Ему напрочь отбило память, потому что он совсем не помнил, когда, для чего и главное зачем он всё это строил. То, что именно он автор, сомнений не было. В идеи, в ловушках, в смысле заложенного в саду прослеживался его почерк, его фанатизм и его безумие. Если бы Толя не напоролся на одну из ловушек, то Паша бы так и не вспомнил, про свой диковинный проект. «Сад Грешников» — сатира на религию, его личное творение, где он Бог и Дьявол, а вокруг его дома несколько павильонов, связанных с самыми страшными пороками современного человека. Один участок, посвященный Жадности чего стоит. Он не может этим не гордится, но его всё же пугает то, что он забыл об этом творений. Купит потом братишке красок и пару шоколадок в знак благодарности, хотя Толя его шедевр вряд ли смог оценить по достоинству. Он от такого вида искусства совершенно далек. Как только штаны не намочил от страха? Он ведь точно перепугался до смерти, с заиканием рассказывая под утро ему об этом месте. Паша садится на колени, откидывая крышку ящика в павильоне, и тут же выплевывает пару нецензурных словечек, падая на задницу. Из ящика тут же выбегает полчище голодных крыс, устремляясь в сад. Они о чем-то пищат, перепрыгивая ступеньки и влетая в кусты, но Паша уже их не слышит, концентрируя свое внимание на голосе Волкова: — Ты серьезно, Пернатый? — Заткнись, Псина. Пойди где-нибудь умри и не мозоль глаза. — задница неприятно теперь ноет и Павлу даже вставать не хочется. — Как прикажете, ваше крысиное величество. — Волков отвешивает шутливый поклон, закинув на плечо лопату, и спускается с павильона вниз на тропинку, искать оставшиеся ловушки. Как же захотелось в этот момент взять лопату и пару раз огреть по хребту своего командира… Но нет, нельзя. Волков всё ещё полезен, да и от лишнего трупа мороки будет больше, чем от разбора павильона Жадности. Пока придумаешь, куда спрятать, потратишь несколько часов, а эти несколько часов могли бы уйти с пользой: поискать ещё больше информации о клинике, где держали Серёжу, или взять ещё один заказ на зажравшегося ублюдка. Деньги лишними всё же не бывают. Поэтому Паша встает, оттряхивается и подтягивается. До вечера бы управиться и всё разобрать. Толю бы ещё проведать. Целая ночь в бреду и в кошмарах, ему не позавидуешь. Паша несмотря на свои обиды и неловкий разговор вчера, провел всю ночь в комнате брата, периодично меняя компрессы, таская теплую воду и горячий чай, разводя разные жаропонижающие порошки, то и дело помогая брату дойти до туалета и завалится обратно в кровать под одеяло. Толя каждый раз утягивал в кровать и его, обнимая всеми конечностями и утыкаясь носом то в шею, то в грудь. Это напомнило ему детство. То далекое время, когда его младший брат не мог толком сползти с кровати и был почти прикован к ней. Они всегда спали вместе, хотя мама ругалась, но вместе тогда было теплее, и Паша всегда мог слышать слабое сердцебиение брата и чувствовать его дыхание. Толя ему доверял, любил, мог на него положиться, всегда слушал, восхищался его достижениями и видел в нем героя. Для него существовал только он. Паша тогда часто ловил себя на мысли, что не хочет, чтобы брат поправлялся. Его ведь тогда придется с кем-то делить, как Сережу. С друзьями, учителями, одноклассниками, парнями во дворе, а Толя только его и ещё немного Сережин. И, вот казалось, на мгновение всё возвращается в прежнее русло. Толя в нём нуждается, он не хочет, чтобы Паша уходил, он жалобно скулит и вновь тянет руку, чтобы затащить его обратно к себе. От него пахнет лекарствами, красками и чуть-чуть ромашкой, футболка липнет от пота и глаза затуманены пеленой слабости. Хочется продлить это мгновение. Но брата становится слишком много. Позорное возбуждение дурманит рассудок, у Паши почти всю ночь стоял каменно и спадать совсем не собирался, будто назло. И поэтому он сбежал сюда. Блять. Толя не остался один. С ним Сережа, что мурлычет ему Гамлета, валяясь с ним на кровати и изредка меряет температуру. К тому же он всегда может крикнуть с окна Птице. Где-то рядом слышится мат Волкова, видимо, нашел пару капканов в кустах, жаль, конечно, что лопатой, а не собственной ногой. Но это уже неважно. Павлу приходится выходить с павильона. Им как минимум ещё искать ловушку, что напугала до чертиков младшего Разумовского, так что дел на самом деле много. Он спускается со ступенек и углубляется в сад по каменной тропе.***
Его приводят в какой-то закрытый бар, но людей в помещение многовато для заброшенного места, он насчитал пять человек. Они сидят за старыми столами, подтягивают пиво, о чем-то шепчутся. Их татуировки бросаются в глаза, дым сигарет щекочет нос, отчего хочется чихать, их голоса вызывают настороженность, но на плечах Паши старая потрепанная кожанка Ильи, а в руках его пистолет, заряженный настоящими пулями. — Расслабься, шкет, мы не кусаемся. — Илья смеётся, хлопает его по плечу и толкает вперед. Множество глаз впиваются в угловатую подростковую фигуру и от этого тошно. Он же не товар с витрины! На него с Сережей так оценивающе обычно смотрели приходящие пары, что искали себе хорошеньких детишек, милых и очаровательных. Как будто пришли в магазин выбирать мясо по сочнее. Пашу от них тошнило, Сереже было плевать. Он обычно утыкался в свои учебники и зубрил, пока Павел корчил рожицы новым парочкам. — Косыгин, ты кого притащил? Паша инстинктивно вскидывает голову, упираясь взглядом в насмешливые глаза блондина, что катал во рту зубочистку. Ненависть как-то резко и необъяснимо поднимается в нём к этому мужику, будто она всегда там была. Он ещё ничего не сделал, но Павел его возненавидел. — Птичку, Дракоша. — Илья усмехается, проходит к барной стойке, где другой мужик, полноватый брюнет в очках, уже наливает ему пиво. То, что его притащили было правдой. Паша сознание потерял, а очнулся уже в руках Ильи возле этого бара. Тот ему пистолет и вручил, и курткой накрыл, и вообще пообещал, что Паша сможет уйти в любой момент, но как только шумиха в городе уляжется. — Малой, тебе сока? — спрашивает его тот человек в очках, что ставит бокал с пивом рядом с Косыгиной. В голове Паша окрестил его барменом. Как-то само собой получилось. — Молока, блять ему. — смеется «Дракоша» и скалит зубы. — Эй, Птаха, тебе сколько лет? — Достаточно, чтобы сломать тебе хребет. — голос Паши хрипит, но слышит его каждый в этом помещение. Косыгин усмехается, показывает ему «класс», блондинистый ящер взрывается хохотом, а бармен только наливает ему коллы и подзывает к барной стойке. — С клыками… — отзывается кто-то в углу. Паша поворачивается и сталкивается с тяжелым взглядом карих глаз. — Всё для тебя, Волк! — улыбается Илья и поднимает свой бокал. — Стреляет пацан хорошо, но я бы хотел, чтобы ты ему ещё пару трюков показал. Он смышленый. Паше хочется фыркнуть, но он бы правда не откажется научится нормально стрелять. Поэтому он выпрямляет спину и гордо шагает к своей колле. Бармен за стойкой поправляет очки и улыбается ему, а Косыгин только кивает. Паша быстро понимает, что здесь он теперь надолго.***
Они заканчивают копаться с ловушками к шести. За это время в голове Паши рождаются идеи к ещё парочке павильонов. Это ведь Сад Грешников, а значит вполне логично будет поселить сюда ещё пару грехов. Настроение у него приподнимается, поэтому обратно в дом он летит в отличие от уставшего Волка, что плетется сзади. Но Паша его игнорирует. Ему сейчас хочется в душ и к Толи, а всё остальное может подождать. Но Волков его энтузиазма не разделяет. Бубнит о том, что нужно ещё приготовить ужин, что надо съездить и закупится, а то им скоро жрать нечего будет, что надо с Шуриком связаться, что завтра ему нужно на встречу с этим доктором-психом, что Птица в край охренел и разленился. Паша от него отмахивается, ему на него плевать. Разумовскому сейчас более важно самочувствие Толи, как обстоят у него дела, что там с Сережей. Хочется прижаться к хрупкому телу брата, вдохнуть его запах, зарыться пальцами в волосы. Так много чего хочется, а Волков своим бубнежом портит всю малину… Может, всё-таки у него найдется время покопаться с трупом? Хотя, Сережа может расстроиться. Всё-таки, эта псина первая с кем он мог нормально контактировать. Паша сегодня добрый, он может дать время шавке подышать ещё немного, поэтому он изящно разворачивается на пороге в дом и ухмыляется: — Тебе надо, псина, ты и делай. А я устал. И всё на этом. Паша влетает в дом. Сначала всё-таки в душ, потом к Толи. Он скидывает шмотки, кидает взгляд на свое отражение в зеркале в ванной и улыбается себе. У него хорошая спортивная фигура, красиво выделяются кубики пресса, тонко прорисовывается рельеф мышц на руках и ногах и сзади по обе лопатки черный ворон изящно раскрывает свои крылья. Толя видел эту татуировку, он рисовал для неё эскиз, а потом восхищенно обводил пальцем контуры, когда Павел её набил. Толи нравится, Толя хочет, и Паша это видит. Толя просто трус и тряпка. Но Паша может подождать, набраться терпения и тогда он сможет присвоить себе всё без остатка. Ни с кем не поделится. После душа он накидывает халат и залетает в комнату к Толи. Тот спит, обнимая подушку, рядом сидит Сережа, скучающе листая какой-то журнал по искусству. — Поможешь Волкову? — Паше некогда возится с Серым, тем более сам Сереженька нашел себе развлечение в лице Олега, поэтому грех этим не воспользоваться. — Он скорее всего сейчас на кухни. — Да, конечно. Составлю ему компанию… — Серега неуверенно улыбается, но оставляет журнал и уходит. Чем только Волков его привлек? Своей каменной физиономией или тупыми мемами с волками? Паша потом обязательно с этим разберется, но не сейчас. Он закрывает дверь за Сережей. Тушит настенную лампу. Толя спит крепко, немного морщит нос во сне, крепко впивается пальцами в подушку. Часть волос занавесью закрывает лицо, другая полу ареалом стелется возле головы. Волосы у Толи мягкие, Паша знает. Ему каждый раз хочется намотать их на кулак и дернуть. Слишком сильное искушение. Температура у Толи небольшая, спала до воспалительного процесса, но он все равно горячий и его хочется прижать к себе. Паша ложится рядом, не отказывает себе в желание зарыться пальцами в мягкие волосы и прижать к себе парня. Это ненормальная и дикая привязанность. Больная и опьяняющая зависимость. Но Толей хочется дышать, и Паша дышит, чувствуя, как тот ерзает в его руках. Брат медленно приоткрывает глаза, моргает пару раз по-совиному и тянется в объятия уже сам, неловко тычется носом в грудь. — Ты пришел… — он произносит это тихо, себе под нос, но Паша слышит и в груди почему-то тепло. Странное чувство и от него почему-то хочется избавится. Вроде приятно, но страх, что потом снова будет больно возникает быстрее. Паша не хочет снова терять. Он прижимает крепче, утыкается носом в макушку. Всё хорошо, он ничего больше не потеряет. Толя от него больше не уйдет. И если понадобиться, то Паша за ним и на тот свет сгоняет. — Да, я здесь. — он отвечает, чувствуя, как Толя закидывает на него ногу. Старая привычка липнуть всем телом. От Толи пахнет потом и лекарствами, немного ромашкой и еле уловимо масляными красками. Это успокаивает, возвращает в далекое детство, где не пахло кровью и металлом, где боль не была привычной составляющей его жизни, где бить людей не гуманно, а убивать — зверство. — Ты как? — Паша спрашивает скорее для того, чтобы проверить уснул ли брат снова или нет, и улыбается, когда получает ответ: — Лучше… — Толя шепчет, трется носом об оголенную кожу, — Ты для меня тоже всё, Паша. У Павла сердце, кажется, остановилось. По крайне мере дыхательная система точно, он даже забыл каково это дышать. Нет, брату сейчас верить нельзя. Хотя бы, потому что он болеет и вряд ли отвечает за свои слова и действия. Хотя бы, потому что Паша сам не хотел говорить подобное вчера. Хотя бы, потому что головой Паша понимает, что любовь Толи отличается от его. Ему хочется засмеяться от абсурдности ситуации. А ещё всё-таки поцеловать брата. Вот он перед ним такой красивый, открытый, доверчивый, искренний. Такой светлый, что пачкать не хочется и хочется одновременно, чтобы к его свету позволено было тянутся только ему, Павлу, и больше некому. Паша сползает чуть ниже, чтобы их лица были на одном уровне. Глаза у Толи закрыты, рот приоткрыт, потому что дышит он им, а не носом, но дыхание ровное, спокойное. Паша невесомо целует в губы, поправляет одеяло и закрывает глаза. Он разберется со всем завтра, а сейчас он хочет немного побыть в тепле.***
У Косыгина странные шутки и радикальные взгляды на жизнь. Паше это нравится, ещё ему нравится его старая потрепанная кожанка, крепкие сигареты, байк и философия Сталинских времен. «Зажравшихся ублюдков на костер!» — это Птице ближе. А ещё пистолет в руке и поиск заказчика на его и Сережену шкуру. Он нашёл ублюдков и их компашку, которые брали заказ на похищение Разумовских, но толком не нашел заказчика. Илья сказал, что это нормально, что Паша пока ещё неопытный и не понимает, где искать, но подсказок сам не дал. — Ты должен учиться на своих косяках. Жизнь у тебя одна, Пернатый, пользуйся. Паша хотел послать его на три буквы, потом послал, когда снова не смог связать полученные данные между собой. Илья ему симпатизировал. Нравилось ещё торчать возле Игрока, смотреть, как он мешает водку с какой-нибудь острой жижей, а потом подсовывает это Дракону. Вадима он ненавидел. Причин было много, каждый раз убить хотелось, но возле него цербером сидел Волк и постоянно одергивал, и бесил. Новый детский дом, куда попал Сережа, Птица тоже изучил. Там безопасно и менты недалеко, правда старуху-клофелинщицу лучше оттуда убрать тихонько, да и обстановку разведать внутри стоит. С самим Сережей поговорить, сказать что-то типа: «привет, я живой, а ты в порядке?» Бред, конечно, но это лучше, чем ничего. Он потом придумает, как его спрятать, чтобы не привлекать лишнее внимание. Парни не знают о том, что у него есть брат, но Косыгин Птицу смущает. И тот факт, что он как-то оказался тогда в том переулке тоже. Косыгин что-то знает и как много? Может он понимает, что этот угловатый рыжий шкет Разумовский и за него можно получить деньги? Но если так оно и есть, то Паша должен содержаться в других условиях, а его кормят, одевают, тренируют и учат. Он понимает — из него делают убийцу. Но если это защитит Серегу, то ему все равно. Потерять ещё одного брата будет больно. Косыгин в целом странный, бывший мент, который не брал взяток и пытался засадить кучку братков, теперь же этих братков отстреливает, как свиней. — Тебе у нас понравится, Птаха, мы научим тебя летать. — говорит он на крыше, пока пытается прикурить, но зажигалка только жалобно взвизгивает в его руках, не давая ни искры. Птица верит. А потом находит заказчика. Но что-то идёт не так. Но он не помнит, что именно…