***
Выходные имели страшную особенность кончаться. Все приятное растворялось в тиши, и на ее место приходили злые и нежеланные будни. Вскоре и особняк Керклендов начал постепенно избавляться от гостей. Гости лениво собирали вещи (многие умудрились взять с собой больше двадцати чемоданов), а хозяева стояли над душой и грустно говорили о том, как им было хорошо вместе. Франциску довелось наблюдать за этой клоунадой через балкон, потому что тот выходил на главные ворота. Он видел, как с мягким скрипом уезжали черные машины. Как они исчезали за высоким забором, оставляя на пушистом снегу плоские следы от шин. Австралиец Энди прощался со всеми очень долго, точно не хотел никуда уезжать. Он то и дело возвращался, забывая какую-то сумку с вещами. Уходя за порог, он с веселым смехом звал родственников к себе в гости. — Я познакомлю вас со своими питомцами. Хоть его лицо и выглядело светлым, а не сатанически мрачным и хитрым (как у некоторых), однако Керклендов его слова заставили испуганно содрогнуться. Последними уезжали Скотт и его пышная семья. Пока старшее поколение желало друг другу огромнейшего счастья на год вперед, шотландец держался в стороне и, судя по внимательному взгляду, пытался кого-то найти. Вскоре его глаза остановились на Франциске, который, затаив дыхание, находился на балконе и невольно сжимал пальцами тонкие перила. Он словно услышал леденящий душу голос, который прозвучал прямо над ухом: «Я скоро вернусь, чертов французский сутенер. Я вернусь, и наша следующая встреча будет для тебя последней…» Улыбка так и засияла на тонких устах юноши, а в глазах замерцали недобрые огоньки. Интересно, попрощался ли он с Алисой? Скорее всего, нет. Девушка бы не пустила его на порог своей комнаты. Через несколько мучительно долгих минут в особняке настала долгожданная тишина. Франциск чувствовал облегчение и тоску одновременно. Наконец он мог спокойно пройтись по коридору, окунувшись в свои мысли и не боясь натолкнуться за углом на пылкого плебея. Но с другой стороны… ах, миссис Нуннэн так и не посмела пойти с ним на контакт. Когда ее рыжая головка исчезла за дверью черного автомобиля, Франциск почувствовал, как его нежную влюбленность безжалостно ударили бичом. Надежда на то, что когда-нибудь славная Елена вернется в их дом, придавала ему щепотку сил. Да, он был разбит и несчастен. Но он все еще рассчитывал на победу.***
— Выкладывай, что за новый способ ты придумал? — Алиса закачалась на стуле, как маленькая девочка, которой была свойственна детская подвижность. — Как ты думаешь, если родители хотят, чтобы их дитя быстро обучилось языку, то что они для этого делают? — М… — Алиса озадаченно поправила очки. — Нанимают репетиторов? — Нет, — развел руками Бонфуа. — Самый эффективный способ заставить ребенка понимать чужой для него язык — это поставить его в условия, где бы он мог общаться и получать информацию исключительно на этом языке. Чтобы он смог не только понимать, но и мыслить на нем, а также читать и писать. Алиса сильно поежилась и закусила нижнюю губу, как бы говоря своим затравленным видом — как же это жестоко! — Но такой способ шикарен лишь до тех самых пор, пока ребенку не стукнет шесть. В раннем возрасте он впитывает в себя любую информацию, а на ее основе создается самостоятельная личность. — Да, знаю-знаю я! — Алиса раздраженно махнула рукой. Ей просто не нравились эти долгие и бесполезные умозаключения. — Но мне не шесть лет! Мне восемнадцать! — Нам это не помешает. — Хочешь меня поставить в какие-то условия? — девушка злобно усмехнулась. Его взгляд невольно зацепился на рисунке трилистника, что был изображен на светло-салатовой футболке юной Керкленд. Эти растения напоминали ему о Елене. Зеленоглазая ведьма отчаянно выгибалась под его телом. Ее медные кудри рассыпались по смятому постельному белью. Красные, как кровь, губы тихо и томно шептали его имя. Это была одна из самых приятных фантазий, которых ему доводилось грустно созерцать. — Почему бы и нет? — его улыбка выглядела немного грустной, но Алиса этого не заметила. — Буду говорить с тобой исключительно на французском. Читать ты будешь только французские книги. И компьютер… — Что? — Алиса инстинктивно подкатила ближе к своему сокровищу. — Я хочу, чтобы ты сменила язык. Алиса посмотрела на Франциска выпученными от ужаса глазами. Словно в его словах звучала сумасшедшая мысль; словно то, что он требовал от нее — стояло просто за гранью фантастики. Франциск терпеливо выжидал ответа, зная прекрасно, что все будет не так просто, как ему бы хотелось. Все с самого начала было не просто. — Я не буду этого делать, — девушка нахмурилась. И почему это Франциска не удивляло? Наоборот, хотелось рассмеяться в голос и сказать — я так и знал, я так и знал. Как же банально! — Я не собираюсь причинять тебе вред, — он решил ее успокоить. — Послушай… — Нет! — Алиса дернулась, словно хотела защититься от удара. — Нет, ты послушай… — это конечно и смешило, но и вместе с этим начинало постепенно раздражать. Он ведь желал ей только добра, разве она не могла этого понять? Франциск протянул руку к клавиатуре, желая сделать все сам, без помощи девушки, но Алиса среагировала молниеносно — ее пальцы — такие хрупкие на вид и такие железные на ощупь — впились в его запястье и побелели от натуги. Франциск замер и старательно изучил свое положение. Что же он делает? Он лезет в ее жизнь, в ее вещи, сует нос туда, куда ему не следовало совать… К счастью, совсем скоро он пришел в себя и понял, что не время размышлять о морали. Он всего-то и пытался поменять язык, разве в этом есть что-то плохое? Чепуха. Почувствовав, что девичья хватка начинает ослабевать, Франциск решительно налег на клавиатуру. — Нет! — услышал он ее испуганный крик за секунду до того, как ее костлявые ручонки попытались схватить его за шкирман и выгнать силой от компьютера. Мужчина поджал от напряжения губы, уперся ногами в пол, надеясь что, благодаря его весу Алисе не удастся сдвинуть его с места. Франциск не был качком, но и хилым его назвать было затруднительно. Алиса ощутила, как сквозь пиджак напряглись мышцы на его руках, и ее начал одолевать испуг. А вдруг она не справится? Вдруг в итоге он доделает начатое?! Ну, уж нет! Она не посмеет себе проиграть! — Не смей! Кому сказала! Я вызову охрану! — она сменила тактику, убрала руки с его шеи и плеч, потянулась к его рукам, принялись царапать мелкими ноготками кожу. Раз царап, два царап, и Франциск с ужасом увидел на тыльной стороне кровавые следы. Он болезненно зашипел и отпрянул от компьютера, словно ошпаренный. Но дальше — больше. — Эй! Не кусайся! — ругнулся он на нее и еле-еле стряхнул с себя. Алиса грохнулась на мягкое сидение и тут же спружинила обратно на спину француза, не давая тому ни на секунду расслабиться. Она ухватила его за волосы, смогла каким-то образом замотать пряди на кулак. Франциск истошно заорал. — Прекращай! — он развернулся к ней, кое-как отдернув ее цепкие ручонки от себя и схватился за запястья. — Пусти! Идиот! Мой компьютер — моя собственность! — крикнула она в лицо Франциску. — Я вижу, — Франциск устало закрыл глаза и попытался побороть в себе головную боль. — Но я хочу помочь тебе. — Ты козел и грубиян! — Ох, ладно. Не буду оспаривать, мои методы весьма специфичны, — Франциск поволок Алису обратно к ее домашнему стулу, заставил ее сесть, но руки не отпустил. Судя по ее гневно пылающему взгляду, дай ей освободиться, и она сразу выцарапает тебе глаза. Кто бы мог подумать, как тяжко ему давалось такое решение. Однажды он уже причинил ей боль, пытаясь запугать. Но теперь он пытался держать ее аккуратно. — Ты только выслушай, хорошо? Алиса перестала брыкаться, но дыхание оставалось таким же свистящим и частым. На щеках всплыл персиковый румянец. Франциск на секунду замолк, его взгляд изучающе скользнул по светлому девичьему лицу. Он смотрел на ее красные, слегка приоткрытые тонкие губки, услышал ее учащенное и усталое дыхание. По коже пробежались мурашки, и Франциска это немного напугало. Он не мог вспомнить, что бы значила такая реакция. — Ты ненавидишь Скотта? — Ненавижу, — в сердцах выдавила Алиса, встряхивая головой, чтобы наэлектризованная паутина волос слетела с ее румяного лица и не мешала ей смотреть на Франциска. — Он же вечно тебя унижает, смеется над твоими неудачами. Он ведь смеется над тобой? — Д…да! — голос Алисы прозвучал так отчаянно, словно она очень хотела разрыдаться. — Хочешь ему отомстить? — Хочу. — Ну, так давай же сделаем это, — Франциск сел перед ней на одно колено, чтобы оказаться на уровне ее юного лица. Как бы это странно не смотрелось со стороны (смущенная девушка сидит на стуле, а симпатичный мужчина стоит перед ней на одном колене), Франциск не собирался делать чего-то противозаконного. Он просто надеялся наладить с ней зрительную связь. Расширенные черные зрачки, подобно чернильным кляксам, завораживали его. И он опять испытал прохладный испуг. — Давай, покажем ему и всем остальным, на что ты реально способна, — Франциск плавно убрал от Алисы руки, положил их на кожаные подлокотники. Девушка заморгала, словно придя в себя после транса. — Но я ни на что… — Каждый человек уникален! — громко оборвал ее мужчина. — И ты… ты тоже уникальна, Алиса. Давай проучим его, ma cherie, — он смело протянул ей свою широкую ладонь. Алиса успела подметить, что у ее репетитора были замечательные длинные пальцы. — Давай сделаем это вместе… «Я покажу этому ублюдку на что и я способен!» — воспоминания о Скотте создавали гору неприятных чувств. Жжение в горле было напоминанием. Как символ. Символ мести. Франциск знал, что у него все получится. Эта ненависть…общая ненависть…она имела приятное свойство объединять двух абсолютно разных людей. И даже такая вредная и независимая Алиса не могла удержаться от соблазна показать семье свои способности. Увидеть их восторженные взгляды, услышать их грандиозную похвалу. — И даже игра на пианино? — впервые…впервые Франциск услышал в ее голосе надежду. Детский голосок ребенка, блестящие глаза и немой вопрос: обещаешь? — все это в один момент появилось в ней одной. — И даже это.***
Кто бы мог подумать, что после этого обещания все пойдет так идеально гладко. Проклятое обещание, как магический обет, толстой проволокой обволокло и скрепило их мощный союз. Франциск и представить себе не мог, что курсы с Алисой могут проходить так… согласованно. Так, как никогда еще ни с кем не проходили. Больше никаких ловушек, никаких криков «не хочу» и «не умею». Нет, порою возникали моменты, когда девушка, замечая, что что-то выходит у нее плохо, начинала устраивать череду депрессий. Но, к счастью, эти депрессии продолжались не долго. Алисе хватало пары минут, чтобы полностью придти в себя и продолжить работу с трезвой головой. Но перемены коснулись не только личности молодой и вредной Керкленд. Франциск Бонфуа ощущал себя доктором Франкенштейном, в чьих руках горела прекрасная возможность сотворить что-то свое. Алиса была его глиной. Его материалом. К тому же, мсье Бонфуа был особенным Франкенштейном. Он любил экспериментировать над своей глиной, создавать ей интересные условия, чтобы учения не казались такими уж скучными и однообразными. Ведь сам Бонфуа не имел при себе педагогических способностей, и в этом-то заключалась вся прелесть занятий. Сегодня он приходил к ней и предлагал устраивать сценки из каких-нибудь фильмов. Алиса сначала удивлялась — какого черта он все это делает? Но потом забавные манипуляции невольно вовлекали ее в участие. А завтра он уже приходил с магнитофоном, и они, садясь вместе за стулья, прослушивали музыку известных французских исполнителей. Конечно Алиса все еще старалась держать гордыню при себе — она не признавалась в том, что некоторые песни ей понравились, и она еле-еле душила в себе желание постучать ногой в такт мелодии. Если бы только Франциск знал, что эти песни были записаны в ее плеере… Однажды, придя на очередные уроки, Франциск спросил еще с порога — какой детский мультик Алисе больше по душе. Девушка на секунду замерла, точно ища в его вопросе малейший подвох. — Мне… — девушка воровато посмотрела по сторонам, словно их кто-то мог подслушать. Но благо, все камеры, которые стояли у нее в комнате, были убраны (и Франциск был этому безмерно счастлив), жучков для подслушивания также не имелось, так что она могла дышать полной грудью и не нервничать. — Только никому не говори. — Никому. — Питер Пен, — девушка произнесла это настолько тихо, что Франциску пришлось напрячь слух. И это еще учесть, что в комнате было и без того очень тихо. Напряженность, создаваемая девушкой, была настолько великой, что Франциск побоялся даже рассмеяться. После этого они вместе пытались найти в интернете мультик про этого чудо-мальчика, но только на французском языке… что оказалось весьма проблематично. Но все же интернет творил чудеса, хоть делал это не всегда молниеносно. Найдя нужный сайт, они с Алисой принялись за просмотр. Алисе было крайне неприятно это говорить, но она ни черта не понимала, о чем так живо мурлыкали персонажи ее любимого мультфильма. В последний раз, когда она видела этот мультик, ей было около десяти лет. За восемь лет многое изменилось. Алиса понимала смысл их речи лишь в общих чертах. Но продолжала смотреть с упоением. Или хотя бы делать вид, что смотрит. Франциск входил в ее комнату и уже с порога буднично говорил: -Bonne journée, ma cherie! Алиса смотрела на него с непередаваемой усталью в глаза, подпирала щеку одной рукой и сквозь зев отвечала с акцентом, но по мере учебы все менее заметным: — Bonne journée… — Comment êtes-vous? * Алиса с неохотой протянула руку и показала горизонтально большой палец. Ни так и ни эдак. Франциск озабоченно зацокал языком, словно расстраиваясь такому немому ответу. — Vous avez fait vos devoirs? ** — пропел он, галантно подходя к стулу Алисы и неотрывно на нее поглядывая. Не понятно, на что он рассчитывал в тот момент, но девушка поспешно поправила очки, секунду помолчала, прикусив губу, и затем откровенно спросила: — Чего? Даже когда он повторил свой вопрос, Алиса продолжала удивленно хлопать глазами. — Не понимаю… можешь помедленнее? Франциск шумно вздохнул, немного раздражаясь от ситуации. — Мы это учили, — проговорил он, сцепив длинные пальцы. — Что такое devoirs à la maison? — М-м… — Алиса зажмурила глаза, усердно ища это слово в своей памяти. — Задание? — Домашнее задание, — поправил терпеливо ее Франциск. — Как вижу, ты плохо учила. — Ну уж извиняйте, у меня и без французского дел по горло! — Алиса обиженно надула губы. — Да ну, то-то я слышал, как орал твой репетитор по верховой езде час тому назад. Все силы только на него и ушли, не так ли? — Я не виновата! Эта лошадь меня просто не любит! — попыталась оправдаться горе-наездница. — Животные хорошо чувствуют негатив. — Чепуха. Франциск в очередной раз цокнул языком и присел на краешек стола. Месяц назад он бы не позволил себе такую дерзость, но сейчас он мог и не такое вытворить. И что самое милое — Алиса ему ни слова не говорила на этот счет. — Животные очень чувствительны к окружающей их среде. Для них мы — это скопление неких флюидов. Может быть, для них каждый человек изображен своим цветом. Добрые, счастливые и беспечные люди изображены голубым, а вот злые и нетерпеливые… — Я поняла, — оборвала его девушка, небрежно махнув рукой. Франциска иногда раздражала эта Алисина особенность — быстро и бестактно обрывать на полуслове. Якобы, раз она поняла, то все — занавес — можешь заткнуться и идти к черту. Порою это сильно обижало. Но если уж говорить без лукавства, то Алиса терпела большие моральные перемены. Да, старые привычки типа «взмахивания рук», «грубых слов» и прочего, оставались на месте, но с каждым днем они проявлялись в ней все реже и реже. Алиса больше не высказывала свое раздражение по всякому поводу. Для нее Франциск на веки вечные был окрещен «придурком» или «идиотом», однако самого Франциска это уже совсем не расстраивало. Он, можно сказать, привык к такому отношению. Если учесть еще и то, что он был единственным человеком на планете, который был способен подойти к Алисе Керкленд едва ли не вплотную и при этом остаться целым-невредимым, то и такое отношение можно было простить. А вот другие репетиторы продолжали огребать по полной: их вопли уже стали официальным задним фоном на территории богатого особняка. И лишь появление таинственного красавца с золотыми кудрями заставляло юное чудовище втягивать свои когти и затихать на неопределенное время.***
— Не пойму, как ты с ней справляешься? — Джон вытянул из густой пены огромный серебристый ковш и повесил его на крючок рядом с прочей посудой. Франциск сидел за столом, где обычно питалась прислуга, и любовался большими пузырьками вина. Вопрос Джона заставил его оторвать от напитка туманный взгляд и обратить его на посудомойщика. — Ну, не знаю. Как-то так вышло. По началу все действительно было ужасно. Она готова была меня порвать на куски. — А потом? — Говорю же: не знаю, — Франциск прислонил к губам стеклянное горлышко и сделал пару больших глотков. Теплое вино приятно согревало горло. — Может… ей просто не хватало друга? — И ты решил стать ей другом? — Джон выглядел ошарашенным. Он повернулся лицом к Франциску и сдержанно вытер руки об желтый фартук. — Знаешь, дружище, я… Вот этого Франциск и опасался услышать. Этот напряженный голос, это слово «знаешь», пропитанное сомнением. Дальше последуют длинные, как вся его жизнь, нотации, от которых хотелось напиться до потери сознания. — Что такое? — с нажимом спросил он. Он не заметил, как его пальцы вспотели, и бутылка чуть было не соскользнула из рук. — Что тебе не нравится? — Понимаешь, Алиса — она… Ну, как тебе объяснить, — Джон скрестил руки на груди. — Она не такая, как все. — Ха! Это я заметил еще при первой встрече. — У нее никогда не было настоящих друзей, ты понимаешь это, Франциск? Честно говоря, Франциск не понимал. А может пока еще не мог осознать. Вся эта ситуация до разговора с Джоном казалась ему просто самым великолепным, что только мог преподнести ему Всевышний, явлением. Он чувствовал себя умелым кукловодом и он ощущал власть в своих руках. И ему это нравилось, черт подери. И разве смел какой-то там посудомойщик осуждать его за проделанный труд? — Если Алиса подпустит тебя к себе слишком близко, доверится тебе, то расставание с тобой будет для нее хуже физической боли. Ты просто разобьешь девочке сердце. Франциск нервно хохотнул, представив себе, как эта бестия будет громко рыдать, заливая подушку горькими слезами. Это было так странно… так непривычно… и смешно. Чтобы такая неприступная и ледяная леди вообще была способна на какие-то реальные страдания… Чепуха. — Я что-то сказал смешное? — Джон выглядел оскорбленным. — А почему ты решил, что я уеду? — в свою очередь поинтересовался Франциск. — Ты чужеземец. Ты не сможешь здесь долго находиться. К тому же, друг мой, может, ты и не заметил, но у меня глаз-алмаз на таких, как ты. У тебя нет никакого опыта в педагогике. Я вообще сомневаюсь в том, что до нашей встречи ты вел честную жизнь. Нет — нет, не волнуйся, я не буду тебя раскрывать. Я тебя даже не осуждаю. Нет в мире чистого человека. У каждого, даже у истинно верующих, есть за пазухой свои какие-то страшные скелеты. Да и я сам в молодости наделал дел, что теперь работа посудомойщика — наилучшее, что я могу себе позволить. Ехидная усмешка стала медленно сползать с уст Франциска. Его не очень радовала их тема разговора. Мало того, возникало большое желание просто все бросить и уйти. Уйти из этой кухни, от этих разговоров, которые порождали за собой отнюдь не самые светлые мысли. — Сам подумай. Никому еще не удавалось отсидеть наедине с Алисой дольше двух часов, и тут появляется эдакий бесстрашный принц на белом коне… Странно, но Франциск почувствовал дежавю. Словно он уже где-то слышал подобные слова. Ах, да-а. Их говорил Скотт при их первом и последнем разговоре. — Ты думаешь, в это кто-то поверит? Если ты не заметил, но даже господин Керкленд не хочет тебе доверять. Хоть он ни разу с тобой и не заговаривал наедине, но я-то видел, с каким сомнением он смотрит на твою персону. Точно чувствует что-то неладное. Отцовские чувства — это большая сила, и ее нельзя недооценивать! Ты понимаешь меня, Франциск? Если ты сейчас совершишь ошибку, то окажешься в большой заднице, которая навсегда испортит твою репутацию. — Ты хочешь меня предостеречь? — Я ничего другого сделать и не смогу. Я не знаю, кто ты в том мире, Франциск, что находится за этими стенами, но здесь ты мой друг, а я своими друзьями дорожу. И я не хочу, чтобы ты совершил глупость. Джон с вызовом посмотрел на француза, ясно говоря взглядом, что лекция подошла к концу. Франциск лениво выбрался из-за стола, прихватив с собой мутную бутылку, где все еще виднелись какие-то остатки красного вина. — Не волнуйся, дружище, — сказал он бодро. — У меня все на мази. *Как поживаешь? **Ты сделала домашнюю работу?