***
Итачи он увидеть не ожидал. Нацепив маску холодного безразличия, тот смотрел сквозь него, ни намёка не демонстрируя не только на дружбу, но и на возможность какого-либо знакомства между ними. И всё же ощутил приятный мандраж — Шисуи хорошо помнил, насколько завораживающими были подобные спарринги, отчего лишь сильнее не терпелось начать. Чего нельзя было сказать об Итачи. В ожидании оружия тот уверенно изображал столб, молчаливый разумеется. Теперь хотя бы было понятно, откуда те прозвища, которые цеплялись к членам отряда. — Хватит и этого. — Итачи почти сразу отправил катану обратно, оставив при себе опустевшие ножны, чем, честно говоря, неслабо удивил. — Как пожелаете, Итачи-сан, — пропищал мальчишка-подручный и, поклонившись, поспешил удалиться. Откуда ноги росли у столь явного желания поскорее ретироваться Шисуи понял, когда с балкона раздалось требовательное: — Начинайте. — Мальчишка на тот момент и до края арены досеменить не успел. Не было никаких сомнений, что глухой, командный голос принадлежал главе разведки — Данзо. Этого человека вживую довелось увидеть лишь дважды, и то оба раза мельком; да и сейчас — Шисуи прищурился — рассмотреть получалось не сильно лучше. Старик не был из числа тех начальников, чьи кости перемывали подчинённые в коридорах, о нём даже судачить побаивались; и всё же однозначно был похож на тот образ, который удалось сложить из мимолётных упоминаний. Долго глазеть на шефа Итачи не позволил, атаковав, о чём сожалений не было: от взятого темпа и стиля фехтования мгновенно вскружило голову. Обманчивые движения с непредсказуемым ритмом и резкой сменой направления удара за доли секунды привели в состояние юношеского, детского восторга! С первых же шагов Шисуи понял, что подстроиться будет не просто. Стоило ему только уловить намеки на возможную схему, как движения друга кардинально менялись. Тот то нападал и парировал в до боли знакомой манере, то, расслабив запястье, принимался вычерчивать ножнами в воздухе причудливые арки. И вот — снова — Итачи резко присев, оказался на два дюйма ниже ожидаемого, а его режущий удар превратился в выпад: только что рука летела сверху вниз, а в следующий миг резко метнулась вперед — в живот — стремясь нанести «укол». Два этих движения не имели ничего общего: одно из них, казалось, никак не могло быть продолжением другого. Не могло. Но было. Удерживать противника на расстоянии, избегая внезапных хаотичных ударов, как и поддерживать таяющий на глазах оптимизм, получилось недолго. Поведение Итачи всё сильнее отдавало безумием, не укладываясь ни в одну из знакомых схем. В какой-то момент Шисуи начал замечать, что мечется: он шарахался из стороны в сторону, словно новичок-первогодка со сбитым дыханием и сведёнными в судороге мышцами, а сам спарринг всё больше походил на глупый танец, в котором он был неуклюжей партнершей, чем на серьёзный поединок. Неужели Итачи специально подбирал такие движения? Наносил удары, не касаясь? Быть не могло... Шисуи наткнулся на холодный взгляд друга, и невольно отшатнулся. Таким Итачи видеть ещё не доводилось, и, честно говоря, такого он предпочел бы не видеть никогда... С какой же серьёзностью тот подошёл к их дуэли... Нужно было взять себя в руки — вычленить среди движений противника что-то знакомое, известное по собственным тренировкам и опыту, полученному в спаррингах! В конце концов они ведь когда-то тренировались вместе! Нельзя выставлять себя полным идиотом. Отступив, Шисуи сосредоточился на известной связке: ускользнуть от размашистого удара слева, шагнуть вперёд и блокировать неизбежно возвращавшийся меч, толкнуть оружие оппонента вниз и вправо, подсечь колени и нанести режущий удар по диагонали, в правый бок. Ненужная зрелищность, на самом деле, но Шисуи нравилось, когда наблюдатели имели возможность увидеть бой во всем его великолепии. Вот только ничего не получалось. Стоило только вывести противника на нужное движение, как тот ломал схему в самом её начале. После третей попытки Итачи резко шагнул вперёд и взмахнул оружием с такой скоростью в его направлении, что Шисуи непроизвольно съежился в ожидании сильного удара. Ножны слегка мазанули по макушке. Если бы Итачи ударил по голове в полную силу, он, скорее всего, рухнул бы без сознания. В реальном же бою... Шисуи сделал два шага назад и ударился ногой о гранитное основание — всё это время он только и делал, что отступал! Неплохой повод, чтобы сделать паузу. А, может, и вовсе прекратить схватку: улыбнуться, отшутиться. Никто не одолел противника. Ничья… Шисуи опустил меч, но сказать ничего не успел. Ножны со свистом разрезали воздух в дюйме от шеи и стукнулись о колонну. Итачи — невежественный дурак! Шисуи выпрямился. Он вспомнил гнев, охвативший его во время последнего разговора. «Не могло быть, чтобы он сознательно ударил так, словно хотел поранить горло». Взгляд зацепился за мальчишку. Тот, скучающе и без явного интереса наблюдал за спаррингом из противоположного угла зала. На лице у него читалось сочувствие. «Ему не требовалось сочувствие!!!» Шисуи вскинул меч над головой и резко опустил тот вниз, вложив в удар всю силу. Даже если Итачи попытается блокировать, инерция и вес собственного тела выполнят свою работу. Вот только Итачи не только успел увернуться, но и сделал быстрый выпад — удар пришелся в плечо, как раз в место сочленения сустава и кости. Шисуи застыл от резкой боли и тут же словил следующий — в локоть. Вскрик сдержать не удалось — будь в руках у противника настоящий меч, он бы лишился руки. Продолжить спарринг было бесполезно, но Итачи, по всей видимости, не достиг этого понимания. Со всего размаху он толкнул ножны Шисуи в грудь. Сила последнего удара оказался так велика, что окончательно сбила с ног. Бой был окончен... по-крайней мере в это уже хотелось верить... На лице Итачи отсутствовали какие-либо эмоции. — Он слаб, — сухо бросил тот шефу и развернулся. — Я в тир, Данзо-сама. Если понадоблюсь — зовите... Шисуи не без труда поднялся. На смотровой площадке было уже темно... и пусто. Какое унижение. Он не послушался и позорно проиграл.***
Несколько недель назад... Шисуи всё ещё ощущал отголоски гнева. Прыжками преодолев пару лестничных проемов, он с силой навалился на отделявшую от туннелей медицинского блока дверь и поспешил внутрь. Петлять по местным лабиринтам не хотелось. — Я слышал, твой напарник был тяжело ранен, — поторопился он окликнуть друга, стоило тому попасть в поле зрения. Всё равно в длиннющем коридоре они были одни. — Тебя это не касается, — резко обернулся Итачи на знакомый голос. — Нет, блин, касается! Шисуи нагнал товарища, спешно преодолев разделяющие их метры. — Оказывается, из-за серьезных травм он был вынужден сменить род деятельности. И ты уже месяц работаешь в одиночку! Это опасно! А я, твой лучший друг, узнаю об этом от посторонних... Некрасиво, знаешь ли! Итачи скривился. — Да, «опасно». Может, что новенького скажешь? — с неприкрытым сарказмом в голосе поинтересовался тот. — А рассказывать я не обязан. Повторюсь, тебя это никак не касается. Вот же упёртый болван! — Ходить на задания одному — почти самоубийство! Кто-то должен прикрывать спину. Неужели Итачи не понимал такой простой истины?! — Мою спину может прикрывать лишь тот, кому я безоговорочно доверяю. В обратном случае предпочту рассчитывать лишь на себя. — Но... — Так будет лучше. — перебил Итачи, добавив холодной стали в голос. Шисуи жутко не нравилась эта его интонация: она почти всегда означала, что обсуждения бесполезны. — А не сказал, потому что знал твою реакцию... — смягчившись, добавил Итачи. — И не забивай голову пустяками, лучше давай сходим после работы куда-ни... — Не уходи от разговора, — оборвал друга Шисуи и со всей серьёзностью произнёс: — А что, если я стану твоим напарником? — он всмотрелся в глаза Итачи, пытаясь понять реакцию: — Меня ты хорошо знаешь и сможешь до... — Нет. Причину отказа Шисуи не находил. Он ведь всё обдумал — это было бы хорошим решением. В конце концов это было и для него самого неплохим шансом вживую поучаствовать в боевых заданиях, иначе дальше компьютерных симуляторов он так и не продвинется. Итачи ведь должен помнить это желание, почему же тогда столь категоричен? — Почему? Я неплохо владею оружием, мы же тренировались вместе, помнишь?.. Физиономия друга выражала тупое безразличие. — Дурак. Сам не понимаешь куда лезешь... — его тон плохо поддавался интерпретации. — Ты работаешь по призванию, не стоит менять профиль. А это — НЕ ТВОЁ! Итачи, отчетливо, без злости, выделил последние слова и, повернувшись, двинулся в прежнем направлении. Разговор стоило считать оконченным.