Мир мой цикличен,
и каждый
злосчастный
век юные боги приносят в него грозу. После —
их души беспечно стремятся вверх.
Я остаюсь, чтобы вечность пробыть внизу.
Джой всегда проводила свои отпуска в Азии или Южной Америке. Ну, разумеется, пока у нее эти отпуска вообще бывали, лет до двадцати четырех. Она летала за границу на уикенды, отмечала дни рождения и праздники, которые не считались в семье Джет семейными. Да и, говоря откровенно, какая из них, к черту, была семья? Без Роуз всё сразу же пошло по одному месту. Праздничная атмосфера в их огромной обезличенной коробке тут же засохла, как прошлогодний багет, на все последующие праздники. Кэролин по-прежнему плевала на все, кроме красивой картинки, папа обречённо вздыхал, эксплуатируя свою индонезийскую трубку, а Джой тихо сматывалась восвояси, как только отведенное на комедию за столом время заканчивалось. Джой всю свою жизнь искренне полагала, что в родных Штатах не существует места, куда она могла бы приехать и просто забить на всё огромный и жирный хрен, как она делала, когда спускалась с трапа самолёта под палящим солнцем чужой страны. Пока папа ошивался на одной с ней территории, Джет чувствовала, как все СМИ Америки дышат ей в затылок, и во главе — он, Норман Джет, напоминающий Джой о приличиях. И, черт, что ужасного она делала на тех же Филиппинах или в Бразилии? Да ничего такого, что не делали на отдыхе другие люди. В свои девятнадцать она инициировала публичный каминг-аут, и уже тогда можно было прекратить плясать под его «приличия», но нет же. Джой изворачивалась до последнего, старательно обходя запретные темы. Красным крестиком он отмечал обсуждение ее гомосексуальности, Роуз, их отношения с Кэролин и слово «нет», если в разговоре они касались ее обучения в Йеле и работы на «БМВ». С ума сойти. Какой же идиоткой она была. Впервые за много лет, сидя на пирсе Манхэттен-бич, в получасе езды от собственного дома, Джой подумала, что она точно так же могла проводить свои уикенды и отпуска в пределах Штатов, как и вне. Может, тогда бы она встретила вместо Леты другую девушку; коренную американку, например, и тогда бы Джой не отрывала ее от собственной жизни, а у каждой сохранилась бы своя. Никаких жертв. Изоляций. Сложной адаптации. Джет ощущала себя полным дерьмом, когда спустя полгода после того, как она притащила Лету в ЛА, она оказалась вынуждена заниматься работой с утра до ночи. Отец тогда выкарабкивался после инфаркта, и на отношения не оставалось ни сил, ни времени, ни желания. Что ей было делать? Может, если бы Джой вела себя помягче, если бы нашла ей подходящие занятия… Или если бы смирилась с ее первой работой, не высказываясь, как последняя стерва… Да, может быть, тогда бы Лета не попала в свой жуткий бордель. В этот клуб, который Джой, проезжая мимо, страстно мечтала сжечь. Боже, как же Джой хотела снова увидеть ее живой. Она так сильно скучала. Так сильно. Она осторожно выдохнула, опасаясь, как бы не сбить дыхание. Холодные пальцы судорожно сжимали собственное колено, пока невидящий взгляд, не отрываясь, сливался с розовым небом. Они сидели на пирсе. Под ними статично шумел океан, а за их спинами — музыка из «Сапсана», в котором они ужинали. На Манхэттенском пляже было немного людей. Наверное, потому, что зона для желающих искупаться находилась через несколько километров от этого места, и здесь гуляли в основном только местные. Цветущие газоны и убранные аллеи напоминали бы «Сити Холл», если бы не бескрайний горизонт из водного кружева. Джой дышала тут полной грудью, пока теплый ветер ласкал лицо и шею, и окутывал шелком руки. Ну, чем не чертова Бразилия? Даже лучше: никакой испепеляющей жары и танцоров самбы со всех сторон. Джой печально хмыкнула, взглянув на такую же спокойную, как море, Рейну. Она сидела совсем близко, чуть откинув голову, опираясь руками о пирс. Ее грудь в белом топе размеренно поднималась и опускалась, будто бы отдавая дань витающей в воздухе безмятежности. — Никогда не бывала в этой части пляжа, — сказала Рейна, и ее словам завторили чайки издалека. — Так красиво. Как в Испании где-нибудь. — На испанском острове разве что, — ответила Джой, вспомнив, что только однажды сидела вот так, наслаждаясь пейзажными видами, как суррогат туристки и ценительницы. Она заметила, что у Рейны смазался блеск на контуре рта и осторожно потянулась к уголку ее губ. — У тебя… Я поправлю. Рей усмехнулась. В глазах, переливаясь, заплясали смешинки. — Что? — комично хмурясь, спросила Джет. — Так неправильно поправлять помаду, — улыбнулась она и покачала головой. — А как правильно? Рей медленно приблизилась к ее лицу. Пальцы Джой сползли на ее шею, и она застыла на секунду, когда теплое дыхание коснулось уже ее губ, сегодня не накрашенных ни помадой, ни сладким блеском со вкусом персика. Джет оставила невесомый поцелуй на мягких, чуть раскрытых устах, едва успев распробовать, что у Рей блеск сахарится клубникой. Она задержалась на них весьма целомудренно. — Ты меня так динамишь, Джет, — тихо сказала Рейна. Ее томный, с поволокой, взгляд, неспешно скользил по лицу Джой. Они выпили по бокалу вина за ужином, и, погодя, Рейна стала ещё прямолинейнее, чем была. Бесконечная, сбитая речь превратилась в откровенно тягучий блеск в зрачках, и Джой, замечая это, чувствовала, как камень в ее груди становится всё тяжелее. Ее хрупкая уязвимость таяла под испытывающим взглядом девчонки, а ребра, как стена из терновника, расступались, открывая миру самое сокровенное. Джет это нравилось и одновременно нет; уязвимость пугала дебрями неизвестности. Но потом она смотрела на Рей, эту девчонку — и смеялась сама себе. Это ведь просто девчонка. Безобидная, маленькая, забавно читаемая; а Джой все никак не могла скинуть перед ней свою наслоившуюся броню. На это, оказывается, надо куда больше сил, чем чтобы ее нарастить. — Почему так? — спросила Рейна, всматриваясь в застывшие напротив глаза. Рейна будто бы не хотела, чтобы Джой опять ринулась изучать закатные облака и водный горизонт, словно никогда раньше такого не видела, отгородившись от любых разговоров глубже ироничных шуточек об артрите. — Ты все ещё вспоминаешь Лету, да? Джой задержала дыхание, услышав знакомое имя. Уже давно никто не произносил его вслух. Ладонь Джой бессильно сползла с плеча Рейны. Джет посмотрела на девчонку, склонив голову. — Наверное. Рейна ничего не ответила. Она опустила взгляд на темное дерево пирса и просто взяла ее за руку. Пускай. Белые и бледные, с выступающими голубыми венами, и смуглые, отливающие бронзой и независимостью. Никаких колец. Рейна, а не Лета. Ещё одно напоминание, впрочем, пустое. Пылающий жёлтый круг почти исчез, утаскивая с собой пастельные, кремовые узоры. На пляже зажглись яркие фонари. — Идиотское решение было, — вдруг сказала Джой, подумав о транквилизаторах. Они всё только заглушали с первого дня ее смерти, но никак не помогали пережить эту смерть. — Я сидела на сильных таблетках все эти два с половиной года, и теперь чувствую себя полной дурой. Прости, но… У меня такое чувство, что она умерла только вчера. — Мне жаль, — у Рейны дрогнул голос, — мне правда очень жаль, что она сделала это с собой. Джет горько хмыкнула, задумчиво водя кончиками пальцев по открытой ладони Рейны. Девчонка была такой далёкой от нее и в то же время — запредельно близкой, вот, на одном дощатом пирсе, проникая своим взглядом куда-то гораздо глубже, чем казалось на самом деле. Она задевала ее углы, шатала нерушимые границы и смотрела так, словно ничего не происходит. Джой не обсуждала Лету ни с Роуз, ни с отцом, ни с кем-либо ещё, и говорить о ней с Рейной было совсем ненормально. — Некоторые люди не находят в себе сил даже принимать таблетки, — сказала Рей, чем заставила Джой напряжённо на нее посмотреть. — Из этого можно выбраться, а из могилы уже нет. Знаешь… Мой папа погиб в автокатастрофе, а моя мама не смогла этого пережить. Мне было пять, когда она разбилась. Специально. Она села в бабушкину машину и на полном ходу слетела с обрыва. Если ты такого до сих пор не сделала, значит, у тебя есть все шансы выжить. Главное помнить, что у тебя ещё остался кто-то, кто тебя любит. Моя мама, твоя Лета и много кто еще об этом забывает, когда делает такое. — А если никто не любит? Что, если так, Рей? — Так не бывает, — уверенно возразила Рейна. Джой улыбнулась. Снова сказка. — Думаю, кроме жизни, твоя мама потеряла грандиозную возможность почувствовать, как сильно, видимо, ты ее любишь, — заметила Джет. — Да, — не стала отрицать Рейна. Она давно уже пережила ее смерть и почти отпустила, но теплый огонёк в сердце продолжал гореть до сих пор. Рей судорожно искала, кому бы его отдать, и не находила. — Можно я спрошу, что произошло с твоей? Джой нервно хохотнула от неожиданности вопроса. Так нечестно. Нельзя ломать ее гранит настолько легко. Океанский бриз проник в лёгкие плотным шаром кислорода, окончательно стерев границы между сталкивающимися запахами их духов — тяжёлого унисекс-парфюма и лёгкого аромата жимолости и розовой жвачки. Теперь между ними были только вечер на Манхэттенском пляже и много, много воды вокруг. Ещё, конечно, навязчивое желание Джой: закурить, черт возьми. — Нож, — как можно невозмутимее бросила Джет. — Засунули в горло по самую рукоятку. Это не секрет. Все довольно стандартно закончилось. Джой даже не сомневалась, что Рейна поняла, о чем она. Все всё знали. Это же — о, боже — грёбаный скандал. На ТВ трубили о внезапных смертях в семье Джет неделями. Жевали расследование гибели Кэролин. Потом смаковали пулю в виске у Леты. Их жизни, как и Джой — национальное, мать его, достояние. Рейна посмотрела на Джой испуганными глазами. О, кажется, таких подробностей она в сети действительно не читала, а если читала, то сыграла шок очень натурально. — Почему никого не посадили? — Без понятия, — уже совсем безразлично отмахнулась Джой. — Меня это не волнует. То, что Кэролин сдохла, не потеря для мира, а благословение. Рейна задохнулась. Джой говорила о своей матери, но будто бы и не о ней вовсе. Даже об умерших бомжах, мимо которых проходишь каждый раз, как идёшь на работу, отзываются теплее. Что такого ужасного должна была сотворить женщина, чтобы о ней так грубо вспоминала собственная дочь? Что такого, о чем бы не трубили на весь ЛА, рассыпаясь в предположениях? Джой задумчиво облизала губы на оторопевшее молчание Рейны. Она откинула голову на деревянный поручень за спиной и прикрыла глаза, полагая, что, конечно, надо бы уточнить, пока Рейна не сбежала от нее в праведном ужасе. — Поверь, моя милая наивная девочка, лучше тебе не знать, что она делала, — достаточно ли завуалированно? — Не хочу называть кого-то плохим человеком, вряд ли я имею на это право… Ну, знаешь, «плохой человек» звучит так, будто бы мы попали в Судный день, — пожала плечами Джой. — А если более приземлённо, то моя мать была долбаной сукой, Рейна. Конченым, мерзким, тупым животным. Вот и всё. — О… — запнулась Рей. — Никогда бы не подумала по ее фото, что она была такой плохой матерью. — Нет, скорее, она была никакой матерью, — поправила ее Джой. — Но не это делает ее долбаной сукой. Давай больше не будем поднимать эту тему. Одного факта достаточно. — А ты хотела бы когда-то стать матерью? Джет тупо моргнула. — Что? Что-то слишком много «матерей» за один вечер. — Ты хочешь детей? — повторила Рейна. — Ну, — рассеянно покачала головой Джой, — вообще-то я ещё не думала об этом как следует. А ты? Рейна положила голову ей на плечо и расслабила руку на вытянутой ноге Джой. После малоприятных тем они коснулись чего-то попроще. Наконец-то. — Да, — кивнула она. — Очень хочу. Только пока, правда, не очень представляю, что мне надо делать, чтобы взрослый ребенок не вспоминал обо мне, как о «долбаной суке». Джой, засмеявшись, обняла ее за плечи. Ветер стал гонять смелее, когда на пляж опустились сумерки, и волны бились о железные опоры, как о раздражающее препятствие. — Мои истории — не твои, — завороженно накручивая на палец ее тонкую косичку, сказала Джет. — О тебе так говорить не будут. А если будут, то ты можешь смело давать им подзатыльник, потому что ты таких слов не заслуживаешь. Рейна подняла голову и чмокнула ее в лоб. — Ты тоже бываешь сносной. Джой припарковалась у дома Рейны, когда часы натикали около одиннадцати. О том, чтобы поехать к Джой, речи сегодня не шло: Джет было неловко просить ее об этом опять, а Рей явно рвалась домой. У нее — очевидно — получалось неплохо уживаться с собой, в отличие от Джо. Рейна улыбнулась ей на прощание, чуть смутившись от прикосновения Джет к своей щеке, и совсем быстро Джой снова осталась одна. Посреди плохо освещенных улиц окраины, в тишине, обволакивающей худые плечи. Фары ее «БМВ» пробивали темную жуть, позволяя убедиться, что Рейна спокойно дошла домой и что через пару минут в ее окнах зажёгся свет.***
Утро воскресенья в слишком светлой для Джой квартире отожествлялось с шоколадным запахом какао на плите. Она улыбнулась, не открывая глаз. Ее рука свисала с самого удобного в ее жизни дивана в гостевой, тяжестью на запястье напоминая о том, что Джой не сняла «ролексы» перед сном. Забывать — ещё одна дурная привычка, наряду с курением «Джи Сэма», от первой затяжки которого можно было выплюнуть лёгкие, или с работой с утра до ночи, из-за которой на Джой навесили бирку «трудоголичка». Джет вчера даже не сходила в душ. Она припёрлась к Роуз без разрешения, полагая, что та не будет сильно сопротивляться, и Роуз, почти прыгая от нетерпения, вытянула из нее последние капли энергии на болтовню о Рей. Ее драгоценная сестрёнка радовалась свиданию Джой больше, кажется, чем Рейна и Джой вместе взятые. Джет перевернулась на спину, щурясь от яркости, а в следующую секунду ее едва не снёс ураган. — Джо! Ты встала? Я знаю, ты проснулась, ты никогда долго не спишь! — послышался бодрый голос Роуз из ее спальни. Она вылетела оттуда взбудораженным коршуном. Джо не успела открыть глаза, как перед ней возникло восторженное лицо сестры. Она вцепилась ей в плечи с безумной улыбкой. — Мои птички летят ко мне! — Какие пти… А, понятно, — сонно пробормотала Джет, глядя на Роуз через непривычно белую пелену света, заливающего комнату. В её лофте было темно, там висели чёртовы жалюзи и черные шторы, а у Роуз все белым бело, как будто она оказалась на севере и на юге в один момент. — Это чудесная новость, а когда? Роуз выглядела такой перевозбужденной, что, казалось, она вот-вот заверещит. Зрачки ее глаз, таких же прозрачно-голубых, как у Джой, закрыли собой всю радужку. Ну прямо-таки сияет, как «БМВ» после полировки! Джет невольно улыбнулась сама, хоть и пальцы Роуз слишком сильно впивались в кожу. — Послезавтра! Боже, они будут тут уже послезавтра! — Роуз рывком подняла ее с постели и обняла крепче некуда. — Я так соскучилась, Джо, боже… — Надо подготовить дом, — кивнула Джой, уже мысленно передвигая планы на будни и отмечая, что надо бы не забыть вызвать клининг. — Для малых все осталось, как было, нужно что-то ещё добавить? Роуз с абсолютным счастьем, сияющим на лице летним солнцем, рухнула рядом с Джой. Она откинула голову на спинку дивана и вздохнула. — Можно я тебе кое-что скажу? — спросила она, и Джой удивленно кивнула. — Скорее всего, они останутся здесь, — сказала она и, казалось, задержала дыхание, напомнив Джой замеревшую посреди моря лодку в ожидании волн. А у Джой внутри все словно перевернулось, рухнуло и снова взлетело за один только прерванный вздох. В доли секунды, как щелчок, как ракета, пролетевшая мимо окон; она нервно сглотнула, и горло почему-то оказалось таким сухим, что она совершенно неосознанно коснулась пальцами шеи. Джет смотрела на сестру во все глаза, ожидая хотя бы крошечного подтверждения тому, что она не пошутила. — Ты не улетишь в Данию? — ее голос дрожал, с потрохами выдавая бьющееся в горле волнение. Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Джой больше всего на свете хотела лишь двух вещей: чтобы последние три года оказались сном и чтобы Роуз осталась в Лос-Анджелесе. Если первое можно было смело назвать мечтой идиотки, то второе вполне могло случиться, если Али не заупрямится — а это вероятнее, чем факт того, что после лета в мире наступит осень, — это же Али; и Роуз, конечно, пойдет за своей женой. Джой никогда не забывала об этом. Если Али позволила Роуз быть здесь, вдали от семьи, сейчас, то абсолютно ничто не мешало ей в любой момент заявить, что пора Роуз возвращаться домой — и билет в Копенгаген будет куплен на той же неделе. Джой ни разу за это время не позволяла себе представить, что ее самый родной человек на свете всегда будет так близко, как в этот самый момент. Она знала: чем розовее замок, тем больнее, когда он рушится. Джет не была уверена в том, что вынесет ещё и это. — Я не хочу лететь в Данию, Джо, — покачала головой Роуз и снова откинула ее назад на спинку дивана, с обречённым видом уставившись в потолок. — Совсем не хочу. Я сказала об этом А, и она пообещала, что мы поговорим, когда они прилетят. — То есть ты ещё не знаешь, — поджала губы Джой и тут же до крови прокусила нижнюю. — Я знаю А. Она все поймёт. Здесь ты. Я уже не представляю, как это, когда я не могу приехать к тебе в офис, или затащить тебя в «Макдональдс» под протестующие закатывания глаз до самого Млечного пути. Джой улыбнулась, но улыбка получилась совсем не веселой. Реальная, осязаемая возможностью мысль, что Роуз не останется в Штатах, приносила куда больше страха, чем она испытывала, когда думала об этом поверхностно. Роуз была ее опорой, благодаря которой Джой все ещё стояла на ногах, и к черту все остальное. Даже «БМВ» пугал Джет своей отрешенной стеклянностью, когда с радаров исчезала ее сестра. Нормально это или нет — наплевать, потому что в ее жизни все перестало быть нормальным ещё три года назад, когда все, в чем она жила до, оказалось дерьмом в симпатичном фантике. Лживым и насквозь прогнившим. Она потеряла подобие матери, сказку про отца, потеряла свою невесту целых два раза — когда она выбросила своё кольцо и когда выстрелила себе в висок. Джет потеряла доверие до опасных, острых краев и едва не лишилась чертового рассудка… Но во всем этом гадком болоте Джой заново обрела Роуз. После всех долгих, тянущихся лет, в которых ее по факту не было, у Джой, черт подери, снова появилась сестра. И потерять её? Расстояние никогда никого не жалует. Джет не верила расстоянию. Постоянному — нет. Либо конец километрам, либо… просто конец. — Джо, — Роуз была оптимистичной и непоколебимой, и с твердостью в голубом взгляде она посмотрела на Джой, накрыв ее руку своей, — я не полечу в Копенгаген. Насовсем — нет. — Али может быть не согласна с такой категоричностью, — возразила Джой. — Лучше не будем загадывать. — Я люблю Али, — слабо улыбнувшись, сказала Роуз, — но я не ее собственность. Она прекрасно поняла, о чем я ей сказала. Джо, веришь? Я бы никогда не переехала в Данию, если бы у меня был какой-то другой выбор семнадцать лет назад. Я хотела быть с Али, и я сделала этот выбор в пользу своего решения. Сейчас я жду, что… — она сделала глубокий вдох, чтобы скрыть свое напряжение, но Джой не составило никаких усилий заметить его. Роуз не была уверена в решении Али — разумеется, очередная очевидность, как пить дать. — Я жду, что она сделает свой выбор в мою. Детям здесь точно будет лучше, да и они не против, я говорила, даже Софи за. Оскар хочет учиться в Йеле. Лиам и Анна ещё маленькие, они адаптируются. Со всем остальным легко разобраться. Дело только в Али. Не ее собственность? Сомнительно. Джой не представляла, что у Роуз вдруг нет Али, а у Али — Роуз. В ее голове они обе представляли одно, и вероятность их развода стремилась к нулю. Джой это и раздражало, и восхищало одновременно. Она ведь не верила в такие отношения. Она считала их невозможными, но Али и Роуз явно выиграли эту жизнь. Особенно Али. У нее был прескверный характер — и все равно нашлась одна идеальная Роуз, которая любила ее без памяти уже много, много лет. — Я не знаю ни одну пару, которая была бы крепче вашей, — абсолютно честно сказала Джой. — Вы не разведетесь. Я скорее поверю в то, что завтра наступит конец света, но не в ваш развод. — Да, потому что А согласится со мной, — ответила Роуз и прижалась к ее плечу, обняв Джет; сейчас, кажется, Джой выглядела куда забавнее Рейны позавчера. Она ещё не видела себя после сна, глаза слипались, волосы по ощущениям просто мочалка; на черной футболке Роуз, в которой Джой сегодня спала, был нарисован жуткий карикатурный черт со страшным оскалом и огромным мультяшным членом — чем тебе не картинка из комикса? Но никуда бежать из теплых объятий Джой не хотелось. Рядом с Роуз ей всегда было хорошо, будто бы мир останавливался, будто бы прошлое пугалось и отступало. Все дикие звери внутри Джой вовсе не были ручными, однако в мире определенно существовали люди, способные их приручить. — Я сварила тебе какао, — вдруг сказала Роуз, даже не шелохнувшись. — Без пенки? — уточнила Джой. — Без пенки. Дикие звери внутри ласково заурчали.***
— А это ещё что за хрень?! Рейна ошалело вцепилась взглядом в Аврил, которая непонятно откуда взялась в «Тыкве» в такую рань, и тут же метнула молнию в Сетфорда, вскочившего с дивана следом за ее растерявшейся подругой. Воздух в кофейне и так был спертым и затхлым после ночи, а теперь Рейне стало ещё тяжелее сделать чёртов вдох. — Рейни, мы просто разговариваем, — спешно пробормотала Аврил. Она нервно заправила за ухо медную прядь волос и покраснела, как будто ей едва исполнилось пятнадцать и мама застукала ее за курением. — Все хорошо… — О чем вы разговариваете, Аврил? — зарычала она, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу злость, черную и непроглядную, ту самую, что, видя в «Тыкве» мерзкого Сетфорда, требовала немедленно заехать ему кружкой по мозгам. Если они, конечно, ещё остались в его долбаной лысой башке! — В гребаных семь часов утра в воскресенье? — Сейчас полвосьмого, — поправила она, но после сумасшедшего упрека в выражении Рейны все же попыталась объясниться. — Ладно, ничего такого. Мистер Сетфорд захотел ещё раз поговорить о том, о чем я рассказывала тебе. Всего лишь разговор. — Да, — благочестиво кивнул Сетфорд, паралельно застёгивая пуговицу на своем сером пиджаке; Рейна почему-то была убеждена, что, если бы не ведро парфюма, от этого слизня непременно несло бы нафталином, как от девяностолетних кляч из дома милосердия. Ее тошнило при одной лишь мысли, и она удостоила его брезгливым взглядом с головы до ног. — Кстати, мисс Ривера, почему бы вам не присоединиться к нашему разговору? Думаю, вы уже знаете, что у меня есть инициатива помочь… — Засунь себе свою помощь в задницу, — прошипела Рейна. В груди неистово клокотал черный смерч, такой огромный, что она сжала кулаки, чтобы ненароком не сломать ублюдку что-нибудь хрупкое. — Катись нахер из моей кофейни. — Рейна! — воскликнула Аврил, чуть не топнув ногой. Ее щеки на белом лице раскраснелись еще сильнее, запылали, как костер, и это означало, что ей чертовски стыдно: а за кого? — Прекрати! Это и моя кофейня тоже, если ты ещё не забыла, и я могу приглашать сюда кого захочу и когда захочу, без твоего разрешения, — выдохнула она, видимо, до ужаса оскорблённая. Ах ты ж, господи, какая прелесть! — Аврил, я не понимаю, ты что, совсем дура? — пораженная ее тупостью, покачала головой Рейна. — Да приглашай ты кого хочешь, хоть весь сброд сюда притащи, но не Сетфорда! Мы тысячу раз говорили об этом, что за навязчивая идея! Ему нахрен не нужна наша «Тыква», когда же ты это поймёшь уже! — А что же, по-вашему, мне нужно? — холодно усмехнулся ей Сетфорд. — Залезть к ней во влагалище, например, — ядовито улыбнулась Рейна. Аврил задохнулась. — Лучше закрой свой рот прямо сейчас, — она подошла к Рейне и посмотрела на нее так, будто это она здесь злодейка. Она, а не старый больной извращенец, который любит девушек помладше. — То, что тебя в детстве щупал твой дедуля, явно плохо на тебя повлияло, но это не даёт тебе права грубить людям. Это отвратительно, Рейна. Мистер Сетфорд, простите ее. Выйдем? — Конечно, мисс Сейфрид, — участливо кивнул он и, склонив голову, указал рукой на выход. — После вас. Рейна застыла. Ее будто бы макнули носом в собачью мочу. Смерч изрезали и выбросили, как тонкую тряпку, смердящую этой самой мочой. — Мне очень жаль, мисс Ривера, что с вами такое случилось, — приторно цокнул языком старый хрен и хотел было коснуться ее косички, но передумал на последних милиметрах. Рейна бы его просто убила. Высокий и крепкий с виду, да, вероятно; но старческие кости обычно очень непрочные и изношенные, и если по ним хорошенько двинуть, то они никогда больше не срастаются правильно. Рейна заскрипела зубами, желая испепелить Сетфорда до угольной пыли. — Если ты к ней притронешься, тебе не жить. — О, спасибо за предупреждение, мисс Ривера. Я не притрагиваюсь к женщинам, которые сами того не хотят, — спокойно кивнул он. — Всего хорошего, мисс Ривера. Мисс Ривера. Тошно. Рейна не велась на его притворную вежливость, как Аврил. Ни на чью не велась. Она чувствовала, что что-то должно случиться, и этот урод Сетфорд самый первый в списке причастных. Аврил ведь вечно во что-то вляпывалась. Идиотка. Рейна медленно, судорожно вздохнула и закрыла дверь изнутри. А потом рухнула за столик, и слезы, как нескончаемый водопад, потекли по её щекам.***
К одиннадцати, после двух больших кружек какао и без единой сигареты, Джой поехала в «БМВ». Офис сегодня был совершенно пустым, как высохшая Сахара, и в этой тишине она поднялась на двадцать пятый этаж, в свой сияющий кабинет с новым молочным мрамором на полу и с обновленным столом, который для надёжности привинтили к этому самому мрамору. Они с Роуз собирались вместе на обед и потом пройтись по ТЦ, но сначала в воскресных планах стояло несколько рабочих созвонов, а у Роуз — какая-то встреча. Джет села в кресло, закинув ногу на ногу в своем похожем на вчерашний, ни капли не деловом костюме, и сказала электронной ассистентке начать плановую конференцию. Макбук тут же поделил экран на шесть квадратов, в каждом из которых скоро появились лица с исключительной сосредоточенностью, будто бы они сейчас не сидели дома в одних трусах под столом и пиджаке на плечах. Джой страшно забавляли их попытки казаться зануднее, чем они есть. Через сорок минут конференция завершилась и началось подобие собеседования, на этот раз с двумя очень важными головами: одна из них скоро станет новой главой отдела по контролю качества. Джой внимательно слушала то одну, то второго, как вдруг в ее телефоне засветился экран. Сообщение. Джет мельком прочитала, от кого это, и когда заметила в шторке «Рейна», ее так и порывало открыть его. Джой героически сопротивлялась своему интересу целых пять минут, но в итоге не выдержала. Рейна, [11:36]: угадай, где самый горький? ;) Джой нахмурилась. Самый горький? А, к черту. Она открыла чат целиком. Рейна прислала снимок трех чашек кофе. На первой пенке был нарисован дельфин или кит, на второй, судя по всему, пирожное, а на третьей… На третьей она нарисовала две буквы, ее инициалы — J.J. Идеально ровно. У Джет бы никогда в жизни так не получилось. Может, правда у девчонки талант? Джой, [11:41]: а почему «горький», а не «старый»? Рейна, [11:42]: ну что за самокритика! Джой не сдержала улыбки, представив, как нахально Рейна могла бы сейчас усмехнуться после сказанного. Уж к чему, а к неэтичным шуткам у нее точно имелся талант. Если бы она хоть раз пошутила на тему возраста на любом светском приеме, ее бы тотчас занесли в список невежд, а Джет это веселило. Бунтарский дух, который в ней самой давно уже загнулся без выхода, подавал одобрительные признаки жизни. Вообще периодически Джой казалось, что она вся потихоньку оживает. С каждым днём ей все больше хотелось общности. Видеть, где жизнь бьёт ключом, чтобы понять, как ей вернуть собственную… Или понять, где Рейна, например, берет столько энергии для своих шуточек и улыбок, и этих роликов в парке? Джой словно распутывала огромный всклокоченный клубок ниток. Как прозаично. Джой смотрела на две поочередно говорящие головы в экране и улавливала лишь отрывки. На самом деле все, что они говорили, Джой давно знала наизусть. Ей нужен был надёжный человек, их дела читаны-перечитаны, и оставалось лишь послушать, кто из них покажется более убедительным в своих целях «возрождения прозрачного контроля и скрупулёзных отчетах перед вами». — Достаточно, — выдохнула Джой. — Миссис Милбрандт, приезжайте завтра в офис. — Я могу и сегодня, если нужно! — Нет, — покачала головой Джет. — Сегодня выходной. В конце концов, может быть у нее выходной или нет? У Джой снова завалена вся следующая неделя, но, может, в честь появления в ЛА племянников, ей удастся кое-что отодвинуть. Она все чаще подумывала об отпуске. И все чаще вспоминала о Рио. Яркие картинки красивого города перечеркивал ужас в глазах Рикки, когда она узнает, что ее сестры больше нет. У Джет позорно, трусливо дрожало под ложечкой, когда она представляла это. «О, привет, я невеста твоей мертвой сестры, и я ни разу не плакала после ее смерти». Столько раз хотелось. Но она никогда не могла. Роуз говорила, что для того, чтобы заставить ее заплакать, нужно поменять местами небо и землю. Джет отвечала, что даже это ей уже не поможет.