Only Just Like That

     Насильно прижатая к обнажённой мужской груди, немилосердно чуть ли не раздавленная о неё и оттого с трудом отвоёвывающая пусть маленькие, но спасительные глоточки тесного воздуха, которого всё равно не хватало так же, практически как и уходящему с головой под не имеющую сочувствия воду обессилевшему от бессмысленной, неравной борьбы утопающему, повиновавшаяся неминуемой каре я безропотно и полубессознательно отдалась воле омывавших мои — израненные эмоциональным напряжением и моральными издевательствами не щадящего меня зеленоглазого брюнета, моментально реагирующие, как оголённые провода, молящие о пощаде — разрозненные чувства и доминирующих надо мной ощущений, разливавшихся во мне тягучим, тяжёлым мёдом блаженства, болезненно задевавшего и дразнившего каждый и без того искрившийся нерв. Лишённая возможности любых манёвров и даже крохотного намёка на свободу, с крепко удерживаемыми за спиной руками, сжимаемая Гинозой в собственнических объятиях до необъяснимо приятной боли, я стремительно теряла ориентиры, приоритеты, цели, мысли, разум, силы — всё; мой мир исчез, разбившись на ненужные осколки, и, как взорвавшаяся изнеможённая звезда, резко сократился в размерах до этой приютившей забывшихся в страсти нас кухонной тумбочки, поглощая оставшееся и бесполезное, не имеющее значение непонятной, ненасытной чёрной дырой беспамятства. Единственно верная и настоящая, заполнившая собою всё моё естество и опасным, безумным пульсом балансирующая у тонкой грани между мучением и удовольствием, угрожающе быстро разрастающаяся Вселенная стала смыслом моей жизни в это затмившее в моей тающей душе даже самоосознание, бесконечное и яркое мгновение, представляя из себя исключительно такой близкий и родной жар Нобучики и ту невыносимую пытку, которой опьянённый своей победой и превосходством мужчина беспощадно меня подвергал и изощрённо мучил — ничто более не могло привлечь моё истощённое, зависимое от брюнетистого источника внимание, ничто более не существовало для поверженной и упивающейся своим наказанием меня, ничто более…      Только его запрещавшие мне прикоснуться к нему и командующие моей антисвободой руки; только его разгорячённая, твёрдая грудь, о которую беспомощно и болезненно раздавилась моя и от головокружительно приятного столкновения с которой не спасал даже тоненький кусочек ткани, всё ещё называвшийся моим платьем; только его обжигающее дыхание, в чьих налетающих волнах я готова раствориться без остатка; только его шёлковые, волнистые пряди густых эбеновых волос, ненароком и мельком остужающих моё пылающее лицо своей уникальной прохладой; только его мягкие, перепачканные в соке манго, властные, требовательные губы… творившие со мной восхитительнейшие вещи и сводившие меня своими действиями с ума, заставляя трепетать в предвкушении и дрожать от такого сильного, что хотелось кричать в голос, безмерного удовольствия, заставляя мучиться от неспособности различить сон от яви, заставляя страдать от глупого страха умереть от переизбытка счастья или очутиться в какой-нибудь параллельной реальности, жестоко обернувшей происходящее в полотно иллюзии.      «Проиграла…» Знавший каждую мою слабость наизусть, бессовестно и чертовски умело применивший сей опыт в истязании своей пленницы, уверенный и медленно смакующий отвоёванное всевластие в нашем противостоянии Нобучика сминал мои губы в безжалостном и деспотичном поцелуе, распоряжаясь мною играючи, как своей собственностью, и взимая тем самым с меня непомерную, постепенно истощающую морально, призванную испить мои чувства сполна и сладко надругаться над их бессилием, коварную эмоциональную плату, как тщательно и хладнокровно продуманную и виртуозно избранную под стройную песню нот закона, вероломно лишённую отступных лазеек и ультимативно предъявленную побеждённому противнику контрибуцию. Лёгкого издевательства ради позволивший мне распознать свою довольную, приятно испугавшую меня отчего-то усмешку, лишь на долю секунды, бессердечно обманув иллюзией возможной краткой передышки, прервавший из-за этого праздничное пиршество на моих покорных ему губах и тут же накинувшийся на них вновь с неугасимым пылом, с неистребимым голодом, расчётливо проводящий свою атаку и не упускающий из вида ни одной детали, готовой помочь ему сокрушить меня ещё более, мужчина непринуждённо изводил меня своей то неторопливой, то стремительной осадой: сменяя обманчиво нежные, лёгкие и успокаивающие касания непримиримо грубыми, диктаторски властными и иногда болезненными, от которых возмущённо пухнут слишком восприимчивые к такому небрежному и нещадящему отношению, чувствительные губы; не спеша награждать мои воспалённые чувства срочно необходимыми мне ощущениями более дерзкого и раскованного поцелуя, ограничиваясь его простой версией, но перфекционистично, расчётливо и филигранно доводя исполнение до умопомрачительного совершенства и вынуждая меня нетерпеливо и капризно требовать желаемого посредством немилосердно подавляемых им ответов и тихих, редких, заглушаемых стонов; заставляя дрожать в его крепко удерживающих, тёплых объятиях и с удовольствием раздразнивая меня хозяйским, собственническим обращением с моими губами, телом, чувствами, душой — всею мною. Нарочито расслабленный и кажущийся мне безбожно спокойным Гино изобретал для своей страдающей от бушующего наслаждения пленницы сладкие из-за гипнотически дурманящего привкуса манго пытки, производившие необратимый эффект на нас обоих: стоило ему неспешно и насмешливо провести обжигающим кончиком языка по моим устам, и я судорожно выдыхала, ненароком распаляя своего мучителя этим томным вздохом и получая в ответ несдержанное, дисциплинирующее, бесцеремонно жалящее прикусывание чувствительной, расплачивающейся за мои грехи нижней губы; немилосердные и сыпавшиеся жестоким дождём на мои губы покусывания, заставлявшие их жалобно гореть, Нобучика нежно замаливал ласковыми, лёгкими поцелуями, бережно и умело успокаивающими раздражённую кожу, и контрастность сменяющихся в не имеющем название вальсе, восхитительных ощущений — отдать предпочтение лишь грубости одного или сладостности другого я никогда не смогла бы — сводила меня с ума, напоминая собой непоседливый вихрь, джентельменски чопорно ведущий свою партию в бальном танце и затем неожиданно и резко разворачивающийся и уводящий свою непонимающую жертву в другом направлении, ускоряясь, не давая осознать происходящее, вскруживая её и в конечном счёте бескомпромиссно порабощая.      Мне дико и нестерпимо хотелось утопить пальцы в его чёрной шевелюре, безжалостно вцепившись в тонкие, прочные пряди прохладного шёлка, или немилосердно, торжествующе, медленно расцарапать идеальный торс, хаотично расставляя свою светло-карминную подпись, или впиться в уста Нобучики таким же бескомпромиссным, чертовски доминантным поцелуем и отобрать власть над ситуацией, свершить переворот, отмщая ему за нескончаемые измывательства над беспомощной мною, и подвергнуть ещё более изощрённым пыткам… И от всех этих сжигающих разум мыслей я почти на физическом уровне ощущала, как мои крепко схваченные руки изнывали от желания свободы, а пальцы сводило от неистовой, страстной ярости и невозможности осуществить задуманное, и посему изнемогающей от лихорадки определённого толка мне приходилось до онемения впиваться ногтями в ладони в бесплодной попытке унять болезненный зуд. Отчаявшись и воззвав к справедливости, я настойчиво попыталась снова проявить строптивость и упрямство в требовании исполнить хоть одно моё желание, хитро избрав именно тот момент, когда великодушный Гино перенёс влиятельный удар бесценного внимания на мою верхнюю губу, мучая меня новой серией лёгких, но заставлявших свою беспомощную жертву таять, раскованных и снисходительных прикусываний, перемежавшихся с неторопливыми посасываниями, и ненароком, но верно отвлекая меня от основной моей цели не упустить свой шанс. Едва не забыв о собственном приоритете под натиском слабого духом желания сдаться и оставить всё на волю решений Нобучики, я не сдержала нахальную усмешку и вызывающе обожгла самым кончиком языка подставившуюся мне его нижнюю губу, воспользовавшись моментом и устремившись дальше, в его манивший меня жаркой негой и ни с чем несравнимым теплом, неистово желанный мною рот… но, едва скользнув языком по ровному ряду преградивших мне путь зубов, была наказана за самодеятельность и неповиновение: отпустивший мою истерзанную губу Гиноза не больно, но предупреждающе прикусил кончик не справившегося с заданием лазутчика, поспешившего тут же покинуть вражескую территорию, и неожиданно отстранился от моего лица вместо возвращения к сладостной пытке и усиления её пыла.      Получившая не предвиденную, но и не нужную мне и даже нежелательную передышку и лишившаяся живительного горячего дыхания мужчины, служившего источником моего, я разгневанно и непонимающе распахнула глаза, в ту же секунду переполняясь трепещущим испугом и благоговением, оказываясь во власти потемневшего от растекающейся в нём самодовольным мёдом похоти взора, упивающегося моим ошарашенным, изнеможённым ласками видом сквозь шёлковые, угрожающе нависшие, влажные прядки чёлки: на меня смотрела отдающая жарким холодом, привлекательная бездна рассерженного, взбаламученного страстями и вожделением, но властно обуздавшего их, наметившего свою цель и намеренного поглотить её, сурового и пугающего, непокорного океана — цвета прохладного нефрита, растворённого в чёрной мгле и преобладавшего в ней своим уникальным, довлеющим оттенком — в ту грозовую ночь, когда мужественное, могучее, затянутое беззвёздным, агатовым полотном из заряженных недовольством, тяжёлых туч небо и толща опасной, ледяной, жестокой воды становятся едиными, сплетаясь в напряжённом буйстве соперничества и ища взаимного облегчения, и оглушают округу раскатистыми стонами грома, связываясь друг с другом ливневыми объятиями… На меня было направлено внимание обманчиво притихшего перед бурей, чувственного тёмно-изумрудного океана, готовящегося наброситься на свою робкую, ослабевшую жертву мощными приливными волнами, унести на самое дно собственной солёной сладости, с благоговейным трепетом заполнить своим естеством до абсолюта подчинения обессилевшее и не желающее более сопротивляться тело и с ликованием вырвать из него покорно отдавшуюся власти неповторимых чувств душу.      Поражённая возникшей в моём воспалённом воображении картиной, зависимая от тёмно-малахитового взора, испуганно замершая и поддавшаяся приятной дрожи я не была в состоянии уловить тот момент, когда удовлетворённый увиденным и легко, обманчиво усмехнувшийся Гиноза мягко и незаметно высвободил свою правую руку, перехватывая оба моих запястья оставшейся на страже второй, и опустил её на моё лишённое даже иллюзии защиты из-за сбившейся юбки, оголённое левое бедро, обжигая кожу неожиданным, неторопливо скользнувшим вверх прикосновением и заставляя меня мелко вздрогнуть от взорвавшихся в напряжении ощущений, смешавшихся с предчувствием неминуемого продолжения изощрённой пытки. И, не дав мне опомниться и с лихвой осознать своё плачевное положение, не знающий пощады к моим измученным чувствам брюнет снова накинулся на мои истерзанные, моментально поддавшиеся его натиску, не являвшиеся более его целью, припухшие от предыдущих издевательств губы, забывая о былой нежности и пристальном внимании к ним и захватнически бесцеремонно вторгаясь в мой оказавшийся неготовым к столь стремительному завоеванию, но безропотно принявший волю интервента рот, насильно заполняя всё маленькое жаркое пространство собой и своим сводящим меня с ума вкусом, в котором умопомрачённая, закрывшая для полноты ощущений глаза я уловила слабые нотки коварной, совращающей сладости манго, лишая меня свободного доступа к воздуху и осуществляя долго томившие его так же, как и меня, безжалостные и раскрепощённые, не имеющие ограничений фантазии. Провоцирующий мои обезумевшие, рассекающие друг друга током, будто плетьми, и понукающие выжимать из себя больше и больше переживаний, истощённые чувства проявить неповиновение и лишить меня и так меркнущего, неконтролируемого сознания, творивший грешные, сладостно приятные и изумительно божественные вещи, кажущийся невыносимо горячим язык Гино безнравственно и бесстыдно праздновал успешно проведённую оккупацию и насильственным образом укреплял легко давшуюся победу, доминантно упрочивая своё положение и однозначный результат, насаждая собственную власть и демонстрируя непререкаемое превосходство во всём: в манере нахального и собственнического изучения моего рта, в манере мимолётного скольжения по зубам и дёснам и тщательного, изобретательного издевательства над чувствительным нёбом, в манере медлительной забавы и упоительных игр с моим языком… Увлечённая в заранее проигранное мною соревнование за право единовластия, млеющая от того, как Нобучика собственнически и умело обращается с завоёванным призом, поглаживая мой язычок своим сверху, снизу или полностью обездвиживая его коварным, властным посасыванием, изнемогающая от бушующих эмоций я разрывалась на части из-за требующей моего обессилевшего внимания сосредоточенности, не способной уследить за двумя одновременно ведущимися атаками на моё взбесившееся и страдающее либидо: за творившимися чудесами, потерявшими всякие границы и рамки каких бы то ни было поцелуев, и за медленно, по-партизански непрошено проникшей под моё платье, приносившей такое блаженство и возбуждающее тепло рукой, ласкавшей бедро и нежно, и грубо, будто ненароком оставляя лёгкие, редкие, рассеянные щипки, и своевольно, неторопливо, по-хозяйски пробиравшейся выше с весьма ясной мне, никак не скрываемой целью. Такая очевидная близость к моей лишь иллюзорно защищённой тонкой тканью белья, пульсирующей промежности самовольничающих, раздаривающих волшебное напряжение своим присутствием, чувственных и бесцеремонных пальцев Нобучики и та неминуемая, реальная опасность, которую они своим продвижением предрекали учинить, вынуждали меня искать несуществующее спасение от готовящегося обрушиться цунами из взбунтовавшихся чувств, погружали с головой в сладкое отчаяние и изощрённо играющую на нервах при помощи предвкушения безысходность, издевались надо мной, зарождая во мне бешеное, невыполнимое желание раздвоить свою душу, чтобы сполна и без малейшей потери насладиться всеми разлетающимися фейерверком ощущениями, ибо уследить за обеими одновременными мучительными атаками, за сливающимся в единый, потрясающий, пьянящий восторг происходящим, за всеми разбегающимися молниями чувствами я была не в силах, сломленная невозможностью запрашиваемого и нескончаемыми пытками Гино.      Умирая от блаженства, задыхаясь от нехватки воздуха или от надуманности сего, тая от восхитительности действий моего мужчины, надеясь получить шанс взмолиться о пощаде, я в намерении выпросить передышку запрокинула голову, отклоняясь назад, чем жадный, проигнорировавший намёк Гино не преминул воспользоваться, дабы углубить поцелуй, не удовлетворённый моими ответами и требующий большего, и жалобно, тоненько простонала, не представляя, как выжить в сжигающем меня адском пламени вожделения, переросшего в нечто неназванное, гигантское, вышедшее за пределы похоти и желания и пожирающего мою душу. Я безуспешно дёрнула руки, пытаясь высвободить их, да только он сильней прижал крепко схваченные запястья к моей же спине и, напоминая о своём доминирующем положении, наградил меня новым наказанием, пару раз щёлкнув по моему языку кончиком своего и назидательно прикусив его. Приятно возмущённая таким поведением, но решившая выказать строптивость, раз он так жаждет моего достойного ответа, я было собралась свергнуть единоличное владение ситуацией брюнета посредством спонтанного, необдуманного нападения на его раздразнивавший меня язык, чтобы обманчиво покорно ублажить по-своему и тем самым, коварно усыпив бдительность, переманить удачу в сражении на свою сторону, но, увы, вертлявая и ветреная фортуна оказалась слишком соблазнена моим зеленоглазым мучителем и добровольно поглощена им так же, как и я, и поэтому самонадеянной мне оставалось только потерпеть сокрушительное, безоговорочное, теперь уже точно окончательное поражение. Неожиданно вздрогнув и кротко, смирно замерев, я с удивительной для такого момента скоростью осознания почувствовала, как достигшая своей цели рука Нобучики опасно и с удобством устроилась внизу моего живота, действуя неторопливо и лениво мучительно, позволяя себе бессовестные по отношению к своей добыче, раззадоривавшие и без того негасимый, гигантский, бушевавший во мне костёр страсти, развратные и восхитительно будоражащие вольности. Ощущающий себя хозяином положения большой палец Гино фамильярно и свободно спустился ниже, не спеша проникать под тонкий шёлк беспредельно бесполезной в сией нескромной ситуации — жаль, она не может просто взять и исчезнуть!.. — тряпицы, и, убийственно возбуждающе располагаясь поверх ткани, перешёл от нескольких первых лёгких, обжигавших касаний к рассылавшим невероятно упоительные импульсы круговым поглаживания, постепенно надавливая и потирая больше, но не забывая чередовать силу прикосновений в угоду моему разыгрывающемуся и путающемуся в почти физических страданиях наслаждению и не упуская шанса иногда раздразнивать меня до дрожи угрожающими продвижениями ниже и дальше, пока сам Гино медленно заставлял меня отклоняться назад под его напором ради свершения ещё одной знатной подлости по отношению к своей обезумевшей от ощущений пленнице.      Метавшейся в жаркой лихорадке от переизбытка чувств мне чудилось, что внизу живота расцветает и разрастается клокочущее гневом от неудовлетворённости и одновременно удовольствием от несравненного блаженства, разбрасывающее по истощённым нервам огненные брызги, содрогающееся в приятных конвульсиях, какое-то новое сердце, и на самом деле казалось, будто его категоричное заявление о себе нахально посягает на правление моими ощущениями, борясь за право единовластия с тем сосредоточием страсти, что Гино творил с моими устами и языком. И разыгравшийся не на шутку поединок столкнувшихся в общем пламени желания двух сущностей моего наслаждения возымел надо мной неописуемо магический, взрывающийся фейерверком восторга, лишающий меня всего человеческого и обнажающий безнравственные инстинкты эффект сочетания одновременных, безбожно грешных ласк, повторяющихся снова и снова по какому-то сладко-порочному кругу и не прерывающихся ни на мгновение. Алчно изучающий мой рот ненасытный, неустанный язык брюнета или его хозяйничающая у моей промежности, наглая, не ведающая никаких моральных ограничений рука… Умело переплетавшие нежность и грубость в изысканное удовольствие, беспрестанные посасывания и лёгкие, отрезвляющие, дисциплинирующие покусывания, объединённые в бесконечном, глубоком и страстном поцелуе, или преступно возжелавшие других развлечений, аккуратно и решительно пробравшиеся под служившее доселе смешной преградой бельё, намеревавшиеся учинить больший беспредел, беспутные пальцы… Изощрённо издевающийся и вызывающе дразнящий язык Гино, забавляющийся с моим, игравшим по его правилам, в чувственном, исступленном танце и пытающийся отвлечь моё невменяемое внимание на себя, или питающие моё нижнее, разбухающее сердце безжалостные ласки, разившие меня бережными поглаживаниями и заигрываниями с чувствительнейшей кожей, предрекавшие или скорее насмешливо уведомлявшие меня своей опасной близостью о дальнейшем неизбежном проникновении, вместо нескончаемой пытки которого я отчаянно и страстно молила всеми фибрами души об облегчении совершенно другого рода, коим награждать меня и себя тоже мой увлёкшийся и наслаждающийся происходящим зеленоглазый мучитель отнюдь пока не спешил. «Изверг…»      Горящая в сладком, мучительном, пожирающем мои чувства пламени, будучи не в силах приоткрыть глаза и вымолить пощаду взором, я неожиданно поняла, что фактически задыхаюсь, что нуждаюсь в воздухе не меньше, чем в полноценных объятиях Нобучики, что ещё несколько мгновений и меня погубит безжалостное, способное испортить всё удовольствие, завистливое забытьё обморока. И, чтобы привлечь внимание мужчины и предотвратить кажущуюся неизбежной напасть, я жалобно всхлипнула, пытаясь заполучить необходимую мне толику кислорода, а затем, будто что-то переключило мои эмоции, в гневном, охватившем меня отчаянии нанесла предупреждающий, каковым он мне вообразился, несильный удар свободными от всех оков голенями по его едва ли защищёнными тканью брюк ягодицам, чем сделала себе только хуже: сладкое осознание того, что возле моих ног находится это упругое, идеальное сокровище со стальными мышцами, и яркое воображение предмета моего интереса чуть ли не свершили услужливо злую шутку и не сбросили меня в чёрную пропасть бессознательности. Резко прогнувшись назад, не особо отдавая себе отчёта в своих действиях, я нахально и дерзко, но слабо прикусила кончик языка своего не знающего милости ко мне мужчины, исступленно требуя передышки, и, едва испив предоставленную мне моментом маленькую порцию бесценного воздуха, несдержанно и горячо опалила губы Гино протяжным полустоном-полувздохом, стремительно вырвавшимся на свободу из самой моей груди и окутавшим притаившуюся в нём, еле-еле различимую, заключённую в обессиленном, тоненьком, рассеивающемся шёпоте мольбу, недосказанную из-за изнеможённости и вложенную в одно только священное и единственное имя, значившее целый мир для меня:      — Нобу...      Усмехнувшийся сквозь прерванный лишь на мгновение поцелуй, догадывавшийся и без моих неловких намёков о моём состоянии и прекрасно контролирующий ситуацию, дабы случайно не отдать свою пленную забаву покрывалу беспамятства, эгоистичный брюнет неохотно, но постепенно ослабил обе свои изумительные, головокружительные пытки — сотворяемую с моими устами и чуть было не сотворённую гораздо ниже — и снисходительно и великодушно подарил мне возможность судорожно вдохнуть драгоценный, живительный и приятный на вкус воздух, игравший причудливыми нотками совратившего нас манго, чей аромат довлел в общей мелодии и коим наслаждались распалённые страстью мы, больше уделяя внимание дурманящим запахам друг друга. Неторопливо сменяя доминантный, страстный поцелуй на лёгкие и нежные ласки моих губ своими тёплыми и мягкими, Нобучика с ощутимой досадой и опасно предупреждающе обжёг в последний раз мои истерзанные, исстрадавшиеся уста жадным языком, осыпая их утешительными, невесомыми касаниями, и незаметно отправил свободную, угрожавшую мне ещё мгновение назад невыносимой расправой над моими ощущениями, обладающую чудесной способностью приносить такое блаженство, временно усмирённую руку в путешествие по моей влажной спине под тканью бесполезного сейчас платья, рассылая донельзя приятные импульсы умелыми и коварно поддерживающими ненасытное пламя вожделения, раскованными поглаживаниями.      Упиваясь открытым доступом к сладостному кислороду и с удовольствием поглощая горячее дыхание Гино, опалявшее мои чересчур чувствительные после пиршествовавшей бури на них губы, я млела от перемешанных, истощённых, но отнюдь неудовлетворённых и оттого лишь больше распаляющихся чувств и по некой своей прихоти приоткрыла глаза, едва справляясь с казавшимися такими тяжёлыми веками и окуная свой неясный, затуманенный, полуприкрытый теменью ресниц взгляд в тёмно-изумрудный взор неуспокоившегося, лишь больше раззадоренного океана, хищнически наблюдавшего за мной и поджидавшего удобного момента для полного и абсолютного поглощения своей глупо попавшейся добычи, что лишь взвило ввысь сильней творившийся в моей душе необузданный пожар. Но у брюнетистого источника моих мучений вовсе не оказалось намерений как можно скорее укротить воинствующее в моих — и определённо своих собственных — чувствах и не только неистовое и безудержное пламя и утопить нас обоих в блаженном, роскошном облегчении, утолившем бы нашу обоюдоострую, изощрённо терзающую и непереносимую жажду заиметь, поглотить друг друга, сливаясь воедино; его терпения и железного самоконтроля, кои я была готова исступленно и яростно проклинать, будь у меня на то хотя бы капля сил увязать бессильные, разрозненные мысли в нечто разумное, с завидной выдержкой вполне хватало на новый, ожидавший меня виток нескончаемых, но столь желанных им и мною разнообразных пыток, о которых моё пылающее в рабстве страсти подсознание пока совершенно не ведало и, расставшись добровольно с бдительностью, не догадывалось.      Сначала не поверив в произошедшее и даже не сразу обратив разорванное в клочья внимание на это, я с удивлением и медленным пониманием ощутила, как доселе крепко удерживавшие мои запястья левая рука Нобучики великодушно дала им неожиданную, показавшуюся мне такой странной свободу, скользнув с запоздалой угрозой по моему обнажённому бедру и обманчиво безобидно устроившись на нём, не прекращая пленившие сильную, разъярённую истому поглаживания, и как ласкавшая мою спину правая с досадой или каким-то скрытым, не разгаданным мною коварством проделала то же самое, отчего-то или для чего-то капитулируя и постепенно покидая завоёванные границы. Безрассудно и беспечно не став уделять никакого интереса сему однако любопытному вопросу, я с превеликим удовольствием воспользовалась выданной мне волей, не теряя ни одной драгоценной секунды, и с одолевшими меня сладким трепетом и робостью опустила свои руки на кисти Нобучики, наконец-то с жадностию упиваясь соприкосновением наших истосковавшихся друг по другу пальцев, и, поощрённая его одобрительным взором, с коим не расставался побеждённый и туманный мой, более не сдерживаясь и захлёбываясь ликованием, одурманенная мнимой свободой, страстно кинулась искупать свой надуманный долг перед брюнетом хаотичными ласками, словно боясь не успеть, опьянённая количеством открывшихся передо мной возможностей, не зная, как поступить и что выбрать, и изнывая от неспособности исполнить все свои желания одновременно и усладить моего мужчину. И пока Гино, снисходительно позволявший мне приятные нам обоим забавы, но по-прежнему не отпускавший из-под цепкого даже в такой момент внимания контроль над происходящим, милостиво и деспотично терзал вновь и вновь мои уста, раззадоривая напоминанием о своём положении и распаляя чередованием нежных покусываний губ и захватнических нападений на мой язык, я медленно и дразнящее водила алчными пальчиками вверх и вниз по сильным и мужественным рукам, задерживая их на его столь привлекавших меня плечах и чувствуя, как мой зеленоглазый брюнет напрягается, едва я осторожно и неуверенно, но тем не менее искушающе впивалась в бледную кожу ноготками. Но затем, будто насытившись сим действием и случайно вспомнив о другом своём желании, обретши новую, манящую и такую соблазнительную цель, ради немедленного утоления нестерпимой нужды я стремительно вскинула обе руки вдоль груди Нобучики, любовно пробегая пальцами по красивой шее мужчины и с тихим, несдержанным стоном ни с чем не сравнимого удовольствия окуная их в прохладную шапку аспидно-чёрных волос Гинозы, жадно цепляясь за мягкие и податливые прядки, запутываясь в их нежном шёлке, словно прыгнувший с разбегу в тёплое море, заждавшийся этого, нетерпеливый человек, и требовательно, бесцеремонно и бесстыдно прижала крепче его голову к себе, по собственному желанию раскованно углубляя поцелуй и уверенно вступая в поединок с его языком, ввязываясь в соревнование за равенство и самонадеянно упрямо нацеливаясь на победу.      Окутывавший жаркой пеленой, не способной насытить сполна, раскалённый воздух словно нарочно и издевательски стягивал нас в более тесные, болезненно крепкие и эгоистично сильные объятия, как будто сие помогло бы нам справиться с тяжёлым, прерывистым, судорожным дыханием, бившимся в груди скованной птицей и повергающим свою добычу в невыносимые муки, точно развлекавшие массивное покрывало нелёгкой атмосферы, или остудить изнывающий и взывающий к высвобождению жар, заявлявший о себе взрывавшейся в чреслах дико приятной истомой, связанной нашими прихотями и взаимными пытками и выбивающей бешеной пульсацией странный ритм, и увлажнявший наши тела выдающей с головой испариной. Впивающиеся друг в друга взгляды переплетались в страстной попытке подчинить одного другому, и я наслаждалась захлестнувшим меня необычным, мазохистически потрясающим ощущением: я чувствовала себя самоуверенной, отчаянной и глупой жертвой, поддавшейся ложности мнимой безопасности и вступившей в обжигающе ледяные и ободрительно ласковые волны помутневшего из-за разрастающейся грозы, хищного, тёмно-изумрудного океана, заманившего драгоценную наивную пленницу в свои объятия и жаждущего подходящего момента алчно наброситься и покорить её, заполнить собой, пренебрежительно разбивая лимиты в ничто, и сделать своей собственностью, своей игрушкой, испить её сладкие соки, содрогаясь от неповторимого блаженства в бешеном, разыгравшемся шторме, высвободившем доселе бескомпромиссно сдерживаемую энергию и превращающемся в не укротимую по чьей-то чужой воле стихию.      Вызывающе выдерживая этот невыносимый и убийственно сладостный, потемневший от похоти, желания и безоговорочного доминирования надо мной, заставлявший меня беспомощно трепетать и захватывавший дух, беспощадный взор, я упивалась нашим поцелуем, воспряв силами после краткого, подаренного мне отдыха и самоуверенно соревнуясь с Гино в мастерстве, с неподдельной, только возбуждавшей нас обоих более досадой проигрывая его ловкости и изобретательности, беззащитно тая от его напористых, бесцеремонных действий и возрождаясь заново для непрекращающихся, упоительных мучений: наши языки сплетались в божественно грешном столкновении, обманчиво покорно заигрывая и торжествующе наказывая, боролись в жаркой схватке и проигрывали — я по-настоящему, а он с коварным притворством — с тем же захлёстывавшим и безмерным удовольствием, с каким доставалась победа, услаждая и ублажая себя и любовника с той пылкой искренностью, на какую способны только полностью и без остатка поглощённые друг другом люди. Присмиревший в какой-то момент, украдкой передохнувший пожар в моей душе разразился с какими-то магически раскованными и головокружительными силами, берущимися из ниоткуда и взвихряющимися неистово и требовательно, обещая уничтожить меня в ничто раскалёнными прядями пламени. Разбухшее, бешено клокочущее и исстрадавшееся от бесконечной, почти болезненной пульсации, моё странное сердце внизу живота разрасталось и поглощало своим умопомрачительным голодом каждое чувство и ощущение, занимая собой моё тело и вынуждая просить о пощаде протяжными, молящими Нобучику о спасении стонами, заставлявшими моё лицо вспыхивать сильней из-за волнительно волшебной порочности сего звука, рождавшегося так откровенно и грешно, пока порабощённая страстью я одновременно утопала в тёмно-зелёном взоре мутным и выпрашивающим своим и продолжала настойчивые, распущенные, распалявшие его не меньше, чем меня, безнравственные и сладкие мольбы.      Насмешливо и снисходительно решивший ответить на мои совпадавшие с его с точностью до малейшего чувства, нескромные желания, мужчина наконец-то с гневившей и в то же время возбуждавшей меня, деспотично наглой леностью позволил своим рукам медленно подняться выше с истерзанных даже больше грубыми, нежели нежными, не щадившими мои ощущения ласками бёдер и — от предвкушения, заливавшего меня восторгом, я сильней впилась в его губы и вцепилась во влажные и прохладные пряди его волос — столь же мучительно неторопливо избавил меня с моей же помощью от ставшего нам почти кровным врагом, бесполезного элемента нижнего белья. Ликующе восторжествовав и не имея сил терпеть ещё хоть сколько-нибудь дольше, уверенная в приближающемся благодатном облегчении, сколько бы изощрённых пыток оно не предвещало, взимая свою немереную и упрягавшую мои чувства в собственную колесницу власти надо мной плату, я без малейшего сожаления отпустила преступно соблазнявшие мои пальцы, любимые чёрные ниточки шёлка в намерении скоро вернуться в их сладкую тьму и, скользнув по обнажённой груди Нобучики, намеренно задевая маленькие, чувствительные горошины сосков, устремила жадные руки вниз — туда, где томилась наша общая, желанная, как ничто более в этом мире, прекрасная, восхитительнейше упоительная награда, коварно хранившая в себе ключ к моему спасению, выживанию среди кружившего меня адского пламени. Но как только я достигла своей цели и коснулась холодной, равнодушной к нам пряжки ремня на брюках мужчины…      …мои руки были безжалостно и крепко, даже болезненно перехвачены за запястья, хладнокровно разведены в сторону и насмешливо, непомерно издевательски для своей и без того истощённой мучениями пленницы равномерно удалены от моего объекта внимания. А затем, ещё не успевая осознать произошедшее, я ощутила, как последним, самым сильным укусом обожгло губы, и возмущённо, недоумённо и растерянно распахнула глаза, немедленно требуя разгневанным взором объяснения и на мгновение забывая, как дышать, узрев на утончённо прекрасном, повелительно смотревшем на меня сверху вниз, аристократически бледном лице Гино лёгкую, плавающую на устах, снисходительную усмешку, отблески которой уютно устроились в тёмно-зелёном мраке его очей, ревниво полуприкрытых пушистым веером чёрных ресниц и отбрасывавшей высокомерные, легчайшие тени чёлкой.      — Ты же хотела… чтобы я прекратил… верно?.. — пойманная в сети тонкой и искусной ловушки, не осознающая ничего, кроме пожирающего меня пламени и ощущавшейся даже в мыслях непрекращающейся пульсации, я жадно уловила упоительный звук низкого, хриплого от бушующих взаперти страстей, довлеющего надо мной голоса Нобучики, но не сразу поняла сказанное, блуждая затуманенным взглядом в его тёмно-зелёном, напоминавшем мне устрашающий, но привлекательный ночной лес.      — А?.. — обезоруженная, но и не помышляющая о попытках как-то изменить своё плачевное положение и пребывающая полностью под контролем ведущего сладкую, подлую игру со мной, чёрноволосого мужчины, я заставила себя сосредоточить внимание на вопросе и, спохватившись, с отчаянием бросилась искать ответ на его лице, жалобно и непонимающе прошептав дрогнувшим голосом: — Нет… я… — задохнувшись куда-то растворившейся в моём распаренном, отказывавшимся работать разуме, не желающей формироваться фразой, я не вовремя замолкла, утопая в выбравшихся на волю и бесстыдно кружившихся вокруг одной только идеи, шальных мыслях и чувствах и ощущая, как беспомощность бережно окутывает меня ласковыми, коварными, вовсе не утешительными объятиями, взвихрявшими панику в моей душе.      Поднёсший медленно к своим губам мою правую руку, но не прерывавший мучительно и будоражаще воздействовавший на меня зрительный контакт, Нобучика вопросительно изогнул красивую, тонкую, чёрную бровь, лениво и невероятно обольстительно — убийственно для моего видения и истощённого сознания — демонстрируя своё неудовольствие моей неуверенностью, и опалил беззащитное запястье собственническим, оставлявшим алую метку на коже поцелуем — мои пальцы невольно коснулись бархата его тёплой и нежной щеки, и я вздрогнула от вспыхнувшего сильнее, требовательного желания приласкать её, нечаянно закусывая губу, пытаясь отрезвить себя этим действием и сдержать страстные порывы, мешавшие мне думать.      — Нет… Я… не… хочу… — слова казались мне невозможными к произношению, тяжёлыми и не подчиняющимися, а истерзанный пытками язык отказывался помогать мне. — …чтобы ты… остана… вливался… — тихо выдохнула я, чувствуя, как моё лицо полыхает от смешавшихся в одно волшебно порочное пламя, торжествовавших в моей душе вожделения и смущения от странной сладостности — отчасти наигранной и отчасти в меру реальной — унизительности моего положения. — Пожалуйста, — намеренно вплетая в слабо поддерживающую интонации просьбу лёгкость соблазнения, твёрже и уверенней прошептала я, с необычным удовольствием наступая на собственную замолкшую гордость и упиваясь властным, насладившимся моей реакцией взором тёмно-изумрудных очей.      — Что ж… — с не пропадающей усмешкой, сводившей меня с ума, протянул хрипло Гино, великодушно давая кратковременную волю моим тут же вцепившимся в чёрные кудри рукам, и, притянув к себе вплотную и сжав в крепком, не щадящем объятии, неожиданно для моих восторжествовавших, жадных ощущений и для тихо ликовавшего предвкушения миновал мои губы, обжигая ещё не испытавшую на себе его страсть шею беспощадным, жадным поцелуем и сразу же болезненно, будто заявляя о своих правах, прикусывая нежную кожу. Укрывший в обессиленном вздохе едва различимый шёпот одного-единственного имени, мой робкий и смиренный стон удовольствия несдержанно и мгновенно опалил слух Гино, едва своей жгучей и дико приятной, хаотичной лаской меня окутало жаркое дыхание молодого человека и едва его требовательные уста вероломно совершили дерзкое нападение на мою чувствительную шею, умело и коварно воспользовавшись ожидавшими своего часа знаниями моих слабостей и не оставляя шанса даже на возможность сопротивления.      Накрывшее меня с головой блаженное, головокружительное упоение лишило моё не оправдывающее сегодня свой смысл существования внимание важного, вернувшего всё на исходную позицию мучителя и пленницы момента: подобравшиеся к подолу моего платья руки Нобучики решительно и будто бы спонтанно дёрнули мешающую брюнету тряпочку вверх, срывая её с меня вместе с вшитым, спасавшим доселе мою грудь от любых, являвшихся лишь делом времени посягательств топом, разъединяя тем самым мои пальцы и его волосы, отнимая у моих ощущений огненность истязаний дождавшейся своей очереди шеи и оставляя меня полностью нагой перед жадным, заполучившим своё, хищно накинувшимся на беспомощную, оторопелую жертву тёмно-изумрудным взором разбушевавшегося океана, более не нуждавшегося в сдерживании своих сил. И, не успев опомниться, я затем вновь лишилась не насытившей меня своими драгоценными каплями, вероломно увильнувшей и поиздевавшейся надо мною, выдавшей лишь маленький пробник своей живительной силы, легкомысленной, ветреной свободы: мои и без того ослабшие руки оказались заведены мне же за спину, а уставшие от такого бессердечного обращения запястья — скреплены прочным захватом.      На доли секунды вспыхнувшее непониманием, клокочущее во мне сердце усмирило своё недоумевающее пламя, но тут же взорвалось бешеным рокотом, разбрызгивая по оголённым чувствам огненные брызги возбуждения и уничтожая мой разум пульсацией, раздражая животные инстинкты и погружая меня в новое, изощрённое страдание от захлестнувшего мою душу предвкушения: мой замутнённый, слабый взгляд уловил, как свободная рука Нобучики потянулась к маленьким слиткам одурманившего нас манго и как тонкие, белые пальцы бережно обхватили нежный кусочек изысканной сладости…