Only Just Like That

     …Неловко замершая, одурманенная столь сладкими и распущенными образами, коварно обезоруживающими меня всякий раз благодаря вездесущему и хитрому ассоциативному мышлению, подвластная разыгравшейся фантазии при одном только воспоминании, почувствовавшая моментально воспрявший духом пробуждающийся и угрожающий мне расправой жар по всему телу — …и совсем не из-за обезумевшей погоды летнего Токё или после той же совершённой пробежки!.. — и сконфуженно покрасневшая я очнулась в ту же секунду, едва стоило вредно и противно запищать открытому — и когда я успела?.. — и потому недовольному холодильнику, занудно напоминавшему мне об экономии электричества и необходимости не тратить зазря его энергию. Уже не удивляясь тому, что охлаждающему воздуху, исходившему из ледяного убежища провианта, оказалось не под силу остудить одолевшую меня из-за аморальных мыслей, ощутимую на физическому уровне неприличную лихорадку, я жадно схватила стоявшую на дверце дотошного хранителя нашей пищи бутылку простой негазированной воды и закрыла продолжавшего ругательным писком возмущаться морозильного друга, машинально откручивая пробку и с небывалой нуждой припадая к горлышку. Обжигавшая горло из-за слишком низкой температуры вода дарила мне несбыточную надежду на то, что она способна утолить не только жажду после тренировки на распаляющемся ещё июльском солнце, но и снисходительно обеспечить временным облегчением в попытке угомонить распоясавшиеся мысли и смутные идеи, вызванные не столько эротичными мечтаниями и возбуждающей игрой воображения, сколько моим патологическим скучанием по Гино: бессмысленным казался каждый час, проведённый раздельно.      Увы, как и всегда мои чаяния по поводу неустанного желания, перманентно возникающего из-за моего персонального зеленоокого, брюнетистого повода, без всякого сомнения были тщетными, не принеся ни капли освобождения от специфического напряжения. Наверное, мне не помогло бы даже личное отделение в каком угодно холодильнике, хоть в водах Северного Ледовитого океана: абсолютно любая — от трогательной и нежной до страстной и непристойной — одна только мысль о Нобучике в состоянии не просто вызвать во мне неутолимый жар по всему телу, но и мгновенно согреть незатухающим, уникальным, возрождающим теплом мою растроганно тающую из-за чувств к мужчине душу. «Мне определённо и давно пора смириться…» — рассеянно и неуверенно рассудила я с умилённой, мечтательной и почти блаженной улыбкой, справиться с которой у меня никогда не выходило, стоило мне задуматься об объекте моих постоянных мыслей или же увидеть его воочию — лучше не вспоминать сейчас про другие причины для этой ранее не привычной мне эмоции.      Возвращая полу-опустошённую бутылочку на законное место и пребывая в странных, рассредоточенных воспоминаниях, я случайно зацепилась взглядом за укромно спрятанную вглубь небольшую, но лакомо влекущую к себе корзиночку со свежей и довольно крупной клубникой, игриво и бесстыдно алеющей на фоне белоснежной холодильной камеры. Немного помедлив, но не желая выслушивать ругательства бытовой машины, поддавшись искушению, я воровато потянулась к заманчивой цели, быстро хватаясь за хвостик близлежащей к моим загребущим пальчикам ягоды, и победно утащила ловко совратившую меня одним своим видом жертву, захлопывая за собой дверцу, дабы избежать весьма вероятного соблазна покуситься на ещё парочку — если не всю упаковку сразу, уж это-то мне под силу, проходили… — рубиновых обольстительниц. Прохладная, слабо и тем не менее пьяняще пахнущая клубничина аккуратно и чинно легла на язык, приятно будоража вкусовые рецепторы, и тут же была вероломно и жадно надкушена. В отместку разбрызгивая нежный долгоиграющий сладкий сок, она оросила тем самым нёбо предательской, но придающей изумительности, возмутительно волнующей кислинкой. Мягкая, податливая ягодная плоть стремительно и вероломно таяла в моём рту, действуя неоднозначно возбуждающе и принося проголодавшейся во всех смыслах мне несказанное удовольствие, отчего я блаженно прикрыла глаза, смакуя слишком скоро, по моему мнению, ускользающее от меня лакомство. Наслаждаясь ощущением на языке и досадуя, что не могу пока позволить себе украсть ещё несколько аленьких сладостей, но уповая на недалёкую встречу с ними сегодня же, я избавилась от выдававшего меня хвостика — практически улика в совершённом мною маленьком преступлении — и поспешила покинуть полную соблазнов и непристойных образов кухню, вовремя вспомнив о своём желании посетить следующим пунктом ванную комнату.      Не то что бы по какому-то недоразумению мне было запрещено вкушать по малейшей прихоти столь любимую мной клубнику и не то что бы достать свежие ягоды для Инспектора Бюро Общественной Безопасности было столь сложно и дорого: ни то, ни другое не являлось препятствием для моей ненасытной души лакомки. Я мужественно отказалась от поглощения восхитительных ягодок во имя вполне объективных и куда более заманчивых причин подождать баловаться сим деликатесом: к чему свершать глупость и опустошать корзиночку в гордом одиночестве, когда мне есть, с кем разделить это сладкое удовольствие?.. Впрочем — я искренне попыталась направить мысли в более спокойное русло — дело заключалось не только в нашем общем неугасающем желании разного рода развлечений, когда мы вместе и поглощены только друг другом. Как раз причина моего отважного поступка пряталась ещё и в моём самоуверенном плане на этот вечер, должного исполнения коего я так предвкушала и кое столь жаждала всенепременно осуществить, ибо потратила немало часов на доведение до достойного моего Гино совершенства нового умения в кулинарии. Мне невообразимо хотелось в качестве милого сюрприза, пусть и достаточно очевидного, порадовать Нобучику собственноручно приготовленным в то время, пока он отдыхает после изнурительной ночной смены, одним из его любимых лакомств — домашним щотокэки. Затрудняюсь сказать, кто из нас двоих больше обожает сие нежнейшее и восхитительно тающее на языке, воздушное и мягкое — словно съедобное волшебное облачко — сказочное пирожное, но зато я абсолютно точно знала, что конкретно меня побуждало время от времени привносить магию именно этого десерта в нашу размеренную жизнь: непреходящее желание любоваться тем, как с какой аристократичной и аккуратной манерой мой мужчина медленно и с удовольствием расправляется с податливым и нескромно красивым кусочком тортика.      Иногда меня посещало странное и одухотворённое чувство: оно нашёптывало моей навеки попавшейся в плен изумрудных очей душе всё новые и новые доказательства в пользу того, будто всё, что бы ни совершал и чем бы ни занимался Гино, способно заворожить мой жадный и собственнический взор благодаря невероятному очарованию и не доступному никому, кроме него, образцовому совершенству исполнения чего бы то ни было. Мне на самом деле казалось, словно мой молодой человек просто не умеет ошибаться или попадать впросак, словно ему не досталось при рождении рядового человеческого дара — быть обыкновенным — и словно природа отчаянно влюбилась в своё творение, поступившись ради него доселе нерушимыми принципами равенства и справедливости и наделив Нобучику непререкаемым и неоспоримым талантом быть идеальным во всём. Пусть даже это и будет какая-нибудь ошибка, но выйдет из неловкой ситуации он с тем самым показательным достоинством, какое не подвластно никому, кроме него. В какой-то момент я незаметно для себя перешла границы разумного, окончательно уверовав в его исключительность и неповторимость, ещё не подозревая, какими именно чувствами обусловлена моя уверенность в уникальности мужчины, и действительно начала думать, будто сие есть аксиома — феноменальность и безукоризненность Гинозы, будто это очевидно как минимум всему миру и будто для него не существовало ничего невозможного, будто он всё делал по высшему разряду. Точно иначе и быть не могло. Разве не самим собой разумеющимся являлся неопровержимый факт естественной и непринуждённой красоты даже незначительных мелочей в его поведении и истинной, неземной безупречности во всём? То, что давалось другим с трудом посредством тяжких наущений и тренировок, словно бы преподносилось Гино со смиренным раболепием, и лишь самые близкие ему люди могли знать, сколь много и тщательно он работает и с какой самоотдачей шлифует собственные навыки, с пристрастием и ревностью доводя любое дело до никем не достижимого совершенства. Разве это не есть бесподобный талант — подчинить разум и чувства образцово-показательному контролю и вести себя при этом столь свободно и непосредственно?.. Возможно, я и впрямь утопла в непрекращающемся и губительно действующем на меня любовании моим мужчиной, но мне легче верилось в то, что заметное мне превосходство Нобучики было ясным и для других, чем в то, что я обрекла себя на неизлечимую чувственную болезнь и что добровольно поглощена им безгранично и преданно, готовая раствориться в ощущениях за один его рассеянный взгляд или ласковое слово и потерять собственное «я» ради него, если уже не помешалась на нём без всякого шанса на выздоровление.      Неосознанно я, как догадываюсь сейчас, всегда очаровывалась манерой Гино держаться, но весьма длительный срок не отдавала себе реалистичный и однозначный отчёт о своих действиях, и всегда тайно восхищалась им с того самого дня, когда наивной и амбициозной первокурсницей столкнулась с высоким и статным, эстетично красивым и уверенным, холодным и неприступным третьекурсником, но, пожалуй, полное и определённое понимание моей неутолимой вечной жажды наглядеться на него пришло ко мне гораздо после и при этом невероятно запоздало, и я уже успела отдаться молодому человеку и душой, и телом. Да и какая была бы разница, разберись я в суматохе разгоревшихся мыслей, обретших зависимость в лице зеленоглазого брюнета, до того, как окончательно пропала в любовных сетях? Остановило бы меня нежелание ввязываться в романтические отношения, ибо я всегда старалась придерживаться одиночной позиции и прекрасно знала все её прелести, если бы уже невольно поддалась инфицированию так или иначе?.. И когда случилось сие сладкое и непоправимое заражение моих чувств и души?.. Возможно ли пресечь дальнейшее умопомрачительное, но губительное воздействие Гино на меня и хочу ли я положить конец тому ежеминутно согревающему теплу, приютившемуся в моём сердце благодаря ему и поддерживающему мою жизнь?..      Ответ на сии коварные вопросы украшался категоричной отрицательностью каждый раз, стоило мне задуматься об этом. И впервые эта ранее неявная мне тайна настигла мой поверженный разум в один из самых обычных дней, который мы проводили вместе в качестве свидания, пусть мы уже официально жили вдвоём какое-то весьма длительное время и не особенно нуждались в подобных мероприятиях, и когда я поймала себя на мысли, что без всякого сомнения заворожена Нобучикой и его манерами и готова любоваться им веками. Моё внимание оказалось приковано к сидевшему напротив меня мужчине, неторопливо и осторожно отпивавшему горячий чай из маленькой и хрупкой чашечки, столь аккуратно и бережно поддерживаемой сразу двумя руками, словно она была неким произведением искусства, нуждающимся в соответствующем заботливом обращении. Я миллионы раз лицезрела, с каким достоинством и превосходством он исполняет предписанные нормы этикета, но лишь тогда впервые действительно осознала, к чему и почему приковано моё внимание — отныне и вовеки.      Тонкие и совершенно изящные пальцы ласково и уверенно обнимали фарфоровую представительницу чайного белоснежного и нерасписного сервиза, похожую своей важностью и сложной простотой на временного владельца: пока один его палец для пущей надёжности проник в ушко узкой ручки, другие мягко обхватили края чашки, стараясь не касаться внешних стенок в виду высокой температуры горячего напитка — и незаметно демонстрировали превосходный оттенок аристократично бледной кожи в сравнении с безусловно проигрывавшей в цвете, по моему мнению, дорогостоящей и нежной керамикой. Мой затуманенный рассеянными и тёплыми мыслями взор скользил по сильным рукам молодого человека, и я таяла при воспоминаниях о том, как крепко они могут сжимать в страстных или утешающих объятиях и какие чудеса способны творить со мной, и с капризной, завистливой тоской умирала от тайного желания оказаться на месте укравшего его время у меня чая. Задумчиво наблюдая, как Нобучика легонько дунул на немного дымящийся отвар и недоверчиво пригубил несколько раз, пробуя на вкус, я пыталась побороть абсолютно не подчиняющуюся мне, мечтательно блуждающую полу-улыбку и потерпела полный крах, стоило Гино неожиданно и резко взглянуть на меня поверх чашки и словно бы случайно поймать мой воровато изучавший его взгляд, отчего я замерла, будто попавшись на месте преступления, и едва ли не затаила дыхание, пока он отпил ещё немного, не спуская с меня строгих прищуренных глаз, как если бы догадывался о каждой моей мысли и фантазии, вертевшихся в голове и рисовавших непристойные образы. Он продолжал властно гипнотизировать легко поддавшуюся его влиянию меня, чинно наслаждаясь изысканным напитком и не спеша отставить его в сторону, словно присутствовал на овеянной древними традициями чайной церемонии и оттого соблюдал некие правила, присущие сему патетичному ритуалу. В то время как я в этот тянущийся целую вечность миг вела молчаливую беседу с обворожительными и повелительно взирающими на меня тёмно-нефритовыми очами, со снисходительной и доброй насмешливостью воспринимавшими моё нахальное любование их владельцем и точно бы сдержанно улыбавшимися мне в ответ, и упивалась магически воздействовавшим на меня видом молодого человека, спустя — как мне показалось — не меньше пары сотен мгновений вернувшего полу-опустошённую чашечку на её законное блюдце и пододвинувшего к себе тарелочку с ожидавшим своей участи свежим и соблазнительным щотокэки.      — Нан да?.. — всё-таки поинтересовался Нобучика о причинах моего столь пристального взора, наверняка надеясь застать меня врасплох, как ему всегда неплохо удавалось, и выпытать всё о мечтательности на моей физиономии. Но я, собравшись с силами, дабы противостоять чистому и совершенному звуку его пленительного голоса и не растаять от напирающего изнутри, бьющего жаром фонтана чувств и желаний, каким-то чудом сумела выпалить вовремя подготовленную реплику:      — Ничего, жду, пока немного остынет, — и с лукавством улыбнулась ему, и так зная, что он поймал меня с поличным и прекрасно об этом догадывается. «Я вот никогда не остыну, а всё ты!..» Мои жадность и ненасытность давным-давно свергли в пучину заточения в неведение и бессилие спасавшие меня когда-то робость и смущение, подстрекавшие разглядывать мужчину украдкой и не попадаться на сим коварном преступлении хотя бы на ранних стадиях наших отношений, но теперь Гино часто ловил мои откровенные взгляды на себе и воспринимал сии бессловесные нападения на его приватность, судя по всему, тем снисходительнее и мягче, чем ближе мы становились друг другу. А что я могла поделать?.. Мне катастрофически не хватало его абсолютно всегда — даже когда он сидел на расстоянии вытянутой руки, даже когда обнимал и целовал меня, даже когда… — и, чует моё сердце, будет не хватать постоянно: моя нужда в нём настолько непреходяща, что ни утолить её, ни временно насытить никак не возможно. Сумасбродное помешательство и только... Любопытно лишь одно: я в этом виновата или всё-таки он?..      Однако всё, о чём я смогла на самом деле подумать в момент ответа, кружилось вокруг непрестанно волнующей мою душеньку темы: не обрамлённые сейчас строгой оправой очков тёмно-зелёные очи очаровывали меня не меньше, чем если сей аксессуар присутствовал, и вызывали бурю эмоций едва ли не больше. Поскольку теперь мои права в качестве девушки Нобучики получили заветное расширение и разрешили мне проникнуть в жизнь молодого человека глубже, чем когда-то я несмело мечтала, то мне было позволительно наблюдать его в самых разных привычных и комфортных ему ситуациях, в том числе я чаще стала видеть его без любимого предмета формальной защиты взора от посторонних. Но отнюдь не могла определиться, отчего его желание — может, даже привычка?.. — носить их столь сильна и действительно ли были необходимы ему сии классические, пусть и подчёркивавшие его взгляд окуляры, и проводила в мысленных баталиях с самой собой невероятное количество времени: он нравился мне всяким, любым, каким бы ни был и как бы ни выглядел. По моему скромному мнению, Гиноза сражает превосходством так или иначе — с очками или без них, в деловом костюме или в удобной повседневной одежде — как угодно. Разве это не очередной признак — фактически доказательство — его исключительности и совершенства в каждой детали?..      — А, соо ка… — хмыкнул он, отчего я немало смутилась и оказалась обречена на новую порцию тайных восхищений его покорившими меня глазами и непревзойдённым контролем над мимикой. — Однако если чай ещё и не остыл, то твоё пирожное уже тает, — попытался вернуть меня с небес на землю объект моих мечтаний и размышлений и в целом отлично справился с задачей, ибо теперь моё внимание переключилось на то, что Нобучика собирался делать со своей порцией сладкого. Пожалуй, он от меня не этого хотел, но я, увы, столь феноменальной не являлась, и сдержаться мне оказалось крайне трудно.      Придвинув к себе поближе тарелочку с действительно немного потерявшим форму щотокэки, я с затаённым дыханием смотрела, как Гино аккуратно и неторопливо накалывает десертной вилкой неприлично, зазывно алевшую на нежно-белом креме, верхнюю цельную клубничку, с предельной осторожностью и расторопностью нанизывая её на тонкие, острые зубцы и стараясь слишком не надавить на неё при этом, чтобы не разрушить мягкий и воздушный кусочек тортика. И затем узрела, как он чопорно и всё также медлительно подносит совратительную ягодку ко рту и, бросив на меня изучающий, будто бы насмехающийся, доминантный взгляд, надкусывает, позволяя соку слегка оросить безбожно его губы, отчего я моментально вспыхнула из-за нахлынувших чувств и особенно капризного желания сию же секунду вкусить нектар демонической ягоды прямо на его устах, слизнуть капельки и разделить с ним оставшуюся половинку клубники. Чёрт бы побрал общественные места!.. Однако предаваться отчаянию я не поспешила, со всем присущим мне коварством решив вступить в игру, в развязывании которой впору было обвинить не осознавшего полностью стратегической ошибки Нобучику, как ни в чём не бывало расправившегося с соблазнительной жертвой на вилочке, отведшего взгляд и с завидной чинностью принявшегося за десерт. Его невинный и спокойный вид лишь уверил меня в необходимости занятного издевательства над нашими эмоциями и ощущениями.      Звучно хмыкнув ради привлечения внимания моего молодого человека, я, убедившись, что он действительно взглянул на меня в недоумении, с особенной, томной леностью повторила процесс за ним же: осторожно наколола алую ягоду на своём щотокэки, не надавливая на подтаявшее пирожное, и постаралась захватить клубничиной как можно больше крема. А затем, поднеся лакомство к приоткрытому рту, поймала озадаченный и ещё ничего не подозревающий взор мужчины и с нарочитой случайностью провела эссенцией афродизиака по губам, оставляя белый сладкий след и затем с намеренной медленностью слизывая его. Не ожидавший такого подвоха Гино замер, совсем как я недавно, и моему тщеславию польстил разлившийся на бледных щеках неяркий румянец — восхитительная, потрясающая способность Гино смущаться, несмотря на прошедшее время с нашей первой ночи и на словно бы бессчётное количество последующих, неизменно умиляла и бодрила меня, позволяя почувствовать собственную власть над ним и насладиться произведённым эффектом. Я надкусила дьявольскую ягодку, ещё такую упругую и прохладную, давая соку коснуться губ естественным блеском, и ощутила, как кисловатый эликсир страсти брызнул во рту вызывающим нектаром, но не сводила удовлетворённого содеянной расплатой взгляда с не верящего в увиденное Нобучики, несколько ошарашенного моим поступком и растерявшегося на пару мгновений. Только стоило мне ещё раз провести шальной клубникой по устам и затем подхватить её остаток языком, дабы я могла всецело погрузиться в противоречивость вкуса земной амброзии, как мой мужчина, сумев тут же взять себя в руки, бросил на меня предосудительный и строгий, дисциплинирующий взор — мурашки по коже не заставили себя ждать — и, сузив глаза, с порицанием моих несдерживаемых порывов покачал головой, всё ещё немного пребывая в замешательстве и не зная, как правильно реагировать.      — Никто не смотрит, — понизив голос, с усмешкой почти прошептала я, аккуратно и красиво облизнув измазанную в креме вилочку и наблюдая, как он смотрит за моими действиями. — Даже если кто-то и увидит… то что?.. — невинно продолжила я, откалывая новую маленькую порцию сладости от основной массы в желании поскорей добраться до слоя нарезанной мелкими дольками клубники. — Ничего же и не происходит, — соблазнительно улыбнувшись подозрительно поглощавшего меня взором Гинозе, я съела ещё немного тортика, не выходя из рамок приличия и нарезая лишь небольшие кусочки, словно бы показывая молодому человеку, что веду себя подобающе нормам этикета и что всё происходящее — исключительно игра его воображения, несмотря на противоречивость моей фразы.      Лицо молодого человека не замедлило выразить испытываемый им скепсис: чёрная тонкая бровь взлетела аккуратной дугой, превосходно демонстрируя недоверие и сомнения в моих словах, а тёмно-нефритовые очи красноречиво изобразили все эмоции в душе хозяина в данную минуту и провозгласили молчаливый, но совершенно ясный и нравящийся мне приговор. Как коварно с его стороны, ведь я теряла разум всякий раз, стоило Гино взять на себя контроль за моим поведением и исполнить его законное право взыскать с меня за безответственность, подвергнуть наказанию и заставить искупить вину за нарушение. Знал ли он о подобном воздействии и поступал ли так намеренно, я не имела ни малейшего понятия, но подозревала, что он не мог не догадываться, поскольку давно, как мне казалось, освоил технику чтения всех моих скрытых чувств и эмоций по одним лишь глазам и поскольку я лишалась всякой власти над собой, пребывая рядом с ним. Однако не успело и мгновение проскользнуть в долях секунды, как Нобучика принял прежний спокойный и уверенный вид, будто ничего доселе и не происходило и действительно скорее относилось к миру фантазий, нежели реальности. Но его непринуждённость и королевская сдержанность не смогли искоренить зародившуюся над нашим столиком сферу напряжённости специфического рода, заряжавшуюся нашей встревоженной всплеском непреходящего желания энергией и особенно моей нетерпеливостью и нависшую над нами с намерением раззадорить ещё более.      Молчанием обозначилось наше дальнейшее присутствие в сием кафе, но оно носило обострённо новый характер. Мы продолжали медленно и нерасточительно справляться с порциями подневольного нам и уменьшающегося в размерах щотокэки, не торопясь никуда, но уже не спускали друг с друга глаз. Пока Гиноза расслабленно кусочек за кусочком изволил отведывать заветное лакомство и зорко следил за мною полуприкрытыми дурманившими меня очами, я совершала с отточенной синхронностью то же самое, стараясь выглядеть столь же отстранённо и равнодушно, но осознавая, что мои глаза меня выдают и что ему всё под силу понять про его ненасытную и страстную девушку. Безмолвие играло ради какой-то своей, неизвестной нам выгоды, потому что не шло на пользу ни мне, ни ему, и это было ясно заметно нам обоим. Я неустанно и чопорно повторяла за мужчиной все движения, им воспроизводимые, и добавляла в них лишь ему очевидные намёки, смешанные с невинностью в той самой пропорции, когда ему приходилось строго вглядываться в моё якобы умиротворённое лицо, дабы распознать истинные мысли и убедиться, не обманывается ли он. Стоило ему поднести к губам наколотую на зубцы вилки, словно жертву, четвертинку клубники, испачканную в нежном креме, как я подхватывала точно такую же ягодку и отправляла её в рот одновременно с ним, не забывая при этом выкинуть что-нибудь «эдакое», будто бы случайное и ненамеренное, отчего пристально наблюдавший за мной молодой человек моментально выражал неудовольствие моим несколько раскованным поведением, демонстрируя сие посредством строгого, возмущённого прищура. Щотокэки таяли на глазах, исчезая с тарелочек с идеальной синхронностью, и плоды нашего взаимного напряжения не заставили себя ждать. Разросшаяся над столиком невидимая сфера, состоявшая из наших неисполненных пока желаний, поглотила нас обоих, накаляя и не давая спокойно справиться с её воздействием, подавить неуместное проявление подобных чувств и вернуться в прежнюю идиллию. Моя нога невзначай — что есть чистая правда — коснулась его ноги, и меня точно бы прошибло током, вынудившим вспыхнуть и ощутить жар на щеках и странную, прекрасно знакомую мне слабость в теле, но и Гино не сумел скрыть реакции: его милый мне лик воспламенел на миг алым, и он отвёл на пару секунд смутившийся взор и тут же поджал под стул ноги во избежание повторения сией неловкости.      Возможно, я перешла очерченные моралью границы, в очередной раз поддавшись на провокацию в виде Нобучики, пусть и не виноватого в эффекте, потому что, как только щотокэки наконец-то оставили наши душеньки сладкоежек в покое и как только внимание обратилось на слегка угомонивший чувства чай, мне показалось, что неодобрительно взиравший на меня Гиноза немного предался сердитости, одолевшей его совершенно неожиданно для меня. Сполна осознавшая ситуацию и съедаемая угрызениями совести я тут же приняла самый невинный облик, который только имелся в наличии, и попыталась смягчить постепенно сдувавшееся напряжение примирительной и ласковой улыбкой, не содержащей ни намёка на игривость и флирт, но совладать с недовольством мужчины было не так-то просто.      На самом деле, дай мне волю, я бы и здесь нашла, чем бы вдохновиться на порочные поступки, поскольку раздосадованность делала из молодого человека, на мой взгляд, ещё более — если такое только может быть — прекрасного объекта для любования, ведь тогда его тёмно-зелёные очи становились похожими на взбушевавшийся и непокорный лес, хранивший предупредительную угрозу для меня лично, а ещё строгие черты обретали жёсткость и непререкаемую доминантность, усиленные этой самой рассерженностью и проявлявшиеся ярче и чётче. Однако в такие моменты меня более волновало нежелание, чтобы Гино испытывал негативные эмоции, ибо я страстно хотела быть для него источником радости и удовольствия, а отнюдь не противоположного. В целом я очень хорошо понимала причину неодобрения мужчины, так как нам предстоял в тот день заблаговременно назначенный визит к бабушке Нобучики — Гинозе Акихо — и он предпочитал вести себя подобающе сдержанному и практически примерному внуку и просил меня соответствовать сему образу в качестве официальной девушки. Поэтому легко давался вывод о том, что мои выходки ему пришлись не по душе и что он, возможно, нервничал из-за первой нашей общей встречи с пожилой родственницей и мог увидеть в моём поведении несерьёзность в отношении к делу. Я вовсе не имела подобное в виду и не стремилась разочаровать или предать ожидания моего молодого человека, а посему теперь мне непременно вознамерилось успокоить его и заверить в полнейшей готовности ко встрече с представительницей его семьи. Ему не нужно сердиться на меня или нервничать из-за моих безрассудных поступков, я вовсе этого не желаю: ради него мне несложно изобразить кого угодно, лишь бы ублажить его и сделать чуточку счастливее. Сердитость определённо красила мужчину, но для меня не было дороже ничего, кроме его милого и довольного лика и хорошего самочувствия.      Именно поэтому, когда Гино расплатился за наш десерт и когда мы покинули кафе и направились к машине, я аккуратно и как можно незаметней для случайных посторонних на парковке поймала его за руку и примирительно сжала, ожидая его бессловесной реакции, не замедлившей появиться. Он оглянулся, поймав мой вопрошающий и виноватый взгляд, и усмехнулся, легко вздохнув и покачав головой. В его глазах по-прежнему виднелась слабая укоризна, но уже смешанная со снисходительностью и долей понимания, и оттого у меня на сердце отлегло, едва я осознала, что он больше не сердится и не подвержен никаким разочарованиям, связанным со мной. Я облегчённо улыбнулась и выпалила для пущей уверенности, пытаясь доказать, что я хорошо сделала домашнюю работу и исправила ошибки:      — Можешь на меня рассчитывать.      Из-за полученного прощения меня прямо-таки распирало срочно показать Нобучике, что я достойна его доверия и что никогда не подведу, однако он как всегда мягко и спокойно осадил моё пылкое желание короткой, лаконичной фразой, заставившей мою душу трепетать от неуловимой магии, прозвучавшей в тёплом и мягком голосе:      — Да, знаю.      И эта простая реплика, полная не замутнённой сомнениями убеждённости, купила меня в одну секунду и привела все чувства в какой-то несложный и лёгкий, очевидный и так давно нужный порядок, возвращая всё на свои места и позволяя следовать дальнейшим планам в точности так, как хотелось. «Я буду самой изящной, самой воспитанной, самой вежливой и учтивой, самой-самой, какой меня может захотеть видеть твоя, судя по всему, привередливая бабушка, буду такой, какой больше смогу угодить тебе, поэтому тебе не о чем волноваться», — твердила я про себя по дороге, стараясь не дать ещё одной мысли сформироваться полностью, но она уже всё равно самобытно существовала в моей голове, будучи достаточно ясной и очевидной. Это сейчас, днём, когда мы не находимся в убежище дома, я становлюсь незнакомкой самой себе и борюсь с накатывающими желаниями, но потом, вечером, под покровом развращающей темноты и разгульной ночи, я коварно соберу с Нобучики налог за каждое его исполненное мною желание, потакая неизвестно кому — себе или опять же ему — и воплощу в реальность каждую фантазию, какая только изволит явиться в нашем воображении.      На самом деле я часто «прогибалась» под Гино — и не только в буквальном смысле — и не раз изменяла привычкам, иногда осознанно, иногда невольно. Если начинать любить что-то, что любил он, или менять об этом «что-то» мнение в лучшую сторону стало делом обычным, то отказываться от чего-то ради него мне приходилось редко. Впрочем, всё зависело от того, что именно являлось камнем преткновения и почему оно таковым было, поскольку от многого я могла отречься без единого сожаления и колебания, а может, и не заметив даже, но исключения из правил всё-таки нашли, где вклиниться между нашими представлениями о здоровой и полезной, правильной жизни. И мне случалось сердить Нобучику, не терпевшего порой неподчинения — не сразу мне удалось понять, что он в первую очередь раздражается потому, что его слишком заботят близкие ему люди — и остро переживавшего за ментальное и физическое состояние родственников, друзей и меня, но тяжело справлявшегося с выражением подобных волнений в виду несвойственной ему открытости чувств. Пожалуй, самая забавная и смешная ситуация сложилась тогда, когда я попалась ему в очередной раз на поедании ненавистного ему фаст-фуда, в коем мой милый видел угрозу замедленного действия и поглощение коего он страстно осуждал, имея в запасе бессчётное количество аргументов против, знать которые абсолютно все мне вовсе как-то не желалось.      — Мата ка?.. — низкий, угрожающий и показавшийся мне ледяным голос моментально выдал всё отношение своего владельца к делу, демонстрируя чистую стальную неприязнь и брызнувшее негативом неудовольствие от увиденного, и заставил мирно жующую чизбургер меня вздрогнуть, вскочить и выдернуть из ушей наушники, коварно скрывшие от моего слуха возвращение Инспектора домой раньше времени. Его вопрос пришёлся как раз на паузу между песнями, будто проницательный мужчина намеренно уловил её, до этого находясь рядом с беспечной мной, крепко задумавшейся и не заметившей подкравшегося Гинозу. Я нервно сглотнула прожёванную пищу и испуганно воззрилась на пышущего гневом и досадой молодого человека, сдвинувшего брови в назидательной укоризне и прищурившего опасно потемневшие глаза. Я сжалась, будто это могло помочь приобрести наиболее виноватый и несчастный вид, проклиная на свете несвоевременность появления Нобучики и собственную нерасторопность: как такой ушлый, как моя персона, «преступник» так жалко попался с очевиднейшим поличным?..      — Ты обещала более не потреблять сию продукцию сомнительного происхождения, — отчеканил рассерженный моим неповиновением служитель закона в нашем городе и особливо в нашей квартире и пригвоздил меня к месту холодным и осуждающим взором, вызвавшим у меня по коже стадо мурашек и способствовавшим неуместной слабости в коленках.      — Я думала, ты имел в виду не есть это при тебе, — неуверенно промямлила я в ответ, лихорадочно пытаясь вспомнить, как однажды уже была поймана в сией преступной деятельности и как именно звучала тогда просьба — произнесённая, надо заметить, в почти что приказной форме!.. — бдительного Инспектора, желавшего контролировать все сферы нашей личной жизни и прочитавшего мне в тот день лекцию о здоровом питании. «Наверное, я засмотрелась на него и оттого ничегошеньки не усвоила», — мысленно простонала я, поражаясь собственной рассеянности в моменты, когда Гино заполнял собой всё моё пространство и когда другие вещи переставали существовать, растворяясь в волшебном звучании его голоса.      — Нан да ттэ?.. — сердитое лицо не поверившего ушам своим мужчины будто вытянулось от изумления из-за услышанной наглости, а у меня перехватило дыхание от того, как его приглушённо изумрудные очи сверкнули настоящей возмущённостью: — Соо юу кото джянакатта!..      Пока я переживала о том, как легко сумела опростоволоситься перед ним и как суметь выйти сухой из воды, и о том, как бы унять пробившую моё тело мелкую дрожь, ибо нечасто мне приходилось видеть Нобучику в таком повелительном и чересчур властном образе без моих провокаций сексуального характера, зеленоглазый брюнет оглядел стоявшую передо мной столешницу и заприметил одноразовый пластиковый стакан.      — Нани сорэ?.. — грозно протянул он, указав взглядом на предмет его интереса.      — Джю… джюсу да, — несколько заметавшись мысленно, выпалила я, искренне надеясь, что он поверит и не станет ревизовать предмет лично, и отчаянно рассудив так: «Знать, что это не сок, а вреднейшая сладкая газировка, ему в данном случае совсем не обязательно». Однако мне не показалось, что Гино принял мои слова за чистую монету, скорее наоборот, поскольку он ещё больше нахмурился, а прозрачные стёкла постоянно присутствующих очков лишь усилили эффект тёмного оттенка нефритовых очей, с моего расстояния показавшихся мне столь почерневшими, сколь мрачнеет перед грядущей бурей густой и важный лес, когда зелень в нём обращается в магический и изысканно глубокий цвет, способный восхитить даже самого дотошного эстета.      — Как ты можешь поглощать неизвестно из чего сделанную пищу, чьи компоненты производятся в ужасных из-за их дешевизны условиях, несмотря на полную механизацию процесса, и в качестве которых ты не просто не можешь быть уверена, но и знаешь абсолютно точно, что оно полностью отсутствует? — холодно и отстранённо проговорил Нобучика, обращаясь ко мне, словно я была нашкодившим котёнком и меня держали за шкирку и трясли, пока сыпались на мою непутёвую голову поучительные слова. — Мы уже обсуждали этот вопрос. Неужели мне стоит снова перечислить все возможные последствия подобного псевдопитания?      — Но… — попробовала я робко вставить слова оправдания, изображая из себя раскаявшуюся и коря себя почём свет стоит.      — Может, мне стоит провести тебе персональную экскурсию на кухню одного из твоих любимых ресторанчиков фаст-фуда, чтобы ты убедилась в моей правоте наконец? — язвительно и даже обиженно бросил свысока Инспектор, явно не желая выслушивать сожаления и объяснения, однако я успела закончить мысль:      — Я сама его приготовила.      Конечно, моё признание не относилось к небезымянному стаканчику с «соком», но зато являлось чистой правдой по отношению к чизбургеру в руке: свежие и качественные продукты были и моим приоритетом тоже. И эту истину я готова была храбро отстаивать: ведь если объединить какой-нибудь салат с бутербродом, получится по составу нечто, похожее на состав фаст-фудного сэндвича. «Наверное», — струсила я, посмотрев прямо в убийственно взиравшие на меня зелёные глаза.      — Это не может послужить оправдательному вердикту, — опроверг мой жалкий лепет разошедшийся Гино, не видевший смысла в обсуждении того, что он давным-давно зачислил в список несущественного и ненужного. — Подобный набор продуктов в одном блюде не считается легко и хорошо усваиваемым для организма, как раз наоборот, а его питательность столь же сомнительна, как и его полезность, — надменно и сердито заявил мужчина, и я съежилась от проедающего мою душу колкого ледяного взгляда. — Если ты желаешь обрести набор чрезвычайно увлекательных в лечении болезней и затем провести немалое количество времени в клиниках вместо того, чтобы наслаждаться долгой и здоровой жизнью вместе, то мне больше нечего тебе сказать.      Отчитав меня, как какую-то школьницу, уличённую в списывании простейшего теста, Нобучика резко развернулся и, продемонстрировав мне облачённую в тёмный пиджак спину, быстрым шагом удалился из комнаты, оставив меня наедине с чизбургером и совестью. В последней его реплике я явственно расслышала обидную раздосадованность, проскользнувшую в повелительно-приказном тоне голоса, сменившего рассерженность на недовольство и огорчение мною, и я наконец-то застыдилась собственного поступка.      Для меня давно не была секретом повышенная заинтересованность Гинозы в моём ментальном здоровье, мониторингом которого он занимался с преувеличенной ответственностью. Он старался отправить меня к психотерапевту при малейшем стрессе, им якобы зафиксированном, и я могла примерно догадываться, откуда проистекает его желание быть в курсе дел, и позволяла ему контролировать себя, зная, что так ему спокойней, и полностью полагаясь на его мнение в данной сфере. Однако измерениями сайкопасу ничто не ограничилось, и затем его внимание переключилось и на моё физическое здоровье, характеризовавшееся, в общем-то, ленивым образом жизни и беспорядочным поглощением вкусностей без какой-либо меры. Привыкнуть к его нравоучениям и здесь мне оказалось несколько сложней, ибо гораздо больше требовало всяческих уступок и замалчиваний пререканий, но в конечном итоге я также безвольно доверилась ему, осознавая, что могу положиться на Нобучику и что будет только лучше. В конце концов, мне даже нравилось, как он ограждает меня от вредностей как реальных, так и психических. Но истинная причина — скорее, всецелое понимание — его вечных тревог и бдения открылась мне не так сразу. Если изначально я подразумевала, что Гино, возможно, лишь представляет собой бесцеремонного доминанта, жаждущего власти и отточенного подчинения ему в своей семье, то потом я всё-таки догадалась, что его переживания связаны не с чем иным, как с искренним желанием заботиться об окружающих его немногих близких и в частности обо мне. В то время как многие родители и друзья ограничиваются исключительно дежурным вопросом о самочувствии, ожидая услышать не менее дежурный и формальный положительный ответ, мой личный Инспектор действительно интересовался моими делами и старался решить мои проблемы, считая себя обязанным это делать и получая от сего некое умиротворение и спокойствие. И такой подход и забота обо мне, пусть и в несколько навязчивой и властной манере, чрезвычайно льстили моей и без того утопшей в сладких чувствах к мужчине, тающей от его ласки и внимания душе. Поэтому очевидно, что я не могла подводить и разочаровывать Гинозу и в этой сфере наших отношений. «Намеренно из-за каприза вредить своему организму, когда он так печётся обо мне, так же несправедливо и непризнательно, как добровольно отправиться в заброшенный район подвергаться стрессам вопреки его напутствиям. Всё равно что отвергать его помощь, вытворять ненужные глупости и лишний раз заставлять его нервничать».      Так я размышляла, пока избавлялась от улик преступления, выражая тем самым моё истинное раскаяние: утилизировала недоеденный, хоть и свежий чизбургер, вылила «сок» и даже прополоскала рот, дабы бдительный Нобучика не вставил ещё какое-нибудь язвительное замечание из вредности или присущего ему некоторого занудства. И затем отправилась с виноватой физиономией вымаливать прощение у молодого человека, явно обиженного моей несерьёзностью и неблагодарностью и пытавшегося это скрыть под маской сердитости и оскорблённости.      Переживал свои взбудораженные моим «предательством» чувства Гино в гостиной, стоя перед большим, во всю стену, окном, взирать из которого на Токё свысока было весьма удобным и занимательным занятием. Он уже избавился от пиджака и галстука, брошено покоившихся на диване, но при этом лежавших аккуратно, как им и положено временно, и теперь я могла лицезреть объятую белой рубашкой мужественную спину. Стараясь идти как можно более бесшумно и благодаря пушистость ковра за содействие, я подкралась к мужчине сзади и крепко обняла его, оплетая за талию руками и прижимаясь лбом к удобной ямке между лопаток. Отвечать ему мне не хотелось, ибо я боялась нарушить священный и такой уютный духовно момент. «Да и нечего…» — рассеянно подумала я, нежась в тепле и запахе самого дорогого мне человека и бессознательно улыбаясь оттого, что Нобучика не стал отказывать мне в сией мягкой и интимной ласке и позволил воспользоваться таким милым нам обоим шансом на мольбу о помиловании.      Показалось, будто прошло немало часов и будто я даже успела забыть о причине наших объятий и моей вине, растаяв и растворившись в плескавшейся в моих ощущениях ясной и трогательной нежности, когда Инспектор наконец нарушил идиллию и вознамерился взять ситуацию под свой контроль, осторожно разжав мои руки, дабы отстраниться, и повернувшись ко мне лицом, чтобы привлечь к себе заново и чтобы я могла снова крепко вцепиться в него, оказавшись в его объятиях. Я возрадовалась увиденному на его лице снисхождению и вдохновлённо пообещала, свято веря в собственные слова:      — Честное слово, я больше никогда к этому не притронусь!..      Вглядываясь в его глаза, чтобы понять истинные эмоции, я всё же несколько расслабилась, осознав, что вспыливший Гино успел успокоиться и обдумать произошедшее. Однако, поклявшись не иметь дела более с вредной пищей, я отнюдь не лгала ни ему, ни — самое главное — себе. Это было даже странно и противоречиво, ведь ложь — маленькая или большая — является составной частью, а иногда и решающей, жизни любого человека, тогда как лицемерие и обман в какой-то мере традицией вплетены в нашу культуру и общение на самом бессознательном и безотчётном уровне, который только можно сыскать в сложной людской психике. Но я не врала: если Нобучике так важно быть убеждённым в моей ему покорности и в данной сфере, то мне было абсолютно несложно отказаться от действительно неполезной еды. И не только еды — чего угодно.      «То, что важно для него, важно и для меня», — пришла всё-таки я к и без того не подлежащему сомнениям твёрдому выводу, взяв сие за новое правило, за незыблемый принцип.      Усмехнувшийся из-за какой позабавившей его, видимо, мысли мужчина склонился к моему лицу, тут же жадно подставленному для очевидной новой ласки, но перед тем, как легко и непринуждённо поцеловать меня, он уверенно и тихо произнёс:      — Тоозэн даро.      И затем мягко и ласково коснулся моих губ своими, не считая нужным переходить на большее и определённо заметив, как я тут же в удовольствии прикрыла глаза и мгновенно обмякла в его руках, убеждённая, что просто так теперь мы друг от друга не отстанем и что меня ждёт потрясающая награда, однако у Гино явно были другие планы. Позволив мне поддаться на провокацию и усугубив моё положение при помощи проникших в мою распущенную шевелюру пальцев, он оторвался от увлекавшего меня в дебри фантазии занятия и нежно шепнул на ухо, опалив тёплым дыханием:      — Пожалуй, в воспитательных целях стоит лишить тебя ненадолго всего этого…      Я испуганно распахнула глаза и непонимающе отстранилась, настороженно уточнив:      — Т-то есть?..      За счёт того, что Нобучика стоял спиной к лившемуся из окна дневному свету, его лицо прекрасно очерчивалось тенью, усиливавшей эффект благодаря нависшей над тёмными глазами чернильной чёлки и прикрывавшим очи прозрачным стёклам очков, и оттого мне показалось, будто я вижу в его выражении столь непривычную и необычную коварную и властную усмешку, уверявшую меня одним своим появлением в том, что его слова тоже принадлежат миру истины. Бережно разорвав объятия и оставив мои волосы в растрёпанном покое, пока опешившая я пребывала в некой прострации, он отошёл от меня ближе к ждавшим своего часа пиджаку и галстуку и как ни в чём не бывало принялся за неспешное расстёгивание рубашки.      — По… подожди, — пробормотала я, неосознанно и завороженно следя за его пальцами, ловко расправлявшимися с пуговками, — Ты серьёзно?.. — и в страхе взглянула на как всегда собранного и невозмутимого молодого человека, ожидая услышать, что он пошутил.      Повременивший с ответом Гино посчитал необходимым сначала разделаться с задачей избавления себя от части официальной одежды и только потом, обнажившись по пояс и представив мне — издевается ли надо мной?.. я правильно понимаю?.. — свой идеальный торс, подтвердил с мягкой и очаровательной улыбкой, так украшавшей его неповторимые и красивые очи:      — Абсолютно.      Непринуждённо подхватив снятые элементы делового костюма, мужчина безмятежно покинул комнату и оставил меня осознавать меру постигшего меня наказания. Нужно ли говорить о том, что приговор воспринялся мною как слишком жестокий и категорично несправедливый?..      — Хидои ё!! — растерянно и запоздало крикнула ему вслед я и опустилась в близстоящее кресло, дабы осмыслить произошедшее и экстренно обдумать способы выпутывания из неожиданной проблемы.      Но ни одна моя хитрость или выходка впоследствии не помогли мне справиться с наложенной на меня чересчур жёсткой и непогрешимой санкцией. Мои попытки заставить Гинозу отказаться от принятого решения самостоятельно не увенчались успехом, а соблазнения впервые пошли крахом, не способные разбить стену намеренного воздержания мужчины, и я вконец отчаялась, наблюдая, как предавшийся коварству Инспектор вёл себя весьма раскованно и искусительно, сводя меня с ума мыслью, что я не могу наброситься на него, такого пленительного и совратительного, и удовлетворить специфическую жажду, и доказав мне, что весьма хорошо осведомлён обо всём, меня возбуждающем, и неплохо разбирается в сием несложном деле. Видеть его каждый день всяким — обнажённым, выходящим из ванной комнаты, одетым, спящим, бодрствующим — и ложиться вечером с ним в одну постель, но знать при этом о его фактической недосягаемости для меня было чрезвычайно невыносимо и бередило мне душу, терзая ежеминутно изощрёнными фантазиями и мечтаниями. Потакая самым лукавым способам потешаться над моими чувствами, он не отказывал мне в ласке вроде объятий и приветливости, в целом ведя себя практически как обычно, за исключением единственного исчезнувшего из нашего досуга времяпрепровождения, но тем самым делал только хуже, осознавая то или нет. В какой-то момент мне стало казаться, что меня будет бить током всякий раз, стоит прикоснуться к нему, и что больше я не выдержу подобного издевательства, и поэтому я окончательно предалась тоске и буквально заболела от перманентного, не сжигаемого напряжения, потеряв аппетит и настроение и более не понимая, за что меня столь незаслуженно и нечестно наказывают. И только тогда бдительно наблюдавший за моими переживаниями Нобучика освободил меня от оков, им же смастерённых, и наконец-то амнистировал свою провинившуюся и раскаявшуюся десятки раз девушку. Нужно ли было рассказывать о том, сколь жарко и необузданно провелась на протяжении целой ночи сея долгожданная и волшебная амнистия?.. И стоит ли ещё раз объяснять, почему я более не рвалась рушить данные Гино обещания?.. ______________________________________________ Щотокэки (shortcake или ショートケーキ) — прекрасное волшебное пирожное, не имеющее аналога в нашей, кхм, стране. Однако — как разумеет тугодумный в кулинарии автор — если в США и Европе под shortcake могут пониматься разные виды пирожных (и необязательно с клубникой), то в Японии есть только один стандартизированный вариант — http://i.imgur.com/sRFvjD9.jpg — и непременно с клубникой, хоть её количество и может отличаться, как и несущественно может отличаться исполнение. «Нан да?..» — «Что?..» «Мата ка?..» — «Ты опять?..» «Нан да ттэ?..» — «Что ты сказала?..» «Соо юу кото джянакатта!..» — «Ничего подобного!..»/ «Это было не так!..» «Нани сорэ?..» — «Что это?..» «Джю… джюсу да» — «Со… сок» «Тоозэн даро» — «Разумеется» «Хидои ё!!» — «Это жестоко!!»/ «Ты жестокий!!»