***
Будучи сумасшедшим, практически невозможно осознать свое безумие. Для тебя самого твои поступки, окружающая реальность — совершенно обычные. Нет осознания, что что-то неправильно. Мама долгое время была уверена, что я просто интроверт, не склонный к общению со сверстниками. Постепенно она обратила внимание на кое-какие… странности. Это, естественно, напугало ее, и она решила отвести меня к врачу. Обычно детям и подросткам не ставят каких-либо конкретных диагнозов — как правило, психологические расстройства проявляются в более позднем возрасте. Видно, я был совсем плох, потому что помимо тестов и терапии психолог назначил мне лечение в клинике. Мама испугалась, ей мигом вспомнились все эти истории о жутких экспериментах в психбольницах, ужасающие опыты над пациентами, принудительная лоботомия и прочее, прочее... Врач дал маме адрес, чтобы она сходила и сама ознакомилась с больницей, сказал, что там ей все расскажут и покажут намного лучше. Он подчеркнул абсолютную необходимость этого лечения для меня. Надо ли говорить, что клиника была платной? Но ведь мама была в отчаянии. Чистые белые стены, улыбчивые врачи, приветливые санитары и отсутствие решеток на окнах произвели на нее приятное впечатление. Пациенты без смирительных рубашек, которые спокойно гуляют во дворе, смотрят телевизор, играют в настольные игры и выглядят очень даже счастливыми. Возраст «постояльцев» очень разнился, были и мои ровесники, и даже младше. Маме это очень понравилось. Так я поселился в этой лечебнице. Сама того не осознавая, мама пыталась выяснить, будут ли меня куда-то запирать, но, не увидев ремней и решеток, решила, что ничего подобного меня не ожидало. Однако она проморгала клетки другого рода. Нам давали сильнодействующие препараты, после которых притупляется реакция. Ты словно ходишь с заложенными ушами, у тебя постоянная пелена перед глазами. Все эмоции тоже сводятся к минимуму. Не может быть буйных пациентов, потому что ярость просто невозможно испытывать. Ты ударяешься рукой и всего лишь равнодушно смотришь на ссадину — боль словно не доходит до твоего сознания. Невозможно радоваться, грустить, злиться. Тебе оставляют картонные эмоции, однообразные дни и пустоту существования, которую ты даже не осознаешь. Я не знал, как долго я пробыл в лечебнице, но, оказалось, всего полгода. Не так уж и много, если подумать. Однажды в нашей лечебнице появился новый врач. Он очень быстро смекнул что к чему, своими глазами увидел, какую «помощь» оказывают пациентам. Однако Дмитрий Иванович не бросился доказывать неправомерность таких действий, он достаточно объективно смотрел на вещи: бороться против системы? Без шансов. Но, в конце концов, Дмитрий Иванович врач, он выбрал себе нескольких пациентов, с которыми начал индивидуальное лечение. Мне посчастливилось оказаться в их числе. Сначала он отменил мне сильнодействующие лекарства — я снова начал жить, а не просто существовать. Потом началась терапия, плюс новый комплекс лекарств. Через четыре месяца он убедил маму забрать меня из больницы. Когда я уезжал, Дмитрий Иванович сказал мне, что я смогу стать полноценным членом общества. «Женя, глядя на тебя, я понимаю, что не зря стал врачом. Одного человечка я уже спас». Наверное, эти слова имели больший эффект, чем все лечение. Я поверил в себя. После больницы я был полон радужных мечтаний о полноценной жизни, ведь я почти здоров! Весенняя диспансеризация для профилактики и очень легкие лекарства в течение года. Можно считать себя нормальным человеком. Я и не подозревал, насколько хрупок мой мир. Чтобы привыкнуть к людям, я старался чаще выходить из дома. Сначала с мамой, потом сам. Конечно, сперва было очень страшно, но постепенно я привык. В одну из таких вылазок я встретил девушку. Вот и для меня наступила пора первой влюбленности. Ее звали Оля, и она была первокурсницей, как и я, изучала филологию и очень любила стихи. Я все мечтал ей что-нибудь сочинить, но не удавалось зарифмовать и пары строк. Мы начали встречаться, в силу моей робости наши отношения развивались очень медленно, но, кажется, она никуда и не спешила. Я думал, что совершенно счастлив. Хотя нет, наверное, я и был счастлив. Если у людей близкие отношения, то у них не должно быть секретов друг от друга, разве не так? Оля… она была для меня близким человеком, и я решился ей рассказать о себе. В конце концов, теперь-то я почти здоров. Никогда не думал, что человек может так измениться в одно мгновение. Я не рассчитывал увидеть на лице девушки, в которую влюблен, такое отвращение и ужас. Она отскочила от меня, как от прокаженного. Ха… «Псих». Лучше бы она просто молча ушла. Мое эмоциональное состояние пошатнулось. Разрывы, наверное, для всех болезненны, но я переживал особенно остро. Вера в нормальную жизнь нормального человека ослабла. Но я нашел в себе силы снова выйти из дома. Я не знаю, почему Оля так сделала, возможно, наказала меня за запоздалую откровенность. Она рассказала о моей болезни всем. Со мной больше никто не садился. Когда я заходил в класс, все замолкали. Стоило мне спросить что-то по учебе, все шарахались прочь. И постоянное, несмолкающее перешёптывание за спиной. Этот шепот… мне даже стало казаться, что это мои голоса. Некоторые скажут, что я поступил как трус, но у меня не было сил бросать обществу вызов. Я перевелся на заочку, начал подрабатывать. К счастью, для этого не обязательно выходить из дома. Все стало… обычно. В январе у меня была первая сессия в качестве заочника. С той группой я почти не виделся, и, кажется, они ничего не знали обо мне. Когда я пришел на последний экзамен — нервы, как обычно, шалили, все-таки экзамен — то обратил внимание, что на меня опять все странно косятся. Неужели кто-то узнал? Я подошел к преподавателю, назвал свою фамилию и уже собирался тянуться за билетом. Он вдруг изменился в лице, залепетал что-то. Смотрел так, будто я на него сейчас кинусь, взял зачетку, поставил «отлично» и отдал. Честно, после этого я смутно все помню. Я вышел из аудитории и куда-то пошел. Так будет всегда. Люди всегда будут смотреть на меня как на сумасшедшего, и в чем-то будут правы. Мне в голову лезли всякие мысли, я даже подумал о… К чему мне жить? Я только обуза для мамы, ей одной я и нужен. Она совсем не старая, не будь меня, смогла бы начать новую жизнь. Люди потеряли свою человечность. Такому как я нет места среди них. Каким же сделать финал своей жалкой жизни? Когда я сформулировал этот вопрос, то очень испугался. Страх выдернул меня из этих мыслей, я словно очнулся: стою на улице, вокруг вьюга, снег бьет прямо в лицо, а сам я промерз до костей. Было уже темно, еще и снег, и мне так захотелось тепла. Оглядевшись по сторонам, я увидел аптеку, где можно было согреться. Аптека оказалась странным и приятным местом, где все было таким старинным. Не менее странный аптекарь по-доброму отнесся ко мне, напоил чаем, составил компанию моему одиночеству. Кто-то еще способен жалеть незнакомцев и улыбаться сумасшедшим. Я не мог не смотреть на этого человека, такой спокойный, приветливый, добрый… красивый. Этот человек освободил меня от всех дурацких мыслей — если в мире есть кто-то вроде него, то не так уж он и плох. Не все презирают не таких, как они. Найдется место и для меня.***
В комнате повисло молчание. Все вокруг словно пропиталось воспоминаниями Жени: грусть, разочарование и сильнейшее одиночество так и застыли в воздухе. Почему-то Владу хотелось плакать: жаль, что он не может разделить страдания своего возлюбленного, а лучше — забрать их. Впервые он пожалел, что слишком поздно дал толчок их отношениям. Целый год он молчаливо наблюдал за странным незнакомцем, приходившим к нему в аптеку. За это время он мог бы тысячу раз помочь, поддержать, убедить в своей любви. — Женя, ты больше не одинок, у тебя ведь есть я, — Владислав повернулся к единственному, кто был в его сердце. — А ты есть у меня? Раньше сотни и тысячи незнакомцев были жизнью Влада. Он наблюдал, подмечал, сопереживал, пытался помочь, но ни к кому не привязывался. А теперь в его жизни был только один человек, он ворвался в его аптеку с зимней вьюгой и остался навсегда в его сердце. Притихший Евгений прятал глаза от пристального взгляда Влада. Ему задали простой вопрос, почему он тянет с ответом? Сделав глубокий вдох, Женя вспомнил все хорошее, что Влад для него сделал, и главное — он почувствовал связь, которая есть между ними. — Конечно, я есть у тебя. Он прильнул к сидящему рядом мужчине, уткнулся лбом ему в плечо и позволил обнять себя. Женя не сказал о своих сомнениях, омрачавших этот момент. Только Влад читал его как открытую книгу и сразу понял, что что-то не так. — Ты хочешь еще что-то мне сказать? — Владислав чувствовал, как парень напрягся в его объятьях. Против воли он сильнее прижал его к себе. Не отпустит, ни за что. — Прошу тебя, не сомневайся во мне, я приму все, что ты скажешь. Женя все еще избегал смотреть Владу в глаза. — Ты мне очень нравишься, я никогда не испытывал ничего подобного, но… — он замолчал, собираясь с мыслями. — Но? — не выдержал Владислав. — Я не гей. В комнате опять повисла тишина, только на этот раз в ней так и чувствовалась неловкость. Они еще ни разу не говорили на некоторые темы, и начало вышло не самое лучшее. — Я не привлекаю тебя физически? — Влад слегка отстранился. Он наклонился вперед и заглянул в глаза Жене. — Тебе неприятны мои объятия? — Нет, конечно! — в подтверждение своих слов он крепко обнял Влада. Объятия могут его не убедить, Женя провел кончиком указательного пальца по нижней губе мужчины, медленно наклонился к нему и поцеловал. Целоваться с Владом было как всегда приятно, жар разгорался в груди, а голова приятно кружилась. Поцелуй внезапно оборвался. Влад слегка оттолкнул парня, но продолжил крепко держать его за плечи. — И после такого ты говоришь, что не гей? — Поцелуи — это одно, а вот остальная близость… — он замялся, — это совсем другое. У Влада отлегло от души. Его любовь альтруистична, счастье и комфорт Жени всегда будут на первом месте. Если он будет в его жизни, то тот никогда не будет одинок, его больше никто не обидит. Влад не позволит этому произойти. Ему не важна физическая близость, но сейчас Женя сам себе противоречит. — Любая близость, которая у нас будет, произойдет только тогда, когда ты захочешь, и только так, как ты пожелаешь. — И ты готов ждать сколько угодно? — Совершенства не существует, но Влад очень близок к идеалу. — Я могу никогда не согласиться. — Да, готов. Я ведь люблю тебя, — Владислав закрыл глаза и улыбнулся каким-то своим мыслям. — Я буду убеждать тебя в этом каждый день, столько, сколько потребуется, пока ты не поверишь. Неужели быть любимым так приятно? Чужие чувства могут сделать таким счастливым? Или это только потому, что их чувства резонируют и отвечают друг другу? — Ах да, — Влад хитро улыбнулся и буквально посадил парня себе на колени, — боюсь, что дело вовсе не в твоей ориентации. — В том, что я шизофреник? — беззлобно поинтересовался Евгений. К чему теперь стесняться называть вещи своими именами. — Нет, все намного проще. Дело в том, что ты девств… — Замолчи! — Женя закрыл уши ладонями и зажмурил глаза: он, кажется, в жизни так не краснел. — Молчу, молчу, — приоткрыв глаза, Женя увидел хитрую улыбку Влада. — Молчу, — повторил он. — Дразниться не хорошо. — Я и не дразнюсь. На самом деле мне стыдно признаться, что сей пикантный факт меня очень радует, — глядя на румянец на щеках своего возлюбленного, Влад снова улыбнулся. — Я, оказывается, могу быть собственником. — Тогда тебе повезло, — Женя развел руками, — меня не с кем делить. Поздно вечером, когда Евгений ушел домой, Влад долго сидел над одним из портретов. Он тщательно восстанавливал в памяти выражение лица Жени, когда он сказал это. — Ты есть у меня. Изумительно.