12 апреля, 2002 год.
— Я хочу быть такой же, как ты. Также бороться на ринге, — совершенно серьезно выдала Ада, кладя швы на рассеченную губу матери. Раздевалка, в которой они находились, отдавала запахом пота и железных шкафов. Но даже это не могло испортить один очевидный факт: мама снова одержала победу. — Детка, мы уже говорили об этом. — Джессика покачала головой, шикнув от секундной боли. — Тебе нельзя драться. — Это все потому, что я девочка? — Ада на миг перестала зашивать рану и по-взрослому взглянула на маму. Она не злилась — скорее, хотела передать всю серьезность своих намерений. — Сегодня на физкультуре миссис Хадсон отругала меня за то, что я дала сдачи Нолану. — Ты подралась?! — Нет, просто вправила мозги этому придурку, — буркнула девчонка, продолжив свое дело. — Ада. — Не выражаться, я помню, — протараторила она. — Но я отстаивала свои границы, как ты меня и учила. — Да, а я еще я тебя учила, что кулаками проблему не решишь, — ответила Джессика, вздернув брови. — Как бы ты этого ни хотела. Ада закончила медицинскую манипуляцию и отложила инструменты в сторону. Девочка смешно сморщила нос и отрицательно помотала головой — она явно была не согласна с матерью. Старшая Бойер усмехнулась. — Это другое. Бокс — моя работа, и за нее я получаю деньги. Борьба в спорте — это основное правило. Но ты, Ада, не на ринге, и за то, что сломала нос парню, пояс тебе не дадут. — Он первый начал! — Значит, ты должна была закончить, — спокойно отозвалась женщина. — Человек отличается способностью говорить. Даже если люди не поймут твоих слов, у тебя есть право развернуться и уйти. Таким образом ты сохранишь себе нервы и не навлечешь никаких бед. В раздевалке на секунду воцарилась тишина. — Это называется διπλωματία [дипломатия], — тише добавила Джессика, смотря на опущенную голову дочери. — Когда все решается мирным путем, kαταλαβαίνουν? [понимаешь?] Ада. — Ναι μαμά [Да, мама], — вздохнула она, глядя себе под ноги. — Такого больше не повторится. — Эй. — Джессика подняла ее подбородок и, встретившись с ней взглядом, мягко улыбнулась. — Я желаю тебе только лучшего и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты — мое сокровище, — женщина провела большим пальцем по щеке Ады, и девочка улыбнулась в ответ, — а его нужно беречь. Из коридора донеслись едва слышные шаги, и вскоре чей-то голос весело произнес: — Я услышал греческую речь, а значит, моих девочек нужно искать… — в дверном проеме показался светловолосый мужчина с улыбкой до ушей, — здесь! — Папа! — возгласила Ада и подбежала к отцу, обвив руки вокруг его шеи. — Папа, ты видел? Мама победила! — Конечно, — тепло ответил Стив, потрепав блондинистую макушку дочери. — Я и не сомневался в нашей маме. Она у нас сильная, правда? Мужчина отпустил Аду и подошел к жене, мягко поцеловав ее в губы. Джессика поморщилась, болезненно прошипев, но не отстранилась. — Прости, — прошептал Стив, виновато взглянув на нее. Он всмотрелся в швы и хмыкнул себе под нос; Джессика и Ада захихикали. — В этот раз аккуратнее. — Еще бы, она тут так пыхтела, — пустила смешок женщина. Что-то в этот момент защемило в сердце у Ады. Она улыбнулась, поймав себя на мысли, что прониклась настоящей любовью к этим двум. В детстве ей не удавалось думать об этом, но сейчас… все будто бы по-другому. Словно она вмиг приняла взрослое обличие и осознала, что семейные узы — самое крепкое, что может быть у людей. — Мы ведь никогда не расстанемся, да? — неожиданно тихо задала вопрос Ада, а в ее глазах сверкали огоньки надежды. Стив и Джессика изумленно повернули головы и сосредоточенно взглянули на нее. Что-то внутри них перевернулось вверх дном. Они не осмелились спросить что-либо в ответ, а лишь одновременно выдали: — Никогда. Но уже через полчаса Ада, окутанная в плед, сидела перед горящим Дворцом спорта. Из здания потихоньку вывозили мертвые тела, и среди них она заметила две знакомые руки, свисавшие с носилок. Это были мама и папа.***
Наше время.
Ада и Генри стояли на кладбище Гринвуд на могиле родителей. В небе сгустились мрачные сумерки, и где-то в дальних уголках некрополя звучало тревожное карканье ворон. Сегодня двенадцатое апреля. Ровно семнадцать лет со дня гибели отца и матери. Ненавистная дата была твердо высечена на надгробии, и она сделала бы все, чтобы ее не видеть. «Никогда» — было ложью. — Почему вы мне не сказали?.. — горько прошептала Ада, глядя на могильную плиту. Дворецкий сочувственно взглянул на преемницу, аккуратно погладив ее по спине. Генри знал, о чем она говорила. Ему самому было тяжело сдерживать слезы, но он старался. Ради нее. — Семь пятьдесят один, мисс Бойер, — осторожно произнес Генри Донован, взглянув на наручные часы. — Кладбище закроется через девять минут. Ада кивнула. Они простояли здесь два часа, и ей все равно казалось, что мало. Мало места, чтобы высвободить поток мыслей; мало воздуха в легких, чтобы их произнести. Она всегда чувствовала себя неполноценно после смерти родителей. Но в эту зловещую дату это ощущалось особенно остро — так, будто ее повесили над жерлом вулкана и сказали держаться. А держаться было не за что. Адвокат сморгнула пелену слез с глаз и вскинула подбородок, будто это действие помогло бы избавиться от мрачных мыслей. Она сощурилась, чтобы понять, что на улице действительно стало темно, и вдалеке вдруг приметила чей-то силуэт. Мужчина с черной шевелюрой, стоящий от них в десяти метрах, не спеша присел на корточки и лбом осторожно дотронулся до могильной плиты. Он протянул левую руку к надгробию, и рукав его пиджака поднялся. На запястье мужчины выглянула татуировка черного зонта. Ада не поверила собственным глазам. — Я… — в горле все пересохло, и ей пришлось откашляться, — я сейчас подойду. Подожди меня возле машины, Генри. Дворецкий видел точно то же самое, что и она. Он не стал перечить и лишь учтиво кивнул: — Как скажете, мисс Бойер. И поспешил удалиться. Ада не знала, зачем приняла это решение — ей оно показалось просто-напросто разумным, словно так и должно было быть. Она ступила по засохшей тропинке, издавшей хруст под ногами, и направилась к нему. Просто потому, что надо. Пятый сидел к ней спиной, двумя руками сжимая плиту, и Аде вдруг стало страшно. Он никогда не выглядел настолько разбитым и беззащитным. — Стой, — прохрипел Номер Пять, услышав шуршание листьев за спиной, и адвокат замерла. — Не подходи. Ада сглотнула, не сводя глаз с парня. Она чувствовала на физическом уровне, что он больше не мог себя сдерживать — его боль дошла до своего апогея. — Я помогу… — жалкая фраза внезапно сорвалась с ее уст. Она, правда, не хотела этого говорить, но неизвестный импульс заставил ее. Почти невесомо подтолкнул ее к этому. — Мне не нужна помощь, — сквозь зубы процедил Пятый. Он контролировал себя с трудом — горе пропитало каждую его клеточку тела, грозясь вырваться наружу. Она это знала. Потому что сама ощущала то же самое. Ада успела пожалеть о том, что вообще решилась на подобное, но не в ее принципах было отступать. Если дело сделано, то нужно довести его до конца. Даже, когда ничего неизвестно о последствиях. Ада шагнула к нему и, не заметив никаких признаков сопротивления, подошла еще ближе — настолько близко, что можно было ощутить тепло, исходящее от его тела. Она потянулась к плечу Пятого в попытке успокоить. Думала ли Ада, что это сможет отвлечь его? Нет. Честно говоря, она и не надеялась, но испытать судьбу все-таки стоило. Как только ее ладонь коснулась парня, он вздрогнул и резко развернулся к ней лицом. Ада чуть было не отскочила. Но Пятый не убрал ее руку, а просто продолжал смотреть на нее. Сломленно, ошарашенно и отчужденно. Он боялся. Боялся собственной боли. — Уходи, — бесцветно бросил Пятый, закрыв глаза, чтобы не видеть ее лица. Она не смотрела на него с сожалением, нет, ведь сама когда-то натерпелась подобных взглядов. Но в ее взоре было что-то, что разозлило его больше. Понимание. «Тебе же самой больно, зачем ты это делаешь?.. Зачем пытаешься помочь? Тебе самой нужна эта поддержка, разве не видишь?.. Я ее не заслужил». — Нас в любом случае выгонят отсюда, — спокойно сообщила Ада. — Я была бы последней тварью, оставив тебя здесь одного. — Я же сказал… — Ты сказал, что веришь мне, — тихо, но уверенно произнесла она и протянула ему свою ладонь. Нам двоим больно. Почему бы тогда не объединить эти страдания? В любом случае… — Хуже, чем сейчас, уже не будет. Пятый глубоко вздохнул, качая головой. Это неправильно. Все неправильно. — «Мы не станем друзьями», — бесстрастно сказал он и взглянул на нее. — Разве не ты это говорила? «Да. И буду говорить тысячу раз. Пока до тебя не дойдет, что это невозможно». — Я не набиваюсь к тебе в родственные души, — подметила Ада, наклонив голову. — Просто не хочу видеть, как люди скорбят по тому, что уже не вернуть. Парень сглотнул. Даже в такой тьме она увидела, что его зрачки расширились. — Мерзкое чувство. — Я о том же. Он перевел взгляд на землю и, сорвав травинку, сжал ее между пальцев. — Ты никуда не торопишься? — спросил Пятый, вздернув бровь. — Меня Генри ждет, — ответила Ада и поежилась от холодного ветра. — А что? Номер Пять откинул голову назад и посмотрел на небо. Над ними как раз пролетали вороны, и он сощурился, чтобы разглядеть их. — Да так… Хотел заехать к старым знакомым.