Здесь пахнет тобой

На столе меня ждала ваза с букетом роз. Я сначала подумал, что цветы — подарок для наших девушек, и даже переставил вазу на Танин стол, но Даша фыркнула: — Это тебе. Таня энергично закивала и прыснула со смеху. — Там записка выпала, посмотри под клавиатурой, — добавила Даша. Я посмотрел. Кроме моего имени в записке был только один элемент: кривоватая рожица из точек и запятых. Морда, к слову, отнюдь не кошачья. Таня давилась от смеха, пока я прятал записку в кармане халата и пока искал, куда приткнуть цветы — ваза, где бы она ни стояла, определенно мешала работе. Мне стало неуютно. Очень сложно держать лицо, когда тебя обнюхивают, что книгу читают. Не было нужды соприкасаться со мной, чтобы узнать, где и с кем я провел ночь несколько дней назад, да и цветы наверняка хранили запах владельца, и — у меня начала развиваться паранойя — мой халат, моя одежда, да даже моя машина могли хранить какие-то запахи. В моей жизни определенно происходило что-то, о чем знали все, кроме меня. Даша смерила взглядом букет, хихикнула над моими мучениями с переставлениями вазы с места на место и предложила переставить на пол. Даша — домовиха, она вряд ли обладала чутьем оборотней, но я по взгляду ее понимал: она тоже знает, кто прислал эти чертовы розы, и вряд ли обрадована. Мне давно казалось, что Даша положила на Костю глаз. Часами позже, когда я пошел обедать, в буфете обнаружилась коробка конфет с запиской для меня. Рядом стоял обжигающе горячий заварочный чайник, из которого пахло ванилью и листьями вишни и земляники. Едва заглянул в холодильник, нашел тарелку с бутербродами, лежвщую в пакете, подписанным моей фамилией. Чертовски мило, с этим было бы сложно поспорить, хотя я не знал: плакать мне или смеяться. Остаток дня прошел в работе, но под конец черт дернул вновь заглянуть в буфет. Если бы я этого ни сделал, если бы поспешил сразу домой, к вернувшейся домой Свете и сыну, и если бы укрылся в своей зону комфорта, все могло бы быть по-другому. Хотя кому я вру? Все было бы так же, как сложилось в итоге. В буфете на диване дремал Игорек. Высокий и крупный, на узком и коротком диванчике в буфете ФЭС, он казался Белоснежкой, спящей в кровати гнома. Игорь не проснулся при моем появлении, не разбудило его и щелканье чайника, и плеск воды. От заваренного днем чая остался лишь запах и мокрая заварка. Я смотрел на спящего Игоря и чувствовал себя непривычно умиротворенным. Сложно сказать, что происходило внутри этой троицы, раз сегодня они поочередно за мной ухаживали — или заглаживали вину? Сложно сказать, что между ними вообще происходило после всего случившегося. За эти дни я ни с кем из них не перемолвился и словом, просто потому что не было времени. Но теперь время было, а Игорь спал. Спокойствие и умиротворение разливалось волнами, я поймал дзен, погружался в нирвану. Меня ласкал бархатистый аромат кофе, во рту таяли давешние конфеты… Не знаю, что побудило меня подойти к дивану и присесть на корточки. Наверное, глупый сентиментальный порыв, на которые был щедр сегодняшний день. Я присел рядом, коснулся запястья Игорька, скользнул по локтю вверх, к плечу, и нет бы затормозить, но ладонь продолжила путь по спине и целомудренно остановилась чуть ниже поясницы. У ремня брюк. — И что дальше, Серджио? — спросил Игорь, по-прежнему не открывая глаз. — Будешь кофе? Игорь приоткрыл один глаз и закрыл, прежде чем приоткрыть второй. — А что к кофе? — Конфеты, — ответил я, и на секунду мне показалось, что с губ Игоря едва не сорвалось: «Жаль, что не ты», но это было бы скорее свойственно Косте Лисицыну, чем Игорьку. Или нет, все было куда более прозаически: Игорю нужды не было ко мне подкатывать, он был женат, воспитывал сына и явно состоял в связи с Лисом. А я был влюблен. И теперь, когда уютная зона комфорта перестала служить защитой, эта влюбленность стала куда острее, чем я ожидал. Настолько острее, что я нет-нет да подумывал: а может рискнуть и обозначить свой интерес: в конце концов, откуда я знаю, что получу, если не попробую? Другое дело, что в уравнении для двоих оказались еще пара постоянных величин. И вычеркнуть их я не мог.

***

Я как раз подумывал, с чего бы начать разговор, потому что тема работы сидела в печенках, а все остальные вмиг показались чересчур интимными, будто с места в карьер, когда в буфет влетел Костя Лисицын. — А я тебя ищу! — возвестил он, падая на стул рядом со мной и хватаясь за мою чашку. — Очень вкусно. Ему достались лишь последние капли кофе, но вот что забавно: допивать чужой кофе и доедать чужую еду в ФЭС не было признаком дурного тона. Мне кажется, для оборотней еда по умолчанию была общей. И, как я догадывался в последние недели, личная жизнь у них тоже была одна на всех. — Помнишь того урода, который свою бывшую в подвале убил? Еще бы я не помнил! Его задержал Лис, и именно тогда началась часть странностей в моей личной жизни. С предложения лечь спать в лаборатории, и в совместной ночевке, после которой я проснулся на редкость бодрым. — Он виновен, — уточнил я, — и сидит, насколько мне известно. — Да в том-то и загвоздка. — Лис утащил из коробки конфету и зашуршал фантиком. — Сидит, сбежать не мог, с цепью-то. А ты его ауру помнишь? Я помнил смутно: ничего примечательного. Молодой оборотень из обращенных, таких тысячи. За жестокость отвечала его человеческая сторона. — Сомневаешься в его виновности? — спросил Игорек. Сомневаться не приходилось: Рогозина прочла его воспоминания. Парень действительно изнасиловал и убил свою бывшую девушку, чтобы отомстить за расставание. Это было так же верно, как дважды два четыре. — У нас еще труп. Говорят, следов насилия нет, но в запертой изнутри комнате повсюду следы когтей и клок шерсти зажат в руках жертвы. Чуешь, чем от шерсти пахнет? Но что я мог учуять? Пахло Костиным кремом для рук, пахло Костей вообще, шоколадом и крепким кофе. От шерсти могло бы нести разве что мокрой псиной, но этого запаха я не улавливал. Игорь принюхался и добродушная насмешливость в его взгляде сменилась предельной сосредоточенностью. — Запах похожий. Интересно, а он-то откуда знает, он же другое дело расследовал, он вообще на другом конце Москвы был? Может, он запах подозреваемого из-за переноса на тело Лисицына почувствовал? Когда, они, ну, оказались в постели… — Похожий, но не одинаковый? — уточнил я, стараясь прогнать ревность. Судя по тому, как Игорь и Лис одновременно опустили глаза, короткая вспышка злости от них не укрылась. Вслед за ревностью порывалась проникнуть бессмысленная тоска: этим двоим нет нужды говорить, чтобы друг друга понимать, они ближе, чем самые близкие друзья, у них уже есть общее прошлое, и они наверняка любовники, а их связь длится не год, и не два, а, может быть, даже десятилетие. С чего я взял, что в том уравнении с тремя известными, мне, одной переменной, найдется место? Но все эти мысли мелькнули, подобно вспышке, и исчезли: время ли? С нашей работой нет места для личной жизни. — Не одинаковый, — подтвердил Лис. Игорь кивнул. — Но это ни о чем не говорит: возможно, наш убийца болен. Возможно, он мазался чем-то противоблошным перед нападением. Вопрос: как он вообще мог оказаться на месте второго убийства? Хороший вопрос… Если до появления Лисицына в буфете мне казалось, что моим личным пространством всецело владеет Игорь, хотя тот и сидел на противоположной стороне стола и со мной не соприкасался даже ладонями, то теперь я чувствовал только присутствие Кости. Костя прижимался ко мне плечом и локтем, Костя нависал надо мной, давил в сторону, во время разговора он приобнял меня, отчего по спине пробежали мурашки. Будь на месте Лисицына Майский или кто-то еще, мне было бы не по себе от такой близости. Мне и сейчас было не по себе. Только это было другое не по себе. И оно обещало обновление репертуара сладких кошмаров. — Поехали, — заторопился Лис, когда вокруг него образовалась немалая кучка фантиков, а кофе в кофейнике не осталось ни капли. — Сереж, переодевайся, ты нужен мне на месте преступления. И только я встал со стула, чтобы выйти за дверь, как Лис взял меня за локоть и потянулся руками к воротнику рубашки. — Можно я поправлю? — прошептал он одними губами, и так же шепотом я ответил: — Да. — Хотя так и не понял, почему мы шепчем. Кривоватая ухмылка Игоря мне, возможно, почудилась.