по мелководью холодного песчаного берега
плыву мимо Южной башни, как и двадцать лет назад
лодку хоть и привяжу к иве, но как непрочно завязан узел:
через несколько дней будет Праздник Середины Осени
желтый журавль поднял голову
жив ли еще старик?
стар мир. хаотичны новые тревоги.
если захотелось купить душистое вином с османтусом,
выйдет совсем не то же самое, что в молодости.
Lu Ye Man Ting Chau.
– Гунджу, - говорит он Тарталье тогда, - гляди. Тарталья следит за его указующей рукой. Пруд бликует золотом от лучей заходящего солнца, глазурные лилии сияют на террасе холодным блеском. Глаза консультанта похоронного бюро бликуют элементальным золотом (Тарталья не замечал этого блеска ранее или не обращал на него внимание). Кончики его волос сияют янтарем и тяжестью гео (этого он тоже не замечал, увлекшись своей импульсивной борьбой). Брошь на его шее, золотые кольца на его пальцах, цвета Гео Архонта буквально покрывают с головы до ног... Если бы Тарталья хоть на мгновение остановился и присмотрелся к господину Чжун Ли. Он даже не пытается подавить в себе детскую обиду. Синьора покинула Ли Юэ три дня назад, Люмин тоже не задержалась надолго, Церемонию завершили и вся гавань зажила той же скучной жизнью, что и ранее, контракты заключались и расторгались, продавался безвкусный тофу у торговцев без скидок, а один Предвестник Фатуи стоял на террасе Юйцзинь и смотрел, как сияют глазурные лилии на зеленой траве. Он не знает, как сказать. И ему чертовски обидно. Почему это было секретом от него? Неужели его любопытство ничего не значит? Мы же пили чай в «Вань Минь», и те воздушные змеи, которые запускали дети на горе Тигра были, такие же янтарно-золотые, как твои глаза, сяншен. Или лао сяншен?* У него чешутся руки кого-то ударить. Чжун Ли стоит весь такой спокойный, чертовы лилии цветут (и что все это значит?). Чайльд вырос в Снежной, он не умеет вот эти вот загадки разгадывать, видеть переплетения нитей интриг Ли Юэ, читать между строк в тексте контрактов. Чайльду — просто и желательно сразу: драться, трахаться, пить сладкое вино. Что делать-то теперь, сяншен? Лао сяншен...? – Сколько тебе лет, - спрашивает Тарталья, не оборачиваясь, - больше двух тысяч? – Немного. Что тут скажешь. Немного для Тартальи это год. – Я бы вызвал тебя на поединок за то, что ты так долго водил меня за нос. Чжун Ли хмыкает. Соленый морской ветер приносит запах водорослей. – Моя поездка домой отложилась. Написали, что Ли Юэ не помешает внимание Фатуи еще ненадолго. Но я думаю, они просто не рады моей компании. – Вы ожидаете многого от Вашей многоуважаемой группировки, – говорит Чжун Ли, пока они идут вдоль мостика. – Я ожидаю, что они будут ценить мои шутки и таланты в поединке по достоинству! – Разумеется. – Я вызвал Осиала, - признается наконец Чайльд, готовясь, - на Ли Юэ. – Я знаю, - говорит Чжун Ли. Чайльд любит битвы, но если бы кто-то напал не на него, а на его Снежную, он бы размазал этого тупицу по полу Замерзшего Дворца не глядя. Он не очень патриотичен, но атаковать город, полный женщин, стариков и детей — не для него. И все же... Господин Чжун Ли не спешит его обвинять или наказывать. Чжун Ли отмеряет слова прохладно. Даже его взгляд направлен куда-то мимо. Мелькает мысль: ему так невыносимо скучно, что он придумал это грандиозное представление только чтобы развлечься. Тарталья возвращается к вопросу о его возрасте. – И давно ты... так? В виде человека? Чжун Ли оказывается в поле его зрения. На секунду кажется, что он ответит на вопрос по существу, но он просто вздыхает и говорит: – Очевидно, очаровательная Синьора не собирается забирать Вас, Гунджу, обратно в ваш холодный край. Вам придется побыть в Ли Юэ еще какое-то время. Неплохо бы научиться владеть палочками для еды... И это самая длинная реплика, которую он произносит за все время их прогулки. Почему-то учиться есть палочками Ли-сяншен приводит его в приватный зал ресторана, забронированый то ли заранее, то ли оставленный для консультанта ритуального бюро в индивидуальное пользование в любое время. Они сидят по разные стороны стола, ширмы вокруг янтарно-золотые, цвета кор-ляписа, цвета глаз Чжун Ли, и свет приглушенный, полумрак стелится на полу и потолке. – Смотрите, - говорит Ли-сяншен, - это станет привычным при многократном повторении. Но боюсь, перчатки придется снять. Он расстегивает манжеты, тянет с пальцев черную тонкую ткань. Как шкура с дракона, сползают с его пальцев перчатки — одна за другой. Тарталья вспоминает про свои не сразу, со странной заминкой: чего уставился, руки и руки? Человек и человек. Тарталья любит девушек. Не таких, как Синьора, а хрупких и стеснительных, которые мягко краснеют от его глупых фразочек и в восторге ахают от его навыков. Девушек Тарталья долго обхаживает и быстро любит. Девушки любят его гораздо дольше, но он не может усидеть на месте, он уже далеко... Тарталья любит девушек с их естественной красотой, макияж Синьоры его отталкивает. У Чжун Ли глаза подведены, серьга в мочке уха и кожа такая белая, что впору тушью писать — если бы Тарталья умел тушью писать, конечно. В Снежной карают за связь с мужчиной. Тарталью никогда это не интересовало. Сейчас стало интересно: что там в их законах ждет того, кто так смотрит на другого мужчину, снимающего перчатки с тонких рук с синими венами? Чжун Ли берет палочки для еды и отправляет кусочек тофу в рот. Тарталья думает: ну и какая разница, что ему больше двух тысяч лет? Он учится владеть палочками