Pacta sunt servanda

Следующий раз он сталкивается с Чжун Ли на постоялом дворе. Он забегает туда, голодный, как собака, просит на стойке две порции супа с морепродуктами, чтоб был готов через два часа, и пока идут длинные утомительные переговоры с торговцем о поставках пороха в Снежную, не может не думать о том, как мятный привкус будет оттенять крабовое мясо и хрустящих поджаренных осьминогов. Он не очень хорош в переговорах. И конечно, когда он садится поесть, за соседним столиком господин Чжун Ли и тот молодой человек, которого Тарталье еще не приходилось встречать лично, но о котором ходит много слухов. Его волосы тоже сияют на концах, у него странная одежда и не менее странное оружие (Чайльд наконец замечает такие мелочи, наученный горьким опытом). Он не подслушивает, но слышит обрывки их диалогов. Господин Чжун Ли говорит о каких-то отличиях и ценностях. Молодой человек говорит еще меньше и тише. – ...в этом смысл. Можно делать что-то большее. – На пути, который каждый из …. и это самое тяжелое. Не осуждай меня, Алатус. – Я и не начинал, однако... с тобой. Тарталья так узнает имя молодого человека, но больше информации ему диалог не дает: они снова вернулись к обсуждению каких-то трав. Судя по эмоциональности, Чжун Ли настаивает, а юноша протестует. Тарталья доел и встал, колеблясь между желанием подойти и необходимостью заниматься своими делами. – Гунджу, - позвал его господин Чжун Ли, - неожиданно видеть вас здесь. И дилемма отпала сама собой. Юноша попрощался, стоило Тарталье сесть за их стол. Он просто встал, убрал за собой тарелку с остатками тофу (Чайльд не преминул скривиться) и исчез, просто испарился где-то справа. Впрочем, Тарталья садился не к странному юноше, а к странному Архонту, поэтому потеря его не удручила. Чжун Ли тоже ел тофу: маленькие кусочки он брал палочками, большие сначала аккуратно разделял пополам. Они сначала сидели молча, а потом Чжун Ли решил спросить: – Работа привела Вас сюда? – Да, - отмахивается Чайльд беспечно, - разбирался с поставками и немного побродил по рынку. Из Снежной написали, нужно узнать как можно больше о так называемой Памяти о пыли. Говорят, артефакт. Господин Чжун Ли откладывает палочки и пьет воду из маленькой фарфоровой чашечки. – Я могу показать Вам Память о пыли, - говорит он, - в Ли Юэ, она хранится у меня. – Что? Все это время? – Да. И это не артефакт, а катализатор. "Я искал его три месяца и бросил, потому что нашел только упоминания двухтысячелетней давности"- хочет сказать Тарталья. "Я теперь буду спрашивать у тебя об всем, сяншен" - хочет сказать Тарталья. "Покажи мне не только эту штуковину" - хочет сказать Тарталья. – Я определенно заинтересован, - говорит Тарталья. Так начинается его падение. Он встает из-за стола, решительный. Господин Ли сидит на своем месте и на лице у него проступает легкая, вежливая озадаченность. – Я могу устроить визит послезавтра, - говорит он, - если Вы простите мне такую поспешность, гунджу. Если нет, прошу, предложите удобный Вам день этого месяца. Я понимаю, у Вас могут быть планы. – Что? - говорит Тарталья, - идем сейчас! Господин Чжун Ли смотрит на него, прищурившись. – Боюсь, я не успею привести дом в порядок чтобы встречать гостей. – Пф, - изрекает Чайльд, - я не испугаюсь беспорядка. – И все же... – Приглашение отменяется? – Нет, - наконец, говорит Чжун Ли, - идем. Недалекий путь до ближайшей точки телепортации они проделывают в тишине. Когда подходят к телепорту, Чайльд становится ближе к его голубоватому краю, Чжун Ли тоже оказывается рядом и становится чуть ощутимым его запах — что-то горькое и свежее одновременно, мокрые нагретые камни, песок у текущей воды – Тарталья внюхивается жадно. Отчего бы? Телепорт выносит их к точке у мостика в Ли Юэ. Они идут мимо лавок с креветками и рисом, мимо открытого ресторана под тканевым навесом, вдоль порта и выше, по многочисленным ступенькам города, и скоро добираются к дому господина Ли. Чайльд нетерпеливо поправляет перчатки, Чжун Ли идет медленно, заложив руки за спину. Старик, думает Чайльд. Он нетороплив и флегматичен, как старик. Две тысячи лет назад была война Архонтов (он не силен в истории, впрочем), две тысячи минимум, но в этой войне Моракс сражался и сражался жестоко. Интересно, какой он, когда жесток? Интересно, он все еще может быть опасен? А победим? Тарталья смотрит на господина Ли и хоть убей не видит в нем силы. В это время они подходят к воротам дома. Слуга открывает им двери. У господина Ли большой сад, в саду коротко стриженая трава и усыпанные округлыми камнями дорожки ведут куда-то, откуда доносится плеск воды. В траве стоят каменные фонари, плывет в воздухе тот самый запах мокрых нагретых камней, который так пытался поймать Тарталья. Золотом отливают листья песчаного дерева — куда ни глянь, изогнутые стволы. Чайльд замечает краем глаза слугу, которому сяншен говорит что-то негромко, замечает как красиво закатное солнце красит дом и сад золотом, - снова, - и понимает, чего ему не хватает в этом виде. – Вам бы тут лилии не помешали. – Не растут, - отвечает Чжун Ли через секундную паузу. И зовет его внутрь. Дом идеален. Тонкие стенки из рисовой бумаги, низкий столик с доской для вейцзы, полки с книгами и свитками по всей восточной стене, подставка для изящного, немного даже позерского меча, похожего на игрушку из нефрита, а не оружие. Чайльд не тянет руки потрогать, но пялится. Незаметно слуги приносят чайный столик и ставят чайник, расставляют посуду на двоих. Жестом Чжун Ли приглашает его сесть. И солнце заходит за его спиной, немного справа у плеча. Чайльд не увлечен мужчинами. Но все же он думает, разве это не будет увлекательный поединок — он против Архонта? – У вас неестественно яркие волосы, гунджу, - немного неловко говорит Чжун Ли, - особенно на солнце. – У тебя глаза в цвет кор-ляписа, - парирует Чайльд, - и не говори что это потому, что ты бог. – Во мне немного от божественного, - говорит Чжун Ли, - но глаза не единственное, что меня выдает. – Что еще? Чайльда, наверное, тоже многое выдает. Он сам себя выдает: подается ближе, отставляет в сторону малюсенькую чашку чая, любопытство охватывает его. Снова. Видно, как смотрит на него Чжун Ли, будто на ребенка — умиленно. Потом протягивает руку и аккуратно заправляет ему прядь за ухо. – У меня не самая стабильная человеческая форма, - говорит он, - и не у меня одного такие трудности. Осиал, например, даже на короткое время не может себя контролировать, из-за чего легко становится инструментом в чьих-то не очень благонамеренных планах. Камень прилетает в его, Чайльда, огород. – Благими намерениями дорога в ад вымощена, - фыркает он, - ты что же, сяншен, в дракона превратишься? Чжун Ли берет в руки чашечку чая и подносит в губам. Перчатки у него сегодня новые, с золотыми прожилками. Сияют. Не перчатки, а руки. Оказывается, пока Чайльд пялился на его подведенные красным глаза, пока подвисал на его мимике и скупых жестах, Чжун Ли снял перчатки и положил рядом. Его руки: темная кожа, и не человеческая вовсе, золотые венки ползут змеями, оплетают запястье, - были весьма нечеловеческими. Чайльд не может отвести взгляд — странные мысли перетекают в голове медленно, тягуче. Вот бы его ладони на своем теле. Тарталья вообще редко думает перед тем, как сделать. Он вообще любит сначала сделать, а потом уточнить, можно ли. Столик между ними маленький, он не сильно тянется, когда берет руку Чжун Ли в свои руки и поднимает вверх рукав, потому что ему хочется (важно) знать, где там заканчивается эта черная кожа. На ощупь рука Чжун Ли как змея: сухая и слегка шероховатая. Он слегка поводит рукой и снова возвращает обычный цвет и текстуру. Даже сдерживай себя Тарталья хорошо, он бы сошел с ума от любопытства к этому моменту. Почему, зачем от него все скрывать? Ему интересно и невыносимо. К тому же, он не умеет сдерживать себя хорошо. – Покажи мне больше, сяншен, - говорит он. – Я позвал вас показывать не себя, - отвечает господин Ли. Это становится для Тартальи принципиальным вопросом. Стена, которую он чувствует между собой и Архонтом, вероятно, обусловлена недостатком его воспитания и избытком манер самого Чжун Ли, но кого это волнует, если она есть? Тарталья не по мужчинам. Тарталье просто бросили вызов. Когда холодает, они переходят во внутренние комнаты, куда-то за вышитые шелком занавески, где Чжун Ли достает откуда-то большой каменный куб. Камень истончается под его ладонями, становится невесомым воздухом, - испаряется камень, - и внутри куба медленно вращается удивительная в своей красоте черно-золотая комета. Понятия не имея, как орудовать катализаторами, Чайльд тянется взять в руки. Комета оседает ему в ладони тяжелой каменной глыбой, ее внутренний золотой свет гаснет понемногу. Не сразу, но заметно, она становится неподвижной вещью. – А как сделать так, чтобы она...? – Никак. Отдать в руки хозяину. Чжун Ли очень, непривычно близко, он кладет руку на тыльную сторону ладони Чайльда и безмолвный катализатор оживает, кажется, от его присутствия. Дыхание Чжун Ли вздымает маленькие волоски на шее Тартальи. Мурашки бегут по коже. Когда Чайльд готов повернуться и поцеловать его, Чжун Ли отходит. Память о пыли перетекает за ним в воздухе и отправляется в свое каменное хранилище. Чайльд возвращается домой поздно и несколько дней пребывает в совершенном хаосе.