Утонувшая в водах Босфора

      Хоронить своего первого ребёнка трудно, тяжело и больно. Сонай надеялась, что ей не придётся этого делать. Она тешила себя надеждами, что с её дочерью всё будет хорошо, что она не станет на место Сулеймана в каноне и не умрёт. Но стоило только луне взойти на небосвод и девушка не могла сдержать слёз, выпуская все свои страхи наружу. Она делала это на собственном балконе, заняв тёмный угол, чтобы никто не видел и не слышал её, не воспользовался слабостью. Сонай не нужна была поддержка, не нужна была строгость в этот момент или воодушевление. Девушка просто хотела, чтобы её не трогали и потревожили лишь с одной новостью: Ирем в порядке.       Из-за оспы Сонай могла наблюдать за своей дочерью лишь из входа в детскую, это было безопасное расстояние. Перед этим гречанка всегда умывалась, приводила себя в порядок, чтобы выглядеть ярко и презентабельно, хотя на это требовалось чертовски много моральных сил. Ирем не любила грусть, не любила даже собственные слёзы, а ещё она не должна была заподозрить ничего плохого. Пусть относится к этому как к пустяку как к обычной простуде! – Солнце, ты спала сегодня? – Сонай спросила, мягко прислонившись к двери. Хотелось спать, слабость захватила всё её тело, но она смогла слабо улыбнуться малышке. – Я спала, мама. – Девочка кивнула и тут же выползла из-под одеяла, принимая сидячее положение. – Где Хасан? Я соскучилась по нему, а ещё хочу на улицу. Можно мне погулять?       От её невинных вопросов рыжеволосая на мгновение прикрыла глаза, поджав губы и крепче обняв себя руками за плечи, словно пытаясь удержать себя на месте. Нельзя было сдаваться, нельзя было расстраиваться, только не при ней. – Хасан пока в другой комнате поживёт, он плачет много, спать тебе давать точно не будет. – Открыв глаза, но не в силах посмотреть на дочь, ответила Сонай. Это ведь не считается враньём, если половина из этого правда, да? Юный Шехзаде действительно много плакал по ночам, словно чувствовал всю гнетущую атмосферу дворца в эти дни. – И ты обязательно погуляешь, как только выздоровеешь. – Обещаешь? – Обещаю. – Тут же был дан ответ. И девочка, вновь радостно улыбнувшись, кивнула. Улыбка Ирем грела сердце, зажигала искру, которая была способна перерасти в пламя.       В дверь постучали и Кёсем, открыв, встретила несколько лекарей, что ежедневно проверяли состояние маленькой госпожи.       Обернувшись к ним лишь на мгновенье, Сонай тоже сумела улыбнуться дочери в ответ и взять с неё слово, что та выпьет все лекарства и выполнит все инструкции лечащих её врачей, ибо только так девочка могла поскорей освободиться от оков постели и выйти в сад.       Не в силах оставаться в покоях со своими мыслями наедине, рыжеволосая подцепила с кровати тёплую накидку, которая единственная грела её в последнее время. Мустафа справлялся с печалью по своему - полностью уходил в работу с головой. Не в силах веселиться, не желая горевать, государственные дела стали его единственной отдушиной, даже если сам он понимал, что мыслями он всё также терзается.       Сонай не винила любимого, она знала, что с её лица не сходит печаль, а потому одним своим видом она напоминала своему Шехзаде, что где-то там у них мучается их общий ребёнок, что может умереть в любую минуту. Они были не в ресурсе тешить друг друга ложными надеждами.       Но это совсем не значит, что они перестали видеться.       Вот и сейчас, немного устало, но прямо, Сонай шла в покои к Шехзаде, дабы посидеть с ним хоть в уютной тишине, хоть в гнетущем молчании. Без разницы что и как, главное что с ним и рядом.       Но вот, словно яркое солнце, что неожиданно бьёт в глаза, Фатьма вышла ей навстречу и одной своей улыбкой осветила, казалось бы, весь мрачный коридор. А может, это просто два душевных состояния столкнулись друг с другом и Сонай, для которой мир стал серым, вдруг почудилось, что Фатьма одной своей радостью приглушила её краски? – Бедная, – Наигранно сочувственно протянула хорватка, сложив руки подобно госпоже, одной своей позой возвышаясь над другой. – Наверное ты так была занята ублажением Шехзаде, что не доглядела за собственной дочерью. Пусть Аллах простит тебе твои грехи! – Не удержавшись от хихиканья из-за собственного злорадства, Фатьма почувствовала себя достаточно хорошо и спокойно, чтобы продолжить путь к своим покоям, но стоило ей сделать только шаг и уже через секунду ей пришлось стиснуть зубы, почувствовав чужую руку в своих волосах, что сжали без жалости и со всей силы. – Это должен был быть твой сын. – Сонай сказала себе под нос, не позволяя сопернице даже при всём желании услышать её. Но затем, оттянув Фатьму обратно, девушка посмотрела в карие глаза напротив и сказала уже громче. – Следи за своим сыном, а о моих детях даже говорить не смей! Ты слышишь меня, Фатьма? Если я узнаю, что ты распускаешь каким-либо слухи в гареме, то я не пожалею тебя, повешу у входа во дворец всем на показ! – И, кое-как сдержав себя, Сонай заставила себя выпустить из рук чужие волосы и направиться дальше.       Фатьма настолько не ожидала ничего подобного, что какое-то время просто стояла посреди коридора, пытаясь успокоить собственное сердцебиение. Откуда у подавленной девушки взялась эта ярость? Насмехаясь, она даже не думала, что Сонай будет в силах хоть что-то ей ответить, не говоря уж о применении силы! К сожалению, придя в себя, хорватка обнаружила себя уже в полном одиночестве, а потому, всё ещё в изумлении, она отправилась дальше по коридору, дабы рассказать подруге, что с ней только что приключилось.       Сонай же обнаружила Мустафу в его покоях, но, что удивительно, не за документами, а за кое-чем более увлекательным. – Для кого это? – Спросила с любопытством Султанша, пытаясь получше разглядеть небольшой деревянный меч в руках возлюбленного, который тот придирчиво рассматривал со всех сторон. – Для Ирем, – Не отрывая взгляда от оружия, ответил парень, после чего провёл рукой по тому, что должно было быть лезвием, но было лишь деревом. Не получив ни одной занозы, наследник удовлетворённо хмыкнул и, наконец, поднял взгляд на рыжеволосую гостью, дабы объяснить. – Перед своей болезнью она часто говорила мне, что хочет свой собственный меч, как у меня и янычар.       Это, конечно, не могло не удивить Сонай. С чего вдруг её дочери хотеть себе оружие? Да и не мала ли она ещё? Похоже, Ирем была слишком активным ребёнком... – «Я тоже буду защищать тебя! Я тоже хочу так уметь, папа.» – С улыбкой повторял слова собственного ребёнка Мустафа. – Она заявила мне это, когда я упражнялся с Ташлыджалы на мечах месяц назад. – Кажется, я родила тебя не дочь, а будущего янычара. – Не удержалась от комментария гречанка и уже через пару секунд из покоев Шехзаде послышался смех двоих. Смех, который они позволили себе впервые за эти несколько недель боли и скорби.       Получив подарок от отца и свой первый, пусть и деревянный, но личный меч, Ирем воспряла духом. Сонай и Мустафа не могли не улыбнуться на это, позже наблюдая, как их старший ребёнок уже пытается упражняться, крутясь на кровати и падая обратно. Это вдохновило Ирем бороться с оспой ещё сильнее, дабы скорее выйти на улицу и поупражняться "по-настоящему" с папой и Яхья.       Сонай надеялась, что болезнь отступит и можно будет выдохнуть спокойно, но по ночам, оставаясь одна на балконе, она смотрела на яркие звёзды в ночи и чувствовала себя невероятно слабой и уязвимой. Сражаться одной против всего мира и его несправедливости было утомительно и тяжело, иногда просто хотелось кого-то рядом, хотелось защитника или даже нескольких. С убийцей во дворце не было доверия почти ни к кому, а у Мустафы было своих забот полно и без неё.       На следующее утро, причесываясь напротив зеркала, Сонай вдруг почувствовала, что в животе что-то кольнуло. Приложив руку, гречанка слабо улыбнулась и обернулась к Айле, что на несколько минут оставила Ирем в детской. – Кажется, мой цикл возобновился. – Уже прошло сорок дней? – Без особого любопытства спросила русинка, без стеснения потягиваясь после сложной ночи. Малышку долго не отпускал жар и потому спала та с переменным успехом, отсыпаясь лишь сейчас. – Ага, надо поставить в известность Фидан, чтобы не отправляла других наложниц, ссылаясь на правила в гареме. – А ты что, уже планируешь идти за третьим? – Упаси Аллах, я только Хасана родила, дай отдохнуть хотя бы пару месяцев! – Изумилась Сонай, отложив расчёску и уже полностью развернувшись к подруге. Рожать было очень больно и долго, не говоря уже о девяти месяцах «счастья», где то тошнит, то болит, то ломит, то ещё что-то. В добавок убить легко в такой период могут, так что хотелось пока что заняться интригами и найти убийцу, а не спешить за ещё одним пополнением. Рекорд Хюррем или Кёсем гречанка бить не стремилась, да и бедные её почки Хасан отпинал будь здоров.. От такого точно надо отойти и повременить с беременностью хотя бы пол года.. Нет, год! – Глупая, тебе сейчас наоборот рожать надо, пока молодая и зовут. – Оборвала чужие мысли брюнетка, теперь уже разминая затёкшую шею. – Это насилие над моим организмом. – Ну так питайся нормально, выполняй рекомендации лекарки и твоё тело будет готово хоть через месяц ещё одного ребёнка подарить. Ты же не ешь ни черта, нервничаешь, под дождём сидишь и сама себе здоровье гробишь, балда! – Скрестив руки под грудью, причитала Айла с недобрым блеском в глазах, от чего аж Сонай стыдно стало. Что, она и правда так халатно относится к своему здоровью? Ещё и в прошлой жизни на гиперопеку родителей жаловалась, а как стала свободна от оков болезни в новом здоровом теле, так и не заметила, как не заботится о нём. Плохо, это было очень плохо. – Айла-хатун права, госпожа. – Неожиданно подала свой голос Кёсем, которой в покоях, кажется, и не было. Но этим она только подтвердила чужие мысли. – Душнилы. – Тихо прошептала Сонай и притворно сердито разогнала девушек по своим делам.       Вечно горевать было нельзя, расследование по поводу убийцы Фирузе и её ребёнка шло медленно, а это уменьшало шансы поймать и наказать виновного. Да и, честно говоря, заниматься самобичеванием рыжеволосой девушке тоже не хотелось. Отвратительные мысли только ухудшали состояние и отнимали все силы, отчего было лениво даже сходить в хаммам. Но если Ирем не отчаивается, то почему это должна делать её мать? В конце концов, кто станет примером дочери, как не она сама?       И с этими мыслями, приведя себя в порядок и выбрав одно из своих любимейших белых платьев с шнуровкой, Сонай спустилась на завтрак в гарем, решив показаться невольницам и узнать у них последние новости и слухи. – Дорогу! Сонай Султан Хазрет Лери! – Огласил евнух и девушки тут же поспешили выстроиться в ряд перед госпожой. Это, откровенно говоря, было смущающе.       Теперь, когда Сонай родила Шехзаде и официально считалась госпожой, ей было непривычно, что глошатые выкрикивают её имя, а наложницы и стражники склоняют перед ней голову. Чувствовать себя султаншей в нынешнем положение вещей ощущалось совсем неправильно, голова была забита убийцей, интригами и здоровьем дочери, а не властью.       Но, выдавив из себя какую-никакую улыбку, гречанка расправила плечи и плавно прошла к столу. – Садитесь, девушки. Давайте позавтракаем вместе. – И, наконец, гарем снова зашумел за трапезой. Рабыни были только рады обсудить последние события, некоторые из них признавались, что теперь плохо спят, ибо боятся тоже быть убитыми или подставленными. Сонай сочувственно поджала губы, прекрасно понимая их чувства. Это только подогрело её желание поймать ублюдка. – Наконец-то вы навестили нас, госпожа, а то мы с этой пандемией Султанш совсем не видим. – Поделилась ещё одной новостью молодая рабыня, чем невольно заинтересовало попаданку. – Совсем? – Переспросила она. – Что же, даже Фатьма Султан не спускается к вам? – Нет, госпожа. Даже Разие Султан и Махидевран Султан больше не хотят почтить нас своим присутствием, говорят, они в покоях сидят да не показываются. – Отделила за неё другая. – Вы должны понимать, что времена трудные. Наши госпожи переживают, как бы зло мимо нас прошло и никого с собой на тот свет не отправило. – «Особенно мою дочь» Не могла не пронестись тревожная мысль в голове. – Госпожи переживают, а она с наложницами трапезничает. – Послышался приглушённый шёпот одной из девушек другой. Сонай даже не посмотрела в их сторону. Не потому что она была горда и высокомерна, а потому что... Положив руку на сердце, признала, что сил спорить и доказывать свои намерения нет. Потому что начав ссориться с невольницами, придётся отдать этому делу последние силы. Но промолчать на это она также не могла, иначе что будет потом, если сейчас, в момент слабости, позволить наступить себе на горло даже не Валиде, а рабыне? – Я считаю, что достаточно долго просидела в своих покоях, терзаясь самыми ужасными мыслями, дабы позволить себе этот завтрак в кругу прекрасных дам. – Как можно строже ответила гречанка, подняв неодобрительный взгляд на наложницу только после этого, вызвав у той табун мурашек. – Вы правы, извините. – И хоть в этих словах не чувствовалось искренности, а скорее стыд за то, что поймали, Сонай понимала, что иерархия гарема в любом случае не позволит рабыне открыто спорить с матерью наследника. И всё же, это было проблемой, ибо тогда обиженная и униженная при других наложница могла начать распускать слухи, подбивать других увидеть в госпоже фальш и никчёмность.       Это было...проблемой. Но фаворитка Шехзаде, прикусив щёку изнутри и сверля взглядом теперь уже не такую аппетитную на вид стряпню, пыталась объяснить самой себе, что всем понравится даже при всём желании не получится. Гарем можно задобрить, подкупить, но лично каждой рабыне и Султанше понравиться нельзя и потому стоило бы просто заниматься своей репутацией и поощрять верность в свою сторону, но что-то всё равно гложило Сонай во всём этом. Или она просто задумалась о возможном подходе к гарему? Нужно быть строгой или мягкой, прощать обиды или наказывать за них? Быть в глазах наложниц подругой или госпожой и только?       Гречанка даже не заметила, как отвлеклась на эти мысли и перестала отвечать девушкам. – Сонай Султан, не злитесь на Кару, она часто говорит первое, что приходит на ум, а потом жалеет. – А? – Наконец, отвлеклась рыжеволосая, возвращаясь в реальность. Они всё ещё говорили о том, что произошло минуту назад? – Кара, значит? Я запомню это имя.       И, не став придавать своим словам позитивного или негативного контекста, девушка продолжила завтрак.       Уже сидя в своих покоях и перебирая сиропы, которые одна из лекарш назначила Ирем, у Сонай невольно сжалось сердце. – Столько лекарств, как она всё это выпьет? – Выпьет, не беспокойся. – Отвлекла ту русинка, изъяв нужные флакончики из рук рыжеволосой. – Даже самого капризного и упрямого ребёнка можно убедить сделать то, что тебе нужно, если пообещаешь выполнить любую его просьбу взамен. – И что она обычно просит, помимо прогулок и встречи с отцом? – Сладостей, Сонай. Что ещё может хотеть ребёнок в её возрасте? – Иронично выгнула бровь Айла, насмехаясь. – Сладостей? – Ещё больше озадачилась фаворитка Шехзаде. – Она буквально принцесса, тут любой её каприз исполнят, не говоря уже о еде. Так зачем же ей соглашаться на противные лекарства ради этого? – Дорогая, ты думаешь, твоя маленькая принцесса полностью понимает своё положение и место в семье самого Султана? – Всё с той же беззлобной иронией рассуждала брюнетка, находя в этом что-то по-своему забавное. – Дети...глупенькие. Они впитывают всё, что им говорят, они запоминают всё, что слышат, а потом несут это спустя годы во взрослую жизнь. Именно так формируется личность Султанш, Шехзаде и даже сына фермера это тоже касается, но пока они лишь дети, то на них работают одни и те же трюки, понимаешь? – Ты точно не скрываешь от меня своих пятерых детей? Уж очень уверенно ты рассуждаешь, будто знаешь о своей правоте. – А я и знаю. В своей деревушке я часто возилась с ребятнёй, кое-что узнала, запомнила. – Моя спасительница. – Сонай мягко улыбнулась подруге, в очередной раз подмечая, что у Айлы не только золотые руки, но и сердце. Ради такого можно было стерпеть и её язвительность, и её несерьёзное отношение к дисциплине по отношению к Сонай.       Русинка вдруг по-доброму улыбнулась в ответ, кивнув госпоже и вновь возвращаясь к больному ребёнку в детской. – Кёсем, одень Хасана, – Отдала приказ Сонай, поднимаясь с места. – Мы прогуляемся.       Легко было забыть о младшем ребёнке, когда все твои мысли заняты переживаниями за дочь, но девушка была готова исправить это. – Барах, подай ту зелёную накидку с шубой, которую мне подарил Шехзаде неделю назад. – Последовал приказ для третьей служанки, но к удивлению гречанки, никто на него не ответил. Девушка не выглянула из смежных комнат, что заставило придти к выводу, что в этих покоях её попросту нет. Хотя, может, та просто не услышала? – Барах? – Её здесь нет, госпожа. – Ответила вместо той Кёсем, держа на руках уже одетого в тёплые одежды и закутанного в одеяла Хасана. Смотря на них, Сонай лишь ещё больше убедилась, как молода и хрупка её Кёсем по сравнению с другими девушками гарема, что были на голову и выше, и шире неё. Но юность младшей никак не умолила её миловидности. Мягкий взгляд карих глаз Кёсем и её постоянная добрая улыбка, но при этом не кажущаяся фальшивой, покорили бы даже самое холодное сердце. Ну что за чудесный ребёнок? Неужто это её личная Эсма? – А ты не знаешь, где она? – Переняв сына, спросила Султанша, но хатун лишь пожала плечами, выглядя так же растерянно, как и Сонай. – А когда ты видела её в последний раз? – Вчера вечером, когда спать ложились. Утром проснулась, а её уже и след простыл, кровать заправлена, а свечи потушены. – Как странно... – Уж не случилось ли чего с её самой нервной и пугливой рабыней? По гарему маньяк ходит, а она разгуливает где-то. А может, не дай бог, Барах стала ещё одной жертвой? Что, если её тело уже лежит где-то без признаков жизни, в ожидании несчастной, что его найдёт?       Встряхнувшись от таких мыслей, Сонай чуть не дёрнулась, когда внезапно спокойный на её руках Хасан вдруг начал ворочаться и махать своими маленькими кулачками. – Так, ладно, иди тогда за накидкой, а потом гулять пойдём. Как вернёмся, поищем Барах. – Слушаюсь. – Вновь возвращая улыбку к лицу, ответила девчонка и отправилась исполнять указания. – Хороших мама служанок отыскала, да? – Усмехнулась рыжеволосая сыну, покачивая того на руках. Маленький Шехзаде на это лишь забавно скривился. Просто не понимал ещё своего счастья, похоже.       Несмотря на наступление зимы, снега в их краях ещё не наблюдалось, да и воздух был не морозный. Это больше напоминало чуть более похолодевшую осень, нежели зиму, но зато можно было прогуляться добрых двадцать минут, не боясь замёрзнуть. – Сонай Султан, посмотрите! – Кёсем кивнула в сторону неба, держа на руках ребёнка. Султанша, послушавшись, тоже задрала голову к небу и тут же улыбнулась. На лицо упала первая в этом году снежинка, а за ней последовали и другие. – Как чудесно! – Сняв варежки, Сонай подставила руку, чтобы поймать парочку из них. – А ты знала, что все эти снежинки имеют уникальный узор и среди них нет ни одного повторяющегося? – Что? – Изумилась девчонка, после чего недоверчиво прищурилась в сторону снежка. – Они же такие маленькие, откуда там взяться узору? И кто эти узоры на них рисует? Аллах? Как тогда у него хватает фантазии на то, чтобы они не повторялись? Ой! Точно, он же божество, а значит может, верно? – Чем больше темноволосая няня задавала вопросов, тем забавней становилось выражение лица у Хасана и его мамы. Кажется, внезапно брошенная в лицо информация открыла какую-то страшную дверь догадок и рассуждения в голове девчонки.       Но смотря на едва ли собранный снежок в руках Сонай, коварная усмешка уже растянулась на её губах. – Кёсем. – Позвала она. – Да? – Отвлеклась служанка и едва ли повернувшись к госпоже, она получила в лицо небольшую кучку снега.       Никак не ожидав такого, Кёсем стояла в оцепенение добрые пару минут, а затем, разлепив глаза и осознав происходящее, возмущённо вскрикнула. – Сонай! За что? – Рыжеволосая на это только добродушно рассмеялся, выслушивая совсем не дерзкие и не обидные возмущения своей самой молодой служанки. – Ты что, никогда в жизни не играла в снежки? – Во что? – Придерживая Хасана одной рукой и смахивая снег с лица другой, уточнила Кёсем. – Да ты шутишь! Эту игру ещё не изобрели? – На этот вопрос Сонай получила лишь ещё больше озадаченный взгляд тёмноволосой хатун. – Что, ты никогда не кидалась с друзьями или братьями снегом друг в друга? – Кидались, конечно, но чтобы обидеть. – Какая халатность! – Притворно ужаснулась Сонай, а затем огляделась вокруг. Снег только начал идти и сделать из него ничего толком не получилось бы даже при всём желании, да и вряд ли Кёсем можно было бы научить играть в снежки с ребёнком на руках. Неодобрительно покачав головой, Султанша вздохнула и сказала. – Ладно, подождём ещё немного и поиграем. Давай возвращаться во дворец. – Ура, давайте! – Даже не пыталась скрыть своей радости хатун, перехватив удивительно молчаливого Хасана покрепче.       Но стоило им сделать пару шагов в сторону дворца, как Кёсем вдруг остановилась. – В чём дело? – Поинтересовалась Сонай. – Госпожа, – Вместо ответа девчонка протянула Султанше сына и та, хоть и ничего не понимая, но взяла ребёнка на руки. А Кёсем же, выставив руку под снежинки, тут же принялась разглядывать те так пристально, как только могло позволить ей человеческое зрение. – Нет тут никаких узоров...       Сонай, не сдержавшись, громко рассмеялась. – Конечно нет, ты так их и не увидишь! Для этого тебе нужен микроскоп, а в крайнем случае чудо-зрение. Помнишь, сама ведь сказала, что снежинки очень маленькие? Ты не ошиблась, но они очень-очень маленькие, понимаешь? – Микро.. Это очки, что ли? Мне нужны очки? – Тут нужна очень хорошая линза, дорогая. – Кивнула Сонай, после чего мягко вздохнула, увидев неподдельную грусть Кёсем от невозможности увидеть тот самый узор. А ведь всего каких-то десять минут назад она знать не знала об этом чудо природы.. – Вот что, дай мне время и я придумаю что-нибудь, ладно? – Конечно, госпожа. Спасибо. – Наконец, улыбка молодой хатун вернулась, что смотрелось ещё милее на фоне её морозного румянца.       Во дворце Хасан заснул прямо у молодой матери на руках, так что, подходя к покоям, Сонай передала малыша обратно хатун и приказала того уложить в люльку, как и полагалось. Однако, стоило девушкам только войти в комнату, как в первую очередь они наткнулись на стражников, а затем и на Махидевран Султан. – Госпожа? – Озадачилась наложница, поклонившись главной женщине гарема. Не нужно было иметь никакого шестого чувства, чтобы понять, что дело пахнет чем-то недобрым. Но всё же. – Что здесь происходит? – Это ты ответь мне, что с тобой происходит, Сонай. – С упрёком ответила женщина, развернувшись к рабыне. – В каком смысле? – Не на шутку растерялась рыжеволосая, нервно сцепив руки перед собой в замок. Что она уже успела натворить? Бросила снежок в Кёсем? Убила человека-крокодила в своём сне? Мысленно проявила неуважение? Ибо других вариантов у наложницы не было. Последние месяцы она только и делала, что вела себя тихо и прилежно, заботясь лишь о детях.       Всё происходящее напоминало детство, когда родители звали тебя для серьёзного разговора, а ты пытался угадать, где же накосячил или какой конкретно твой проёб они смогли увидеть, а потому тебе не оставалось ничего, кроме как нервничать и придумывать оправдания для всего подряд. Вот и сейчас Сонай тоже нервничала, но не понимала, в чём она вдруг оказалась виновата и какие оправдания ей стоило подготавливать. – Вот в этом. – Ответила Махидевран, поднимая перед глазами гречанки окровавленный кинжал.       Потеряв дар речи из-за растерянности, в голове крутилось то истерическое "это не моё!", то злобное "да как вы смеете спихивать его на меня?!". Сонай была не совсем дурочкой, догадаться о том, что скорей всего, это орудие убийства против Фирузе и её малыша было не сложно, но какого чёрта он делал тут, в её покоях? Только если... – Госпожа, – Аж чуть не заикнулась та, сделав шаг в сторону Махидевран, но женщина тут же подняла руку, призывая ту остановиться. – Молю, поверьте, это не моё. Я бы не стала хранить такое у себя, меня же очевидно хотят подставить! – А этого я знать не могу, кто знает, может ты просто не успела от всех грязных улик избавиться? – За столько дней? – Фыркнула насмешливо рыжеволосая в ответ, чувствуя панику вперемешку со злостью. – Вы правда верите, что я убила бы Фирузе? Да мы с ней чуть ли не лучшими подругами были, я лично обещала Султану приглядывать за ней, я бы никогда не убила её и тем более малыша, за кого вы меня принимаете? Я хоть кому-то причинила зло в этом дворце? – Защищалась та, с надеждой смотря на Гюльбахар и сильнее заламывая пальцы, веря, что та поймёт, поможет найти того, кто пытался подставить, но женщина лишь неодобрительно покачала головой. – Сонай, никто не без греха, а ещё все мы ошибаемся. В любом случае, если ты не виновата, доказательства этому будут найдены, а пока что. – Госпожа кивнула стражникам и те молча направились в сторону рыжеволосой, подхватывая её под руки. – Да послушайте же! Кто направил вас на мой след? Он подставит меня снова, разве вы не понимаете? – Пыталась достучаться наложница, беспомощно оглядываясь то на собственную прислугу, то на Махидевран. Хотелось кричать, доказывать свою невиновность, самому найти убийцу и как следует дать ему по заслугам, но в крепкой хватке стражников получалось лишь бессильно брыкаться и едва ли сопротивляться. – Позовите Шехзаде, дайте мне поговорить с ним! – Продолжала кричать Сонай уже почти у самой темницы, брыкаясь пуще прежнего, но всё также безуспешно. – Сволочи, да вы же просто слить меня хотите!       И всё же, все её крики и ругательства остались без внимания. Толкнув рыжеволосую в камеру, за ней быстро закрыли дверь и оставили ту чуть ли не в кромешной тьме, где единственным источником лунного света была какая-то маленькая щёлочка в стене.       В один миг стало очень холодно, темно и до ужаса страшно. Место, где нет выхода. Место, где умрёшь и никто не заметит. Место, где можно сгнить заживо или банально простыть и умереть. – Сволочи... – Вдруг непривычно тихо всхлипнула Сонай, чувствуя, как горячие слёзы уже вовсю щиплят ей глаза от обиды и боли. Она и раньше плакала в этом дворце, но обычно из-за душевной боли и переживания, а не из-за обиды. Но с Махидевран ей приходится делать это уже во второй раз. Сперва эта женщина обесценила нападения Айше на неё, попутно выставив саму Сонай виноватой, теперь же она не верит ни единому её слову и даже логическим доводам, отправляя в темницу без суда и следствия.       Почему Махидевран так стремилась её обидеть, почему сразу невзлюбила и делает больно так, как никто в этом дворце? Она же даже имеет исторические черты своей предшественницы, так почему ведёт себя так глупо, записывая Сонай в столбик с врагами, когда та ей союзница?       Осев на каменный пол темницы, девушка подтянула колени к груди и крепко обняла их, после чего начала слегка покачиваться из стороны в сторону, периодически продолжая всхлипывать. В прошлой жизни, кажется, она слышала теорию, что людям помогает самоукачивание, ибо это буквально то, как мамы успокаивают своих детей. Но в этой жизни у Лины не было матери, а отец зачастую мог быть тем, кто запер бы её в подобной тёмной комнатушке по какой-нибудь только ему ведомой причине. Успокаивала её только Есения и братья, но их рядом не было, приходилось успокаивать себя самой, но не получалось. – Твари, сука! – Пуще прежнего разозлилась наложница, со всей силы пнув пяткой стену напротив. Да за кого они её принимали? Какое право имели подкидывать тот нож и кидать в темницу? Может, это сама Махидевран всё и провернула?       Сонай понимала к чему всё идёт, кто-то очень хочет спихнуть всю вину на неё. Но кто убийца, а кто конкретно стоит за всем этим безобразием? Видимо, стоило всё-таки отрыть в себе силы найти убийцу раньше, чем сидеть без дела за переживаниями и умолять за дочь.       Злобно усмехнувшись на собственные мысли, Сонай вдруг погладила себя по волосам. Мустафа взял привычку делать так, убаюкивая её после тяжёлых мыслей и разговоров. Обычно это помогало. Обычно. – Где мне взять силы? – Тихо спрашивала девушка саму себя, продолжая поглаживать свои рыжие волосы. – Эгоистично ли хотеть защитников рядом, чтобы оберегали и помогали? Как было бы проще, будь у меня всегда рядом кто-то достаточно сильный и властный, чтобы не давать в обиду, пока сама я так не могу. – Крыса в углу на это согласно ответила писком. Сонай, подняв на неё взгляд, вдруг улыбнулась. В прошлой жизни у неё как-то были домашние крыски. Прелестные и нежные создания, которых гладить одно удовольствие. Она старалась быть им максимально хорошей хозяйкой, а те взамен держали её пальчик в своих маленьких лапках, вылизывая, но больше щекоча. Проявляли так свою привязанность. – Ты очень похож на моего Генри. – Вдруг рассказала наложница маленькому альбиносу с красными глазами, на что тот лишь вильнул хвостиком и начал намываться. – Я его в честь Генри Кавилла назвала, понимаешь? Мне понравилось, как этот актёр сыграл Супермена.       Её новый маленький друг, закончив с умыванием, вдруг просто ушёл, не прокомментировав её откровения даже писком. Ну какова наглость!       Фыркнув, молодая султанша прикрыла глаза, неожиданно почувствовав усталость и острую потребность хотя бы немного поспать после всех этих утомительных событий. Однако, в этой оглушительной тишине каждый шорох был ею замечен, а потому какая-то странная возня над ней подпалило любопытство.       Что там происходило? Султан приказал привести в гарем сына слонов? Наложницы устроили бунт? Или его устроили обычные люди? Сонай бы злорадно посмеялась над этим, не будь во дворце её детей, подруг и Мустафы. Так что, подсев ближе к двери, пришлось прислушиваться. – Эй, ага, что там происходит? – Кажется, поймал кого-то за шиворот не менее любопытный стражник. – С маленькой госпожой что-то! – Раздражённо ответил знакомый голос Барыша, после чего послышались его быстро удаляющиеся шаги. – Во дела... – Удивился второй страж темницы и даже прокомментировал эту ситуацию своему другу, но Сонай уже не слушала.       Неприятный холодок прошёлся по её спине страшным осознанием и, не теряя ни секунды, она подскочила с пола, пытаясь понять, куда ей деться. Маленькой госпожой могла быть только её больная оспой Ирем, новость о том, что ей стало хуже, чуть ли не с удвоенной силой заставила бить рыжеволосую по решёткам, привлекая к себе внимания с требованием выпустить её сейчас же.       Но привыкших ко всему мужчин это не то чтобы не тронуло, но даже и не разозлило. Они уже повидали достаточно за свою службу, чтобы их можно было уломать на слёзы, уговоры, угрозы и подкупы. Может, в глубине души им и было жаль ту или иную жертву, но не более. – Вы мне все за это поплатитесь! – Обещала гречанка не только равнодушным к её горю стражникам, но и Махидевран, и шпиону, и каждому причастному к тому, что она была в сырой темнице, а не рядом с дочерью. Это был момент ненависти, злости, обиды такой яркой и чистой, что даже сама Сонай на секунду испугалась, а затем приняла.       Этот момент просто не мог не оставить свой след в её истории, он был первым и точно не последним, что сформировал Сонай как историческую личность, как Султаншу великолепного шестнадцатого века.       Девушка не знала, когда именно она успокоилась, когда наступило утро и когда к её маленькой удушающей клетке подошла Махидевран и её свита. Сонай продолжала сидеть, свесив руки на коленях и не стыдясь ни своего порванного и грязного в попытке вырваться платья, ни своих лохматых от истерик и метаний волос.       Она лишь подняла на госпожу свой непривычно холодный взгляд голубых глаз, даже не пряча в них те крупицы зародившейся в ней ненависти. Не было ни поклона, ни мольб выпустить, ни проклятий. Сонай смотрела и ждала первого слова Махидевран, даже не замечая её свиты вокруг или просто не придавая им никакого значения.       Гюльбахар, к своей гордости, даже не вздрогнула. Стояла, как всегда, прямо и гордо, смотря на фаворитку сына как на не более, чем очередную рабыню. Она знала и понимала, что означают эти перемены во взгляде девушки и была больше удивлена тем, что сломать её заняло так много времени. – Твоя дочь.. – Наконец, открыла рот Махидевран, получив на это лишь ещё более ледяной взгляд гречанки, которая готовилась услышать самую страшную новость за все свои две жизни.