Падальщик-Король

Бирюзовое небо, чистый воздух. Маленькие домики, словно плетёные корзинки из травы, натыканы неподалёку друг от друга. Где нет такой цивилизации, там — поля, враждующие с жёсткой десятиметровой травой. В звоне её стеблей бушуют птицы, звери, чирикая и воя вдалеке, общаясь. Они уже не так ярко реагируют на плывущие по небу воздушные шары, корабли и иные жестяные банки, с хлопками преодолевающие небо. Один из таких кораблей, тонкий, как игла, пронзил атмосферу. Не оставляя на небе следа — он приблизился к порту, раскрылся в корпусе, подобно пауку, где среди тонких лап выделялась сфера — тело. По инерции остроногое безобразие пробежалось до конца дорожки и остановилось, складывая острые ноги. Сфера опустилась, и открылись двери. Большая планета на орбите двух звёзд, имеющая запрет на появление кораблей, несущих в атмосферу всякую гадость, но всё ещё является курортной. Небольшие местные грызуны не противятся, если к ним приходят чужаки на реабилитацию, но находясь под крылом очень сомнительной организации, зачастую, не в праве решать. Им остаётся плести дома, делать вина, виски, и иные соки разной старости; шить ковры, вести перепись, писать баллады и расступаться перед гостями в блеклой униформе. Зубастые подбегали к гостье и сияли чёрными глазами, пока не замечали четырёхлистный знак звезды на груди — сразу испарялись с пути. Пегий проводник в плетёной одежде вёл за собой, плавно обходя кварталы со множеством домиков, затем плывя между густыми площадками, скамейками, столами. Скромный ресторан, шумящий тарелками и треском углей, встречал всех гостий и гостей. Столики редели, когда подходили на открытую площадку с садами. Мир бонсаев в густой траве. Две тени остановились перед парой таких деревьев, после чего проводник скоро удалился, оставляя одну. Кого видела она? Высокое для своего мира создание, разлёгшееся на гамаке, что мирно покачивался от его движения и редкого плавного дыхания. Того, кто её игнорирует, держа в руках крохотную заколку. Того, кто под длинной юбкой прячет, кроме длинных ног, свой длинный хвост. Тёмный силуэт в светлых одеждах с узорами, в треугольном пончо и в тканевых треугольных эполетах, скрывающих все плечи. Кого чувствует он? Тонкое изваяние, укутанное с ног по шею в бинты. Этот громадный шрам на всё тело прикрывался двухцветной униформой, чередующей грубую голубую ткань с мягкой розовой. Он повернулся, чтобы вновь увидеть бледное фарфоровое личико с большими голубыми глазами без зрачков, глубоко посаженными за крупным носом усталостью, и хмуростью — за густыми бровями, белыми, как и короткие волосы. Кроме таких же родных острых ушей в ней всегда первыми видели мелкие рога лани, схожие свету глаз. — Ты, — едва низким тембром произнесла она, стараясь не скалиться; но даже это у неё не выходило, и всё больше казалось, что она пыталась показать оскал, а не скрыть. — Я, — ярко подтвердил он, раскинув как в объятиях когтистые руки. С гамака слезать не спешил, лишь потянулся к кубку с начала разговора. Зацепил когтями, притянул, подвигал, давая вину отпечататься на стенках, и медленно испил. В ответ на её хмурость он дарил лишь довольный прищур. — Сколько времени мне не доводилось тебя видеть! Ах, время… на сколько же оно относительно для тебя. Недолго думая, она вытащила с пояса из-за спины прозрачный меч и ткнула в воздух подле себя. Пространство у руки её на несколько мгновений разбилось, скрывая по локоть конечность. Он проигнорировал это, уводя взгляд то вдаль, то в коры карликовых деревьев, а она заговорила после обратного треска и скрипа меча в ножнах: — А теперь к делу, ты, … — Не ругайся, — фыркнул он, приподняв порезанные губы под костяными остатками носа. — Как клыки показывать — это мы не хотим, а как язык грязью чесать — всегда пожалуйста, Мэтью в этом первая. Скрежет, шорох. Пространство разорвал свист, летящий в его сторону. Планшет, который он поймал. — «Торхан» значит? — Мэтью сложила забинтованные руки на груди, скрывая на грубой жилетке с листовидными эполетами знак организации. — Наверное, ты имел в виду: «Смотрите, я сделал мишень на своей спине, можете меня… бить». М? Он лениво взглянул на неё, недвижимую за исключением двух длинных прядок волос, зацепленных за ушами. Подвижной в её силуэте была и полупрозрачная ткань, торчащая за спиной из-под жилетки где-то от талии до колен. Затем он вскинул над собой планшет, словно собирался прекрасным летним деньком почитать на гамаке книгу с самым незамысловатым сюжетом, чтобы не парить мозг. Но меж металлических планок на голографическом мониторе красовался заголовок: «Зверское убийство: Империя работорговцев Гельет прервала свой род. Событие, изменившее нашу галактику». Статья изобилует описаниями событий, дня, гостей, особо яркие моменты, конечно же, зацензурены и требуют авторизации, но ему, благо, с аккаунта Мэтью Айкисл всё открывалось по одному щелчку. — А, ты об этом… — плавно, как напевая, подвёл он итог. — Историю поиска не порть. — Ну, я ж не такое чудовище, что ты, — он медленно поднимал статью вверх, пока не остановился на свидетелях, называющих имя Торхана Лавра, внезапно пропавшего гостя среднего сословия на приёме у Керасая. — Объяснишь? — Что же? — Что это такое? — Это справедливость. — Архонт! — Да что ж с тобой такое, нетерпеливая оленья дочь? — он прищурил глаза за ресницами-огрызками ногтей. — Работорговец был убит, пока вы со своими правилами юлите, как с литаниями. — Ты о порабощённых подумал? — рыкнула она. — Что будет с ними, без адаптации, когда ты всё разрушил? — Меня это не волнует, — он кинул ей обратно планшет, который она словила забинтованной рукой. — Моя жажда крови утихла, а мораль чиста и невинна, в отличие от твоей; от правил, которые ты сама себе и ставишь, подобно палкам в колёса. Но я своего добился, не находишь? Архонт вытянулся, скрипя и хрустя костями и суставами всех конечностей. Поправлял тёмную густую гриву серого меха, пока Мэтью копалась в данных. Она выбивала пути файлов пером-стилусом, бодро кликала буквы и цифры, а он — рассматривал заколку, чем отвлёк гостью этой планеты от работы: — Надо же, сколького я не замечал: тут маленькие камушки на голове и теле, фиолетовые. Стало быть, подходят к моим глазам? — Твои глаза не подходят к твоему черепу, — сказала она, не отводя взгляда от экрана. — Оу… Мэтью, поверь мне, ты мне, правда, очень, очень не нравишься. — Взаимно, ублюдок. — Но я так долго ждал после того, как ты мне насолила, — покачиваясь в гамаке, он загибал пальцы. — Сначала это просто поиски следов, а затем осознание, что нужна рыба покрупнее, чтобы твоя особа заметила крошечного меня на всей ветвистой вселенной. Смерти Кесиры тебе было мало, но мне неплохо перебило ожидание: тем количеством крови я нарисовал свой тогдашний портрет богатого и очень нахального создания. Столько трудов зря, ведь ты, оказывается, реагируешь на анаграммы ярче. В его лицо ударил свет. Планшет на максимальной яркости выдал изображение нескольких кругов из белого камня, покрытых трещинами. — Это тебе нужно, чтоб перестал искать моего внимания? — Твоё внимание? — Архонт соскочил с гамака, впился громадными когтями в землю, как хищные птицы впиваются ими же под кожу жертвы. Крылья потянулись за ним его плащом, закрепились за плечи парой пальцев, а редко высовывающийся язык пробовал воздух. — Дорогая Мэтью, не ты ли оставила две точечки и дугу на месте пропавшего артефакта? — М-м, да, — кивнула она, — надеялась, что ты будешь беситься. Проверяла, а то мало ли, эмоции опять пропали. — Ты мне лжёшь, и делаешь это плохо, но не следует переживать за меня. Кому-то из нас же нужно оставаться на старости лет в полном расцвете сил. — Посоветовать крем от морщин? — она постучала забинтованными пальцами по своим щекам. — А то ты тут не справляешься. — Сгинь, — фыркнул Архонт, — прочь с глаз моих! Но сначала — артефакт. — А, а, а, — Мэтью покачала головой и планшетом. — Начальство того не примет. Только обмен. Добудешь мне — отдам тебе. — Хищница загнала себя в клетку травоядных — смотреть жалко. Возможно, он был гораздо выше неё. Видно, когда он подходит, покачиваясь, что её голова приходится по его крупную грудь, а рога достигали б шеи, встань он вплотную. Чувствуется, что разрезанный вертикальными полосами рот скрывает гораздо больше клыков, чем видно при разговоре, а явно — что оба его рога разбиты. Когда, покрытый то густым, то редким мехом-опереньем, он стоял рядом, то от него разило дорогим пряным алкоголем, но не теплом. И в когтистой руке кубок, никогда не пустующий, но налитый сейчас словно в её честь, и он его поднимал: — Что же ты хочешь взамен, Мэтью, во имя нашего сотрудничества? — Обсудим на станции, — плавно сказала она, а потом как встрепенулась: — Ах, да. Форма. — Ваше безвкусное двухцветное уродство я не нацеплю. — Тогда кандалы, — и она покрутила планшетом в руке, — ты тут тоже есть. Она расслабленно развернулась в сторону, откуда пришла, а он — издал когтями скрежет по металлу. Он смотрел по сторонам, на чистую природу, где их окружало мало душ, да и вряд ли кому приходилось слышать разговор. Местечко, которое было райским для него, только что попало под ураган ругательств и взаимного, более терпкого, чем вино, яда, а не тёплый ветер извинений и прощений, полный ценных даров. Архонт бурчал: — Когда-нибудь ты пожалеешь о том, что я бью током — и то будет твоей самой большой проблемой. — Жду эти «проблемы» на станции, — крикнула Мэтью и не глядя помахала ему рукой. Вторую часть она произносила уже речью обычной, не волнуясь, принесёт ли Архонту эти слова ветер: — Когда решишься...