***
— Котёнок, перестань. Я же опоздаю, — шепчет Хосок в промежутках между поцелуями. Омега в ответ лишь невнятно мычит и прижимается губами ещё крепче. Он обвивает руками альфу за шею. Преодолевая слабое сопротивление, удерживает на месте и возобновляет прервавшийся было поцелуй. Юнги видится с Хосоком часто. Очень часто. Он забирает его из школы или с тренировки, чтобы подвезти до дома. В редкие свободные дни они уединяются в квартире Мина, в которой часами занимаются любовью. Юнги проводит с Хосоком так много времени, как не проводил ни с одним из бывших альф, но омеге кажется, что этого ничтожно мало. С каждым днём, с каждым часом Юнги всё больше прикипает к истинному, а отпускать становится всё сложней. — Ну ты чего, котёнок? Чего ты так переживаешь? — Хосок гладит омегу по спине, когда тот прижимается щекой к его плечу. — Мы же увидимся завтра. Сразу после школы. В ответ Мин мотает головой. Дорога из школы до дома, длинною в пятнадцать минут езды на машине — не то, что может порадовать безумно соскучившегося омегу. За это время Юнги не успевает ни насмотреться на Хосока, ни надышаться его запахом, ни всласть нацеловаться. Омега постоянно чувствует острую нехватку истинного. Это похоже на голод или жажду, которые не утолить хоть и долгим, но редким — по мнению Мина — сексом. Ему катастрофически не хватает альфы. Как и предупреждал Тэхён, истинность сформировала физическую зависимость и поработила тело. — Всё. Я пошёл, — Хосок решительно убирает обхватившие его шею руки. Чтобы смягчить неприятный для обоих момент прощания, коротко чмокает омегу в нос и выходит из автомобиля. Альфе не долго добираться до дома. Хоть Юнги не подвозит прямо к воротам, но останавливается неподалёку. Они никогда не говорили про их общую проблему — давняя вражда между семьями Мин и Чон, — и поэтому Хосок думает, что этими действиями истинный просто старается обезопасить их отношения. Сам альфа тоже не спешит сообщать родителям об истинной связи с Юнги, справедливо полагая, что они точно не обрадуются омеге младшего сына. Альфа хочет обо всём рассказать чуть позже, когда в семье утихнет злость на конкурента по бизнесу, и отец с папой смогут принять эту новость если не с восторгом, то хотя бы относительно спокойно. Не всем планам суждено сбыться, а правда частенько вылезает наружу отнюдь не в самый подходящий момент. — Пап, я дома! — кричит Хосок, едва зайдя в прихожую. Родитель не отзывается, и альфа расслабленно улыбается, ошибочно посчитав, что тот ушёл по каким-то делам. Хосок не спеша скидывает верхнюю одежду и обувь. Подхватив за лямки школьный рюкзак, направляется в свою комнату, по пути размышляя, что гораздо комфортней уходить на тренировку из пустого дома, чем под внимательным взглядом папы. Он поднимается по лестнице на второй этаж и замирает на пороге спальни. От увиденного альфа чувствует себя так, словно его окатили ледяной водой. Папа никуда не ушёл. Он ждал сына в комнате, и от его сжатых в тонкую полосу губ и колкого взгляда Хосоку становится нехорошо. На папиных коленях лежит раскрытый кейс для гитары, который альфа забыл закрыть на замок после последней тренировки. Руки омеги нервно теребят спортивную форму, которая занимает место несуществующего музыкального инструмента. — Что это? — с обманчивым спокойствием интересуется папа. Хосок заранее знает, что продлится оно не долго. — Мои вещи. — Это я и сам вижу, — повышает голос омега. — Я спрашиваю, какого черта они лежат в футляре? Где твоя гитара? Лгать в подобной ситуации — бессмысленно и глупо. Хосок морально готов ответить на все вопросы и выслушать родительское недовольство. Главное, вести себя сдержанно, не сорваться самому, ведь криком он только усугубит грядущую истерику папы. — Вещи подготовлены для тренировки. А гитары у меня никогда не было, потому что вместо музыки я занимаюсь танцами. Осознав, что теперь скрывать нечего и можно в открытую собираться на тренировку, Хосок оставляет рюкзак у письменного стола и подходит к шкафу. Он распахивает дверцы и выискивает на полках подходящие футболку и штаны. Хосок даже не пытается забрать ту одежду, что лежит в футляре. Он знает, что папа в порыве ярости может отвесить оплеуху, и поэтому предусмотрительно не приближается. За спиной альфы раздается грохот скинутого на пол кейса. — И у тебя хватает наглости вот так спокойно мне об этом говорить? — вопит вскочивший на ноги папа. — Мы с отцом жилы рвём! Как можем выкраиваем возможность дать тебе всё самое лучшее, а ты спускаешь последние деньги на дурацкие дрыганья? — Пап, не прибедняйся. Денег у вас с отцом достаточно. А когда подпишете договор о продаже бизнеса — станет ещё больше. — Что ты вообще понимаешь в наших делах? — Я не первоклашка, — на миг обернувшись к омеге, сдержанно улыбается Хосок. — Кое-что понимаю. — Карманных денег ты больше не получишь! — Это ничего не изменит. Занятия в танцевальной студии оплачены до конца июня. — Ты не будешь туда ходить! Я тебя не пущу! — Не получится, пап. Я сильнее. — Что ты сейчас сказал? — охает омега. — Это что, угроза? Ты угрожаешь своему родному папе? — Скорее сообщаю, что смогу отодвинуть тебя в сторону, если ты преградишь мне путь. Выбрав подходящую одежду, Хосок бегло оглядывает комнату, выискивая, во что их можно сложить. Доставать спортивную сумку с верхней полки шкафа нет ни малейшего желания. Пластикового пакета будет достаточно. — Мы с отцом тебя растили, — голос омеги в третий раз за беседу меняет тональность, теперь уже становясь плаксиво-жалобным. — Ночами не спали. Кормили, поили. Баловали. — И я вам за это благодарен, — уверяет Хосок, мысленно прикидывая, как ему с наименьшими потерями удрать из комнаты, чтобы переодеться из школьной формы в джинсы и толстовку. — А в чём выражается твоя благодарность? — с горечью спрашивает папа. — В том, что тебе плевать на мнение родителей? Ты обманом брал деньги! Спускал их черт знает на что! Какие ещё у тебя есть секреты от родителей? Ты куришь? Начал пить? А может быть связался с дурной компанией? Какие ещё сюрпризы ты подготовил для меня с отцом? Если признаваться в «грехах», то лучше во всех сразу. Один раз перетерпеть головомойку и навсегда закрыть неприятные темы. — Ещё… — Хосок делает глубокий вдох, до последнего сомневаясь, стоит ли говорить, но в итоге сообщает: — Ещё я встречаюсь с Мин Юнги. — С кем ты встречаешься? — полушепотом переспрашивает омега, думая, что ослышался. — С Мин Юнги, — громче повторяет альфа. С лица омеги уходит краска. Он подносит ладони к побелевшим щекам и приоткрывает от изумления рот. Смотрит на сына сперва с недоверием, а после почти жалобно стонет. — Как ты мог? Мин — наш враг. — Юнги — мой истинный. Мы с Юнги — истинная пара. Хосок ожидает новый виток скандала. Он думает, что папа зайдётся истеричным визгом и набросится на него с обвинениями, угрозами, а может быть и с кулаками. То, что происходит дальше, альфа даже представить не мог. — Всё хорошо, солнышко моё. Всё хорошо, — успокаивая то ли Хосока, то ли самого себя, несколько раз повторяет омега. Он подходит к сыну и ласково гладит его по плечу. — Ты ни в чем не виноват. Когда мы переедем в столицу, то сразу же найдем подходящую клинику и оплатим лучших врачей. — Пап, я не болен, — говорит Хосок, но омега продолжает рассуждать вслух. — Истинность — это же как зависимость, да? Значит, ее можно вылечить. Лечат же алкоголизм и наркоманию. Скорее всего и от истинности тоже можно избавиться медикаментозно или с помощью психолога. Ты обязательно поправишься, сыночек. Всё будет хорошо. Омега с ужасом и пронзительной жалостью смотрит на сына, будто у него обнаружилась страшная болезнь, а Хосок не знает, как на это реагировать. Ситуация вышла настолько абсурдной, что впору расхохотаться в голос. Вот только почему-то нихрена не смешно. — Папа, ты меня слышишь? — пытается достучаться до родителя альфа. — Я здоров и счастлив. Я люблю Юнги, а он любит меня. — Это не правда, — чуть слышно всхлипнув, омега качает головой и часто моргает увлажнившимися ресницами. — Мин никого не любит, кроме себя. Он страшный человек. Бездушный монстр. — Папа! — Тише, солнышко моё. Тише, — успокаивает омега. — Скоро приедет отец. Он обязательно придумает, как тебе помочь. — Да не нужна мне никакая помощь! — Хосок стряхивает с плеча ладонь папы. — Истинность — не болезнь! Я полностью здоров! — Ты сейчас не можешь адекватно оценивать свое состояние. Ты бредишь Мин Юнги, но вам никогда не быть вместе. Он просто пользуется тобой, чтобы как можно больше навредить нашей семье. Он взрослый омега и переносит истинность легче, а ты ещё подросток… — Какой нафиг «подросток»? Я совершеннолетний! — … и поэтому потерял над собой контроль, — не слушая, что говорит сын, завершает фразу омега. С каждой репликой его голос становится уверенней. Омега решительно настроен помочь своему пострадавшему ребенку. — Сейчас сходи на тренировку или куда ты там собирался. Выпусти пар, а вечером мы всё обсудим с отцом, и вместе придумаем, как действовать дальше. — Задолбался я всё обсуждать с тобой и отцом! Вы постоянно всё за меня решаете: где мне жить, чем заниматься, на кого учиться дальше. С кем встречаться я разберусь без вашей помощи! Ты говоришь, что недоволен моим поведением? Так вот, я тоже вами недоволен!.. Куда ты пошел? Выходящий из комнаты омега молча взмахивает рукой, жестом показывая, что разговор окончен, и альфа бросается вслед за ним. — Я всю жизнь только и делаю, что пытаюсь вам угодить! Всю свою чертову жизнь стараюсь стать идеальным сыном, но никогда не был для вас достаточно хорош! — кричит Хосок, стоя на верхней ступени и смотря в спину спускающегося по лестнице папы. — Вы постоянно чем-то недовольны! Пытаетесь отнять всё, что мне дорого: танцы, мечты, будущее. Только знаешь что, папа? Омега уже на первом этаже. Игнорируя слова сына, он быстрым шагом идёт в гостиную, и Хосок, перевесившись через перила кричит ему вслед: — Юнги я вам не отдам!***
— Бать, я вернулся из школы! — едва открыв дверь, кричит Чонгук и предупреждает: — На мою помощь не рассчитывай. Я только поем и сразу убегаю к Тэхёну. Не желая задерживаться ни на одну лишнюю минуту, альфа срывает с себя ветровку и стягивает, не расшнуровывая, ботинки. Переобувшись в тапочки, проходит в кухню-гостиную и громко бренчит крышками стоящих на плите кастрюлек, выискивая обед. — Не надо никуда убегать, — Чонсок подходит со спины и опускает ладони на плечи сына. — Тэхён к нам приезжал утром. — Он здесь? — обрадованный Чонгук оглядывается в сторону прихожей, в которой не замечает ни лишней обуви, ни чужой верхней одежды. После внимательнее осматривает комнату, в которой тоже нет никаких следов присутствия омеги. Не теряя надежды, но уже тише спрашивает: — Ждёт в моей комнате? — Нет. Тэхён ушёл. Не убирая ладони с плеч, Чонсок уводит сына от плиты к дивану и усаживает на него. Садится рядом и трёт пальцами лоб. От хмурого вида отца, который явно подбирает фразы для предстоящего разговора, Чонгук понимает, что произошло что-то плохое. — Тэхён приезжал, чтобы поговорить со мной, — сообщает Чонсок. — И наша беседа закончилась не очень хорошо. — Ты что, обидел Тэхёна? — вскидывается Чонгук, возмущенный услышанным. — Нет конечно же! — торопится успокоить сына Чонсок. — Просто разговор вышел странным. Да и сам Тэхён… Вроде взрослый омега, а вообще не знает чего хочет: ни работы, ни увлечений. Потерянный какой-то. И глаза у него грустные-грустные. — А с чего бы ему веселиться? — сочувствует Чонгук истинному. — Он с козлом встречается. — Козла мы не обсуждали, но, как я понял, Тэхён очень сильно от него зависит. Финансово. — Пффф, подумаешь. Я для Тэхёна ещё больше сделаю, — надменно фыркает Чонгук, а после, осознав, что один точно не справится, вопросительно смотрит на отца. — Мы же сделаем, правда? — Правда, — улыбается Чонсок. — Всё устроим в лучшем виде: отремонтируем дом; потом, глядишь, дела в мастерской пойдут живее. Альфа притягивает к себе сына, заключает в крепкие объятия. Чонгук щурится от удовольствия, почувствовав поцелуй в макушку. — Всё будет хорошо, сынок. У вас с Тэхёном всё будет хорошо, — успокаивающе шепчет Чонсок. Чуть поколебавшись, осторожно просит: — Не ходи сегодня к нему. Тэхёну нужно о многом подумать. Сейчас он, мягко говоря, не особо счастлив, что его истинный — это ты. — Это я уже понял, — грустно вздыхает Чонгук. — Не дурак же. — Со временем всё наладится, — уверяет Чонсок. — Не беспокой истинного по пустякам, а если приходишь, то обязательно радуй чем-нибудь приятным. Чонгук кивает. Как завоевать сердца омег для него давно не является секретом: меньше слов — больше действий. Альфа обнимает отца в ответ, но, прикрыв глаза, почти физически чувствует еще одни обвивающие ласковые руки. Руки папы, родного и любимого омеги, которого так не хватает им обоим. — Бать, — тихо тянет Чонгук. — Как ты познакомился с папой? — Мы тебе уже много раз рассказывали, — смеется Чонсок. — Так это было давно, я тогда был совсем маленьким. Вы с папой говорили, что встретились и сразу полюбили друг друга, — Чонгук отстраняется от отца и смотрит горящим от предвкушения взглядом. — А сейчас я уже взрослый. Расскажи, как на самом деле прошла ваша первая встреча? — Ну ладно, слушай, — поддается на уговоры Чонсок. — Встретились мы на большой перемене: я с урока биологии шёл в столовую, а он, кажется, с обществознания. Сперва мы почувствовали запах друг друга, потом подошли поближе, чтобы лучше разглядеть. Я чуть кукухой не поехал от счастья! Джонгук был такой… такой… — Я понял, — Чонгук поторапливает захлебнувшегося приятными воспоминаниями отца. Ему не надо подробно объяснять, что именно почувствовали родители. Наверняка то же самое, что испытал Чонгук, впервые увидев Тэхёна. — Дальше-то что было? — Дальше мы обнялись. Стояли, как дебилы, посреди вестибюля, вцепившись друг в друга. Джонгук так ко мне жался! Казался таким разбитым и беззащитным. Оно и понятно: у него родители погибли, а дядя долгое время не хотел забирать его из интерната. Но это я уже потом узнал. — Наверное, ты смог утешить папулю, — хитро улыбается Чонгук. — А то! — всё больше распаляется Чонсок. — Взял его за руку и утащил на третий этаж. Ты, наверное, не знаешь, но там рядом с пожарной лестницей есть одно помещение. В нем всякий хлам складируют: сломанные парты, старые спортивные маты, устаревший инвентарь. Ну, то что использовать невозможно, а выкинуть вроде как жалко, вдруг ещё пригодится. Ключи, чтобы попасть в кладовку, мне были не нужны. Тогда дверь на обычную щеколду запиралась. Это уже потом замок врезали. — Говно там, а не замок, — перебивает отца Чонгук. — Скрепкой открыть — плёвое дело. — А ты откуда знаешь? — округляет глаза Чонсок. — Не важно, — отмахивается Чонгук, не желая признаваться, что за годы обучения в школе не раз и не два таскал в эту комнатку счастливо попискивающих омег. — Дальше-то что было? — Мы с Джонгуком упали на маты и целовались до одури, — мечтательно улыбается Чонсок. — И всё? — тянет Чонгук, разочарованный услышанным. — А что ещё должно было быть? Мы же приличные люди! Нам, конечно, знатно крышу снесло, но благоразумия мы не теряли. Да и не надо нам было большего, вполне хватало объятий и поцелуев. Целоваться с истинным оказалось так клёво, что мы совсем потеряли счет времени: и уроки пропустили, и домой вовремя не пришли. Ближе к вечеру родители спохватились: где же запропастился их сын? Сначала моих друзей обзвонили, потом начали трезвонить в полицию, классному руководителю и директору школы — ребенок пропал! — Ну нифига себе! — восхищенно охает Чонгук. — Так страстно целовались, что не заметили, как вечер наступил? — Ага! — весело кивает Чонсок. — Родители приехали в школу, а там опекун Джонгука стоит злой, как чёрт из преисподней. Племянника потерял! Директор к тому времени уже успел выяснить, что с территории школы мы не выходили. Кто-то из учителей вспомнил, что видел нас, бегущих по лестнице на верхний этаж. Короче, бросились нас всей гурьбой по школе искать. — Нашли? — Конечно нашли. Прям в этой кладовке застукали! Хорошо, что они громно топали и разговаривали на повышенных тонах, когда по лестнице поднимались. Мы с Джонгуком вовремя шум услышали. Еле успели штаны застегнуть! Чонсок, с головой окунувшись в воспоминания, от души смеётся, а Чонгук удивленно смотрит на него. В рассказе отца явно что-то не сходится. — Бать, — осторожно спрашивает Чонгук. — А нахрена вы с папой штаны расстёгивали, если только целовались? Смех резко обрывается, и в комнате повисает напряженная тишина. Рассерженный Чонсок смотрит на сына, который невольно съеживается под его недобрым взглядом. — Знаешь что! — старший Чон вскакивает на ноги. — Ты ремонтом думаешь заниматься, или до вечера будешь языком трепать? Живо ешь и приходи в комнату обои обрывать! Чонсок быстрыми шагами уходит в детскую, откуда очень скоро начинают раздаваться звуки рвущейся бумаги и скрежет шпателя по стене. — Ну и нафига было орать? Сам проболтался, а я виноват, — ворчит обиженный Чонгук, но встаёт с дивана, чтобы пообедать и присоединиться к отцу.