НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ. НОЯБРЬ
Всё было так, как раньше: солнце светило ярко, но как такого тепла от него не исходило; тучки бежали по небу настолько быстро, что невооружённым взглядом было видно, как они меняются. Всё было как раньше, кроме одного: меня. За прошедшие месяца я сильно изменилась. Щёки впали, делая скулы острее, а длина волос стала намного короче: едва-едва доставала до плеч. На теле стали появляться гематомы, а губа болела, и я до сих пор чувствовала во рту металлический привкус. Когда врач разрешил заниматься физическими нагрузками, я пришла к Вадиму. Мне нужно стать сильнее. Мне нужно куда-то выплёскивать всю ту боль, что копится во мне каждый день. По итогу мы стали тренироваться, но каждая тренировка заканчивается одинаково: я падаю. Либо спотыкаюсь сама, либо Вадим отбрасывает меня на несколько метров, как тряпичную куклу. Сегодня он бросил меня в подоконник, и я приложилась об него головой. Разбила бровь и губу. Алтан это проигнорировал: привык, что стабильно раз в неделю на мне появляются новые синяки и ушибы. Поначалу пытался остановить меня от этой затеи, но вскоре сдался, когда понял, что не отступлю. Мне нужно избавляться от душевной боли и не думать ни о чём хотя бы пару часов. Каждый день мои мысли возвращаются к одному и тому же, и каждый день я старательно бегу от этого. Тренировки позволяют не думать ни о чём. Ходить с чистой головой. Кошмары — ещё одна мотивация ходить на тренировки. Чем сильнее я поработаю, тем сильнее устану и смогу проспать ночь без кошмаров. Спустя месяца три после того, как Разумовский бросил меня, ко мне вернулись кошмары. Раза три-два в неделю стабильно я вижу разные исходы той ночи или всех предыдущих. Мне снится всё и все: Разумовский, приставляющий дуло пистолета к моему лбу, нажимающий на курок; папа, отказывающийся от меня и кричащий вслед самые ужасные слова; мама, из раза в раз повторяющая, что ничего в жизни я не добьюсь; Амалия, погибающая каждый раз по разным причинам, и каждый раз я не успеваю спасти её. Юля, Игорь, Дима, Марк, да даже Алтан и Вадим. Мне снится уход, предательство, смерть каждого. Ночи изводят меня точно так же, как изводили раньше. До Разумовского. — Чего зависла? — я тряхнула головой, когда услышала знакомый голос и крепкие пальцы на плече. — Всё в порядке, — нервно улыбнулась, расправляя плечи. — Куда мы едем? — Разве не узнаёшь место? — спросил, нежно смотря на меня кроваво-красными глазами. Я перевела взгляд на окно, рассматривая вид. — Кладбище? — да, оно. Места слишком знакомые. — Да. — Зачем? — Увидишь, — он улыбнулся, отводя взгляд на своё окно. Я лишь хмыкнула, прикрывая глаза. Лишь бы не уснуть. Провалиться в сон не успела, машина остановилась через пару минут, и мы вышли из салона. Водитель поехал дальше: на парковку, а мы же вошли на территорию кладбища. Шли мы не спеша, разговаривая о насущном. Два месяца назад я вернулась на работу. Как я и предполагала: на себе ощущаю косые взгляды, но меня это особо не волнует. Внутреннее расследование ничего не доказало. Оснований на обыск не было, и дело закрыли. Вадима так и не нашли. Даже подкопаться не смогли: Алтан помог. Через месяц после выписки я, как и обещала, всё продала: квартиру и машину. Всё это время я живу в особняке Алтана: под его крылом, под защитой его людей. Хожу по его оранжерее, внимательно рассматривая каждый цветок. Ещё тогда, в подростковом возрасте, я заметила у него привычку «спасать» растения. Для него это спортивный интерес — брать почти мёртвые цветы и спасать их, выхаживая. Некоторые умирают, а те, что выжили, находятся в его саду. Совсем недавно, на прошлой неделе, я узнала, что у Юли и Разумовского была сделка. Как оказалось, она пообещала ему говорить о моей «самодеятельности», и идея с жучком была именно её. Это был её жучок. После того дня я больше не говорила с ней. Меня это задело. Слишком сильно задело. Мне стало больно, что за моей спиной она сговорилась с ним, но я понимаю её. Она волновалась. Сейчас я на неё не злюсь, всё хорошо. Поговорю с ней сегодня вечером. — Почти пришли. — Я была у тёти полторы недели назад. — Мы здесь не за этим, — он вытянул руку, указывая в сторону могилы тёти. Рядом виднелось ещё одно надгробие, а старый забор обновился на серебристый. — Я посчитал, что он достоин быть похоронен по-нормальному, а не на богом забытом кладбище в дешёвом гробу. Я распорядился, чтобы его кремировали. Теперь под землёй только пепел. На дрожащих ногах медленно направилась к ограждению. Подойдя ближе, опёрлась руками на забор, вглядываясь в выбитые буквы, из которых было составлено отцовское имя. Я почувствовала, как глаза защипало, а затем боковым зрением заметила, как приблизился Алтан. Он открыл калитку, пропуская меня внутрь, сам же отошёл на пару шагов назад. Я осторожно ступила на свежевскопанную землю и опустилась на корточки, касаясь пальцами холодного камня. Юрий Смирнов Любящий и любимый отец Провела пальцами по буквам: из одной стороны в другую, а затем положила ладони наверх, опуская голову. Лбом прикоснулась к надгробию, прикрыв веки. По щеке скатилась слеза, и я подалась вперёд, губами касаясь камня. Отодвинувшись, вновь вгляделась в буквы и поднялась. Теперь он дома. Рядом со знакомым ему человеком, теперь я могу его навещать. Он больше не одинок. Не спеша, оторвала взор от букв и повернула голову в сторону Алтана. Его красные глаза были прикованы к могиле, но, почувствовав мой взгляд, он повернул голову ко мне. Пустой взгляд исчез, а на его месте появился уже давно мне знакомый — спокойный, изучающий и глубокий, как Марианская впадина. Я неосознанно улыбнулась, делая шаг вперёд. Аккуратно обвила его шею руками и крепко прижалась к его телу. — У меня не хватит слов, чтобы описать свою благодарность. — Мне не нужны благодарности, — его руки оказались на моей спине и шее. — Главное, что ты осталась довольна. По твоим глазам всё понятно. — Спасибо, — я прижалась губами к его скуле и, выдержав несколько секунд, отстранилась. — Пожалуйста, — мужчина ответил тихо и сдержанно, но всё же в его интонации что-то было не так. Что именно, спросить я не осмелилась. Я вздрогнула, когда почувствовала его губы на собственной щеке. — Милая, солнечная, Ава, — почувствовав, как его губы на моей щеке дрогнули, улыбнулась. Он тоже улыбался. — Твой отец бы гордился тобой. Я промолчала, прижимаясь к его шее. Сейчас, будучи в объятиях Алтана, я чувствовала спокойствие и защиту. Такие эмоции я испытывала только с Разумовским, но его в моей жизни больше нет. Он существует где-то там, на другом конце мира, но меня это не волнует. Отныне меня волнует только настоящее и будущее, за которое я буду бороться. Если Разумовский вернётся, я его уже не приму. — Пора идти, — Дагбаев отстранился. — Мне нужно встретиться с инвесторами, — я кивнула, соглашаясь. Мы вернулись ровно тем же путём, по которому пришли. На парковке нас ждал автомобиль с личным водителем: Алтан предпочитал сидеть на заднем пассажирском сиденье. В отличие от меня, он не очень любит водить машину. Если я не ошибаюсь, у него даже нет прав. Решил, что подобный навык с его положением ему не нужен. В каком-то смысле я с ним даже согласна. Зачем тратить время на обучение, если это может сделать кто-то другой? — Асаева Ава Юрьевна? — низкий мужской голос назвал моё имя, когда пальцы коснулись двери. — А вы, позвольте спросить, кто? — Алтан поменялся в мгновение: взгляд стал суровым, а лицо серьёзным. Он напрягся, поворачиваясь к незнакомцу. Я же прислонилась спиной к двери. — Прошу прощения, где же мои манеры, — он хмыкнул, приближаясь. — Меня зовут Отто Шрайбер, у моего начальства, Августа ван дер Хольта, есть к вам деловое предложение. Уверен, оно вас заинтересует.«Моему единственному солнцу»
Здравствуй, Ава. Каждый год, за несколько дней до твоего дня рождения я пишу тебе письмо, на случай, если не смогу сказать этих слов сам. Моя милая дочь, если ты читаешь эти строки, значит, меня никогда не было рядом. Ты никогда не видела моего лица, никогда не слышала моего голоса. Ты меня не знаешь и уже никогда не узнаешь. Если ты читаешь это письмо — значит, меня нет в живых. Я погиб. Скорее всего, на службе, а как именно сказать не могу. Сам не знаю. Знаю одно: свою смерть я заслужил. Но хватит о плохом. Совсем скоро тебе исполнится шесть, а это значит, что уже шесть лет я приглядываю за тобой. Я вижу тебя очень редко, у меня много работы, но, когда есть лишний день, иду к твоему дому. Недавно услышал, что твоя мать собирается переехать в Новосибирск. Даже не знаю, что буду делать, если она всё же уедет. Тебя ведь заберёт. Возможно, ты удивишься, но я чувствую тебя. Чувствую, что «где-то там» есть ты. Моя кровь и плоть. Я чувствую тебя. Надеюсь, что ты выросла хорошим человеком, хочу, чтобы ты стала лучше меня и Алины. Говорят, что дети берут лучшее от своих родителей, если нет, то ничего страшного — моя любовь к тебе не исчезнет. Каким бы человеком ты не выросла, я всё равно буду любить тебя. Надеюсь, что тебе не досталось за меня. Алина очень мстительная, и, когда я оставил её, уверен — она возненавидела и меня, и тебя. Если это так, то прости меня. Я сожалею, но я не мог поступить по-другому. Моя работа сплошной ад, я не захотел, чтобы Алина стала вдовой, а ты выросла без отца. Могу сказать, что я ужасный человек. Жадный, чёрствый. Просто сборище отрицательных качеств. Как же мне жаль, что пришлось оставить вас. Я всегда буду ненавидеть себя за это. Я бы мог дать тебе жизненных советов, предостеречь, но думаю, тебе это уже не нужно. Если ты читаешь это письмо, значит, ты прошла очень тяжёлый путь. Возможно, слишком тяжёлый, вплоть до предательства любимых. Я уверен, ты найдёшь в себе силы двигаться дальше. Как бы сложно и трудно ни было, надо переть дальше. Прости, что меня никогда не было рядом. Я виноват перед тобой, дочь. Пусть звёзды освещают тебе путь. Пусть я буду твоей путеводной нитью, что покажет тебе правильный путь. Не будь как я, милая, будь лучше. Покажи, что наличие смирновской крови не делает тебя ужасной. Докажи себе, матери, всем: моя кровь не делает тебя плохой, она делает тебя лучше, чем ты можешь быть. Ведь ты — моя дочь. Этого достаточно, чтобы быть лучшей.Я люблю тебя, Ава.
Всем своим холодным сердцем.