TwichHub

      у серёжи ногти длинные, в плоть впивающиеся болезненно так сильно, что вскрика болезненного сдержать не удаётся. илья скулит, ведёт бёдрами, пытаясь уйти от острой боли, но серёжа хватает сильнее, натягивает на свой член, вдавливает длинные ногти, вспарывая тонкую бледную кожу, не видевшую загара никогда. на смену грубости однако тут же приходится ласка — болезненная, пробирающая на слёзы предательские.       пешков гладит пострадавшие от его хватки бёдра, размазывая кровь по коже, тревожа мелкие ранки, которые после будет языком горячим зализывать. мудак одним словом, но коряков соврёт, если скажет, что ему не нравится. нравится до хрипа сорванного, слезливого голоса, срывающегося на высокие истеричные нотки в мольбах не останавливаться, глаз влажных, которыми он смотрит на сережу из-за плеча, выгибая страдальчески тёмные дуги бровей.       серёжа в лицо ему ухмыляется хищно, нависает сверху и, закусив губу нижнюю, въезжает членом в тугую дырку по самые яйца со звучным шлепком бёдер о ягодицы. илья на стон срывается протяжный, цепляется беспомощно пальцами за смятое покрывало, имея возможность лишь подставляться. и он подставляется под раскрытую ладонь, отвешивающую шлепок по заднице, под ногти, что скребут по покрасневшей коже, под пальцы, оттягивающих одну ягодицу в сторону и ласково оглаживающих растянутую вокруг члена дырку.       — такая шлюха, — хрипит пешков, цепляясь пальцами второй руки в темные волосы корякова. ногти царапают кожу головы, вырывают изо рта ильи скул жалобный, контролировать который не получается от слова совсем. да ему и не хочется, не сейчас, когда от удовольствия сводит мышцы ног, внутри всё сжимается судорожно, и член ощущается глубоко-глубоко. — так хорошо принимаешь меня. хороший мальчик. приподними попку повыше.       илья — хороший мальчик, поэтому он охотно вскидывает бёдра выше, прячет горящее ярким румянцем лицо в одеяле, чтобы не видеть чрезмерно довольного лица серёжи, что зубоскалит довольно, перехватывает его удобнее, крепче и принимается слаженно двигаться, даже практически не выходит, но каждый раз неизменно проезжается крупной головкой по простате, вырывая из глотки корякова хрипы, стоны протяжные и хныканье жалобное.       на одном таком толчке, особенно глубоком, серёжа замирает, стонет гортанно и оглаживает подрагивающие от напряжения бёдра чужие, прихватывает болезненно раздражённую от царапин и шлепков кожу, мнёт безжалостно, не давая и шанса на передышку. илье она и не нужна, ему и без того слишком много. настолько много, что на подушке под животом стало до неприличия влажно, мокро — кончил и даже не заметил, сконцентрировавшись на другом.       своё перемещение в пространстве он тоже не замечает, зато отчётливо чувствует, как на него сверху наваливается пешков, лезет к нему с ленивыми влажными поцелуями, от которых в и без того пустой, гудящей голове не остаётся ничего, кроме блаженного удовольствия. только интимность момента портится, когда голодный до эмоций серёжа отрывается от губ, скалится хищно и рот свой пиздливый открывает:       — ещё разок?