TwichHub

      Вова осуждать привык, но сам этого осуждения боится. Оно его задевает, пробирается острыми лезвиями под кожу, снимает небрежно с него скальп и врезается болезненно в черепную коробку в надежде пробить её и добраться до мозга. Каждый раз пробирается, и Вову это уже порядком раздражает. Это только на людях он толстокожий и раздражительный, только на людях он такой смелый и сильный. На деле он уязвимый, будто несмышлёный ребёнок, которого обижает старший брат, лишившийся родительской любви, которой ранее обладал в полной мере лишь он.       Вову задевает многое, особенно то, как выворачивают его же шутки против него. Это можно сравнить разве что с тыканьем носом в собственное дерьмо. Вове оно не нравится, Вову это дерьмо пугает до ужаса и навязчивого желания спрятаться под одеяло, накрыв голову руками. Это глупо и это не помогает никак, но поделать с этим ничего не удаётся. Это говорит в нём не Вова, а уязвимый ко всему Вовочка, зажимающийся и нуждающийся в защите.       Это именно Вовочка сконфуженно поджимает губы, когда слышит про запах рыбы из женской промежности, пока Вова заливается гоготом и бросает очередное за день «осуждаю». Это Вовочка в одиночестве сводит колени вместе, а Вова их раздвигает поудобнее, чтобы не сковывать собственные движения. Это Вовочка хочет себе член в рот, когда Вова в это время глумится и отпускает шутливо, как ему будут отсасывать.       Вова ненавидит этого Вовочку, заносит над ним каждый раз руку в сильном ударе, пиздит почём зря, как неудачник-алкаш свою жену, которая почему-то до сих пор живёт с ним. Вовочка каждый раз в комок сжимается, терпит стоически, но слезами горькими заливается от подобной несправедливости. Ну что он сделал? Чем он подобное заслужил? Вова и сам не знал, честно, просто… просто в себе нужно было убить все слабости. И никто Вове никогда не говорил, что слаб тот, кто не умеет принимать себя таким, какой он есть. Вове не объяснили, и ему проще всего злиться на очевидное в самом себе — на честного и чистого человека, ранимого к внешним тычкам; на себя ласкового и желающего нормальных отношений, в которых партнёр будет принимать его таким, как он есть; на этого маленького мечтателя внутри себя, который до сих пор думает о том, что всё это когда-нибудь сбудется.       Ага, аж сто раз. Вова усмехается, представляя, как из ниоткуда появляется рыцарь на белом коне и провозглашает, что Вова ему нравится со всеми его недостатками: скверным истеричным характером, волосатыми ногами и пиздой между ног, которой ему для полного счастья-то и не хватало. Пробивает на истерический смех, и Вова его не сдерживает, рот зажимая ладонью. Пот горчит, но Вове так всё равно. Зато Вовочка в нём орёт дурниной, лезет наружу, и его приходится выпустить.       Вовочка себя любит таким, какой он есть. Вовочка чувствует себя в этом теле, как рыба в воде. Его устраивает всё, ему нравятся сильные мужчины, под которых он стелется в койке и удовольствие получает. Вовочка это умеет, пока Вова истерит и ругается, униженным себя чувствует. Вовочку это не унижает нисколько, он за телефон хватается и мурлычет ласково в трубку, приглашая к себе. Вовочка улыбается сладко и дрожит от предвкушения, ноги сводит, меж которых всё горит жарко, пульсирует и течёт, пропитывая смазкой тонкую ткань белья и коротких шорт, впивающихся неприятно в промежность. Вовочке нравится, и он в зеркало на себя смотрит, оправляет пряди высветленные, смотрит на хмурого Вову в отражении.       — Что?       — Ты шлюха, — выплёвывает Вова в сконфуженное лицо Вовочки, который губы поджимает и головой дёргает.       — Мы шлюхи, и ты это знаешь.       Вова знает, а потому злится, ненавидит свою натуру блядскую, которую с говном готов сожрать. Вова знает, что Вовочка — не его вторая личность, а он сам, просто более честный с самим собой, и это раздражает, бесит до скачков давления. Вова знает, что стелется не Вовочка, а он сам. Вовочка — это просто оправдание, удобный предлог позволять себе быть слабым и открытым, желающим ласки. Вовочка всего лишь нелепое амплуа, которое он на себя примеряет, когда встречает на пороге своей квартиры Серёжу, что не задаёт лишних вопросов, улыбается ему как-то понимающе и делает то, что хочется Вове. И сегодняшний день не отличается от всех прочих похожих абсолютно ничем.       Вовочка встречает Пешкова, обнимает его за шею и лезет с поцелуями влажными, громкими стоит только входной двери закрыться. Серёжа не спрашивает ничего, отвечает, инициативу перенимает, и Семенюк стонет довольно, жмурит глаза, приподнимаясь на мысках, чтобы партнёру было удобнее из-за их разницы в росте. Вовочке хорошо до дрожи в подгибающихся коленях, когда его вжимают в стену, усадив на комод в коридоре, Вовочка ноги в стороны раздвигает самовольно, готовый отдаться во власть похоти прямо на пороге. А Вова внутри скулит, кусает себя за пальцы и хочет умереть от того, какой он неправильный. Не понимает ведь искренне, почему его принимают таким, почему Жожо не воротит носом, почему этим носом охотно тыкается ему в лобок, опускаясь на колени.       Вова не понимает, не хочет понимать, поэтому всё пускает на самотёк, отдаёт всю власть над телом податливому Вовочке, который стонет высоко, ёрзает задницей по комоду и хватается за тёмные кудри Серёжины, когда тот вылизывать его начинает, глотая пряную на вкус смазку и дыша жарко в лобок. Вовочка стелется блядью послушной, поджимает на ногах пальцы и умоляет о большем, шепчет оглушающе громко, как ему хорошо, пальцы в себя принимает и двигает бёдрами, пытаясь глубже на них насадиться.       Вовочка — шлюха, и Вова не лучше, потому что во рту у него сухо, а в промежности влажно. Вове хочется опуститься на колени и отсосать Серёже так, чтобы тот запомнил этот момент навсегда. Вове хочется обладать той же уверенностью в себе, что и Вовочка, что сильнее него морально, ведь Вовочка признаёт свою сущность и тело, он знает, что ему нужно. А Вова нет, Вова не может, он просто не готов, он…       — Вов, — зовёт его Пешков, обдавая дыханием жарким промежность. А Вова уши руками закрывает, не хочет возвращать себе власть над телом. Пусть Вовочка разбирается со всем, не он. — Вов, не думай. Вова.       — Нет-нет-нет, — противится Семенюк, закрыться пытается, ноги сводит вместе, встречая преграду в виде широкого разворота пешковских плеч. Жожо смотрит на него снизу вверх, заглядывает тёмными омутами прямо в душу, и Вова даже не сразу понимает, что наваждение по имени «Вовочка» спадает, что реальность к нему очень жестока, раз выдернула из подсознания наружу, лишив возможности спихнуть всё на шлюху-Вовочку, его последнюю преграду от всего жестокого. — Нет, не надо. Я не хочу…       — Вов, я могу прекратить…       — Нет! — восклицает Вова прежде чем Жожо успевает отстраниться и на ноги подняться. Вова не хочет, чтобы он останавливался, Вова хочет попробовать, но боится позорно, не желает осознавать для себя, что нет никакого Вовочки в помине. Он и есть Вовочка, это всё он, просто… Глубокий вздох, попытка успокоиться, взять себя в руки. Отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение. Все эти стадии пролетают в один миг, и Вова решается. — Не останавливайся, я хочу этого. Блядь… Тебя хочу, просто полегче, ладно?       — Уверен? — Серёжа целует коротко внутреннюю сторону ослабших ног, мягко раздвигает их в стороны вновь и гладит изнутри по ребристым стенкам хлюпающего влагалища пальцами, вырывает из Вовы сдавленный всхлип и согласное мотание головой. — Ладно, но я в любой момент готов прекратить. Ладно?       — Да, понял, — с придыханием соглашается Вова, сжимает в себе пальцы и губы закусывает. Это хорошо, это должно быть правильно, это приятно до дрожи мелкой и нетвердого голоса.       Язык горячий возвращается, лижет широко, собирая обильно выделяющийся секрет, затекающий в ложбинку между ягодиц. Там его Серёжа тоже вылизывает, давит на сжатый анус, отчего Вову почти подбрасывает на месте от этого такого неправильного удовольствия, растекающегося по телу, как пьянящий сознание наркотик. Наверное, именно это чувствуют наркоманы после долгожданной дозы, ведь Вова почему-то сейчас совсем не против, он только раскрывается сильнее, упираясь ступнями в плечи Серёжины, что совсем не жалеет его, будто норовит выебать из него всю дурь.       Лучше бы выебал, Вова только «спасибо» сказал бы, но сейчас он совершенно не в силах. Его плющит нещадно, тело едва слушается от переизбытка всего и сразу. Не смущает его даже то, что пальцы из влагалища исчезают, обводят анус, распределяя естественную смазку, и мягко проникают внутрь без особого сопротивления. Это странно, но Вова задушенно просит ещё, двигает задницей навстречу, ощущая, как его изнутри распирает. И Вова сейчас ощущает себя тем Вовочкой, которым в тайне мечтал стать всегда.       Потому что Вовочка не боится близости, Вовочка сам раздвигает налитые кровью половые губы, открывая лучший доступ к дырке. Вовочка сам обхватывает потной ладонью член Жожо, сам двигает по всей длине и сам же жмёт его горячей головкой к влажному входу, сам надавливает так, чтобы член в него проскользнул до середины. Вове даже плевать на защиту, он залететь не может, он просто хочет позволить себе получить больше, чем когда бы то ни было. И его больше сейчас это плавный толчок внутрь, до упора. Его больше сейчас это вжатый в его промежность лобок Пешкова, продолжающего трахать лениво его задницу пальцами. Вова впервые за долгое время не чувствует себя сломанным, напротив, цельным и правильным, желанным и готовым на всё. Ведь даже Вовочка никогда не был готов на то, чтобы подставить задницу. А Вова готов, он сам встанет раком, сам раздвинет себе задницу и попросит присунуть поглубже. Потому что сегодня он готов на всё.       Вова готов на жаркие поцелуи и закинутые за шею Серёжи руки, пальцами которых он зарывается в его волосы и тянет к себе ближе, стонет гортанно от ритмичных толчков, чувствуя, что вот-вот кончит. Это будет не Вовочка, это будет именно Вова, выдернутый из своего панциря. Это Вова срывает голос, цепляется за Жожо и кончает под ним, дрожит всем телом и дышит часто в шею.       Вове хорошо, ему не нужны оправдания. Вова готов принять себя, готов перестать всё сваливать на Вовочку, которым он и является. Потому что это не Вовочка целует Серёжу, потому что это не Вовочка соскальзывает с обмякшего члена, потому что это не Вовочка ступает дрожащими ногами на пол и, повернувшись к Жожо спиной, ложится грудью на комод, чувствуя, как из влагалища по ногам течёт остывшая сперма, потому что это не Вовочка обхватывает ладонями ягодицы и раздвигает их в стороны, демонстрируя приоткрытый после пальцев анус, потому что это не Вовочка мычит сквозь зубы, когда Пешков сплёвывает ему прямо на дырку, втирает уверенными движениями слюну и вновь заполняет пальцами задницу, тянет края дырки в стороны, растягивая под член. Это не Вовочка, это всё Вова, дорвавшийся до запретного плода.